Рассказы затонувших кораблей

Корабли Густава Вазы

Второго октября 1518 года на борт одного из кораблей датской эскадры, стоявшей на якорях в Стокгольмском архипелаге, поднялись шестеро шведских дворян. Это были заложники, которые своей жизнью гарантировали безопасность датского короля Кристиана II. Монарх собирался отправиться на переговоры с воеводой Стеном Стуре, предводителем шведских бунтовщиков, засевших в Стокгольме, и подстраховка в виде заложников была обычной практикой дипломатических отношений того времени. Самому молодому из людей, добровольно рискнувших своей жизнью, едва исполнилось двадцать два года и звали его Густав Эрикссон. Самым старым был семидесятилетний епископ Хемминг Гад, убедивший воеводу пойти на переговоры.

Но, едва поднявшись на борт, умудренный жизнью епископ понял, что на этот раз он оказался слишком доверчивым. Король всех обманул.

Датская эскадра подняла паруса и, воспользовавшись хорошей погодой и попутным ветром, направилась от берегов Швеции домой. Заложники превратились в пленников. Воевода Стен Стуре со свитой напрасно три дня прождал датского короля в условленном месте. Приближалась зима, Стокгольм захватить не удалось, а в переговорах Кристиан смысла не видел. Он приплыл в Швецию за тем, что ему принадлежало по праву как главе объединенного государства Дании, Норвегии и Швеции, — за короной. И если кучка вышедших из повиновения подданных имела наглость выставлять ему какие-то условия, воспользовавшись временным военным успехом, то позже они за это расплатятся. Он еще вернется в Стокгольм с такой армией и флотом, что разбойникам Стена Стуре останется только просить о пощаде!

Но гнев не признанного шведами властелина был ничто в сравнении с чувствами, обуревавшими шестерых пленников. Как они могли клюнуть на клятвы датчан! Стоило выживать в сражениях, чтобы добровольно прийти в западню и, возможно, быть повешенными на площади в Копенгагене!

Согласно легенде, старый Хемминг Гад воскликнул, обратившись к товарищам по несчастью и показав на свою ладонь: «Смотрите! Я не поверю ни одному датчанину до тех пор, пока у него здесь не вырастут волосы!»

Если король и слышал проклятия обманутых приближенных шведского воеводы, то только усмехался по поводу их провинциализма и незнания законов большой политики. Эти законы сформулировал в своей книге «Князь» Никколо Макиавелли, и там была, в частности, и такая рекомендация: «Князь не может и не должен держать своего слова, если это способно ему повредить или если обстоятельства, при которых было дано обещание, изменились».

Один из шестерых пленников — Густав Эрикссон, будущий шведский король и основатель династии Ваза — отличался не только взрывным характером, но и крестьянской практичностью. Поэтому, когда первый приступ бешенства улегся, он, наблюдая за тянувшимся за бортом близким шведским берегом, стал размышлять о причинах безнаказанности датского короля: «Если бы у нас были корабли! Как обидно, что мы можем разбить датчан на суше, но стоит им отойти от берега, как они становятся недосягаемы!»

Путь от Стокгольма до Копенгагена при попутном ветре и хорошей погоде занимал не меньше недели, но Швеции не с чем было прийти на помощь пленникам. Военные корабли на Балтике были лишь у Дании и ганзейских городов.

Возможно, эти давние горькие размышления на борту неуязвимого датского корабля послужили причиной того, что спустя пять лет Густав Ваза, разбив датчан и став шведским королем, нашел способ поквитаться за давнее унижение. Он решил принять капитуляцию датского гарнизона Стокгольма не в замке или шатре, разбитом в каком-нибудь красивом месте, желательно еще и связанном с тем или иным историческим событием, как это было прежде принято, а на борту корабля. «Дано и подписано на Нашем корабле „Сване“», — читаем мы королевские строки, и даже сейчас, через расстояние в пятьсот лет, чувствуется гордость, которая сквозит в этих словах победителя.

Только с появлением собственного флота шведам удалось изгнать датчан со своей территории. Бежавший из плена Густав возглавил народное ополчение, и успех сопутствовал восставшим везде, кроме Стокгольма, Кальмара и Эльвсборга. Датские гарнизоны этих крепостей получали подкрепление и провиант с моря и могли держаться еще очень долго. Эти крепости были тремя ножами, направленными в спину восставшим. Но взять их без морской блокады было невозможно.

Имевшиеся в распоряжении шведов плавсредства, о которых Густав отзывался как о «шхерных лодках и прочей мелочи, от которых нет ни помощи, ни утешения», не могли противостоять военным кораблям Кристиана. Ситуация изменилась лишь тогда, когда купцы Любека, финансировавшие военное предприятие Густава Вазы, испугались, что их первоначальные инвестиции могут пропасть в случае шведского поражения. Они прислали отряд из 750 хорошо вооруженных и опытных немецких наемников, прибывших на десяти кораблях. Случилось это 7 июня 1522 года, считается, что именно тогда родился шведский флот: Густав Ваза купил все корабли в кредит за 42 000 марок, гигантскую сумму, которая соответствовала десяти бочкам, наполненным серебром. Вскоре к первым десяти присоединились еще несколько судов из Любека и Данцига, часть из них Густав Ваза взял «на прокат». Самым большим кораблем в эскадре был «Любске Сван», стоивший шестую часть всей суммы. Этот корабль, построенный в соответствии с последними техническими достижениями того времени, в документах проходит как «каравелла». Термин «каравелла» относился скорее к способу постройки корабля — доски обшивки прибивались впритык одна к другой, а не «внакладку», «в клинкер», как это детали прежде. Новый метод кораблестроения, пришедший на европейский север из стран южной Европы, дал возможность свободнее выбирать форму корабля. Прочность теперь обеспечивалась за счет остова, а не обшивки, как у клинкерных судов. С появлением артиллерии корабли нового типа стали абсолютно необходимы: можно было уже не беспокоиться об ослаблении прочности обшивки, и в ней стали вырезать пушечные люки. Кусок «каравельной» обшивки, вырванный неприятельским ядром, уже не приводил к потере прочности всего корабля. Главное, чтобы сохранялся «скелет». Преимущества новой техники строительства оказались настолько очевидны, что известны примеры замены обшивки на «каравельную» у вполне добротных клинкерных военных кораблей в Европе в начале XVI века.

Вероятно, для шведов корабли с «гладкой» обшивкой были настолько удивительны, что техническая характеристика стала использоваться как название всего корабля — «каравелла». Можно предполагать, что среди первых десяти кораблей, присланных Любеком Густаву Вазе, лишь «Любске Сван» был построен новым способом, остальные корабли были устаревшего клинкерного типа.

До нас дошли сведения о том, что немецкие купцы, видимо, спихнули Густаву «гнилой товар». Король жаловался на то, что корабли ветхие, и судя по тому, что «Любске Сван» пошел на дно в результате течи уже через два года службы в шведском флоте, упреки короля не были лишены основания. Но в 1522 году эскадра, пусть даже не первосортная, оказалась как нельзя кстати. Морское сообщение Стокгольма с Данией было перерезано, и последний очаг датского сопротивления в Швеции погас.

Сведения о первом флоте Густава Вазы сохранились в документах, но сами корабли, казалось, исчезли навсегда. Лишь недавно была найдена одна из каравелл, причем история ее обнаружения переплелась с детективом.

В 1991 году Музей Обороны в Норвегии получил проспект с фотографиями старинных пушек, ядер, предметов быта и украшений. Одна из фотографий, на которой был представлен щит с геральдической символикой, сопровождалась справкой из Государственного архива Швеции, где говорилось, что это была символика датского короля Кристиана II. Неизвестные отправители предлагали музею купить предметы, перечисленные в проспекте. Норвежские музейные работники заподозрили во всем этом криминальную подоплеку и связались со своими шведскими коллегами. К делу подключилась полиция, и удалось установить, что человек, обратившийся за экспертным заключением в архив, был одним из аквалангистов-любителей, нашедших в 1990 году остатки старинного корабля в Стокгольмском архипелаге, возле группы скалистых островков, называющихся «Франска стенарна» — «Французские камни».

Сообщение о находке наделало много шума, поскольку поначалу предполагалось, что речь идет о флагмане флота Густава Вазы каравелле «Любске Сван». Было даже создано общество, поставившее своей целью поднять каравеллу на поверхность и сделать ее, по образцу знаменитого корабля «Ваза», туристской достопримечательностью. Но энтузиазм спал, как только выяснилось, что найденный корабль сильно разрушен, и это не «Любске Сван», а каравелла куда меньших размеров. Между тем, детективная история вокруг находки развивалась. Аквалангисты объявили, что они лишь посредничали в составлении проспекта по просьбе некоего немца, а откуда взялись предложенные к продаже предметы, они понятия не имеют.

К каравелле, лежавшей на склоне подводной скалы на глубине 31–37 метров, погрузились полицейские аквалангисты. Следы разграбления были очевидны. На твердом глинистом дне были найдены отпечатки, хранившие размеры и форму представленных в проспекте пушек. Образцы грунта были подняты на поверхность и переданы для анализа в Государственную криминально-техническую лабораторию. Эксперты обнаружили в глине крошечные вкрапления бронзы, состав которой соответствовал тем, что применялся для изготовления пушек в начале XVI века.

Но куда делась добыча, полученная в результате подводного грабежа, окончательно не установили до сих пор. В 1998 году в одном из домов в районе Шёвде полиция нашла две большие бронзовые пушки весом в 1,3 и 1,8 тонн и ряд других предметов, внесенных в проспект. Но прочие редкости из списка, отправленного в норвежский музей, так до сих пор и не найдены. Виновников преступления привлечь к ответственности не удалось: подводные грабежи раскрыть куда сложнее тех, что совершаются на поверхности.

Следом за грабителями и полицейскими к затонувшей каравелле спустились морские археологи. Картина разрушений, открывшаяся перед ними, свидетельствовала о том, что корабль погиб, напоровшись на скалу. Остатки каравеллы, длина которой составляла около 27 метров, лежат под большим углом на круто уходящем вниз склоне. Левый борт, придавленный балластом из известняковых камней, хорошо сохранился, кормовая надстройка висит, зацепившись за скальный выступ, части корабельной конструкции, разрушившиеся от удара при крушении и от времени, разметало на пятидесятиметровой глубине.

Среди обломков были найдены предметы медной и керамической утвари, а также большой треножный бронзовый котел, стоявший когда-то на камбузе. Но больше всего специалистов поразили железные пушки, до сих пор не упавшие со своих деревянных лафетов. Полностью каравелла все еще не обследована, но даже найденный арсенал — десять больших пушек, большинство из которых достигает длины в три с половиной метра — считается рекордным. Анализ дерева позволил установить время и место постройки каравеллы — 1512 год, северные районы Польши, а количество и солидные размеры найденных пушек, необычных для небольшого корабля, дали окончательный ключ к разгадке его тайны. Пушки не состояли на вооружении каравеллы, их лишь перевозили на ней: весь арсенал был распределен вдоль корабля и лежал в трюме поверх балласта. Архивные документы свидетельствуют о единственном корабле, затонувшем с грузом пушек в начале шестнадцатого века в районе Французских камней. Это была одна из первых каравелл Густава Вазы, перевозившая в 1525 году в Стокгольм добычу, взятую в разгромленном Кальмарском замке, а также пушки, использовавшиеся при его осаде. Ее название неизвестно, документы сообщают лишь об «одной из лучших каравелл». Густав Ваза пришел в ярость, узнав о гибели корабля и его ценного груза, предпринимались попытки поднять пушки, но все усилия ни к чему не привели. «…И там лежат они до сего дня», — лаконично говорится в одном из свидетельств пятисотлетней давности.

Находка у Французских камней возвращает нас к одному из самых драматичных эпизодов в истории Шведского государства, когда власть Густава Вазы висела на волоске, и враги были повсюду, даже среди недавних друзей. «Мы сделали Густава королем за 100 марок, а уж за 500 всегда сможем скинуть его с трона», — цинично отзывались о короле любекские купцы, без чьих денег и военной помощи он бы вряд ли пришел к власти. И так говорили тогдашние доброжелатели!

Противники в Швеции называли его выскочкой, укравшим корону у более достойных претендентов, и тираном, в сравнении с которым даже датский король Кристиан II казался куда лучшим выбором. И это происходило всего через два года после победы над датчанами и всенародного чествования Густава как спасителя нации! В 1525 году он был окружен врагами и чувствовал себя загнанным в угол. Победа была общей, но по счетам приходилось платить лишь ему одному. Представители Любека напоминали об астрономическом долге в 120 тысяч марок, на который постоянно набегали проценты. Платить было нечем.

Богатства имелись у церкви, и, едва придя к власти, король «занял» у нее полтонны серебра, в основном это были предметы культового назначения, и тут же отослал «святой» груз в Любек в качестве первой платы. Время серьезного грабежа церкви, когда все ценности монастырей и соборов, а также многие церковные колокола уйдут на погашение военных долгов, еще не пришло. Но уже тогда епископы понимали, к чему идет дело, и на их поддержку король не мог рассчитывать. Народ, на плечах которого Густав Ваза пришел к власти, теперь называл его не иначе, как «Кунг Барк» — «Король Кора». Чтобы расплатиться с долгами и содержать армию, Густав постоянно повышал налоги, неурожайные годы окончательно подорвали экономику. Крестьяне ели хлеб, смешанный с корой. Аристократия, члены так называемой «Партии Стуре», ядро которой составляли родственники и приближенные погибшего в войне с датчанами воеводы Стена Стуре, были недовольны тем, что Густав недостаточно вознаградил их за поддержку в восшествии на престол. Членами государственного совета король назначал иностранцев, иногда даже бывших врагов, замки отдавал каким-то выскочкам, а не уважаемым представителям старых шведских родов. О грозе, собиравшейся над головой короля-освободителя, свидетельствует письмо-памфлет, отправленное в мае 1525 из Даларны в Хельсингланд: «Всех тех добрых людей, которые верой и правдой служили властителям Швеции и Шведскому государству Я (= король Густав) возненавидел и изгнал, а всех предателей государства, шведов, немцев и датчан, которые были вместе с ненавистным врагом государства королем Кристианом и предали господина Стена и всех нас, Я возвеличил, многих сделал епископами, многих владельцами замков, многих судьями…».

Обвинения в адрес короля отчасти справедливы: назначая на высокие посты, он не особенно заботился о прошлом своих приближенных, но что оставалось делать, если в Швеции попросту не хватало образованных администраторов с незапятнанной биографией? Это проблема, с которой во все времена сталкивались страны, пережившие революцию. У Густава могли быть и сильные личные мотивы избегать слишком тесного общения с «партией Стуре». Как приблизишь к себе этих аристократов, если они убеждены, что ты — человек на престоле случайный и временный!

Военные успехи, на которых какое-то время держался авторитет молодого короля, также не могли продолжаться бесконечно. Унизительной неудачей завершилась военная экспедиция на Готланд, где обосновался бывший адмирал Кристиана II Сорен Норбю. Он объявил себя «Другом Господа и врагом всех прочих», стал чеканить собственную монету и занялся масштабным морским разбоем без разбора, на деле подтверждая вторую часть своего девиза. Адмирал сохранял верность изгнанному из Дании королю Кристиану и был всегда готов предоставить ему Готланд в качестве базы, а находившийся в его распоряжении флот — для военных операций.

Парадоксально, что если у Густава Вазы и появился хоть какой-то союзник, то им стал традиционный враг — король Дании. Фредерика I, вступившего на престол вместо бежавшего из Дании Кристиана II, объединял со шведским королем страх перед возможным возвращением — во главе наемного войска — интриговавшего из Нидерландов Кристиана.

Выражение «трон под ним шатался», кажется, можно понимать в отношении Густава буквально, так зыбко, так ненадежно все было в то время в Швеции. Лишь очень большое чувство ответственности или невероятное властолюбие могли заставить 29-летнего холостяка, не обремененного семьей и связанными с ней обязательствами, продолжать оставаться королем в такой ситуации.

Но как бы тяжело человеку ни приходилось, он многое может перенести, если у него есть хотя бы один надежный друг. Таким другом для Густава Вазы стал немецкий дворянин Беренд фон Мелен. Этот бывший военачальник Кристиана II перешел на сторону победителя, и король решил, что навсегда обрел верного соратника. Брак фон Мелена с кузиной Густава, казалось, придал дружбе еще и семейный характер.

И вот об этом человеке, которому, по словам Густава, он «доверял больше, чем кому-либо еще в стране», стали поступать сведения одно тревожнее другого.

Густав стал подозревать, что Беренд фон Мелен ведет собственную игру за его спиной уже во время неудачной экспедиции на Готланд. Шведские войска, осаждавшие город Висбю, возглавлял Беренд фон Мелен, и королю доносили, что военачальник не слишком стремится победить своего старого приятеля адмирала Сорена Норбю. Говорили даже, что во время осады двое этих бывших приближенных Кристиана II встречались для дружеских бесед и возлияний. Но Готланд еще можно было простить. Известно, что неудачливого полководца легко обвинить и в тех грехах, в которых он неповинен. Но новые сведения из Кальмара, который Беренд фон Мелен получил от короля в управление, убедили Густава, что против него замышляется заговор.

«Партия Стуре», несмотря на растущее в ее рядах недовольство королем, не могла найти человека, вокруг которого можно было бы объединиться. Ситуация изменилась, когда датский король Фредерик I, желая доказать шведам, что он не имеет ничего общего с Кристианом II «Тираном», отпустил из датского плена вдову воеводы Стена Стуре Кристину Юлленштерну и ее сына Нильса. Лучшего символа борьбы против Густава, чем эта тридцатилетняя, красивая и мужественная женщина, противники короля найти не могли. После смерти мужа она возглавила оборону Стокгольма от Кристиана «Тирана» в 1520 году и открыла городские ворота, лишь когда датский король пообещал не мстить своим противникам. Она достойно держалась на последовавшем вскоре судилище и избежала казни лишь по счастливой случайности. Если авторитет Густава Вазы был основан на изгнании датчан из Швеции, то на Кристину работали память о ее героическом муже-воеводе и ее собственной борьбе с датчанами. Нильс Стуре мог стать королем, а обязанности регента при нем могла исполнять его мать или, если Кристина выйдет замуж, ее избранник. Такая формула устранения Густава Вазы с политической сцены в 1525 году имела большие шансы на успех, тем более, что все слои населения, и крестьяне, и дворяне, и священники были королем недовольны.

«Густав бросил Кристину в тюрьму и мучает ее», — «Густав тайно убил ее сына Нильса, и скрывает это», — недруги короля распространяли слухи один ужаснее другого, пытаясь поднять народ на восстание.

И вдруг король узнает, что вдова воеводы Стуре с сыном живет в Кальмарском замке, пользуясь гостеприимством и покровительством Беренда фон Мелена, а формула свержения начинает осуществляться. Кристина готовилась выйти замуж.

Жених объявился на Готланде, это был «враг всех прочих» Сорен Норбю. Он познакомился с Кристиной во время ее датского плена и успел расположить к себе. Теперь оставалось лишь взять перспективную красавицу «на абордаж». С Готланда шли нежные письма и роскошные дары, награбленные с торговых судов. Кристина отвечала на эти проявления внимания с растущей благосклонностью.

Разгневанный король вызвал Беренда фон Мелена в Стокгольм. Он потребовал объяснений и возвращения замка, ставшего центром заговора. Все оправдания друга были напрасны. Возможно, Густав даже собирался бросить Беренда фон Мелена в тюрьму, но тому удалось спастись от расправы. Он объяснил, что в замке всем заправляет его брат Хенрик, и придется его лично уговаривать открыть ворота королевским войскам.

Экспедиционный корпус Густава прибыл под стены Кальмарского замка, и Беренд фон Мелен отправился на переговоры. Но он еще раз обманул короля! Крепостные ворота остались закрытыми, а братья Беренд и Хенрик на корабле сбежали в Германию. Немецкие наемники фон Мелена, составлявшие гарнизон Кальмара, получили приказ держать оборону.

Началась тяжелая и кровопролитная осада замка, являвшегося ключом к обороне Швеции с юга. Король понимал, что взять Кальмар нужно быстро, иначе он потеряет всю страну. Из Германии с подкреплениями в любой момент могли нагрянуть братья фон Мелены, с Готланда — для спасения дамы сердца и осуществления своих масштабных политических планов — грозил приплыть во главе эскадры искусный вояка Сорен Норбю. «Партия Стуре» лишь ждала момента, чтобы ударить в спину. Действовать нужно было немедленно. И под стены Кальмара прибывает сам король с новыми войсками. Но все попытки штурма проваливаются, на крепостных валах лежат сотни убитых немецких наемников Густава — каждый из них был оплачен полновесным серебром из тощей государственной казны — а неприступный замок по-прежнему надменно возвышается над морем.

Как свидетельствует хроника времен Густава Вазы, король пришел в такую ярость и отчаяние при виде бесполезности всех попыток штурма, что разрыдался: «Король Густав рыдал так, что чуть не потерял сознание».

Но не будем думать, что король проявил слабость на глазах своих солдат, и их боевой дух упал. Это уже в наше время плачущий мужчина воспринимается как слабак. Пятьсот лет назад все было иначе. Слезы властителей, особенно обильные и продолжительные, как раз такие, как описывает хроника, свидетельствовали об их силе чувств и воспринимались одобрительно. Настоящий мужчина должен был оглушительно смеяться, громко рыдать, много есть и отважно сражаться. Коварство уважали так же, как и великодушие: лишь бы эти качества проявлялись мощно и драматично.

Густав во время осады Кальмарского замка продемонстрировал весь этот «джентльменский набор». Отрыдавшись, король стал надевать на себя доспехи, готовясь личным примером вдохновить солдат на штурм, но его удалось отговорить.

Еще одна попытка — и новый провал. И тут Густав доказал, что за семь лет, прошедших со времени пленения на борту датского корабля, он если и не прочитал настольную книгу всех королей — сочинение Никколо Макиавелли — то благодаря личному опыту понял необходимость жить по заветам брутального итальянца.

Гарнизону непобедимого замка предложили переговоры. Густав пообещал, если ворота откроют, отпустить с миром и почетом домой всех немецких наемников, так мужественно отбивавших атаки. Замок капитулировал, и его защитники вышли к королю, сложив к его ногам оружие. Добившись желаемого, молодой властитель впервые продемонстрировал жестокость и коварство, которые будут отличать его всю дальнейшую жизнь.

Когда он еще жил по принципам рыцарского благородства, его обманом сделали пленником. Через два года Густав узнал, что датский король, нарушив свое слово, устроил в Стокгольме «кровавую баню», расправившись с десятками знатных шведов, в том числе с членами его семьи. Только что его предал друг Беренд фон Мелен, возвышение которого принесло Густаву стольких врагов в Швеции. Из-за этой осады, которой могло не быть, он потерял своих лучших солдат — единственную силу, на которой держалась сейчас его власть.

Возможно, попадись в руки Густава предатель фон Мелен, он бы сорвал на нем свою горечь, и королевский гнев мечом палача обрушился бы лишь на одну голову. Но Беренд фон Мелен был далеко. Перед королем стояли лишь семьдесят окровавленных измученных людей — оставшиеся в живых немецкие ландскнехты, честно отрабатывавшие свои солдатские деньги.

Они никогда не увидели Германию. Густав приказал всех казнить, обвинив в предательстве. Хроники свидетельствуют, что меч палача вскоре затупился, и кровавую работу продолжили дубинами. Если когда-то Густав и рассчитывал на любовь подданных, то отныне его главным инструментом будет страх.

Холодный расчет заставил короля милостиво отнестись к интриговавшей за его спиной Кристине Юлленштерне. Жестокость по отношению к ней или к ее сыну могла поднять оппозицию. Молодой вдове не терпелось выйти замуж? Король нашел ей подходящего супруга — им стал один из приближенных Густава. Судя по тому, что с тех пор об участии Кристины в большой политике ничего не было слышно, брак оказался крепким и счастливым.

Неудачливый жених адмирал Сорен Норбю, окончательно запутавшись в своих политических и военных предприятиях, в конце концов потерял Готланд, был разбит на море датским флотом, бежал в Россию, сидел там в тюрьме, отказавшись поступить на службу к русскому царю, и закончил свою жизнь во время осады Флоренции. Хотя в своем девизе он и написал «Друг Господа», душа этого выдающегося бойца и авантюриста, которому куда больше подошло бы время викингов, скорее всего, попала не в рай или в ад, а отправилась прямиком в Валгаллу.

Беренд фон Мелен посвятил остаток жизни критике Густава Вазы, в том числе в литературной форме, став одним из самых яростных ненавистников короля в Европе. Безусловно, ему было приятно узнать, что каравелла с грузом пушек и ценностей, захваченных в Кальмарском замке, так и не доплыла до Стокгольма.

Со времени сражения у стен Кальмарского замка прошло тридцать лет. Густав Ваза, ставший величественным стариком с бородой патриарха, мог с удовлетворением констатировать, что страна, которую он принял разоренной и раздираемой внутренними распрями, стала походить на хорошо налаженное помещичье хозяйство, в котором доля личной королевской собственности была самой высокой. Помогли «редукции» церковных земель, перешедших в собственность короны. Оппозиция была разгромлена, недоброжелатели притихли и не отваживались более называть короля «крутильщиком бычьих хвостов» — в память о давних временах плена, когда Густав бежал из Дании, маскируясь под погонщика скота. Возможно, король и сам уже вытеснил из памяти те времена, когда он был просто дворянином Густавом Эрикссоном. Даже свои многочисленные послания он подписывал уже не как прежде «Густафф». Перейдя на язык древних героев и цезарей, он называл себя по латыни «Густауус». Европейские властители, поначалу относившееся к Густаву как к выскочке, отобравшему корону у ее законного владельца — датского короля — уже давно приняли шведского монарха в свой избранный круг. Исключение составлял лишь русский царь Иван Грозный, отказывавший Густаву в прямых контактах. Гордый Густав, преодолевая унижение, был вынужден вести переписку с Иваном Грозным через новгородского воеводу. Впрочем, наследный принц Эрик вскоре поможет отцу избавиться и от этого последнего напоминания о его прошлом, по собственной инициативе вступив в прямое общение с русским самодержцем.

Каждый день из окна замка «Тре крунур» Густав мог видеть воплощение своей власти и могущества — строящуюся на верфи каравеллу «Элефантен», которая должна была стать самым большим кораблем на Балтике.

Этот корабль будет не только самым большим, но и самым красивым! Любекцы уже достаточно наиздевались над прошлым флагманом шведского флота пятидесятиметровой «Большой Каравеллой», называя ее «Большой коровой». Действительно, корабль получился довольно неуклюжим и неповоротливым из-за слишком высоких кормовых и носовых «каслей» — надстроек. Немецкий мастер Ханс перестарался, желая обеспечить флагману преимущество в ближнем бою. Но уж за строительством нового корабля Густав будет приглядывать лично!

Мы не знаем, насколько тесно опекал Густав мастеров, но можно предположить, что покоя им не было. В архивах сохранились сотни писем короля, где он раздавал советы и приказы своим подданным и по куда более мелким делам, чем строительство гордости шведского флота. Густав, казалось, знал все, а о деловых качествах своих подданных был самого низкого мнения. Он указывал, как надо солить салаку и на какую глубину следует ставить рыболовные сети, он знал, где надо сеять лен и коноплю, где и с кем торговать и как строить замки. А уж по кораблям второго такого эксперта не было во всей Швеции. Густав давал подробные инструкции, как положено изготовлять даже такое ничтожное плавсредство, как баржу для перевозки камня в Вадстене, приказывая строить «красивую баржу, как это предписано!» Она должна быть с килем, ходить под парусом, и в то же время обладать хорошей грузоподъемностью.

Мастера, занимавшегося строительством галер и известного под именем Якоба Корабела, король однажды вызвал к себе для разноса, чтобы, как гласило письмо «Мы его просветили, как ему следует строить, дабы это ему впоследствии помогло».

Нетрудно предположить, что флагману флота, возводившемуся на глазах короля, Густав уделял куда большее внимание, чем галерам или барже. «Вышлите список с указанием количества и видов вооружения, которое должно быть на вновь построенной каравелле — кстати, ее следует назвать — Новым Элефантеном», — приказывает король в одном из писем и добавляет уже с некоторой мягкостью, вероятно, чтобы не ранить тонкую натуру придворного живописца: «У Нас бы не вызвало неудовольствия, если бы там сверху был нарисован слон, самый величественный из тех, которых способен сотворить художник».

Просьба короля была выполнена, и величественный слон украсил высокую корму каравеллы. До нас это изображение не дошло, но, скорее всего, мы бы с трудом узнали это животное и могли бы перепутать его с драконом. В Скандинавии о символах королевской власти — слонах и львах — имели самое смутное представление, местные живописцы руководствовались доходившими из Европы изображениями, как правило, мало похожими на натуру. Живых экземпляров слонов и львов ни Густав, ни его художники не видели, а приказ нарисовать максимально величественного слона открывал для творческой фантазии декоратора «Элефантена» поистине невероятные горизонты.

Строительство каравеллы, занявшее почти пять лет, завершили в 1559 году, но увидеть гордость своего флота в бою Густаву так и не пришлось. Вместо пушечных ядер над палубой «Слона» вскоре засвистели амурные стрелы. Вновь построенная каравелла должна была навсегда породнить две королевские семьи: шведскую и английскую.

Наследный принц Эрик объявил отцу, что собирается жениться. Причем в качестве своей избранницы он назвал не дочку кого-либо из захудалых немецких князей, издавна снабжавших европейский север королевами, а наследницу английского престола Елизавету. Густав опешил. Он, конечно, знал, что принц — молодой человек с фантазией, образованный и любящий географию. Но именно карта наглядно показывала, какие расстояния отделяют Стокгольм от Лондона! И не переоценивает ли Эрик свои шансы на получении руки завидной невесты?

«Спаси и сохрани тебя всемогущий Господь от того, чтобы ты окончательно покинул пределы человеческого рассудка и погрузился в полное безумие!» — заклинает Густав наследника престола, находящегося, по его мнению, под влиянием «детских и романтических представлений».

Надо сказать, что в этой истории отец проявил завидное хладнокровие, а сын — мужество. Густав был известен вспышками необузданной ярости, которую он демонстрировал и по куда меньшим поводам, чем сообщение о брачных планах Эрика. Однажды король, рассердившись за какое-то служебное упущение, гонялся по замковому двору с кинжалом за своим секретарем, он забил до смерти придворного ювелира, осмелившегося без высочайшего разрешения взять себе один выходной день. С детьми он тоже не церемонился. Дочь Сесилию Густав раз так оттаскал за волосы, что выдрал у нее целые пряди, а на ее жалобы по этому поводу, остыв, ответил лишь следующее: «Волосы просто плохо держались на голове, как это бывает у многих».

Но Эрик обладал даром убеждения. Постепенно Густав склонялся к мысли, что, возможно, он уже стар и не может мыслить так широко и свободно, как это делает наследник. Ведь, как оказалось, отец и сын думали об одном и том же, лишь пути решения проблемы у них были разными.

Речь шла об установлении шведского контроля над всей торговлей с Россией. До захвата Нарвы в 1558 году у России не было своих портов на Балтике, и торговля шла через Ревель, принадлежавший Ливонскому ордену. Выход из Балтики через пролив Эресунн контролировала Дания, взимавшая пошлины со всех проходивших судов.

Густав Ваза хотел открыть новый маршрут. Роль Ревеля должен был взять на себя шведский Выборг, оттуда русские товары следовало перевозить в Швецию, далее грузы нужно было перемещать на западное побережье страны, в единственный шведский порт Эльвсборг. Таким образом английские и голландские купцы могли избежать посредников в Ревеле и Эресунне. И Густав, и Эрик прекрасно понимали все сложности реализации своих планов — путь через Швецию был неудобен, нужно было прокладывать дороги или строить канал — но можно было затруднить европейским купцам движение по проторенному маршруту. Время работало на Швецию: Ливонский орден разваливался, с востока в его территорию вгрызались русские, с юга двигались поляки, и, если бы удалось установить блокаду Финского залива, западным купцам ничего бы не оставалось, как только воспользоваться шведскими услугами.

Но если Густав искал решение внутри знакомого балтийского мирка, то Эрик, как бы сказали сегодняшние политологи, обладал масштабным геополитическим мышлением, окидывая мысленным взором всю Европу. Англия и Швеция, связанные семейными узами своих монархов, вместе могли легче справиться с конкурентами в борьбе за контроль над российской торговлей.

Возможно, выслушав доводы сына. Густав вспомнил, что и его собственное безумное предприятие молодости — восстание против Дании — увенчалось успехом. Так почему бы не попробовать? Главное, чтобы сын не терял голову и не транжирил понапрасну деньги. Приступы скупости к старости участились у основателя новой династии. Он мог тратить огромные средства на армию и флот, закатывать пиры и заказывать для себя в Европе одежду, сшитую по последней моде, но при этом приказывал наследному принцу спороть с кафтана серебряные пуговицы, считая это ничем не оправданным мотовством.

Эрик был уверен, что завоюет руку и сердце английской принцессы. Он был молод, красив, отлично образован и, в отличие от мужиковатого отца, имел превосходную голубую кровь, ведя свое происхождение от древних шведских королей. Вот что значит учиться на монарха с раннего детства!

В конце концов старый король поддался уговорам сына. В ноябре 1557 года в Лондон отправилось шведское посольство. Сватовство продолжалось почти пять лет, но видимого прогресса так и не было достигнуто.

Лорды благосклонно выслушивали аргументы в пользу шведско-английского торгового союза, но их энтузиазм приходилось подпитывать. Расходы посольства росли, между тем как сама Елизавета на все шведские уговоры отвечала уклончиво.

В 1558 году принцесса Елизавета стала королевой, и в Лондон устремились брачные посольства от всех свободных на тот момент европейских властителей. Конкуренция, конечно, была неприятна, но и здесь Эрик не терял духа. Он был убежден, что стоит ему явиться в Лондон, как все устроится.

Практичный Густав, перечитывая вежливые ответы Елизаветы сыну, видел в них совсем другое, чем витавший в облаках и подогреваемый самовнушением наследник престола. Королева вежливо, но определенно отказывала Эрику.

Король отдал распоряжение не давать принцу ни денег, ни кораблей, если он втайне от отца решит оправиться в Лондон.

Видя, что упрямый старик может сорвать все предприятие на завершающей стадии. Эрик вступил в тайный союз со своим братом герцогом Юханом. Тот также был недоволен отцом, препятствовавшим его собственным масштабным планам. Юхан, получивший в управление Финляндию, хотел расширить свои владения за счет Эстонии, относившейся к разваливавшемуся Ливонскому ордену. Осторожный Густав и слышать не хотел о шведском вмешательстве в конфликт, который мог привести к войне с Россией или Польшей. Братья заключили соглашение: Юхан отправится в Лондон и уговорит Елизавету выйти замуж за Эрика, а брат за это поможет ему в ливонских делах.

Рано умершую мать Эрика, немецкую герцогиню Катарину Заксен-Лауенбургскую, Густав не любил. Это было известно и даже дало основание врагам короля утверждать, что тот убил молодую жену в припадке ярости. Второй брак Густава с Маргаритой Лейонхювуд оказался счастливым, и первенец Юхан был отцовским любимчиком.

Король мог отказать Эрику, но Юхану добиться своего было куда легче. Густав, ничего не зная о сговоре братьев, согласился раскошелиться в последний раз: отправить свадебную делегацию в Лондон во главе с Юханом.

Герцог Финляндский произвел самое лучшее впечатление при дворе. Кроме всего прочего, он оказался хорошим спортсменом, быстро научившись играть в игры, которые позднее стали теннисом и футболом: немаловажное обстоятельство для приобретения популярности в стране, помешанной на спорте. Брак Эрика и Елизаветы казался уже делом решенным. В Лондоне даже вышел двойной портрет будущих супругов, впрочем, быстро изъятый из продажи по распоряжению королевы.

В Стокгольм Юхан вернулся с запасом теннисных ракеток, кожаных мячей и с докладом, полным оптимизма, составленным согласно братскому соглашению. Густав узнал, что единственным препятствием для брака Эрика было отсутствие в Лондоне жениха.

Король, со вздохом подсчитав убытки от посольства Юхана, — 200 тысяч золотых, больше, чем стоила вся освободительная война в Швеции — решился на дальнейшие расходы. В конце концов, жалко было терять уже сделанные инвестиции. Но окончательное согласие должен был дать риксдаг, специально собранный для этой цели в апреле 1560 года. Отец и сын, оставив разногласия, на этот раз принялись вместе обрабатывать представителей сословий, расписывая экономические преимущества союза с Англией. Поездка Эрика в Лондон была одобрена.

Что лучше всего могло убедить английских лордов в шведской значимости, чем демонстрация флота! Риксдаг решил, что принц Эрик должен прибыть в Лондон с эскадрой, флагманом которой надлежало стать самому большому кораблю на Балтике — «Элефантену». 26 июля 1560 года каравелла отплыла из Стокгольма в порт на западном побережье страны — Эльвсборг — где она должна была соединиться с другими кораблями сопровождения. Эрик уезжал из Стокгольма на двадцать дней позже. Здоровье старого короля к этому времени так ухудшилось, что он не смог даже прийти на пристань и проводить сына. Густава мучили сильнейшие головные боли. Он жаловался, что голова так болит, будто вот-вот расколется на куски.

Король умер 29 сентября 1560 года. В последние часы жизни боль спала, и Густав мог окинуть мысленным взором свою жизнь. Возможно, он покидал этот мир в уверенности, что оставляет Швецию на пике могущества, готовую стать государством, союзным с одной из самых сильных стран континента — Англией.

Но Эрику так и не удалось отправиться в свое долгожданное путешествие. Весть о смерти отца застала его в Эльвсборге. Сватовство пришлось отложить. Нужно было принимать корону и оттеснять возможных конкурентов. Того же братца Юхана, к примеру.

Через год, уже став королем, Эрик предпринимает еще одну попытку добраться до Англии. Но, кажется, сама судьба мешает ему увидеть Елизавету. Если в первый раз планы нарушила смерть отца, то второе путешествие прервала буря. В течение одного дня «Элефантену» все же довелось побыть в роли «свадебного кадиллака» Эрика. Король прошел под парусом около ста километров, но сильнейший шторм заставил корабли повернуть назад к Швеции. Позднее Эрик жаловался Елизавете в письме, что они похожи на Одиссея и Пенелопу, которым стихии мешают соединиться.

Убедившись в невозможности морского путешествия, Эрик предпринял третью и последнюю попытку лично уговорить свою избранницу выйти за него замуж. Он решил добираться до Англии через Данию и Голландию. Но осуществить этот план помешал датский король Фредерик I. Хотя он и дал разрешение на проезд через свою страну Эрику со свитой из 300 всадников, но отказался предоставить в его распоряжение заложников. Дания и Швеция вновь находились на грани войны, и такая мера предосторожности была совершенно необходимой, если Эрик не хотел повторить судьбу своего отца в молодости.

Разразившаяся вскоре Семилетняя Северная война заставила молодого шведского короля окончательно отказаться от идеи «женитьбы на Англии».

Кроме Елизаветы, король пытался найти подходящую для себя и для Швеции партию среди других высокородных невест, сватаясь то к Марии Стюарт, то к Ренате Лотарингской, то к дочери гессенского графа Филипа Кристине, но все его усилия проваливались.

По иронии судьбы Эрик, столько лет добивавшийся максимально выгодного брака, женился не только абсолютно бескорыстно, но и опасно для себя. Королевой он сделал свою 17-летнюю любовницу Карин Монсдоттер, дочь простого солдата, а сына, родившегося у них, объявил наследником престола. Брак с простолюдинкой стал последней каплей для недовольных Эриком аристократов. Братья короля Юхан и Карл подняли против него восстание, Эрик был свергнут и провел последние годы жизни в заточении, изысканно объясняясь в письмах в любви своей супруге, едва умевшей читать.

Жизнь «свадебного кадиллака» Эрика, каравеллы «Элефантен», оказалась столь же короткой и печальной, как и самого царственного путешественника.

В 1564 году, после сражения с датчанами и любекцами у острова Эланд, флагман шведского флота сел на мель из-за ошибки штурмана. Эта мель, расположенная к северу от Борнхольма, и поныне называется «Элефантен». На пробоину удалось наложить временную заплату, и адмирал Клас Хорн решил вести корабль для ремонта на верфь неподалеку от Кальмара. Подготовительные работы начались еще на подходе, корабельные плотники сняли заплату, в отверстие хлынула вода и каравелла затонула в Кальмарском проливе. Небольшая шестиметровая глубина делала шансы на подъем «Элефантена» реальными. Плотники изготовили большие деревянные ящики, которые опустили на дно по краям корпуса. Ящики заполнили камнями, получив таким образом подставки для лебедок. Но все усилия сдвинуть огромную каравеллу с места ни к чему не привели. Попытки поднять гордость шведского флота в конце концов оставили, а чтобы «Элефантен» не достался в случае неудачного исхода войны датчанам, сверху насыпали еще несколько тонн камней.

О затонувшей на мелководье каравелле забыли на несколько столетий, вновь обнаружив ее лишь в начале 30-х годов двадцатого века. Глазам погрузившихся на дно водолазов открылась нижняя часть мощного дубового корпуса старинного корабля длиной около пятидесяти метров, внутри которого и снаружи лежали груды камней. Лучше всего сохранилась кормовая часть, ее было решено поднять и реставрировать. Работы по изучению «Элефантена» и консервации поднятых элементов конструкции продолжались с перерывами вплоть до начала 50-х годов, став первым большим проектом шведской морской археологии. Кормовая часть каравеллы экспонируется в помещении Морского музея в Стокгольме.

Весь корпус корабля поднять так и не удалось, несмотря на то, что водолазы вынули оттуда тонны камней балласта и тех булыжников, которые накидали сверху еще в XVI веке. «Элефантен» и сейчас лежит на месте своего неудачного ремонта, окруженный камнями, напоминающими о неудачных попытках его подъема. Темные дубовые шпангоуты, изготовленные из цельных кусков дуба, вырастают из глубины как корявые пальцы великана, брошенного на дно могущественными врагами. Так и кажется, что неведомые силы наказали гиганта за его тщеславную попытку соединить две страны, разделенные морем: Англию и Швецию.