Рассказы затонувших кораблей

Тайная подводная война

Ему казалось, что он только-только заснул, когда пришлось вскочить от резкого телефонного звонка. Пять часов утра! Кому это понадобился премьер-министр Швеции в такую рань? Пер Альбин Ханссон до глубокой ночи играл с друзьями в карты и собирался хорошенько выспаться в воскресенье. Звонили из МИДа. Германия напала на Советский Союз.

Премьера не особенно взволновало это сообщение. Вторая мировая война шла уже два года, немцы захватили пол-Европы, оккупировали Данию и Норвегию, но Швеции до сих пор удавалось оставаться нейтральной. Возможно, поход Гитлера на восток отвлечет его интерес от Скандинавии, и давление Берлина ослабеет.

Но спокойного дня не получилось.

Посол Германии в Стокгольме уже в половине девятого утра побывал в МИДе, где изложил новые немецкие требования. Швеция должна была разрешить переброску из Норвегии в Северную Финляндию через свою территорию пятнадцатитысячной дивизии Энгельбрехта, открыть свое воздушное пространство для самолетов Люфтваффе и предоставить немецким кораблям право использовать порты и территориальные воды страны.

Швеция и так во многом помогала Германии, рискуя перейти грань нейтралитета. По железным дорогам катились в Норвегию эшелоны с войсками и военным имуществом, стыдливо называемые поездами отпускников, шведские тральщики перекрыли Эресунн минами, закрыв Балтику для англичан, но главное — из Люлео в порты северной Германии шел непрерывный поток железной руды, превращавшейся на заводах Рура в пушки, танки и снаряды. В год немцы получали десять миллионов тонн лучшей в мире руды, содержавшей до шестидесяти процентов железа — в два раза больше средней нормы. Без этого «горючего войны» Гитлер не смог бы завоевать даже Польши. Англичане на переговорах со шведами то взывали к морали и поддержке борьбы за демократию, то угрожали разбомбить шведские шахты, но Стокгольм всякий раз проявлял твердость, отстаивая свое право на торговлю. Пойди Швеция на поводу англичан, стране угрожали безработица, голод и немецкая оккупация.

Но уступить новым требованиям Берлина — значило поставить Швецию на грань вовлечения в войну на стороне Германии. Одно дело — разрешить перевозку войск в уже покоренную Норвегию, и другое — предоставить коридор для удара по России. Ни правительство, ни парламент не хотели втягивать страну в европейскую схватку.

С другой стороны, многие полагали, что следовало уступить и на этот раз — иначе немцы начнут переброску войск самостоятельно, а это — война.

Пер Альбин предоставил риксдагу решать судьбу страны. Парламентарии голосовали дважды, и лишь на второй раз большинство склонилось к тому, что дивизию все же следует пропустить.

Эшелоны с солдатами Вермахта двинулись на Восток, но Швеции и на этот раз удалось сохранить нейтралитет. Война мгновенно приобрела такой масштаб и ожесточенность, что и Москва, и Лондон не придали значения очередной шведской уступке Берлину.

Первый же удар по России оказался почти смертельным. Газеты писали об окруженных и разбитых русских армиях, о сотнях тысячах пленных и десятках захваченных городов. Уже к осени немецкие войска стояли у Москвы, вот-вот должен был пасть Ленинград, оказавшийся в блокаде.

Финляндия и Германия контролировали все восточное побережье Балтики, объявленной Геббельсом «морем мира». Судам угрожали разве что мины, изредка сбрасываемые англичанами с самолетов в самой южной части Балтики. Остатки русского Балтийского флота, разгромленного во время ухода с баз в Прибалтике, были заперты в Кронштадте. Финский залив в самом узком его месте перегородили минными полями, а по берегам на всем его четырехсоткилометровом протяжении были расположены немецкие и финские посты наблюдения, артиллерийские батареи, аэродромы и военно-морские базы. Суда с рудой, лесом и шарикоподшипниками из Люлео и Окселесунда шли в Германию совершенно открыто, ярко освещенные и безо всякого сопровождения. Территориальные воды Швеции на Балтике в районе трехмильной зоны считались наименее опасными для морских грузовых перевозок. Об этом говорили даже надбавки за риск, которые получали команды шведских судов. В Северном море и ряде районов Северной Атлантики надбавка составляла 250 процентов, в международных водах Балтики эта сумма уменьшалась до 125 процентов, а при движении в пределах шведской трехмильной зоны экипажи могли рассчитывать лишь на 65-процентную прибавку к своей зарплате. Даже если бы советский бомбардировщик или подлодка сумели пробраться на Балтику, ставшую внутренним германским морем, шведские суда находились под защитой своего нейтралитета. На их бортах и палубах огромными буквами было написано «SVERIGE» и нарисованы шведские флаги. Бои шли на востоке, но их грохот не доносился до западной части Балтики. О том, что идет война, напоминали лишь редкие взрывы на минных полях, которыми немецкие тральщики разделили все море на три части. Одна линия шла от южной части Эланда до Мемеля, нынешней Клайпеды, вторая была проложена между южной оконечностью Сконе и немецким побережьем, пересекая Борнхольм.

Шведские капитаны, сверяя свой маршрут по картам минных полей, спокойно вели суда в порты назначения. Следить нужно было разве что за случайными минами, сорванными штормами с якорей и гулявшими по балтийским просторам. Для них на мостике всегда стояла наготове винтовка, и вахтенные развлекались стрельбой по этим плавучим мишеням.

Но уже в октябре 1941 года война подошла к шведскому побережью. Из шестидесяти восьми подводных лодок, которыми к началу войны с Германией располагал Советский Союз на Балтике, почти половина была потеряна при паническом отступлении с военно-морских баз в странах Балтии в первые два месяца войны. Большинство из них погибло, подорвавшись на минах, несколько субмарин стояли на ремонте и были взорваны собственными экипажами. Остальные спаслись и пришли в Кронштадт. Многие из субмарин были серьезно повреждены, после потерь при отступлении трудно было набрать полные экипажи, но пять подлодок все же удалось привести в боевую готовность. В конце октября они пошли на прорыв минного барьера в Финском заливе. Спаслись от гибели лишь две из них — «щуки» Щ-320 и Щ-323.

Первая направилась в южную часть Балтики и торпедировала в районе Гдыни транспорт «Холланд», вторая выбрала позицию в районе Эланда, поджидая суда, двигавшиеся в Кальмарский пролив. 13 октября «щука» встретила караван судов, шедших в южном направлении, и торпедировала самое крупное из них — пароход «Балтенланд», направлявшийся из Финляндии в Германию с грузом древесины. Легкое содержимое трюмов спасло судно от гибели. Древесина удержала его на плаву, несмотря на огромную пробоину. Горящий «Балтенланд» понесло к берегу, и он сел на мель в районе Вэстервика. Шведские власти впервые обнаружили, что Советский Союз начал подводную войну: найденные в судне обломки торпеды были с надписями на русском языке.

Этот инцидент не привел к дипломатическому конфликту, поскольку шведские суда во время рейда «щуки» не пострадали.

Однако следующий год стал трагическим для шведского торгового флота.

Ленинград удалось удержать, и подводные лодки начали готовиться к новому масштабному наступлению. Сотни моряков-подводников, защищавших город в окопах, были отозваны с фронта, ценой огромных усилий удалось привести в относительную боеготовность тридцать субмарин. Хотя военные не умирали от голода, как гражданское население блокадного города, они тоже голодали, и это не могло не сказаться на качестве экипажей. В люки подлодок, вмерзших в лед у причалов Кронштадта и набережных Ленинграда, спускались дистрофики, единственным питанием которых зимой 1941–42 годов были 300–400 граммов хлеба в день.

Когда сошел лед, стали отрабатывать погружения и торпедные стрельбы, но настоящей учебой это назвать было нельзя. Погружения приходилось проводить на Неве между Литейным и Охтинским мостами, где глубины не превышали двадцати метров. С торпедными стрельбами дело обстояло еще хуже: свободным оставался лишь мелководный клочок возле Кронштадта, который ежедневно обстреливала дальнобойная немецкая артиллерия и бомбили самолеты.

Тем не менее, планировалось, что подлодки смогут действовать на основных транспортных линиях в Балтийском море весь навигационный сезон, когда его северная и восточная части свободны ото льда.

В мае в поход должна была выйти первая группа, в августе — вторая, и третья — осенью.

Немцы и финны знали о готовившемся прорыве и постарались закупорить Финский залив минами еще плотнее. Первый минный барьер «Сеегель» располагался ближе к Ленинграду, второй — «Насхорн» — закрывал самую узкую часть залива между финским мысом Порккала и Таллином. Финны предлагали дополнительно подстраховаться и перекрыть залив стальной противолодочной сетью, а также установить круглосуточное дежурство морских охотников, которые должны были помешать подлодкам всплыть для подзарядки батарей, но немецкое командование посчитало эти меры предосторожности излишними. Финский залив и так казался непроходимым, полностью оправдывая свое прозвище «супа с фрикадельками».

«Фрикадельки», начиненные тротилом, походили из-под воды на страшный фантастический лес, с выраставшими из дна стволами-минрепами и шарообразными рогатыми вершинами, покачивавшимися на разной глубине.

Первыми на прорыв из Кронштадта пошли восемь подлодок. Часть пути они двигались ночью в надводном положении, на носу стояли матросы с баграми, которыми они раздвигали торчавшие из воды мины. У первого минного барьера лодки ныряли и дальше на черепашьей скорости ползли по дну. В тишине экипажи слышали скрежет минрепов по корпусу, иногда они зацеплялись за выступавшие части подлодки, и тогда начиналась медленная игра со смертью: лодка пятилась и снова шла вперед, стараясь освободиться от стального троса и не притянуть к себе мину.

Из восьми подлодок шесть прорвались в открытую Балтику. Четыре субмарины вышли на охоту у берегов Швеции, стараясь помешать поставкам железной руды в Германию.

Первой жертвой стал пароход «Ада Гортон», шедший из Люлео с грузом железной руды в северную Германию.

Несмотря на слухи о том, что русские подлодки прорвались из Финского залива, экипаж чувствовал себя спокойно. Судно шло в пределах шведских территориальных вод, на его бортах в ясном дневном свете издалека были видны надписи «SVERIGE» и изображение шведского флага. Возле Эланда «Аду Гортон» встретила подлодка Щ-317 и, когда транспорт приблизился на расстояние полукилометра, по нему был дан торпедный залп. Удар пришелся в середину корпуса, который мгновенно переломился под тяжестью двух тысяч тонн железной руды. В течение 30 секунд «Ада Гортон» ушла на дно. Из 22 человек команды спаслись восемь, в том числе матрос, который принялся карабкаться вверх по мачте по мере погружения судна. Поступок, продиктованный скорее отчаянием, чем здравым смыслом, оказался единственно верным. Транспорт затонул на неглубоком месте, и верхушка мачты оказалась примерно в полуметре под поверхностью. Когда через час к месту трагедии подоспели две рыбацкие лодки, спасатели смогли снять с мачты окоченевшего человека, голова которого торчала над водой.

Нетрудно было предположить, чья подлодка потопила «Аду Гортон», и Швеция направила Советскому Союзу ноту протеста, которую приняла советский посол в Стокгольме Александра Коллонтай. Москва отрицала всякую причастность к потоплению шведского судна. «Тщательное расследование показало, что „Ада Гортон“ не была потоплена какой-либо из советских подлодок», — звучал ответ, переданный Швеции 27 июня.

Шведское правительство заверили в том, что советским ВМС приказано воздерживаться от боевых действий в шведских территориальных водах.

Никакой тщательной проверки действий подлодки Щ-317 Москва не могла бы провести, даже если бы того хотела. Последний раз эта «щука» вышла на связь со штабом бригады десятого июня, сообщив об уничтожении пяти судов противника и намерении вернуться домой. Но в Кронштадт лодка так и не пришла.

Торпедирование «Ады Гортон» заставило шведское правительство принять меры для защиты транспортов. Отныне все суда сопровождались эскортом шведских военных кораблей. Термин «эскорт» должен был подчеркнуть, что Швеция по-прежнему является нейтральной страной и не ведет боевых действий, а лишь предлагает грузовым судам защиту, которую они могут принять, если того захотят. В конвоях существовала жесткая дисциплина, весь караван судов подчинялся начальнику конвоя. При эскортировании каждый участник движения был свободен в своих действиях.

Однако, несмотря на миролюбивое название, эскорт был так же опасен для подводников, как и конвой.

Командующий Вооруженными силами Швеции Улоф Торнелл отдал приказ топить советские подлодки даже вне шведских территориальных вод, если они окажутся вблизи проходящих транспортов.

Очевидные доказательства того, что советские подлодки вышли на позиции в шведских территориальных водах появились уже первого июля 1942 года. Подводная лодка Щ-406 промахнулась по шведскому транспорту «Галеон», и торпеда врезалась в выступавшую из воды скалу.

В распоряжении шведского правительства появились очевидные доказательства нарушений Советским Союзом своих международных обязательств: хвостовая часть торпеды с надписями на русском языке.

На этот раз Александру Коллонтай вызвал лично премьер-министр Пер Альбин Ханссон.

«Провокация. Обозначения и русские буквы не являются доказательством. Торпеда с тем же успехом может быть „made in Germany“», — последовал ответ за подписью заместителя наркома иностранных дел Лозовского.

В дополнительном разъяснении начальник Скандинавского отдела комиссариата иностранных дел Орлов сообщал: «В Черном море немецкие подлодки совершали похожие действия, чтобы испортить дружественные советско-турецкие отношения. „Почерк“ гитлеровских провокаторов хорошо известен, а техника совершения этих трюков слишком элементарна и груба».

Под прикрытием «дымовой завесы», выставленной МИД Советского Союза, атаки советских подлодок продолжались. В начале июля 1942 года на дно пошли шведские транспорты «Маргарета» и «Люлео». Оба были потоплены советской подлодкой С-7 в шведских территориальных водах. В августе подводная лодка Л-3 пустила на дно пароход «Лильевальх», а в октябре та же участь постигла «Бенгт Стуре», погибший от торпеды «щуки» Щ-406.

В нескольких случаях в корпусах потопленных судов шведские водолазы находили остатки советских торпед, но Советский Союз лишь советовал шведам обратиться за разъяснениями к немцам, которые, по мнению Москвы, стремились с помощью таких провокаций втянуть Швецию в войну на своей стороне.

Посол Швеции в Советском Союзе Вильгельм Ассарссон в июле и августе 1942 года несколько раз обсуждал с заместителем народного комиссара иностранных дел Лозовским и шефом Скандинавского отдела комиссариата Орловым атаки неизвестных подводных лодок по шведским судам, но это ни к чему не привело. Как пишет Ассарссон в своих воспоминаниях, его собеседники сами начинали обвинять Стокгольм в нарушении нейтралитета, в качестве примера приводя транзит немецких войск и военных материалов через Швецию в Финляндию. Этот факт, кстати, шведское правительство опровергало так же горячо, как Москва отрицала свою причастность к нападению на шведские суда.

Заверения Москвы в своей невиновности звучали столь убедительно, что в Швеции стали сомневаться в том, что война в территориальных водах страны санкционирована свыше.

Вильгельм Ассарссон доверительно писал 22 августа 1942 года Стаффану Сёдерблуму, возглавлявшему политический отдел МИДа Швеции: «Здесь не слышно о том, чтобы командиры русских подлодок потеряли голову. Но нет ни малейших сомнений в том, что это именно так. Война идет, и нехватка грамотных командиров становится все заметнее. Теоретическая подготовка офицерского корпуса все более поверхностна, а служебный рост происходит стремительно. Дисциплина „Международное право“, как представляется, совершенно вычеркнута из программы обучения. Этим, возможно, объясняется пренебрежительное отношение командиров подводных лодок к границе территориальных вод и флагу».

Однако посол принимал желаемое за действительное. Из трех командиров подводных лодок, потопивших шведские суда летом 1942 года, лишь командир Щ-317 был новичком, но с ним в поход в качестве наставника отправился опытный подводник, командир дивизиона Владимир Егоров.

Цель этих рейдов сегодня также не вызывает сомнения.

«Нельзя не отдать должное славным делам балтийских подводников, особенно если учесть, насколько важными были в то время для военной промышленности Германии перевозки железной руды из Швеции», — пишет в своей книге воспоминаний, вышедшей в 1975 году, Главнокомандующий ВМС СССР в 1939–56 гг. адмирал Николай Кузнецов, рассказывая о прорыве советских подводных лодок из Финского залива в открытую Балтику в 1942 году.

Несколько раз эсминцы и минные тральщики эскорта устраивали охоту за подводными лодками. Дважды при атаках глубинными бомбами — двенадцатого и двадцать первого июля — шведы были уверены, что достигли успеха.

«Две из действующих на Балтике подлодок, вероятно, потоплены. Одна погибла 12 июля на шведской территории в районе Сторклэппена, к северо-востоку от Вэстервика. Вторая потоплена 21 июля в международных водах в районе Кунгсгрунда, к юго-востоку от Вэстервика», — докладывал пятого августа 1942 года капитан третьего ранга Линдер из разведотдела штаба обороны.

В обоих случаях после атак глубинными бомбами на поверхности воды выступили масляные пятна и воздушные пузыри. Известно, что командиры подводных лодок иногда прибегали к обману, выбрасывая из торпедных аппаратов так называемые «жировые торпеды», контейнеры, начиненные маслом, дизтопливом, старыми газетами и даже предметами обмундирования. Создавалось впечатление, что лодка погибла, и преследование прекращалось.

Но топливо в местах вероятной гибели подлодок продолжало появляться на поверхности в течение многих дней, что убедило шведских военных в победе.

Найти потопленные подлодки, однако, так и не удалось из-за больших, до семидесяти метров, глубин и сложного рельефа дна в том районе.

Даже сегодня среди высших офицеров военно-морских сил Швеции идет спор о том, лежат ли на дне в районе Вэстервика потопленные советские подлодки, хотя никто не может назвать их номера.

В советских архивных материалах, опубликованных в последние годы, нет подтверждения того, что какая-то из субмарин, вышедших в Балтику в 1942 году, нашла свою смерть в районе Вэстервика.

«Шведский флот выдает желаемое за действительное. Я почти уверен, что шведы не потопили ни одной русской подлодки. Шведы имеют в виду подлодки Щ-406 и С-7. Обе они подверглись массированным атакам глубинными бомбами, но вернулись невредимыми на базу на острове Лавансаари в глубине Финского залива шестого и, соответственно, одиннадцатого августа», — комментирует загадку Вэстервика автор книги «Морские волки» Пер-Утоф Экман, один из ведущих финских специалистов по подводной войне на Балтике в годы второй мировой войны.

Однако подводные лодки не раз подтверждали свою репутацию самых таинственных кораблей, о судьбе которых надо говорить с чрезвычайной осторожностью. Мы еще расскажем о находке, перевернувшей устоявшиеся представления историков, но сейчас попробуем выяснить, кого же бомбили 12 июня шведские корабли эскорта.

В октябре 1942 года финнам удалось потопить подлодку С-7, и ее командир Сергей Лисин сообщил на допросах, что пароходы «Маргарета» и «Люлео» — на счету его экипажа. В 1943 году финны дали Лисина «взаймы» союзникам-немцам, которых, среди прочего, интересовали действия шведских кораблей эскорта. И командир С-7 из плена нанес еще один удар по Швеции — на этот раз по престижу ее военно-морских сил. Вот что писал в марте 1943 года шведский военно-морской атташе в Берлине командующему ВМС Швеции:

Что же произошло на самом деле?

Шведские корабли эскорта бросали глубинные бомбы в районе гибели «Люлео» вскоре после атаки 11 июля — но к этому времени С-7 уже успела уйти далеко. На следующий день неподалеку была засечена еще одна подлодка, и атака по ней прошла успешнее — тогда и появились пятна топлива на воде.

Единственной погибшей советской подлодкой, которая могла находиться в этом районе 12 июля 1942 года, была Щ-317. Торпедировав восьмого июля у Блекинге немецкий пароход, «щука» вышла на связь десятого июля и сообщила о движении домой. После этого связь с ней прервалась.

Немцы и финны считали, что она погибла при прорыве минного заграждения «Насхорн» 14 июля. Неизвестную подлодку обнаружили на входе в Финский залив тринадцатого июля немецкие корабли охранения и закидали ее глубинными бомбами. Подлодка спаслась от первой атаки и продолжала движение к Кронштадту, но ее экипаж не знал, что из поврежденной цистерны на поверхность поднимается дизельное топливо. По масляной полосе на воде можно было легко проследить перемещения субмарины. Последовало еще несколько атак, и подлодка погибла. Так считали преследователи. Пятна дизельного топлива выходили на поверхность два дня. Шведское доказательство «весит» тяжелее — три недели выброса горючего с глубины.

Лишь подводные поиски в обоих районах — у Вэстервика и в устье Финского залива — возможно, могли бы дать ответ на загадку военного времени. Но даже найденные подлодки обычно хранят свою анонимность. На их рубках нет опознавательных знаков, а проникнуть внутрь, даже если открытый люк призывает заглянуть в мрачную темноту, практически невозможно. По этим занесенным илом кротовым ходам, где отовсюду торчит развороченное железо, не рискуют пробираться даже самые отчаянные аквалангисты.

Военный успех прорыва советских подлодок на Балтику летом и осенью 1942 года был не слишком велик, но психологическое значение этой операции оказалось очень сильным. Почти половину всех перевозок руды осуществляли шведские суда, и Берлин опасался, что шведы откажутся выходить в море при таком риске. Следовало во что бы то ни стало запереть подлодки в Финском заливе!

Так в конце марта 1943 года немцы приступили к осуществлению невиданной в мировой практике операции, получившей кодовое наименование «Вальросс» — «Морж». Более ста судов начали растягивать поперек Финского залива стальную противолодочную сеть. Ее длина составляла почти 60 километров, высота достигала 90 метров, а ячейки размером четыре на четыре метра были предназначены для ловли самой крупной в мире рыбы — подводных лодок.

Сеть остановила прорыв советских субмарин. Одна за другой уходили подводные лодки в Финский залив, и не возвращались. Вход в Балтику был на этот раз запечатан герметично.

Лишь после гибели пяти подлодок командование советского Балтийского флота поняло, что все усилия тщетны и прекратило посылать экипажи на смерть.

Вновь советские субмарины появились у берегов Швеции только в конце 1944 года, когда Финляндия вышла из войны. По условиям перемирия финны предоставили Советскому Союзу свои базы, в том числе порт Турку — оттуда и пошли в свое последнее военное наступление подлодки.

На этот раз операции были сосредоточены в основном в южной части Балтики, где шла эвакуация морем немецких войск из Курляндии и Польши, но удар «вскользь» пришелся и по Швеции.

24 ноября 1944 года произошла самая большая трагедия Швеции за годы войны: затонул пароход «Ганза», ходивший по маршруту между Нюнэсхамном и Висбю на Готланде. Из 86 человек, находившихся на борту, спаслись только двое. Но и эти счастливцы ничего не смогли рассказать о причинах гибели судна. Они проснулись в шесть утра, почувствовав, что судно тонет, но взрыва из-за шума волн не услышали.

Минных полей по маршруту «Ганзы» не было, военную цель ярко освещенный пассажирский пароход также представлять не мог: правительственная комиссия, созданная для расследования причин гибели судна, терялась в догадках.

Загадку решил детектив Стеллан Клеве, которому поручили провести необычное расследование. Всем жителям побережья в районе гибели судна было сообщено, что они должны передавать властям обломки, которые выбросит на берег. В результате к февралю 1945 года в распоряжении детектива оказалось 1300 кусков, которые с большей или меньшей степенью точности можно было отнести к «Ганзе».

В двадцати семи обломках Стеллан Клеве обнаружил осколки. Они могли принадлежать и авиабомбе, и заряду диверсанта, и мине, и торпеде.

Только выяснение места взрыва должно было дать более определенный ответ.

В качестве криминалистической лаборатории детектив выбрал просторное помещение бомбоубежища под церковью Энгельбрехтсчюркан в Стокгольме. Там он, разложив чертежи, занялся реконструкцией судна — палуба за палубой. На преступника должны были указать обломки с найденными в них осколками. Стеллан Клеве накладывал куски «Ганзы» на нарисованный на полу подземелья корпус судна. Там, где требовалась трехмерная картина, детектив, точно театральный декоратор, воссоздавал элементы конструкции. На деревянную раму он повесил, к примеру, дверь от каюты штурмана — в ней застряло несколько осколков.

Затем Стеллан Клеве приступил к завершающему этапу расследования. Осколки оставили следы своих траекторий в деревянных элементах судна, их обнаружили с помощью рентгена. Детектив протянул вдоль этих следов обычные нитки, и увидел, что все они сошлись в одном месте. Взрыв произошел в носовой части судна, в районе 63-го шпангоута, по левому борту на полуметровой глубине от ватерлинии.

Экспертиза металла осколков показала, что они были иностранного происхождения.

Благодаря работе детектива комиссия по расследованию причин катастрофы смогла установить, что судно было торпедировано, «но национальную принадлежность корабля, выпустившего торпеду, установить не удалось».

Многие годы в Швеции считали, что торпедирование «Ганзы» было результатом спланированной акции Советского Союза. Одни эксперты полагали, что Москва хотела таким образом воспрепятствовать перевозке с Готланда в Швецию беженцев из республик Балтии, другие высказывали еще более фантастическую версию. Якобы, Москве стало известно, что на Готланд в 1944 году была перевезена часть золотого запаса Латвии, и золото собирались переправить дальше на материковую часть Швеции. Поэтому было решено остановить регулярное морское сообщение между островом и Нюнэсхамном.

Загадка гибели «Ганзы» раскрылась лишь после распада Советского Союза. Как рассказывают Рогер Бенгтссон и Юрген фон Свейгберг, авторы книги «Ганза», все оказалось необычно просто. В 1992 году они позвонили в Военно-морской архив в Москве, и сотрудник архива сообщил им, что судно потопила подводная лодка Л-21 под командованием капитана третьего ранга Могилевского. Запись об этом имелась в Журнале боевых действий этой подводной лодки. «Обнаружены огни большого транспорта», — говорится в Журнале. Следующая запись о начале торпедной атаки означала смертный приговор «Ганзе».

Стрельба велась с полуторакилометрового расстояния, и командир Л-21 мог попросту не увидеть, что в качестве цели он выбрал пассажирский пароход с надписью «Швеция» на борту. А может быть, он просто хотел завершить хоть одной победой неудачный поход в южную Балтику, и поэтому сознательно атаковал нейтральное судно. Из-за поставок железной руды в Германию советские подводники привыкли считать все шведские транспорты вражескими.

Последней шведской жертвой второй мировой войны стал пароход «Венерсборг». 29 декабря 1944 года его торпедировала советская подлодка К-56. Все двадцать человек экипажа спаслись при гибели судна, но их погубили холод и штормовое море. 31 декабря шведские рыбаки нашли единственного выжившего матроса с «Венерсборга» на пустынном островке, куда волны вынесли моторку с частью экипажа. Семеро товарищей спасенного к этому времени уже превратились в ледяные статуи.

Правда о тайной подводной войне у берегов Швеции стала известна лишь много лет спустя после окончания войны.

В 1963 году вышла книга воспоминаний командующего Балтийским флотом адмирала Трибуца, в которой впервые открыто говорилось о торпедировании в 1942 году советскими подлодками пяти шведских пароходов. Если обстоятельства гибели четырех из них были известны в Швеции, то о пятом — «Бенгте Стуре» — ничего не знали. Этот пароход вышел из Данцига 28 октября и не пришел в Треллеборг, как ожидалось, два дня спустя. Море не оставило никаких следов его гибели — высланный на поиски самолет не обнаружил по маршруту следования судна даже масляных пятен и спасательных плотиков, которые почти всегда оставались на месте морских трагедий.

И вот более чем через двадцать лет после исчезновения парохода он впервые всплыл из небытия на страницах книги. Адмирал Трибуц сообщал, что после торпедирования шведского парохода командир подводной лодки Щ-406 Осипов взял на борт семь пленных. В другой вышедшей в том же году в Советском Союзе книге о подводной лодке Щ-406 говорилось, что из воды после торпедирования судна выловили капитана, первого штурмана, механика, кока и уборщицу. Подводная лодка вернулась с ними на базу в Кронштадт.

Жена штурмана «Бенгта Стуре» Мари-Анн Вальтер отказывалась считать себя вдовой и на протяжении многих лет забрасывала МИД Швеции запросами о судьбе мужа. Ответы содержали лишь слова вежливого сочувствия.

Когда отрывки из обеих книг были переведены на шведский язык, Мари-Анн Вальтер, разыскав родственников членов экипажа «Бенгта Стуре», принялась атаковать МИД с удвоенной энергией. В стране развернулась газетная кампания с требованием выяснить судьбу пропавших членов экипажа парохода. Правительство обещало поднять вопрос об увезенных на подлодке шведах во время переговоров с Москвой.

Когда в 1964 году в Стокгольм с визитом прибыл Никита Хрущев, ему пришлось выслушать историю гибели шведского парохода.

Обсуждение на высоком уровне судьбы нескольких простых моряков было явно непонятно и неприятно членам советской делегации. В Советском Союзе — после сталинских репрессий и войны — жизнь отдельного человека почти ничего не стоила.

Вместо обещания помощи шведы получили завуалированный выговор в форме следующего сообщения для прессы:

«„Бенгт Стуре“ мог находиться в районе, где шли ожесточенные сражения на Балтике за Ленинград. Эти сражения были сопряжены с невиданными человеческими жертвами: в тех условиях не представлялось даже возможным точно подсчитать число погибших. В Ленинграде есть кладбище, где по одним сведениям похоронено 600 000 человек, а по другим — 700 000. Никому точно не известно, сколько людей погибло в Ленинграде и окружающих районах. Возможно, советский писатель, рассказавший о том, как советская подлодка взяла на борт шведских моряков, написал правду. Скорее всего, их высадили на сушу. Но нужно исходить из реальных условий. На суше шли еще более страшные бои, чем на море, шла война не на жизнь, а на смерть. Для жителей Швеции, которая, к своему счастью, не знала в течение 150 лет, что такое война, возможно, трудно представить весь драматизм военных действий, которые затронули миллионы людей, отдельные семьи и людей. Почти каждая советская семья потеряла отца, мать, сына или дочь».

Однако Москва сделала свои выводы из шведских запросов. В вышедшем летом 1964 года монументальном труде «Великая Отечественная Война 1941–1945» страницы, посвященные действиям советских подлодок в шведских территориальных водах, оказались удалены и поспешно заменены другим текстом. В регистре упоминались подлодки Щ-407 и С-7 со ссылками на соответствующие страницы книги, но читатель, к своему удивлению, обнаруживал, что речи о подлодках там не шло.

Жене шведского штурмана не удалось найти своего мужа, но зато она изменила советскую историю!

В 1992 году шведский историк Стеллан Бойеруд во время своей поездки в Москву узнал от российского коллеги, что тот, якобы, видел в архивах сведения о том, что семерых шведов расстреляли. Но точно судьба спасшихся членов команды «Бенгта Стуре» до сих пор неизвестна.

Смерть примирила бывших врагов. На дне возле шведского побережья Балтики лежат суда, в ржавых корпусах которых можно найти остатки советских торпед — и подводные лодки, когда-то охотившиеся за этими транспортами.

Одну из этих подлодок, навсегда оставшихся в шведских водах, обнаружили в июле 1998 года аквалангисты-любители Андерс Яллай, Юхан Кандерт и еще семеро их товарищей. Целый год, работая в финских и шведских военных архивах, они пытались установить точное место гибели С-7, уничтожившей летом 1942 года два шведских парохода. Район поисков удалось сузить благодаря рассказу местного рыбака, порвавшего сети обо что-то на дне.

«Мы рассчитывали, что поиски займут несколько дней, но нашли подлодку уже через несколько часов, — рассказывал руководитель проекта Андерс Яллай, — когда ее изображение неожиданно возникло на экране монитора, мы поначалу просто опешили».

Сонар, созданный ученым Упсальского университета Стуре Хюльтквистом, давал поразительный зрительный эффект, подлодка казалась живой. Тень ее четко вырисовывалась на ровном дне: была видна пила для разрезания противолодочных сетей, установленная на носу, пушка, башня с выдвинутым перископом. Кормовая часть лежала отдельно, оторванная взрывом.

С-7 покоилась на сорокаметровой глубине, как раз на линии оживленного паромного сообщения между шведским Капелынером и Мариехамном на Аландских островах.

Волны, поднимаемые винтами паромов, раскачивали пряди водорослей на пушках спящей подлодки.

Первые погружения на субмарину аквалангисты решили делать ночью. В свете фонаря из мрака глубин выступила рубка с 45-мм зенитной пушкой; проплывая вдоль корпуса, Андерс Яллай скользнул фонарем по 100-мм пушке, и неожиданно блеснул ее ствол. Коррозия все еще не разъела орудийную сталь!

Заглянув в разорванные части корпуса, аквалангисты увидели торпеды, личные вещи экипажа, патроны. Где-то там, в отсеках подлодки, лежали останки сорока двух человек. Спастись от гибели тогда удалось лишь четверым.

Осенний поход в Балтику подводной лодки капитана третьего ранга Лисина закончился в Аландском море, неподалеку от маяка Сёдерарм. В 19 часов 21 октября 1942 года подлодка всплыла для подзарядки батарей, не заметив, что неподалеку находилась финская подводная лодка «Весихииси». Удар торпеды пришелся в кормовую часть С-7. Поднялся столб пламени, и все было кончено.

Финские моряки выловили из воды четырех человек, находившихся в момент торпедной атаки на мостике. Среди пленных оказался и командир подлодки Сергей Лисин. Новость о том, что ему присвоено звание Героя Советского Союза, Лисину передал финский следователь на второй день плена.

В Москве тогда еще не знали, что подводная лодка погибла, а ее командир попал в плен.

Когда об этом стало известно, о герое было приказано забыть. Однако можно сказать, что Сергею Лисину повезло трижды. Он спасся при ударе торпеды, он попал не в немецкий, а в более мягкий финский плен, и его не расстреляли при возвращении на родину, как это делали со многими бывшими пленными. В конце 1944 года, когда Финляндия вышла из войны и передала всех военнопленных Советскому Союзу, Лисин провел в лагере НКВД лишь три месяца. Его освободили после начала войны с Японией и отправили на Тихоокеанский флот. Лишь шесть лет не дожил капитан первого ранга в отставке Лисин до обнаружения своей подводной лодки шведскими аквалангистами.

Если обстоятельства гибели С-7 были хорошо известны и искали ее целенаправленно, то находка еще одной советской подлодки оказалась настоящей сенсацией.

В августе 1999 года Матс Карлссон, Стефан Франссон и Маркус Рунесон отправились на катере в район так называемого «подводного побоища», популярного места погружений аквалангистов-любителей, расположенного у южной оконечности острова Эланд. В 1915 году английская подлодка Е-19 потопила в этом районе в течение одного дня четыре германских парохода. На борту одного из них, «Никомедии», согласно архивным документам, находилось превосходное пиво, которым немецкие моряки угощали английских подводников перед тем, как сесть в спасательную лодку и покинуть обреченный корабль. Трое молодых людей собирались обследовать трюмы парохода и поискать там вошедший в историю напиток. Это предприятие, кстати, им впоследствии удалось. В найденных бутылках сохранилась живая дрожжевая культура, и на ее основе удалось воссоздать старое пиво. Оно продается в магазинах шведской винной монополии «Систембулагет» под названием «Затонувшее судно» («Врак»).

Но в тот раз до «Никомедии» искатели пива так и не добрались. По пути они решили «прочесать» сонаром участок дна, где, по рассказам рыбаков, часто зацеплялись сети.

Проверка превзошла все ожидания. На экране монитора появилось изображение, напоминавшее корпус самолета. Первым на пятидесятиметровую глубину пошел Маркус Рунесон, глазам которого открылось еще более удивительное зрелище. Самолет оказался подводной лодкой!

Взрыв разломил субмарину пополам, поэтому изображение на экране монитора оказалось коротким, похожим на самолет. Рубка была разворочена, передняя часть, оторванная перед самой рубкой, лежала в десяти метрах от остального корпуса. Одна труба кормового торпедного аппарата зияла пустотой, в другом была видна застрявшая торпеда. Вероятно, подводная лодка пыталась атаковать цель, но что-то не сработало.

Аквалангист медленно обследовал черную анонимную лодку, о которой можно было лишь сказать, что она советская. Об этом свидетельствовала надпись по-русски на индикаторе машинного телеграфа, видного сквозь дыру в разбитой взрывом рубке.

И вдруг подводная лодка заговорила! В клубках ила у основания рубки что-то тускло блеснуло. Оказалось, там лежали вырезанные из латуни обозначения семидесятисантиметровой высоты: буква «С» и цифра «8». По другую сторону рубки обнаружились такие же знаки. Когда-то они были приклепаны к рубке, но со временем упали на дно. Итак, найденная подлодка была С-8.

Когда о шведской находке стало известно в России, специалисты не могли прийти в себя от удивления. С началом войны Советского Союза с Германией был отдан приказ закрасить все номера на рубках подводных лодок. А здесь оказались даже не нарисованные, а вырезанные из металла обозначения!

Некоторые бывшие подводники и военные историки даже посчитали, что речь идет о розыгрыше: по их мнению, шведы попросту подложили к лодке обозначения, чтобы привлечь внимание к своей находке. Но молодые аквалангисты, нашедшие С-8, и без того могли рассчитывать на внимание прессы. Кроме того, никто из них понятия не имел не только об обозначениях, но и о самих подводных лодках. Они ведь отправились в плавание, чтобы найти пиво!

Одна загадка порождала другую. Если найденная подлодка — действительно С-8, то как она оказалась у Швеции? Эта субмарина вышла в поход 10 октября 1941 года и считалась погибшей на выходе из Финского залива. Корабли сопровождения расстались с С-8 12 октября, и с тех пор на связь она не выходила. Оказалось, что «погибшая» подводная лодка пересекла всю Балтику!

Скорее всего, С-8 под командованием старшего лейтенанта Ильи Брауна подорвалась на одной из мин шведского заграждения, установленного сразу после нападения Германии на Советский Союз. Берлин обратился к Швеции с просьбой «продлить» немецкое минное заграждение, перегораживавшее Балтику в этом районе, и свежие постановки у южной оконечности Эланда не успели нанести на свои карты не только советские, но и немецкие моряки. 9 июля 1941 года на шведских минах погибли три немецких вспомогательных крейсера, возвращавшихся с минных постановок в Финском заливе; скорее всего, подводную лодку старшего лейтенанта Брауна постигла та же участь.

Оба люка на корпусе погибшей подлодки оказались открыты. Возможно, она шла в надводном положении, и экипаж воспользовался случаем проветрить субмарину. Но открывать оба люка одновременно было строжайше запрещено. Значило ли это, что смертельный удар, переломивший подводную лодку пополам, был нанесен позднее, и у экипажа оставалось несколько минут, чтобы попытаться спастись, открыв оба люка? В таком случае, версия подрыва на мине отпадала. Более вероятным казалось, что С-8 погибла в бою — то ли с самолетом, то ли с надводным кораблем. Спасся ли кто-то, или все 48 членов экипажа ушли на дно со своим кораблем?

Тайна гибели этой подводной лодки, как и обнаруженных рядом с ней обозначений, не раскрыта до сих пор. Возможно, ответ смогли бы дать документы, хранящиеся в каюте капитана. В нее ведет узкий лаз — дыра, развороченная взрывом в рубке. Но чтобы спуститься вниз по языку песка, затекшему внутрь, необходимо снимать акваланг. Слишком опасное, почти невыполнимое предприятие.

Подводные лодки С-7 и С-8 стали символами примирения Швеции и России, по сути дела, воевавших друг против друга на море в 1941–44 годах. На местах гибели этих «эсок», с разрывом в один год, состоялись памятные церемонии, в которых участвовали шведские и российские военные моряки. На воду легли венки, прогремели залпы салютов, прозвучали речи на шведском и русском языках.

Сколько всего советских подлодок погибло у берегов Швеции? Точная цифра неизвестна, но предполагается, что речь идет о пяти субмаринах. Жертвами советских торпед стали семь шведских судов. Однако не будем забывать, что эти трагические события были далеко не самым кровавым эпизодом второй мировой войны. Главная подводная схватка развернулась на просторах Атлантики, и ее итоги оказались куда более впечатляющими. На океанское дно навсегда опустилось более тысячи субмарин, из них 781 немецкая: рядом покоятся остовы их жертв — нескольких тысяч грузовых судов.

Так что шведские территориальные воды все же можно назвать своеобразным глазом урагана: в то время, как вокруг устроила свою нескончаемую пляску смерть, здесь все годы войны было относительно тихо.