Рассвет в моем сердце

Константин

Осень, 2016. Москва

На улице я жадно курил, вдыхая вместе с сигаретным дымом осенний воздух, перемешанный с духами Яны: цветочный аромат приятно щекотал ноздри. Искоса я любовался моей музой: она смотрела в зеркальце и красила губы в ягодный цвет, который очень хотелось попробовать на вкус…

Я отвернулся и сосредоточился на экране телефона. До чего мне повезло встретить эту девушку. Она вернула мне самое главное – самого себя. Как жаль, что нам придется расстаться. Но сейчас я не хотел думать о последствиях для моего сердца – то, что я снова мог рисовать, стоило всех душевных страданий в будущем. Внутри клокотало вдохновение, напоминая сотню электрических импульсов.

Докурив сигарету, я обратился к Яне:

– Вызвал тебе такси. Идти долго, – указал на ее обувь.

– Мне? – переспросила, захлопнув зеркальце. – А ты?

А я… Замявшись, я убрал телефон в карман пальто. Уставился на фонарь, под которым мы стояли. Потрескивая, фонарь тускло светил. Наверное, когда-то он был ярким и мог озарить светом половину улицы. Но теперь его света хватало лишь на маленький уголок у входа в кофейню, чтобы создавать по вечерам интимный полумрак. Все же фонарь упрямо не перегорал. Я должен подать Яне такой же пример. Быть ее фонарем.

Но я трусливо ответил:

– Пойду пешком.

Водоемы и автомобили – то, что я исключил из своей жизни. Глубина и скорость – то, что я буду ненавидеть до конца своих дней.

Яна перекинула волосы на одну сторону и склонила голову. Внимательно посмотрела мне в глаза, и я ощутил мурашки по спине. Ей словно доступна связь с космосом, или моя муза умеет читать мысли. Иначе не объяснить, почему она упрямо и уверенно произнесла:

– Я тоже пойду пешком.

– Но…

– Костя, мы идем вместе. Ладно?

Она потянула ко мне руку, а на половине пути прислонила ладонь к своей ключице и почесала кожу ногтями кремового цвета. Хотела приободрить меня? Коснуться? Обнять? Дыхание сбилось до легкого головокружения. Чертовски приятно, пусть она и не довела дело до конца. Тело не обманывает: в первую встречу Яна кинула нож в мою сторону и не хотела, чтобы я подходил близко, а сегодня собиралась дотронуться первой. Доверяла мне.

Я обязан оправдать ее доверие, но…

– Прости, Яна. Я не езжу на машине без острой необходимости с восемнадцати лет.

– За этим стоит история? – В ее вопросе не сквозило любопытство. Скорее… понимание. Она тоже не любит личный транспорт?

– Короткая и грустная история. – Я кинул окурок в урну и указал кивком в направлении метро «Китай-город», чтобы мы пошли по Маросейке.

Даня убьет меня и закопает труп, если не приду на место через полчаса. Поэтому я нервничал, время от времени лохматя волосы: правильно ли я поступил, когда решил не убеждать Яну поехать на такси? Идти на каблуках сложно – по крайней мере, так казалось со стороны. На секунду я представил, что мог бы взять Яну на руки и нести… Усмехнулся, представив, в каком шоке будет моя муза.

Я понял, что зря переживал, когда увидел, как грациозно она лавирует между неспешными прохожими, не сбавляя темп. Пару раз я едва поспевал, спотыкаясь о неровный асфальт. Телесного контакта между нами не происходило, но мы шли рядом, касаясь друг друга плечами. Каждое прикосновение отдавалось приятным теплом внутри.

«Я уеду, я уеду, я уеду», – повторял, как мантру. Пытался выработать иммунитет к излишним – для нас обоих – чувствам.

– Если тебе нужно… поделиться… буду рада тебя выслушать.

Она смотрела на светофор, отсчитывающий секунды до перехода. Красный цвет – нельзя идти. Красный цвет – знак остановиться. Не позволить нашему договору выйти из-под контроля. Она так решила! Я так решил!

– Конечно, – ответил я. Голос отчего-то охрип. – Ты тоже.

Она медленно увела руку вправо, в мою сторону. Дотронулась до кармана пальто. Я, будто случайно, будто так и должно быть, поймал тонкие пальцы моей музы. Слегка, ободряюще сжал.

Яна не выпускала мою ладонь все те двадцать пять минут, что мы шли до клуба «Грозовой туман». Я же думал о том, что наши сплетенные пальцы – идеально собранный пазл.

У клуба Яна растерянно захлопала ресницами, выпустив мою ладонь и стиснув пальцами плечи. Не ожидала, верно? Меня очаровывала ее милая растерянность. Нехотя я оставил Яну, чтобы гул толпы не мешал позвонить Дане: я тут, я приехал, не отдавай мои билеты наглым подросткам!

Когда закончил разговор и вернулся к Яне, она выдала лаконичное:

«Я ненавижу клубы».

Разумеется. Я и не мог представить ее на танцполе. От клубов я тоже не в восторге, но мы пришли не для того, чтобы дрыгаться под электронную музыку диджея и пить коктейли. Рок-концерт – другое дело. Энергетика выступления всколыхнет душу Яны, покажет моей музе, каково быть живой, а значит, свободной.

Не переоценил ли я идею? Яна смотрела на «Грозовой туман», не скрывая ужаса. Побледнела, ссутулилась. Что случилось с тобой, Яна, раз ты боишься всего нового и остаешься в стороне от развлечений? Поиски ответа на этот вопрос – моя цель. Твоя душа необходима мне, чтобы создать шедевр. Но если надавить, возможен обратный эффект – муза закроется в своем коконе, а я потеряю вдохновение. Наверное, я поторопился. Поэтому предложил пойти в другое место. Плевать куда, главное с ней.

Вдруг Яна согласилась и сама потянула меня к дверям клуба. Решительность в ее серебряных глазах окатила меня волной гордости. Нет. Я не поторопился. Но я идиот: забыл о ее привязанности к оружию, и что Яне придется расстаться с ножом по технике безопасности. Она не готова… Я устроил ей шоковую терапию…

И как же я ошибался! Она сильнее, чем я думал. С гордо поднятой головой и едва заметной тревогой – подрагивающим уголком губ – она оставила нож на подносе.

– Куда мы идем? В зал?

В ответ я улыбнулся и повел Яну по коридору, стены которого пестрили неоновыми надписями всевозможных цветов. Вдалеке гремели барабаны: ребята готовились к выступлению. Скоро! Скоро я вновь растворюсь в гитарных партиях и любимых строчках.

Яна вертела головой по сторонам, явно не до конца осознавая, на что подписалась. Чопорная и правильная, как учительница, Яна наверняка терялась на контрасте с публикой рок-группы «Морской бой». Но какие бы эмоции ни бушевали у нее внутри, внешний вид Яны идеально подходил к мероприятию. Яна поняла меня с полуслова, а сочетались мы классно. Я же ощущал себя на концерте как холст на мольберте – идеально.

– Так куда мы идем? – снова спросила моя муза.

Я мог понять ее озадаченность: и толпа, и охрана остались позади.

– Терпение, – сказал я, наклонившись к ее уху. – Нам следует найти кое-кого. Благодаря ему нам не пришлось стоять несколько часов на улице.

Яна отстранилась. Ее вниманием завладел рукав кожаной куртки, а щеки покрылись легким румянцем. Я усмехнулся: держать дистанцию было все труднее. Помнить о глупом уговоре – тоже. На лице Яны по-прежнему тень недоверия, но в глазах блеснуло что-что еще… интерес?

Да! Я на пути к успеху!

Сам я едва сдерживался, чтобы не побежать вдоль коридора, истошно вопя от радости, как мальчишка. Я любил концерты, особенно если на них исполняли мои любимые песни.

– Константин! Мать твою!

У прохода налево показался Даня в черной футболке с бейджиком и в темных джинсах. На его левом ухе висел наушник, а из кармана торчали два билета. Я облегченно выдохнул: дождался!

– Привет, Дань.

Он недовольно похрустел костяшками.

– Пять минут, Костик… – Даня нахмурил русые брови. – И твои билеты полетели бы к другим покупателям!

Он шлепнул меня билетами по лбу и позволил их забрать. Мне повезло: бывший одноклассник Димы работал среди организаторов. И он имел право злиться.

Я развел руками в немом извинении – не объяснять же, что опоздал, потому что был на лучшем обеде в моей жизни.

Даня посмотрел на Яну и присвистнул, словно говорил: понял, понял, не осуждаю.

– Спасибо. – Я вышел вперед, скрывая Яну за спиной. – Буду должен.

– Ну, ты всегда знаешь, чем мне отплатить…

Даня все еще смотрел на Яну, и я сжал ее руку крепче. Какого?.. Даня метнулся взглядом в мою сторону. Вдруг расхохотался:

– Остынь, ковбой! С тебя портрет моей дочки и приглашение на выставку.

Я, судя по жару, покраснел до самых ушей. А Даня потерял интерес ко мне и к Яне.

– Вам направо. Бывай!

Он ушел в противоположную сторону.

– Ага, конечно, выставка, – пробубнил я и повернулся к Яне: – Готова?

– Разве не каждый художник мечтает о своей выставке?

Проклятый Данин язык! Мечтаю, конечно. Но мечтать не вредно.

– Яна, концерт вот-вот начнется. Идем.

– Неудачная попытка, – весело отозвалась муза.

Удалось, значит, поднять ей настроение? Я рад. Надеюсь, дело не в том, что я выставил себя идиотом. Яна поторопилась за мной.

– Покажешь свои работы? Новые работы, – уточнила она. – Ты не ограничишься моим портретом, верно?

Я вспомнил, что скоро уеду в Петербург, а оттуда – куда душа пожелает. Яна не увидит ни меня, ни мои новые работы – если только задастся целью найти их в интернете или… правда в какой-нибудь галерее. Зато Яна будет свободна и, надеюсь, счастлива. Думать о неизбежном всегда горько, и я выдавил что-то между «угу» и «ага».

Билеты проверяли на входе в клуб, но мы зашли через запасную дверь, поэтому вернулись и просканировали штрихкоды, а заодно заглянули в гардероб – я сдал пальто, Яна осталась в куртке. Симпатичная у нее броня.

Мы оказались в концертном зале одними из первых. Яна рассматривала танцпол и барную стойку, плакаты на стенах, неоновую подсветку по углам и сцену, на которой еще не было музыкантов, но горело название группы «Морской бой» – черная надпись с дырами от пуль вместо букв «о».

Думал, Яна взвизгнет от восторга – мне хотелось кричать, настолько круто организаторы концерта преобразили зал. Эффект оказался противоположным: мимолетная веселость покинула ее лицо.

Стоп. Я понял. Дело вовсе не в том, что Яна не любит концерты или толпу. Клуб навевает ей воспоминания… Но какие? Возможно, она поведает мне о своей боли в другой раз. Сегодня я собирался окружить Яну драйвом и помочь ей забыть о призраках прошлого.

Свет погас, зажглись софиты, зазвучал инструментал «Беги» – хита выступающей группы, а зрители стремительно заполнили пространство.

Я повел Яну ближе к сцене, но она коснулась моего плеча, останавливая.

– Константин… – Прожекторы зацепили бледное лицо моей спутницы. – Я не… – Она запуталась в словах и замолчала. Смотрела в пол и кусала губы, смазывая ягодную помаду.

Нет, черт побери. Смазать помаду хотелось мне.

Я зажмурился, чтобы прогнать неуместные мысли. Когда открыл глаза, Яна все еще смотрела с тревогой, будто просила взглядом: помоги. А иначе зачем мы здесь?

Я сделал глубокий вдох и вцепился в плечи Яны, чтобы толпа, волной направляясь к сцене, нас не снесла. Пришлось наклониться, чтобы Яна меня расслышала:

– Музыка – это та энергия, которой тебе не хватает. – Никакой реакции. – Концерт поможет… освободиться. – Губами я ласкал ее волосы. – Ты же доверяешь мне? Я знаю, что доверяешь.

– Самооценка у тебя что надо, – встала в защитную позицию Яна и спросила с вызовом: – Освободиться от чего, Коэн?

– Ты скажешь сама.

Я дал ей время подумать, а сам взглянул на сцену: под громкие овации из-за кулис выбежали четверо парней – участники группы «Морской бой». Я рисовал на Арбате под их живые выступления, а сегодня они собрали солд-аут в клубе. Меня переполняла гордость наполовину с восторгом – мы не общались, но были вылеплены из одного теста: амбициозные творцы. Парни много трудились, выступали на улицах Москвы и добились цели. Глядя на них, я верил, что когда-нибудь тоже добьюсь своего – независимости и признания. Концерт «Морского боя» – одна из причин, почему я остался в столице. И разделить их триумф с Яной показалось правильным решением.

Зал затих в ожидании. Вспышка, фейерверк, спецэффекты. Гитарные риффы смешались с ударными в огненный коктейль. Вокалист, щуплый брюнет с раскосыми по азиатскому типу глазами и открытой улыбкой, поприветствовал толпу – та ответила ему оглушительным визгом.

Яну вдруг повело. Она заморгала, пару раз громко вдохнула, как выброшенная на берег рыба, и, схватившись за горло, бросилась к выходу. Спасло то, что я успел схватить ее тонкое запястье.

– Яна! – позвал я, едва перекрикивая фанатов и слова песни.

«Беги! – кричал вокалист. – Беги, русалочка! Туда, где нет моря! Беги!»

Когда я догнал Яну и прижал к своей спине, то смог расслышать:

– Я не могу…

– Что не можешь? – плавно уводя ее из толпы, прошептал на ухо.

– Не могу здесь находиться! – Она скинула мои руки, когда мы оказались у стены, где могли говорить спокойным тоном.

Яна обняла себя. Прожекторы время от времени захватывали ее лицо, и я видел, что на щеках блестели слезы. Что произошло?..

Она отвернулась и долго смотрела на вокалиста: он пел о девушке, что любила тайны слишком сильно и поплатилась за это.

– Мне нельзя веселиться, – выдавила Яна. – Просто… нельзя.

Ее колотило, словно мы стояли под ливнем. Цвет кожи белее альбомного листа. Яна закрыла лицо руками, впиваясь в волосы до побелевших пальцев.

Секунду я стоял в ступоре. Очнувшись, отнял ее руки от лица и обхватил скулы ладонями.

– Смотри на меня, – сказал мягко. – Смотри только на меня.

И она послушалась, позволяя слезам стекать по щекам, оставляя за собой темные дорожки туши. Яна плакала, а я, загородив от нее и толпу, и вокалиста, позволил выплакать всю боль, которую она, несомненно, носила в своем сердце. Я не знал, что случилось, но готов был разбить вдребезги весь мир, если это поможет моей музе вновь испытать счастье. К сожалению, я мог только гладить ее кожу и быть рядом. С ней. Рядом.

Не думая более ни секунды, я наклонился и поцеловал Яну. Сначала в соленую щеку. Следом в уголок губ – тот снова нервно дергался. Я замер. Будут проблемы. Будут, обязательно. Философия истинной свободы, о чем мне и пытался втолковать Питер Монро, – это делать то, что велит сердце.

Я поцеловал Яну. Нежно, трепетно, аккуратно. Едва касался губами ее губ, боялся спугнуть. Яна призывно открыла рот, дотронулась языком до моего, и слетели все предохранители. Углубив поцелуй, прижал Яну к стене, гладил по щекам, обнимал за талию. Полное доверие подстегивало на безумство, и на пару минут я забыл, где мы находимся.

Только Яна. В моих объятиях. В моей жизни.

Я прислонился лбом к ее лбу и выдохнул:

– На этот вечер откинь все страхи, забудь прошлое, будь со мной.

– Какие страхи? – перебила Яна. Ощетинилась. Развеяла магию момента. – У меня нет никаких страхов.

Она попыталась отстраниться и снова спрятаться в скорлупу.

– Тише. – Я приложил палец к ее губам. Не позволю Яне уйти. Не сейчас. Придется ей слушать со мной рок-музыку и наполняться энергией живого выступления. Мне ли не знать, что изменения всегда даются тяжело. Зона комфорта слишком приятна. – Обсудим все позже. А сейчас… Повеселимся? – Я игриво поцеловал Яну.

Она секунду медлила. Провела ладонью по моему лицу, словно убеждалась: я настоящий, я на ее стороне.

– Не отходи от меня, ладно?

– Мы одно целое, – поклялся я и утянул ее в толпу.

«Частички одной души», – эхом в мыслях теория из глупой книги. Или не глупой? Я отмахнулся. Главное – насладиться каждой секундой!

Я мечтал попасть на концерт Bon Jovi половину своей жизни. Группа не планировала приехать в Россию с туром, поэтому я надеялся когда-нибудь съездить в Америку. Когда-нибудь. Когда стану известным художником. Ха. «Морской бой» разделяли мою любовь к старому року: вторую часть концерта они посвятили трибьюту Bon Jovi, и это стало очередной причиной сказать им: «Да, ребята, вы крутые!»

Когда вокалист попросил… нет, потребовал отрываться на полную катушку, точно копируя поведение Джона Бон Джови, я закричал, как кричал у телевизора под клипы с телеканала MTV в комнате, которую делил со старшим братом. Мы были подростками. Бунтарями в маленькой деревне. Безумно круто, что есть нечто, неподвластное времени, – эмоции, музыка.

Все на концерте знали песни американской рок-группы и запели в унисон. Из последних сил я держался, чтобы не уйти в отрыв, потому что помнил свое обещание и внимательно следил за Яной. Музыка невероятным образом влияла на нее: морщинки на ее лбу разгладились, плечи дергались в такт ритму песни «You Give Love A Bad Name», а на губах сверкала несмелая улыбка. Хм. Любопытство взяло верх над боязнью новых впечатлений? Или энергетика концерта откинула прочь скромность Яны?

Перекрикивая музыку, я спросил:

– Потанцуем?

Яна кивнула.

Как по заказу – романтичная баллада «All About Lovin’ You», и многие на танцполе распределились по парам. Ни я, ни Яна ничуть не смутились медленному танцу – вполне естественно мои руки нашли ее.

Я вывел Яну из толпы и привел к стене, создавая иллюзию уединения. Мы стояли там же, где у Яны случилась паническая атака, но действовали с другими оттенками, с другим настроением. С гребаными бабочками в животе.

Тщетно пытаясь скрыть волнение, я положил левую ладонь Яне на поясницу, а второй переплел наши пальцы. Когда Яна прислонилась щекой к моему плечу, я сделал судорожный вдох. Честно говоря, я пропал.

Мне ничтожно мало известно о Яне, а самое любопытное – ее прошлое – и вовсе оставалось загадкой, не позволяя в полной мере изучить ее душу. Но сегодня это не препятствовало познавать ее тактильно и эмоционально. Отключив эгоиста, который хотел нарисовать шедевр и сбежать, а также все делал ради извращенных благих целей – помочь Яне найти свободу, – я упивался влюбленностью. Трепетное чувство не сжигало мое сердце, как страсть или слепое поклонение, что я испытал, полюбив Марию. Любил ли я Марию? То, что я почувствовал сегодня – абсолютно новое. Неизведанное. Теплое.

Приятно мучила мысль, что скоро все закончится. Горькая и сладкая одновременно, эта мысль помогала максимально насладиться моментом.

– Ты был прав, – сказала Яна, не отстраняясь от моего плеча. Песня давно закончилась, заиграла другая – «Livin’ On A Prayer». Люди опять энергично танцевали и ждали взрывного припева. Яне пришлось прижаться ко мне ближе и встать на цыпочки, чтобы сказать: – Ты поможешь мне?

– Если пообещаешь кое-что.

– Говори.

– Не забирай нож назад. Оставь его тут.

– Как у тебя все просто, – разозлилась, но не отстранилась Яна.

Мы покачивались под музыку, абсолютно не подходящую для медленного танца. Пришлось встать вплотную к стене, чтобы не мешать бушующей толпе. Тут с замиранием сердца я ждал ответа. От него зависели мои дальнейшие действия. Восприняла ли Яна всерьез все, что случилось? Мою попытку помочь ей, наши поцелуи, ее желание измениться? Понятия не имею. Получится ли в итоге помочь ей? Тоже неизвестно. Гарантий примерно никаких. Но тот факт, что я могу остаться ради нее, уже не звучал страшным бременем, а казался забавной авантюрой. Я задыхался в Москве. Но, может, Яна станет моим воздухом?

– Я все-таки заберу нож… чтобы оставить его дома, – сказала она, пропустив вымученную улыбку. – Не хочу носить его с собой.

Что ж, спасибо и на этом. Правда. Огромное спасибо.

Мы вернулись в самую гущу танцпола и оказались у сцены. Яна раскрепостилась: сексуально двигалась в такт музыке, а я поддерживал ее за талию – был каждую секунду рядом. Смотрел то на Яну, то на выступление. Иногда Яна поворачивалась ко мне, и я чувствовал ее дыхание на своей шее – выше моя спутница не доставала. Она смеялась, целовала меня, и я жадно отвечал на поцелуи, касаясь ее талии. А когда ее сладкие губы подпевали вокалисту, я ревновал до невралгии в ребрах, разворачивал Яну к себе и ловил то поцелуи, то звонкий смех. И нисколько не сомневался, что поступил правильно, когда привел мою музу на концерт.

– Последняя песня на сегодня, ребята! «It’s My Life»!

– Теперь твоя жизнь должна походить на эту песню, – кивнул я.

Яна вновь засмеялась – задорно и заразительно. Ее волосы растрепались, кожа блестела от пота; куртка давно висела на ее бедрах, и мой взгляд то и дело задерживался на вырезе белой майки: там собрались бисерины пота.

Сегодня идеально все: песни Bon Jovi, удивительная девушка, дарившая мне вдохновение, и никаких обязательств перед другими людьми. Я счастлив. Чертовски счастлив и свободен.

– Разве это свобода, когда не можешь делать то, что хочется?

Я не сразу понял, о чем Яна говорит, и вопросительно выгнул бровь.

– Давай. Ты же хочешь, Константин.

– Хочу – что?

Она встала на цыпочки, обняла мою шею и коснулась мочки уха:

– К черту, – прошептала и подмигнула мне.

Я расхохотался, вспомнив вечер на мосту. Урок она точно усвоила!

– It’s my life! It’s now or never! – пел я строчки из припева любимой песни. – I ain’t gonna live forever, I just want to live while. I’m alive![24]

– Громче! – потребовала Яна. Она тяжело дышала, захлебываясь эмоциями, танцевала, прыгала и хлопала в ладоши. – Громче, Костя!

– Только с твоим участием, – усмехнулся я.

И в зале стало на два фальшививших голоса больше.

Весна, 2010. Деревня недалеко от Калининска, Саратовская область

– После короткой рекламы мы снова с вами! Это MTV тoп-20, и на пятом месте нестареющий хит «It’s My Life». Согласитесь, отличный девиз?

– Включи уже клип, очкарик! – Дима провел ладонью по темным волосам и кинул в телевизор пустую пачку чипсов. – Задолбал!

– А мне он нравится, классный ведущий, – возразил Костя, поднимая с ковра «Лэйс» с зеленым луком. Знал же, что никто не уберет, кроме него.

– Болтал бы поменьше, мне бы тоже нравился, – махнул рукой Дима. – И попсу реже включал. О, все, началось. Завали!

– Базаришь только ты, – ответил Костя и ловко увернулся, когда брат зарядил в него пустой бутылкой «Колы». – Свин.

Но Дима уже не слышал. Барабаня пальцами по воздуху, он прикрыл глаза и наверняка представлял себя на концерте. Костя знал, что его старший брат с ума сходит по Bon Jovi. Двухэтажный дом сотрясался от музыки, будь то старый кассетный магнитофон, телевизор или динамик телефона. Репертуар Джона Бон Джови слушали все знакомые Димы: соседи (к счастью для братьев, глуховатые тетя Люба и дядя Коля), мужики-коллеги из автомастерской, друзья в гараже и, конечно, дома у его младшего брата выбора не было. Со временем Косте даже стали нравиться песни Bon Jovi, особенно «Always» – в клипе главный герой был художником, и Костя представлял, что также нарисует свою музу. Девочки в деревне, на его взгляд, не особо подходили на эту роль.

– Во! Зашибись! – воскликнул Дима, когда песня закончилась. – Где пульт? Вырубай. Пойдем на машине покатаемся.

– Я уроки не сделал.

– А скучнее отговорку не мог придумать?

– Не хочу… – Костя осекся.

«Не хочу, как ты, работать автомехаником в далекой глуши, поэтому делаю уроки». Но вовремя прикусил язык. После смерти родителей Дима взял на себя ответственность за себя и Костю, и братья жили хоть и скромно, но в достатке.

– Ну, договаривай. – Дима будто все понял, но не злился. Он сверкнул такими же зелеными, как у Кости, глазами. И улыбнулся так же кривовато.

– Мне надо поработать над техникой. Савелий будет ругаться.

– Этот алкаш всегда на тебя ругается, – отмахнулся брат.

– Неправда! Он талантливый художник и многому меня научил…

Дима опять махнул огромной, как у медведя, ладонью, и повел широкими плечами – мол, все понятно с тобой.

– Ужин приготовь, приеду поздно.

Костя насупился: опять изображает главного.

– А ты фары не забудь включить! Вчера… – По позвоночнику змейкой скользнула паника. Костя вспомнил вечер: он рисовал в саду, под тусклой керосиновой лампой, и заметил приезд брата, когда тот выругался, едва не въехав в забор. Дима не садился за руль пьяным, но любил лихачить. – Аккуратнее, в общем. Больница далеко, мне лень к тебе ездить на велике.

– Базара ноль. – Дима потрепал кудри младшего брата. – Повезло тебе с волосами, в маму пошел, – с легкой досадой добавил он. Грубоватые черты старшего брата смягчились при воспоминании о родителях. Дима кашлянул, скрывая ненавистную ему сентиментальность, и зашагал к выходу. – До вечера!

Дмитрий Кузнецов побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. «Когда-нибудь твоя беззаботность приведет к беде», – подумал Костя. В ответ он услышал только веселое пение:

– It’s my life!

Осень, 2016. Москва

– It’s my life! – прокричала Яна, жадными глотками вдыхая свежий воздух. – It’s now or never!

Из душного зала на улицу нас вытолкнули другие фанаты. Осенний ветер остужал разгоряченное тело и красные щеки. Не знаю, как мои, но щеки Яны точно были красными! А в глазах горел озорной огонь. Она выглядела словно пьяная, но пьянила ее… свобода. Яна пела песни, дурачилась и флиртовала со мной. Такой она нравилась мне еще сильнее.

– Мы только что с концерта, – сквозь смех пояснил я застывшему в недоумении прохожему. – Так, – обратился к Яне и помог ей перешагнуть бордюр, – думаю, хватит на сегодня впечатлений. Я закажу тебе такси.

Когда потянулся к телефону, Яна едва не выбила мобильный из моих рук. Я волновался, как бы ей не стало плохо. Да и режим собьется: на часах давно за полночь. Но Яна не беспокоилась ни о своем режиме, ни о самочувствии. Она схватила меня за край пальто:

– Нет! Давай гулять!

– Ты не устала? – указал на ее каблуки.

– Нисколечко! – Яна рассмеялась и грациозно продефилировала вдоль улицы. – Пойдем… – Вновь подошла близко, и я ощутил ее дыхание на своей шее. – Покажи мне что-нибудь новое! Важное для тебя!

– Важное?

Я задумался и наблюдал, как моя муза танцевала вдоль мостовой, будто музыка по-прежнему звучала в ее голове. Хотел ли я расставаться с Яной? Вызывать ей такси? Проводить домой? Абсолютно точно нет. Поэтому подхватил под локоть и сказал:

– Идем. Тебе понравится.

Поляну на холме, заросшую травой и полевыми цветами, я считал третьим лучшим местом в Москве после Арбата и моста в парке. Давно, на вторую неделю в столице, я и Питер случайно оказались далеко от знакомой местности. У нас не было денег оплатить хостел: день выдался дерьмовый, и никто не купил наши картины. Мы слонялись по центру города и дошли до склона невысокой горы. Сами не заметили, как поднялись наверх, занятые спором, где заночевать: на вокзале или в парке. А когда оказались на поляне, замолчали, пораженные видом: вся Москва будто на ладони, а на небе – сотни звезд. Так мы и не заметили, как заснули, – лето сберегло наши задницы от простуды.

И я радовался, что в столице до сих пор остались места, нетронутые людьми. Холм не стал частью каменных джунглей. На поляне даже не поставили лавочку и не накидали мусор.

Подойдя к самому краю, я посмотрел на город, сверкающий сотней огней. Москва никогда не спит. Я глянул с высоты вниз, на кроны деревьев. «Привет, братец», – поздоровался. Хотел добавить что-то еще, но мысли перебил звонкий голос Яны:

– Волшебно! Спасибо, Костя.

Костя. Называй меня так чаще. Тяни «с-с-с», получается сексуально. Позволь мне запомнить твой голос. Он согреет меня одинокими вечерами.

– Костя?

Да. Да. Да!

Я помотал головой, возвращаясь в момент. Свободный. Влюбленный. Радостный. Улыбнулся, и Яна ответила на мою улыбку своей, вызвав несколько лишних ударов сердца. Я смутился и расстелил пальто. Сел и хлопнул по жухлой траве. Яна приняла приглашение, тоже села и вытянула ноги, не боясь запачкать джинсы. Одновременно мы протянули друг к другу руки и переплели наши пальцы.

Мы потеряли счет времени: сидели на поляне, разговаривали, держались за руки и наблюдали, как солнце всходит. Рассвет окрасил город в изумительные розово-алые оттенки, они играли бликами на золотых куполах церквей и серебряной глади высоток «Москва-Сити». Мне тут же захотелось взять холст и краски. Но я подавил импульс, наслаждаясь увиденным. Слишком много времени я потратил, прячась за холстом. А реальная жизнь…

Я перевел взгляд на Яну: она очаровательно щурилась… Жизнь рядом.

Яна неуверенно нарушила тишину:

– Константин… – Ее голос дрожал. Моя муза нервничала и покусывала губы, с которых я давным-давно стер ягодную помаду. – Ответь на вопрос.

– Слушаю тебя.

Яна легла и перекатилась на живот.

– Нет, не слушаешь! – толкнула в плечо.

Я улыбнулся, перехватив ее ладонь. Поцеловал тонкие пальцы.

– Слушаю. Говори.

– Ты веришь в любовь с первого взгляда? – Выпалив это, Яна спрятала лицо за темными локонами. – Ох…

Она до сих пор не поняла, что шаблонных фраз от меня не дождется? Я мог ответить прямо, но это не в моих правилах.

Яну явно нервировало мое молчание. Откинув волосы с лица, она смущенно хихикнула. Готов вечно смотреть на ее порозовевшие щеки. Запомню и нарисую.

Я медлил с ответом лишь из-за того, что снова уплыл в свои мысли художника. И нетрудно догадаться, что сама Яна ответила бы на вопрос утвердительно. Или я самонадеян – мне все это говорят.

– Ты ставишь вопрос некорректно, – наконец сказал я. – Спроси сперва, верю ли я в любовь. А потом уже – с какого взгляда.

Яна подняла голову. Легкий румянец стал алым, и все ее лицо покрылось красной краской, доставая до кончиков волос.

– Так ты… – начала она, но я перебил ее смехом.

– Ты и сама долго сопротивлялась! – Я выпустил ее руку, чтобы нежно поправить локон у ее лица. – Верю, Яна. И только в такую любовь.

Мне стало горько. Я отвернулся, сделал вид, что рассматриваю ветвистый дуб недалеко от нас. Тепло внутри начало гореть, вызывая дискомфорт в грудной клетке. Когда я расскажу Яне, что собираюсь уехать из Москвы? Смогу ли рассказать? И смогу ли… уехать?

Лето, 2012. Деревня недалеко от Калининска, Саратовская область

Двухэтажный дом покосился от времени, зеленая краска на стенах облупилась, а светлые занавески потрепались. На крыльце стояли двое братьев: один коренастый, и волосы у него короткие, темные, а второй – худощавый блондин. Осиротевшие пару лет назад, только они и остались друг у друга. Оттого ценили, оберегали их маленькую семью.

Старший брат открыл дверцу лазурной «девятки»:

– Поехали, Костя! Домчим, моргнуть не успеешь! – Он улыбнулся, и в уголках его зеленых глаз появились морщинки. Казалось, парню давно за двадцать, а он всего пару дней назад отпраздновал свои девятнадцать лет. Грубая работа и сложная судьба сделали Диму взрослее и внутренне, и внешне.

– Ага. С поправкой на ветер! – фыркнул в ответ младший брат. Он, наоборот, не выглядел на свои семнадцать. Щуплый, болезненный.

Братья были совсем разные не только внешне, но и по характеру. Константин – тихоня и домосед, любил живопись и терпеть не мог точные науки. Дмитрий – импульсивный, веселый технарь, играл на гитаре, ремонтировал машины, а также был заводилой в любой компании. Кузнецовых объединяла крепкая связь. После смерти родителей братья стали опорой друг для друга: Дима заботился о Косте, позволяя младшему развивать талант художника и не беспокоиться о крыше над головой, а Костя старался оберегать Диму от необдуманных поступков.

– Серьезно, я не доверяю этой тачке. – Плохое предчувствие росло внутри Кости, и он сжимал кисточку до боли в пальцах. – Есть в твоей «девятке» что-то… зловещее. – Костя поежился, вспомнив роман Стивена Кинга о машине-убийце[25].

Дима рассмеялся, проводя рукой по коротко стриженным волосам. Он привык, что брат трусишка – с детства таким был. Для Кости совершить что-то спонтанное равно прыжку с обрыва. А для Димы риск – вся жизнь. Он считал, только если делать что вздумается, можно быть свободным и счастливым. Запрыгнув в «девятку», старший Кузнецов похлопал по соседнему от водителя сиденью и, усмехаясь, спросил:

– А мне ты доверяешь?

– Хм, надо подумать, – скорчил гримасу Костя.

Но его взгляд не потерял серьезность – смотрит как мама. Она всегда переживала за них, а сама…

Дима помотал головой. К черту предчувствия мнительного братца. Всегда в поездках на авто все было хорошо!

А в груди Кости нестерпимо ныло от тревоги. Хотелось схватить камень и разбить лобовое стекло «девятки», и колеса проколоть. Но Костя помнил, сколько труда и любви старший брат вложил в покупку и ремонт машины. Разве будет слушать его, параноика? Никогда, блин, не слушает.

– Костик… – Дима криво улыбнулся. Именно этими жестами Константин Коэн всю жизнь будет выражать эмоции: радость, злость, презрение, обиду, интерес… Но в тот день привычка брата Костю только раздражала. – Точно не хочешь покататься? Мы с ребятами собрались на речку. Там и девчонки будут. Маринка, – уточнил Дима с усмешкой. Прекрасно же знал, что Косте нравится брюнетка-хохотушка. – Тебе скоро восемнадцать, она, наверное, подарок приготовила… – Брат поиграл бровями.

Заманчивое предложение: день выдался теплый, солнечный, а на речке прохладно и пейзажи красивые… Тревога помешала положительному ответу, а слова «Ну ладно, поехали» не смогли вырваться изо рта Кости Кузнецова. Он только сильнее сжал губы.

Дима вздохнул. После смерти родителей братик всего боялся.

– Не хочу и тебе не советую, – упрямо заявил Костя. – Давай пешком пойдем? Я расскажу тебе о своих идеях. Скоро тебя нарисую! Мне Савелий помог анатомию подтянуть. И я нарисовал Марину! Показать?

Старший брат единственный в окружении Кости интересовался его успехами в рисовании и не считал мечты о карьере художника тратой времени, пусть и мало понимал в искусстве. В школе одноклассницы кокетливо хихикали, когда он их рисовал, но другие над юным творцом посмеивались: «Кому нужны твои картинки, Кузнецов, лучше маляром бы шел работать! Брату помогать! Нахлебник». Но Костя не брал во внимание злые языки. Ему хватало и поддержки брата. Костя творил и верил: о его таланте все-все узнают! И локти искусают, завистники!

– Вечером расскажешь и покажешь, – улыбнулся Дима. Он смирился с упрямством Кости, захлопнул дверцу и сказал: – Ну, не хочешь как хочешь. Иди, рисуй. Я буду осторожен. Никогда тебя не оставлю, Костя. Никогда.

Дождавшись от брата неуверенного кивка, Дима включил музыку и выехал со двора. Из магнитолы раздались первые аккорды песни Bon Jovi «Someday I’ll Be Saturday Night».

– Hey, man, I’m alive! I’m takin’ each day and night at a time[26], – заголосил Дима, барабаня пальцами по рулю.

Теплым летним днем Дмитрий Кузнецов улыбнулся в последний раз. И видел эту улыбку лишь его младший брат Константин Кузнецов.