Рассвет в моем сердце

Яна

Осень, 2016. Москва

Я сбежала вниз по металлической лестнице, крепко цепляясь за перила. Позади отчетливо слышались шаги. Я остановилась у лифта. Костя? Предательский жар опалил щеки. Костя сделал мне больно, очень больно, но я все равно хотела его выслушать. Понять. Да, часто я ошибалась в людях, но те эмоции… рядом с ним… настоящие. Моя симпатия – настоящая. То, как Костя обнимал меня, целовал и шептал нежности, – настоящее тоже.

Я обернулась, но увидела пустой лестничный пролет. Показалось. Я одна в подъезде. Ну и иди к черту, Константин Коэн.

Я нажала на кнопку вызова лифта. Шаги. Снова. Обернулась. Пусто. Какого… Лифт ехал чересчур медленно, а шаги приближались. Тяжелые, их обладатель в ярости. «Какого черта я должен кричать со второго этажа? Яна, ты моя жена! Принеси гребаный кофе!»

Сглотнув вязкий ком, я давила на кнопку, но лифт… Где он? На пятом этаже… шестом… седьмом… Цифры на табло менялись слишком медленно, а мне оставалось стоять на лестничной клетке и погружаться в липкую паутину воспоминаний.

Я зажмурилась. Доминик разворачивает меня за плечо, и кофе из кружки расплескивается: ошпариваю свое запястье, извиняюсь. Я все уберу, прости меня. Я должна была сделать кофе быстрее…

Открыв глаза, я пропустила сквозь зубы воздух. Нет. Ни черта я не «должна была». Ты мог сам спуститься и сделать себе кофе! Эгоистичный ублюдок.

Я побежала по лестнице. Каблуки стучали по каменным ступеням. Он схватит меня… Он сейчас меня схватит. Утянет в прошлое. Он гонится следом, смеется, напоминает, чем в тот раз закончилась идея открыть свое сердце. Довериться. Полюбить.

Воспоминания опять прорвались сквозь бетонные стены: та последняя ночь, удары, кольцо холодных пальцев на моей шее. Он убьет меня… Убьет.

Я оступилась на первом этаже, оцарапавшись о перила. Лодыжку пронзила резкая и острая боль.

– М-м-м…

«Пока ты молчишь обо мне, я имею власть над тобой».

– Нет, – хотела крикнуть, но получился шепот.

Я выползла на улицу. Оперлась ладонями на асфальт и встала. Горло болело, но лишь от частых вдохов. Уйди! Исчезни! Сгинь! Я свободна.

В голове эхом прозвучал насмешливый голос:

«Ты принадлежишь мне, Яна».

– Что с ногой? – спросил Ваня вместо «Привет! Как дела?».

Я посмотрела вниз. Вроде бы не слишком хромала. Но каблуки сменила на кроссовки, и, конечно, это насторожило лучшего друга.

– Опаздывала на автобус, – отмахнулась я. Лодыжка слегка опухла, и чтобы не напрягать связки, я села на стул. – Выбрал? – указала на меню.

Дома я успокоилась и предложила Ване пообедать вместе. Только бы не думать о Косте… или о Доминике.

К счастью, друг согласился.

– Зубы мне не заговаривай, Янка. Ты на каблуках даже во сне ходила, – напомнил Солнцев мой первый (и единственный!) приступ лунатизма в летнем лагере. – Покажись врачу. – Ваня скрестил руки на мускулистой груди и сдул со лба темную прядь волос.

Медвежонку трудно врать! Я судорожно придумывала правдоподобную ложь, а Ваня сжалился и сменил тему:

– Без тебя в компании бардак! Эдуард пожалел о твоем увольнении, точно говорю! Не справляемся, ну и я не спешу искать нового сотрудника, – Ваня заговорщически усмехнулся. – Мария орет как ненормальная: видимо, поругалась с очередным любовником. Я так вообще… тухну от одиночества! Может, шанс-то есть тебя вернуть?

– Ни за что. – Вдруг я поняла, что больше не жалею о своем увольнении. Мне хотелось сменить деятельность. Может, заняться чем-то связанным с модой или организацией мероприятий.

– Нашла новую работу?

– Ну… – Я повторила пальцем узоры на деревянном столе. – Ничего особенного. Помогала одному художнику. – Я спрятала пылающее лицо за открытым меню. – Крем-суп вкусный, как думаешь?

– А художник – не Константин ли Коэн?

Ни слова впредь не расскажу! И хватит игнорировать мои вопросы!

– Солнцев, при чем тут Константин Коэн? – Голос сел, превратив и без того высокую тональность в подобие писка.

Иван рассмеялся:

– Этот парень решился-таки на свою выставку?

– Не знаю. – Получилось грубо, с оттенком обиды. Нет, все же ладно, что я рассказала о Косте. Нужно проговорить эту ситуацию, чтобы отпустить. Я указала официанту на суп. – И красное вино, пожалуйста.

– Мне кофе, – добавил Ваня. – Что празднуем?

– Неудачи, разумеется. – Улыбка получилась натянутой. – Ты прав, речь шла о Косте. Я… немного запуталась. Мне нужен совет.

Брови Вани взметнулись вверх, а рот приоткрылся. Наверное, друг удивился, что я прошу помощи у него, а не у Насти или Карины. Дело в том, что он любит философию и точно не станет надо мной смеяться.

– Это покажется бредом…

– Обожаю бред! – с энтузиазмом перебил Солнцев. – Выкладывай.

Вечная веселость покинула его лицо, и я еще раз убедилась, что получу помощь от правильного человека. Или мне хотя бы станет легче.

– Знаешь философа Карла Дьютера?

– Тот, который выдвинул теорию частиц души? О да! У него книга есть, я читал. – Ваня взял мобильный, пару минут молча искал и процитировал с экрана: – «Душа – сгусток энергии, разделенный на множество частей. Душа постоянно перерождается и находит свой дом в разных телах. Частички перемешиваются, но иногда все они находят место в одном теле. Такие случаи чрезвычайно редки. Немного чаще частицы соединяются в двух телах, и тогда эти люди притягиваются, как магниты. Два человека могут жить совершенно по-разному, интересоваться разными вещами, говорить на разных языках, но события в их жизни поразительно схожи, а сами они чувствуют, что в их жизнях не хватает чего-то важного. Кого-то. И одна половина, сотканная из частиц души, – как правило, более импульсивная, – найдет вторую».

– Костя, – едва слышно сказала я. – Костя нашел меня.

Ваня не отреагировал. Он был увлечен теорией:

– «Бывает так, что люди умирают раньше, или заглушают свой внутренний голос, тогда частицы не притягиваются. Но если половины души находят друг друга и соединяются, у людей возникает ощущение, что они на своем месте, со своим человеком». Ты это имела в виду?

Я кивнула.

– Хм… – Ваня покрутил солонку. – Теория о тебе и Константине Коэне?

– Было столько совпадений… – Я судорожно вздохнула. Казалось предательством рассказывать о судьбе Кости, но мне необходимо разобраться: надо ли бороться за… наши отношения? За нас. Или отпустить Костю, раз он того хочет? Поэтому, убедив себя, что все сопровождается благой целью, объяснила: – В вечер знакомства с Костей я прочитала про теорию Карла Дьютера, а сегодня снова вспомнила о ней. Говорю же, покажется бредом, но… В нашей жизни столько схожих событий. После потери близких мы уехали: я – в Лондон, Константин – в Москву. Там мы попали в абьюзивные отношения, которые сломали нас. Мы сбежали, закрыли свои сердца. И вот… встретились на мосту. Все начало налаживаться, понимаешь? – Я смахнула с ресниц слезы. – По крайней мере, у меня. Я отпустила свою злость. Я… я влюбилась. Надеюсь, Костя испытывает то же самое. Но отталкивает меня, потому что, мне так показалось, боится той крепкой связи между нами. Он планирует уехать и слишком цепляется за свободу. – Я нервно стиснула принесенный официантом бокал. – Но эта свобода еще сильнее запирает его в клетку. А клетка никогда не сделает его счастливым. Я-то знаю.

Ваня молчал пару минут, помешивая ложкой кофе, и спросил:

– Почему ты решила, что между вами именно феномен Дьютера, а не родственные души или что-то подобное? Твое желание спасти Коэна и подарить свою любовь похвально, но… Может, ему это и не нужно.

Я ждала этого вопроса и ничуть не обиделась.

– Сейчас покажу.

После этих слов я взяла салфетку. Осторожно капнула на нее вино из своего бокала – алое пятно расползлось по белой салфетке. Далее я взяла другую салфетку, а также ложку с блюдца Ивана. Мне было все равно, как странно я при этом выгляжу. Я окунула ложку в кофе и капнула коричневые пятна в разные стороны второй салфетки.

– Допустим, существует судьба. Фатум.

– Допустим, – согласился Ваня.

Салфетку с одним пятном я порвала пополам.

– Пятно от красного вина – это душа, которая разделилась на две части и вселилась в два тела: как раз то, о чем говорил Дьютер. Такие люди пережили одинаковые события, и встреча друг с другом – исцеление для них. По крайней мере, так думаю я. А это, – я указала на вторую салфетку с множеством кофейных пятен, – родственные души. Их может быть много. И те, и те люди задаются вопросом: «Почему мы разные, но понимаем друг друга?» Родственные души – это маленькие осколки души, и этот факт никак не противоречит теории или, как ты выразился, феномену Дьютера. Скорее дополняет его. Но наш с Костей случай, – я показала на разорванную салфетку с одним пятном, – душа в двух телах. Нас объединяет не общее мировоззрение, интересы, мнения. А похожие события. Я поняла это, когда Костя рассказал мне о брате… – Осознав, что сболтнула лишнее, я замолчала и отпила из своего бокала.

– Интересно, – сказал Ваня, рассматривая салфетки. – Ты выглядишь живее, чем раньше. Константину удалось помочь тебе, а значит, следует помочь ему. Мужчины, они… – Солнцев покрутил рукой, – иногда жутко тупят.

Что будет, если Костя – вторая половинка моей души – уедет? Как минимум, я вновь спрячусь в раковину, как максимум – окончательно потеряю веру в любовь. Меня убивала мысль, что Костя может не разделять мои чувства, а все, что я придумала, – бред влюбленной девчонки.

– Яна, – после долгой паузы подвел итог Ваня, – если все действительно так, как ты сказала, не отпускай ты Константина. Не позволяй ему снова «потеряться» в вымышленной свободе. Вы все равно придете друг к другу. Только время потеряете.

– Понимаю, – грустно ответила я. – Но как мне его убедить…

Домой я вернулась в хорошем настроении. Ваня Солнцев – источник неиссякаемого оптимизма. Он веселил меня историями о том, как Настя долго отбивалась от его ухаживаний, но все-таки согласилась пойти на свидание. Я с нетерпением ждала продолжения этого ромкома. Жаль, время на обед было ограничено, и друг спешил обратно в офис.

Я прыгнула в такси, спасаясь от дождя. Интересно, как там мой художник? Страх мешал набрать его номер. Возможно, смогу позвонить Косте вечером. Или он позвонит мне? Но сначала надо зарядить телефон: мобильник вырубился еще в лофте.

Когда телефон немного зарядился, я увидела непрочитанное голосовое сообщение. Сердце подскочило к горлу. В висках зашумела кровь.

Костя?

– Привет! Это Карина. – Никогда раньше я не была так разочарована, получив сообщение от подруги. Карина щебетала: – Давно не созванивались! Надеюсь, ты в порядке. Эдуард Витальевич такие брюки купил, просто ух…

Я выключила сообщение, сняла телефон с зарядки и бросила на диван. Мобильник затерялся среди подушек, а я утерла щипавшие глаза. Скрыть разочарование от самой себя сложнее, чем от других. Он и не собирался мне звонить. Константин Коэн свободен.

Комнату освещали частые вспышки молний, дождь барабанил по стеклу. Добравшись до кровати, я легла на плед и разрыдалась. Впервые за много лет дала волю негативным эмоциям: рыдала до хрипа, кричала, била матрас. И с каждым всхлипом становилось легче. Отпускала боль, чтобы в сердце остались только светлые, искренние чувства. Я освободила место для человека, за которого готова бороться даже с ним самим. Быть его музой.

Слезы высохли. Я лежала в постели, поджав колени к груди, и размеренно дышала. Несмотря на отвратительное физическое состояние – опухшие глаза болели, голова раскалывалась, – морально мне было хорошо. Я обдумывала варианты: что делать? Как убедить Костю выслушать меня? Поверить в теорию? Дать нам шанс?

Зря погорячилась. Зря не дала ему объясниться.

В холодильнике я нашла ведерко шоколадного мороженого и устроилась в гостиной с ноутбуком на коленях. Включила клип Bon Jovi «Always», как обещала. Романтичный сюжет захватил меня, поэтому я не сразу услышала звонок в дверь. Сначала показалось, что из-за шума дождя выдаю желаемое за действительное. Раздался второй звонок – птичья трель показалась самым прекрасным звуком.

Я закрыла ноутбук и пошла открывать. Ноги дрожали, к лицу приклеилась идиотская улыбка. Я душила в себе радость: вдруг это не Костя, вдруг Ваня пришел меня проведать, или Карина, так как я ей не ответила. Костя даже не знает мой адрес, и наивно верить в чудо. Я все равно наивно представила – это он!

– Привет? – неуверенно поздоровался гость.

Я замерла. На моем пороге Костя. Прекрасный, но растерянный. Что с ним? На пальто не хватало пуговиц, спортивные штаны испачканы грязью, а подошва кед отклеилась в двух местах. Светлые волосы из-за влажности завились сильнее обычного, на скулах следы копоти…

Я помотала головой. Неважно! Он пришел! Я крепко обняла Костю, вдохнув его запах: лимонная свежесть, горьковатые сигареты с гвоздикой, дым…

Костя сомкнул руки за моей спиной, холодя через свитер ледяными пальцами, а когда отстранился, то попытался стереть с лица копоть, но та лишь размазалась черными полосами по его впалым щекам. И только зеленые глаза горели – то ли от радости, то ли от печальной неизбежности.

– Прости, Яна, – прохрипел он, стуча зубами и кутаясь в промокшее пальто. – Прости.

По моему телу волнами – трепет. Обида померкла в нежности. Как я могу всерьез обижаться на свою «половину»?

– Ты простудишься. – Я затянула Константина в квартиру и помогла ему снять пальто. – В спальне есть плед. Я поставлю чайник.

– Прости, – повторил Костя. – Скажи, что прощаешь, и я буду искать плед. – Ах, его мальчишеский максимализм. И шантаж!

Я закатила глаза, рассмеялась, подтолкнула его вперед. Дурак! Но Костя, подрагивая от холода, упрямо стоял на месте. Он хмуро добавил:

– Серьезно. Прости. Я должен был сказать тебе о своем решении.

Улыбка медленно сползла с моего лица. Он пришел, чтобы попрощаться? Извиняется лишь потому, что уезжает?

– Тебе надо согреться, – сказала я ровным голосом, хотя чувства накрыли как цунами. Его отъезд… Неизбежен?

Несмотря на боль, я не могла допустить, чтобы Костя заболел, и приложила палец к его ледяным губам. Наши глаза встретились, на мгновение мне стало нечем дышать. Не хочу его отпускать. Но кто я такая, чтобы удерживать вольного творца силой? Даже силой своих чувств.

– Идем пить чай, Коэн.

Костя вскинул бровь, уловив бесцветность в моем тоне, но спорить не стал. Он разулся и направился в сторону комнаты, шлепая по полу промокшими насквозь носками. И почему у него грязное лицо? Так растерялась, что не спросила. Ладно, разберемся. Главное сейчас – это согреть упрямого художника.

Я прошла на кухню, и через минуту Костя тоже оказался там. Он торопливо накинул на плечи плед, сел на кожаный диван и смотрел на меня, будто запоминал каждую мелочь. Я отвернулась, зажгла лампочку над вытяжкой, достала две чашки. Фиг ему, пусть любуется нарисованным портретом. Я поставила чайник, и мы молчали, пока закипала вода.

Больше всего мне хотелось почувствовать губы Константина на своих. Но если это прощание… Я должна быть сдержанна, верно?

Щелчок вскипевшей воды вызвал дрожь. Мое лицо наверняка горело, руки не слушались, во рту пересохло. Я кинула пакетики с заваркой в каждую чашку и донесла их до стола. Сесть напротив или рядом? И то, и то – пытка. Я осталась стоять у столешницы и прервала тишину вопросом:

– Как ты узнал, где я живу?

– Ответ тебе не понравится. – Костя рассмеялся и отпил из кружки. Там кипяток! Но даже не поморщился. Он сделал еще пару глотков.

Костя напоминал воробушка: укутался в плед с головой, видны только красный нос, озорные глаза и губы… приоткрытые, чувственные.

– Говори.

– После встречи с Марией…

– Мне понравился этот ответ, – перебила я. – Рада, что вы помирились.

– Ох, жестокая ты девушка, Яна! Мы с ней попрощались.

Маленькая радость – он не вернулся к Марии! – сменилась глухим отчаянием: какое мне дело? Разве он останется со мной? И жестокость… От кого я слышу! Не я огорошила его заявлением об отъезде.

– Хм. Мария рассказала тебе тайну моего адреса?

– Она подожгла мою квартиру, – сухо объяснил Костя. – Точнее, кто-то другой по ее указке. Догадываюсь кто. Ее верный пес.

– П… подожгла? – Вот откуда следы копоти! Я попыталась вспомнить, видела ли ожоги. – Ты в порядке?

– Да, когда я приехал, пожар почти потушили.

От облегчения я едва не осела на пол и крепче вцепилась в столешницу. Но мне опять стало больно за Костю:

– А вещи? Фотографии? Пластинки?

– Ты. Главное, в порядке ты. – Костя допил чай, встал и скинул плед. Подошел и провел ладонью по моему лицу, убирая прядь волос за ухо.

Я вздрогнула. Секунду Костя колебался, глядя на мои губы, но все же решил вернуться к дивану. Ровно сказал:

– Фотографии есть в телефоне. Пластинки жалко, но, честно говоря, я все равно их не слушал. Предметы для рисования куплю новые – займу денег у друга. Жалко владельца лофта, надеюсь, ему выплатят компенсацию. Почему ты не подходила к телефону? Я звонил.

Стыд и радость смешались в безумный коктейль эмоций. Звонил!

– Разрядился…

– Вот как. – Костя рассмеялся, и в его смехе звенело облегчение. – Твой адрес я узнал, когда позвонил в компанию, в которой ты работала. Мне повезло, что о моем звонке узнал какой-то Иван.

Я удивленно округлила глаза.

– Ну ты сталкер! – И прикусила язык, вспомнив, как сама искала Костю в «Гугле» через пару дней после знакомства. – Прости. Телефон правда валяется где-то в комнате. – Не притронувшись к чаю, я спросила: – Зачем на самом деле ты пришел, Константин? Извиниться? Попрощаться?

– Сложно сказать, – хрипло отозвался он. – Наверное, все вместе.

Весна, 2012. Москва (Через пару дней после аварии)

Смех на похоронах неуместен, как мини-юбка в церкви, но мне было очень смешно, и я не смогла сдержаться. Хохотала, закрывая рот ладонью.

– Извините. – Я отмахнулась от изумленных гостей и вышла на веранду. Теплый майский ветер унес мой смех и его причины.

Родители внесли плату за коттедж, позвали гостей, украсили комнаты. Мама и папа готовились встретить здесь мой день рождения, а встречают… свои похороны. Судьба – та еще шутница. В зале до сих пор висели шары, а надпись «С праздником, доченька!» мне пришлось сдирать самой.

Ничто не заставляет так повзрослеть, как скорбь. Мне не нужны вечеринки – я их возненавидела. Мне не хотелось никого видеть – у всех жизнь продолжалась. Меньше всего я думала про поминки. Это очередное напоминание, как праздник стал трагедией. Но родственники все решили за меня, устроив день воспоминаний: какими прекрасными были мои родители, как они любили меня… Взгляды всех присутствующих словно кричали: Яна, ты была недостойной дочерью, родители погибли из-за тебя. Или мне казалось? Или я сама так думала?

Вернувшись в коттедж, я собиралась найти тетю Марину, у которой буду жить, пока «не справлюсь с обстоятельствами», и уйти с поминок. Отличная формулировка, кстати. «Обстоятельства».

Чья-то ладонь опустилась на мое плечо.

– Сочувствую. – Худая женщина с заколотыми наверх светлыми волосами смотрела на меня с грустью. – Любая помощь, Яна…

Вздернув подбородок, я пыталась вспомнить, где видела эту женщину. Сегодня ко мне подошли уже с десяток «сочувствующих».

Вдруг меня осенило: Тешер! Это Анна Тешер.

– Спасибо. – Я попыталась улыбнуться. Губы не слушались. Наверное, я никогда не буду вновь улыбаться. Но я обрадовалась, что могу поговорить о чем-то, кроме смерти моих родителей. – Как дела у Арины? Она в Европе?

Анна бросила взгляд на мужа: Александр Тешер о чем-то беседовал с моим дядей по отцовской линии. Черные волосы Александра блестели в свете тусклых ламп. Он сосредоточенно, по-деловому, жестикулировал.

– Да, – запоздало ответила Анна. – В Европе.

Она направилась к мужу, позабыв обо мне. Александр заметил ее сразу, выделил из толпы, а когда Анна подошла, коснулся губами ее виска и что-то прошептал. Анна ласково кивнула, погладила мужа по запястью и опустила голову, позволив Тешеру продолжить беседу.

Они казались такой красивой парой! Мне на секунду стало легче. Когда-нибудь я найду своего человека и буду счастлива, как Тешеры.

Константин

Осень, 2016. Москва

Квартира Яны похожа на хозяйку: идеальный порядок на полках, ни пылинки на тумбочках, минимализм в цветовой гамме. Вот бы внести буйство красок: зеленые стены перекрасить в небесно-голубой, на пол в коридоре постелить яркий ковер, а на полки добавить фотографии в рамках…

Но думать о чужом интерьере не было времени. Я пришел узнать тайну Яны. Мы точно отразили вчерашний вечер: ее квартира вместо моей, ее откровение на смену моего.

– Зачем на самом деле ты пришел, Константин? – Ее голос-колокольчик звучал едва слышно. – Извиниться? Попрощаться?

– Сложно сказать. Наверное, все вместе.

Она задрожала, когда я подошел, вцепилась ногтями в столешницу. Понимаю: любая близость острыми иголками растерзает сердце в минуты разлуки. Но я не мог… Не мог остаться.

Яна подняла на меня серые глаза: они – тучи за окном, также готовы разразиться бесцветными каплями.

Но я не позволил слезам упасть с ее ресниц. Провел пальцами по красивому лицу, прошептал: «Не надо, не плачь обо мне» – и крепко обнял, зарываясь лицом в темные локоны. Запоминал ее всю, окутанный ароматом цветочных духов. Влюбленный. Благодарный судьбе, что Яна жива. Она не прогнала меня. Понимала меня.

Через пару минут я смог сказал:

– Ты позволила мне быть рядом. Спасибо.

– «Быть…»

– Я изучил тебя всю. – Мой твердый голос звучал, словно удары по наковальне. – Я пытался понять тебя, но натыкался на стены.

– Константин, не надо…

Ее пальцы ухватились за воротник моей футболки, то ли отталкивая, то ли притягивая к себе. Я наклонился и уперся лбом в ее лоб. Прикрыл глаза. Больно смотреть на любимую девушку, парализованную страхом, но я знал: ломаются ее стены, крошится скорлупа.

Я открыл глаза и положил ладони на столешницу позади Яны.

– Расскажи мне. Расскажи все.

Она покачала головой, пытаясь оттолкнуть. Хрупкая. Но не слабая.

– Тогда ты освободишься. И я обещаю быть рядом.

Пару минут Яна стояла неподвижно. Я открылся, смог это сделать. Теперь ее очередь.

Спустя годы скитаний и десятки ошибок я понял, что такое свобода. Свобода – это смелость. Когда прошлое перестает властвовать и ты готов отпустить или разделить свою боль с близкими. Свобода – это идти дальше, аккуратно переступая через обломки былых трагедий.

Яна взяла меня за руку, сжимая запястье – ее спасательный круг, – и повела в спальню. Усадила на кровать, села рядом. Начала рассказ.

Яна

– Мои родители умерли, когда мне исполнилось восемнадцать. Погибли в автокатастрофе.

Костя молчал, но его глаза блеснули осознанием. Да, мне понятна твоя боль.

– Мы собирались ехать на мой день рождения, но я выбрала вечеринку в клубе, как ты выбрал рисование. Родители поехали вдвоем. Я развлекалась, а они… разбились на машине. – Я вздрогнула: рассказать – словно пережить заново. – Я винила себя: должна была ехать с ними. Погибнуть с ними.

Константин, как и я во время его рассказа, сжимал мою руку, придавал сил.

– Мне удалось поступить в вуз по знакомству. Лектор был другом отца и пожалел сиротку. Первое время я не знала, на каком факультете учусь. И все в Москве напоминало о трагедии, поэтому я перевелась на год в другую страну. На поминках я увидела красивую пару и подумала, что там, в другой стране, буду счастлива. Я познакомилась с Домиником и решила: он поможет мне забыть о боли… Помог. – Я коротко рассмеялась. – Он сказал, что сделает все, что в его силах, чтобы мне стало легче. – Слова начали душить, но я не остановилась: – Конечно же, я влюбилась. В идеального принца… Моя боль от потери родных и правда притупилась, на первый план вышли инстинкты. Выжить. Любой ценой.

– Он бил тебя? – Костя нахмурился.

Я дернула плечами.

– И это было. Сначала я старалась не обращать внимания на его вспыльчивость. Но когда он переступил грань… Я едва не убила его, защищаясь. Меня оправдали и позволили уехать. Забыть все. Забыть… – Я усмехнулась. – Разве можно забыть такой опыт? Только принять. Но дело в другом. – Я говорила быстро, чтобы Костя не перебивал: – Я верила, понимаешь? В то, что меня можно полюбить просто так. Не за отцовские деньги, которые Доминик растратил на азартные игры, да и черт с ними, с деньгами… – Голос дрогнул. Я затихла.

– Тебя можно полюбить, – твердо сказал Константин. – Поверь мне.

Улыбка тронула губы. Поэтому ты хочешь бросить меня? Но вслух сказала иное:

– Я долго отказывалась верить, что Доминик – аферист и тиран. Я нашла силы уехать в тот момент, когда осознала: если останусь, то умру. И вряд ли мои родители будут рады такому исходу. Я вернулась и решила, что не переживу подобного. Не хочу пробовать снова. Мне не нужна любовь. Так я думала… пока не встретила тебя. Ты на него не похож. Ты творческий, взбалмошный, но со стержнем. Ты чуткий и смелый. Ты всегда спрашиваешь о моих желаниях. А когда я узнала о твоем прошлом, то сильнее почувствовала связь. Мы словно делим одну боль, которую пора отпустить.

Моя боль не покидала меня до сегодняшнего вечера. Эта история долго отравляла изнутри, словно болезнь, травила мое настоящее, мое будущее. Рассказать и принять – важный шаг к исцелению.

«Я не принадлежу тебе».

Костя спросил:

– Ты боишься, что он найдет тебя?

– Уже нет. – Я покачала головой. – Как он сказал в последнем разговоре: «Ты не стоишь того, чтобы гоняться за тобой по всему миру».

Свободную ладонь Костя стиснул в кулак. Второй рукой он все еще крепко сжимал мои пальцы. Он поднес мое запястье к губам и поцеловал.

– Тебя разбили, словно хрусталь, милая моя Яна. Ты выстроила прочные стены. Но знаешь что? – Он защекотал дыханием мое лицо. – Пришло время их сломать. Освободиться от оков. Позволить себе быть счастливой.

Его губы обрушились на мои в требовательном поцелуе. Костя не сдерживался и доказывал, как я важна для него. Соленые от моих слез поцелуи казались сладкими. Я села на его колени, сняла его футболку. Движения рук и губ стали более страстными, раскованными. Что бы ни происходило дальше, в данную минуту мы были вместе. Сливались телами, сливались и наши души.

Костя избавил меня от свитера и майки, я расстегнула его штаны. Внизу моего живота горел огонь. Мне мало, мне всегда будет мало его прикосновений. То, как он менялся под влиянием страсти, распаляло еще сильнее: уверенный, дерзкий. Он действовал так, как мне нравилось.

Я помогла Константину снять с нас остальную одежду, и он достал из бумажника презерватив. Его глаза светились в полумраке спальни, а сильные руки притянули к себе мои бедра. Он наклонился, поцеловал мои плечи, грудь, живот – и плавно вошел, набирая темп. Я вскрикнула и обвила ногами его торс. Мы двигались в унисон, казалось, целую вечность. Мне бы хотелось, чтобы этот миг стал вечностью.

После секса Костя оделся, погладил меня по волосам и сказал:

– Тебе нужно поспать. Откровения выматывают.

– Только откровения? – Я усмехнулась и провела пальцами по его скулам. Но Костя не ответил на флирт. Он перехватил мои ладони, поцеловал и отпустил. Когда он встал, я тоже подскочила с кровати: – А ты?

– Мне пора. – Коэн слабо улыбнулся. Его изумрудные глаза, наполненные поволокой нежности, остались печальны.

– Все-таки ты уезжаешь… – удалось выдавить сквозь отчаянное желание разрыдаться. – Что ж…

Костя склонил голову, и светлые волосы упали ему на глаза.

– Да. Уезжаю на пару дней. Друг купил мне билет до Питера, чтобы я встретился с коллекционером из Австралии. Если не поеду, Петя обещал затолкать кисточки мне в… – Костя усмехнулся. – Честно говоря, неплохая идея. Я про поездку в Петербург. Это шанс стать художником с большой буквы. Или окончательно разочароваться в искусстве. – Он хохотнул, скрывая тревогу. Константину хотелось стать известным, добиться заслуженной славы, и моя обязанность – его поддержать.

– Счастье – это найти дело всей своей жизни, – мой голос заискрился от восторга. – Я верю, что все получится! Нет, я уверена – все получится!

– Угу-м. – Костя смутился, как и всегда смущался, когда речь заходила о его таланте. – Своя выставка… неплохо.

– Вызываю на связь эго Константина Коэна!

Он засмеялся, подошел и поцеловал меня. Прикусил мою нижнюю губу, провел языком по верхней. Я застонала, эгоистично надеясь вновь затащить его в постель. Но Костя отстранился, и несколько минут мы смотрели друг другу в глаза. Наши души беседовали, давали обещания.

– Счастье также – найти свою музу. Я отлично изучил и запомнил тебя, потому смогу нарисовать по памяти, – сказал он восторженно. – Я буду рисовать, как всегда мечтал. Ты вернула мне меня, Яна. Все блоки исчезли. Скоро увидимся, сумасшедшая девчонка с моего моста.

Константин надел пальто и ушел. Свободный. Мой.

Провожая его взглядом, я знала: мы обязательно встретимся. Карл Дьютер не просто так придумал теорию о частицах. Я не случайно пришла на мой мост (и промахнулась ножом). А сегодня Костя бежал к своей мечте, насвистывая одну из песен Bon Jovi и прикуривая сигарету с гвоздикой.

В нашем случае прощание будет лишним.