Не следует думать, что Миша никогда не видел самолётов! Конечно, видел. Видел во время парадов на Красной площади, когда они крыльями затмевают небо над Москвой, а гулом моторов заглушают всё: и медную музыку оркестров и весёлые песни демонстрантов.
Видел Миша самолёты и на празднике авиации в Тушине — давно, до войны.
Они проделывали самые замысловатые фигуры. То кинутся в штопор, то опишут мёртвую петлю, то покажут «бочку».
Они кувыркались и вились в небе, словно бабочки над лугом в погожий летний день.
А то вдруг посыплются из самолётов чёрные точки и понесутся к земле. Кажется, вот-вот упадут. Но нет — точки на лету превращаются в огромные диковинные цветы. Цветы медленно идут к земле, опадаьот, и вот они уже обернулись бойцами, которые бегут по полю и строятся в плотные, ровные шеренги.
Но одно дело — видеть самолёты издали, и совсем другое дело — видеть их вблизи, на аэродроме. И не только видеть, но и знать, что на одном из них ты сейчас полетишь.
Не мудрено, что Миша от волнения то и дело дёргал папу за руку:
— Папа, а где наш?… Папа, а где наш?
На поле было много самолётов. Одни неподвижно стояли рядом на земле и чуть ли не касались друг друга своими большими, раз навсегда распростёртыми крыльями.
Другие шли по траве. Миша знал: это называется рулить.
Третьи были в воздухе.
— А вот и наш! — сказал папа.
Миша спросил:
— Где?… Где?
— Вон там!
В сторонке стоял большой зелёный самолёт с красными крестами на кузове и на крыльях. Издали был виден большой чёрный номер: «С-15022». Кабина лётчика выдавалась далеко вперёд. Два пропеллера по обеим её сторонам быстро вращались. Низкое солнце блестело на них, словно на громадных патефонных пластинках.
— Двухмоторный, АНТ… Да, папа?
— Об этом ты у дяди Серёжи спроси, — сказал папа. — Он лучше в таких делах разбирается.
Дежурный ещё раз проверил у них документы и повёл Мишу с папой по мокрой от росы траве к самолёту. И тут оказалось, что непонятные тележки со ступеньками — это просто такие лестницы, трапы. Когда нужно, их подкатывают к дверце самолёта.
Миша с папой поднялись по такой тележке-лестнице и очутились в машине.
Пол круто поднимался вверх. Слева и справа были длинные скамейки. Похоже было на автобус. И, как в автобусе, пахло бензином.
Миша сел было, но сразу же вскочил:
— Папа, а мы ещё не летим? А когда мы полетим?
Он всё вертелся. То смотрел зад — туда, где дверь, то вперёд — в окно, то на кабину пилота.
Там, за приоткрытой дверцей сверкали рычаги, кнопки, приборы…
Вдруг оттуда выглянул дядя Серёжа. Его трудно было узнать. На нём был синий комбинезон, кожаный шлем, кожаные перчатки.
Миша крикнул:
— Дядя Серёжа! Это вы нас повезёте?
Дядя Серёжа кивнул головой.
— А скоро мы полетим?
— А тебе не терпится?
— Ага!
— Ну, тогда скоро.
Дядя Серёжа помахал Мише рукой в перчатке. Дверца закрылась. Моторы заревели громче. Папа сказал:
— Не вертись! Сиди спокойно.
— Папа, а если я не могу… Я поверчусь и перестану.
Моторы зашумели ещё громче. Самолёт дрогнул и покатился по земле.
— Ура, летим! — закричал Миша.
Но самолёт всё шёл по земле, как самый обыкновенный автобус.
Миша припал к окошку. Совсем близко мелькала жёлто-зелёная земля.
— Папа, — крикнул Миша, — смотри, не можем взлететь!
Но тут боец с флажком, который стоял на поле, сразу как-то укоротился, перекосился и промелькнул под крылом. И всё поле немного перекосилось.
— Что это, папа?
Миша не столько услышал, сколько понял по папиным губам, спрятанным в густой бороде:
— Летим!
— Как? Мы же не взлетали! Ой, правда, летим, летим!
Миша повернулся к папе и крепко обнял его. Он был счастлив. Да и то сказать — не каждому мальчику удаётся полетать на самолёте, да ещё с папой, да ещё со знакомым лётчиком!
— Папа, я сразу дневник, ладно? Папа кивнул головой.
Миша достал из кармана красную книжечку, вынул из полотняной петельки карандаш и стал записывать: «Путешествие началось. Моторы работают нормально. Видимость…»
Миша посмотрел в окно, чтобы определить видимость.
Внизу зеленела земля. Она стала огромной. Её края незаметно сливались с небом. Они словно были подёрнуты туманом.
На зелёном фоне белели крохотные домишки, кудрявились кусты, блестела длинная, извилистая ленточка с чёрточками, тянулись серые нитки. Всё было немного перекошенное.
Не сразу Миша догадался, что кусты — это лес, ленточка — Москва-река, чёрточки на ней — мосты, а нитки — шоссе.
Круглые тени от облаков лежали неподвижно на земле. Моторы равномерно шумели.
Иногда самолёт нырял вниз, и тогда Мише казалось, будто он на саночках скатывается с крутой горы, и в животе становится щекотно.
Иногда самолёт чуть покачивался с крыла на крыло.
А за окном всё плыла и плыла освещенная солнцем земля. Всё было хорошо видно.
Миша нагнулся над своей книжечкой и дописал:
«Видимость — хорошая».