Рассвет в моем сердце

Яна

Осень, 2016. Москва

Солнце пробивалось в кабинет офиса сквозь жалюзи с тем же упорством, с которым мысли о встрече на мосту лезли в мою голову. Все воскресенье я била себя по рукам, чтобы не искать в интернете информацию о Косте, и не смогла сосредоточиться на работе. Я приготовила еду на неделю вперед, посмотрела залпом второй сезон «Американской истории ужасов» и пришла в офис без готового отчета. Хуже всего, что все оказалось зря! Лучи играли солнечными зайчиками на стенах, а я, наклонившись к монитору, читала статью: «Талантливый художник Константин Коэн заключил контракт на четыре года с компанией „Пейнт“». Что ж, не обманул. Он и правда художник.

В понедельник я проснулась радостная: наконец-то новая неделя! Смогу загрузить себя работой и выбросить из памяти зеленые глаза, кривоватую обаятельную улыбку и шепот: «До встречи, Яна». Но, когда включила компьютер, пальцы сами – клянусь, сами! – вбили в поисковик «Константин», «художник», «Москва».

На экране замелькали десятки ссылок. Я сделала глоток кофе, открыла статью авторитетного журнала про искусство… и не смогла закрыть. В сотый раз за утро рассматривала фотографию: Константин Коэн стоял посреди конференц-зала и гордо держал свою картину. Он, молодой парень в потрепанном пальто, с неаккуратной прической и счастливой ухмылкой, казался неуместным на фоне стерильно-белых стен и панорамных окон. Выделялся Костя и среди других людей на фото: они, в деловых костюмах, смотрели в объектив хмуро, а он – по-мальчишески наивно.

Я вглядывалась в фотографию: у Константина такие же светлые волосы, впалые скулы, широкие брови, но глаза… на фото два изумрудных огонька сияли, а в ночь на мосту – тускло светились.

Статью я не прочитала, снова и снова возвращаясь к снимку. Сравнивала подростка с фотографии и реального мужчину из парка. Всего четыре года прошло, а Коэн сильно изменился. Любопытство щекотало мне ребра: что случилось? Почему он бросил успешную карьеру и для чего выбрал в музы меня?

Я встрепенулась. Какая разница! Не мои заботы, а он – пофигист и эгоцентрик.

Нахмурившись, я закрыла браузер и уставилась на пустую страницу с заголовком «Отчет». Что-то в Константине зацепило и меня… Загадочная «свобода». Забытое, казалось бы, чувство безопасности. Подумав немного, я снова открыла статью, сохранила фотографию на рабочий стол компьютера и почистила историю браузера.

– Тут ночуешь, а?

Заглянув за монитор, я увидела в дверях кабинета Ивана Солнцева – самого близкого мне человека в сумасшедшем доме, то есть в нашем офисе. Да простят меня Настя и Карина.

– Доброе утро, Воронцова! – прогудел Ваня низким басом.

Мой темноволосый и коренастый друг детства мог бы озвучивать медведя. «Кто-о-о ел из моей тарелки?» – представила я фразу из сказки «Три медведя», сказанную его голосом, и не удержалась от смеха.

– А настроение у тебя отличное, – заметил Ваня. Его голубые глаза блеснули: вот она, Янка, с которой он лазил по дачным заборам. Бесстрашная хохотушка.

– Привет. – Я смутилась и начала копаться в бумагах. Все, выкидываю из головы красивого художника, встречу на мосту, мое любопытство. Живу дальше, как всегда. – Не видел факс? В пятницу должен был прийти от Котова Валентина Михайловича, – поинтересовалась я у Вани, всем видом показывая, что думаю только о работе. Это же правда. Так должно быть.

– Не видал. – Друг повесил пиджак на спинку стула, стащил с моего стола «Сникерс» и плюхнулся на свое место – стул боязливо скрипнул. Ваня, закинув руки за голову, беспечно добавил: – Я единственный, кто сегодня опоздал, потому за Марию не беспокойся. Настроение у нее терпимое, а Эдика я вообще не видел. Не день, а лафа!

Ваню я слушала вполуха, свернув страницу «Ворда» и вновь наткнувшись среди папок на рабочем столе на фото из статьи про компанию «Пейнт». Сердце пропустило удар: даже на маленькой иконке улыбка Константина привлекала внимание и навевала навязчивые воспоминания – как близко он стоял, как шумно вдыхал сигаретный дым, как его губы касались моих волос… Ну каким образом тут работать! Я застонала и выпустила из рук документы – листы веером разлетелись по кабинету.

– Яна? Обидел кто? – В голосе Вани сквозило беспокойство.

Я вскочила, чтобы собрать документы, и отвернулась, пряча от друга вспыхнувшие щеки. Надеюсь, он не пялится на мой зад, пока я ползаю на коленях.

– Никто не обидел, я могу за себя постоять. – Вернувшись на свое место, я собрала листы в аккуратную стопку. Отложила подальше. Прикусила щеку изнутри. Нет. Зазнайка-художник лишил меня покоя! Может, если утолю любопытство, то смогу забыть о нем? Подняв взгляд на озадаченного Ваню, я спросила: – Знаешь что-нибудь о Константине Коэне?

Гениально! Спросить у всезнающего интернета? Не-е-ет. Показать другу, что меня впервые за два года заинтересовал мужчина? Вуаля! Да и как Ваня мне поможет? Его интересуют футбол, бокс и книги по философии – последнее, на мой взгляд, для того чтобы впечатлять девушек. «Мы предназначены друг другу и бла-бла-бла». Подмывало спросить у Солнцева про теорию «частиц души», но тогда я бы доказала себе, что верю в бредни шарлатана, а это абсолютно точно не так.

Ваня приоткрыл рот и приподнял брови домиком, напоминая мишку, которому посулили бочонок с медом. Я бы рассмеялась, не будь мне так неловко. И Солнцев туда же! Ладно подруги, им я и не собиралась рассказывать о встрече на мосту – они бы сразу принялись сводить меня с Коэном. Помогли бы, все узнали бы о нем, да в малейших деталях, но и ему бы про меня все выложили. Но Ваня!.. Где его беспристрастность?

Вздохнув, я максимально спокойно добавила:

– Яна Воронцова интересуется мужчиной. Шок-контент. Но сразу изменю ход твоих мыслей: интерес спортивный. Я поспорила с Настей.

Вру и не краснею! Костя определенно меняет мою жизнь. Но к лучшему ли?

– Поспорила? – недоверчиво переспросил Ваня.

Я кивнула, а друг усмехнулся:

– Понятно, Яна. Узнаю у Насти про эдакий спор, спасибо за отличный предлог позвонить ей.

Черт! Я и забыла, что месяц назад на корпоративной вечеринке Ваня весь вечер крутился вокруг моей подруги. Узнала я об этом от Карины, сама на вечеринку, разумеется, не пошла. Я думала, что Ване просто было скучно на корпоративе: алкоголь он не пил. Но, оказывается, до сих пор вспоминал эффектную блондинку из отдела маркетинга. Насте мой друг не особо понравился: он, по ее словам, недостаточно успешен… но чертовски целеустремленный, в этом я уверена. Он обязательно ей позвонит.

А мне влетит за придуманный спор! Надеюсь, информация того стоит и Ваня что-то знает: он давно в бизнесе.

– Как, говоришь, его зовут? – деловым тоном уточнил друг.

– Константин Коэн. Художник, работал на компанию «Пейнт». Они занимаются продажей картин.

– О, да ты сама нехило справилась, – подтрунил Ваня, разминая пальцы. – Мне бояться за Коэна? У тебя замашки сталкера.

Захотелось кинуть в Солнцева чем-нибудь тяжелым. Вместо этого я широко улыбнулась и попросила:

– Ванечка, ну вспомни что-нибудь. Или у Эдуарда спроси.

– Не буду отвлекать Ковалева, сам справлюсь!

Прекрасно, этого я и добивалась: Ване только повод дай с кем-нибудь посоревноваться. В данном случае, в добывании информации.

– Коэн… Коэн… – бормотал друг, потирая широкий лоб.

На миг Ваня затих, и я испугалась, что перенапрягла моего далекого от искусства (как, собственно, и я сама) друга.

– Коэн! Это же который Константин! – Ваня вскинул руками, изображая непонятный, но явно радостный жест, а следом вскочил и весело пропел: – Би-и-инго! Янка, би-и-и-инго!

– Бинго, – пробормотала я, усаживая Ваню обратно в кресло. – Тише, а то из соседнего отдела прибегут узнать, почему мой начальник сходит с ума. Так что ты вспомнил?

– Константин Коэн приехал в Москву из какого-то поселка. Ему вроде лет девятнадцать было. Не поступил на бюджет, но это не помешало ему подписать контракт с компанией «Пейнт». Его, не подведи меня память, на Арбате нашли, он там уличным художником работал. Давно это было…

– Четыре года назад, – вставила я.

Ваня присвистнул: «И это знаешь?!»

– Короче. – Ваня, видно, расстроился: он не сказал мне ничего интересного, типичные факты из интернета. Развернув «Сникерс», друг хмыкнул: вызов принят. – Два года прошло, и Костя Коэн послал все к чертям собачьим. Поговаривают, были у него неразрешимые разногласия с владелицей компании. – Друг поиграл бровями, а меня отчего-то бросило в жар.

– Сплетник, – шутливо сказала я. Но это ведь правда: мужчины любят слухи не меньше, а порой и больше, чем женщины. Когда я пыталась заниматься боксом, то не раз слышала, как суровые потные мужчины перемывали косточки и друзьям, и женам. Я улыбнулась воспоминаниям и попросила: – Давай конкретнее, без домыслов, ты не Малахов[11].

– Или это ревность, Янка? – отбил мой подкол Ваня. – Ладно, если по фактам, то Костя уехал из Москвы. Исчез, как в воздухе растворился.

– Подожди. – Я нахмурилась. – У него же был контракт?

– Ага! Поэтому несладко пришлось компании. Более того скажу: на Коэне они деньги-то и делали. Был парень золотой жилой для них. Вернее, руки у него золотые. Когда Костя деру дал, «Пейнт» чудом не разорилась и до сих пор концы с концами еле сводят. Грандиозный скандал! – Ваня в два укуса доел батончик и, вытерев рот от шоколада, спросил: – Ну а кто «Пейнт» руководит, угадаешь?

Я пожала плечами.

– Начальница наша! Мария Исмаиловна! Ей поэтому пришлось в срочном порядке рекламное агентство открывать, чтобы детище осталось на плаву. Сильно ее Коэн подставил. Творческая личность… – Ваня вдруг задумался. – Яна, а какое тебе дело до Кости? Мальчишка этот безумный, небось, в Европу сбежал, и след его простыл. А для спора художник-скандалист – так себе кандидат. Я думал, вы на красавчика из «Тиндера» спорить будете. Ну или на Эдика в крайнем случае.

Я поморщилась. На Эдуарда Витальевича Ковалева, начальника отдела маркетинга, я бы спорила в последнюю очередь. Во-первых, он совсем не в моем вкусе. Во-вторых, Карина повыдирала бы мне волосы.

Я попыталась увести разговор о споре:

– Ого, Вань. Спасибо! Ты «Википедия» и журнал «Сплетник» в одном флаконе.

Поверить не могу, что наша начальница руководит «Пейнт». Гламурная женщина в деловом костюме и с неизменно-красной помадой слабо ассоциировалась у меня с искусством и… с Костей. Непримиримые разногласия?.. Я решила позже проверить информацию в интернете.

– Не очень похоже на спор, Янка.

– А про Марию Исмаиловну ты уверен? – гнула я свою линию разговора. Костя сбежал, понятно. Но почему? Он показался мне беспечным пофигистом, но все же… Подставил стольких людей, был вынужден скрываться, потерял авторитет и деньги… Должна быть веская причина. – Я думала, у Марии Исмаиловны только наше агентство.

– Ну посмотри в великом «Яндексе», – обиделся Ваня. – Я больше ничего не скажу! А в спор твой не верю!

– Прости-прости. Слушаю внимательно. – Я одарила «мишку» заискивающей улыбкой. – Ты мне очень-очень помогаешь выиграть спор!

Ваня насупился, сделал вид, что занят документами, а потом махнул огромной ладонью и снова заговорил. Ему, наверное, самому интересно вместо работы поговорить о делах начальницы и талантливом художнике.

– Паренек этот… горы сворачивал. Но я бы ни с кем его не сравнил. Самобытный он! В фирму, где я тогда работал, привезли его картину. Повесили в вестибюле. По сей день помню, что на картине нарисовано было: морская пучина, затонувший корабль, сундук с сокровищами. – Ваня улыбнулся. – Косте бы это… как оно называется… выставки свои открывать! Гастроли по миру устраивать! А он коммерческие заказы выполнял. Портреты бизнесменов, реплики известных полотен. Тьфу! А эта картина… Из его раннего творчества, до «Пейнт». Как сейчас помню, смотрел я на морской пейзаж, и он словно оживал. Представляешь? – Ваня ахнул. – Мне казалось, я чокнулся, настолько реалистичная картина! Будто это… в другое измерение манит. Фотографии не такие яркие и наполненные жизнью, как та картина. Жаль, безумно жаль Коэна…

– Ты говоришь о нем так, словно он умер, – пробормотала я, испытывая что-то вроде гордости за то, что Константин захотел видеть меня своей музой. Я предполагала, что новый знакомый талантлив, но настолько… Ладно, теперь он может быть и наглым, и эгоцентричным. Маэстро же!

– Умер не умер, а дело свое бросил. – Голос Вани наполнился грустью. Друг тихо добавил: – Как в воду канул. Ну, мое мнение, в Европу он уехал и правильно сделал. Там его по достоинству, небось, оценят. И авось увидим мы его работы.

Я прикусила язык, чтобы не рассказать: Костя тут! В столице! Собирается рисовать мой портрет! Но отчего-то эта информация казалась личной, сокровенной. Делиться ей даже с другом детства мне не хотелось.

– Считаю, зря он подписал контракт с «Пейнт», – сделал вывод Ваня. – Душу продал. Знаешь ты Марию… Не кудесница, а искусительница. Напела сладких речей. Потому как ей что нужно? – Ваня поморщился. – Деньги, деньги. А он молодой был, из деревни. Мария его одевала в красивые шмотки и держала в новостройке на привязи, будто он неведомая зверушка! – Ваня ударил кулаком по столу. – Творца! Художника! Ну и не смог он исполнять чужие приказы. Летел к солнцу, Икар с душой нараспашку…

– И сгорел, – подытожила я.

– Да, верно. Чтобы не засудили за невыполнение контракта, скрылся. Мария ориентировки давала в прессу… в полицию… Будто Костя преступник какой-то. – Друг пошмыгал носом, расчувствовался. – Он пацан всего-то! Преступник, блин. Скажут же…

Я задумчиво посмотрела в монитор. Понятно, почему Константин сбежал: свободный художник не выдержал натиска коммерции. Но зачем Коэн вернулся?

– Спасибо, Вань, ты мне очень помог.

Тепло волнами растеклось по телу. Согрело. Давно я не разговаривала с Ваней о чем-то, кроме работы. А раньше, в юности, мы часами болтали обо всем на свете, у нас не было секретов. Но, когда я вернулась из Лондона, лучшим решением показалось закрыться. Прежней я быть не могла. А сейчас, душевно болтая с другом, почувствовала: прежней мне, конечно, не быть, но нынешней мне не все желают зла.

– Давай на ланч пойдем в бар, закажем твои любимые ребрышки?

Ваня если и удивился, то не подал виду. Он ухмыльнулся и кивнул:

– С удовольствием, Янка.

Что же получается? Константин Коэн помогает мне на расстоянии. Наверное, я должна ему рисунок.

– Хм… – Ваня взял со своего стола календарь с котиками и полистал. – Контракт-то закончился! Упыри эти, небось, забрали у него все имущество и финансы, а значит, брать нечего с него, и Костя мог вернуться в Москву. – Хмурясь, Ваня добавил: – Но я бы не вернулся. Пока Мария тут, пока «Пейнт» существует… не будет ему покоя. – Друг обратился ко мне: – Ты довольна? Помог я тебе обойти Настю в споре?

Я кивнула. Теперь понятно, почему мы не встречались на мосту ранее. Я приехала в Москву два года назад, а Костя в то время уезжал из Москвы. Вероятно, мы могли быть в одном аэропорту: я сходила с трапа, а Костя, напротив, взмывал на самолете в небо. «Их судьбы бывают разительно схожи». Мы оба сбежали… чтобы вернуться.

– Такой вот бизнес бывает суровый и такие ранимые творческие души. – Друг вернулся к документам. – Заболтался я. Работать надо.

– Подожди! – Я вскочила. – Ты общался с Коэном лично? Видел его? Если бы он вернулся… ты бы захотел с ним увидеться?

Я не понимала до конца, почему мне интересно вновь и вновь говорить о художнике, но Константин заполнил пустоту в моей душе, и я осознала, что впервые за долгие месяцы меня не беспокоило внутреннее напряжение, оно словно отошло на второй план. Еще плюс в копилку знакомства.

– Воронцова, я видел Костю пару раз, да и то мельком. Наши компании сотрудничали, а потом я перешел к Марии сюда, в рекламную фирму. – Ваня почесал лохматый затылок. – Не говори о Коэне, как о рок-звезде. Он не Фредди Меркьюри. Он просто мальчик из провинции. На него давили взрослые дядьки и тетки, их целью было поживиться на его таланте, использовать и выкинуть на свалку. Думаю, любой бы сбежал.

– Рок-звезда, – повторила я, медленно опустившись в кресло. Улыбнулась. – Нет, не Меркьюри. Он русский Джон Бон Джови.

– Чего?

– Ничего, – отмахнулась я и посмотрела на монитор. Щелкнула мышкой, открыла фото из статьи и долго смотрела в счастливые зеленые глаза Кости. Юный художник светился, а его погасили. Использовали. Точно. Он был лампочкой, и они включали его, чтобы он творил и приносил прибыль. – Жесток и тесен мир…

Прежде чем Ваня понял, о чем я, в кабинет без стука ворвался Эдуард. Кроме должности в маркетинге он также был негласной правой рукой Марии. Высокомерный сноб в дорогом костюме не считал работников офиса за людей, но ругаться с ним было опасно, поэтому я старалась не попадаться Ковалеву на глаза, а простосердечный Солнцев и вовсе считал главу маркетинга приятелем.

– О чем беседуете в разгар рабочего дня? – спросил Эдуард, но в его взгляде читалось: «Мне плевать, я могу слоняться по офису без дела и портить вам, смертным, настроение».

– Да так… – Я подняла глаза и вздрогнула от удивления: челюсть Ковалева опухла, и на ней сверкал огромный синяк. Кто бы его ни отделал, жму руку.

– Яна вдруг заинтересовалась искусством.

Предатель. Сдал меня, лишь бы самому не влетело!

– Искусством? – переспросил Эдуард. Он подошел к моему столу. В последнюю секунду я успела скрыть с монитора фотографию Константина, заменив ее фоном рабочего стола. – О чем Иван говорит, Воронцова?

– Я о том, что Яну наконец-то заинтересовало что-то помимо работы. Круть же? Пойдем вместе на ланч? – Взрослый, качок, а наивный, как дитя!

Я закатила глаза. Ваня, пойми: эгоистичный подлиза тебе вовсе не друг! Если вы пьете кофе по пятницам, это не значит, что с ним можно делиться всеми секретами.

– Нет, спасибо, – сдержанно ответил Эдуард.

– Фиг тебе, а не номер Насти, она поменяла симку! – Я злобно глянула на друга.

– Эй… – протянул Ваня.

– Это еще что? – Эдуард смотрел в мой монитор.

Я забыла закрыть фотографию? Нет, закрыла… Но иконка-то осталась. Разглядеть сложно, но Ковалев обратил внимание на снимок. Вот блин!

– Ничего, – ответила я.

– Это Коэн? – допытывался Эдуард. – Открой.

Пришлось подчиниться. Я щелкнула мышкой, и на моем мониторе вновь показалась фотография молодого счастливого Константина.

– Так светится! Знал бы он, что его ждет, – вздохнул Ваня.

Я и не заметила, как Солнцев подошел и тоже уставился в мой компьютер.

– М-м-м, кто-то про работу говорил, – попыталась я прогнать коллег, но оба только ближе наклонились к экрану, разглядывая Коэна.

– Видел его недавно, – бросил Эдуард. В голосе я отчетливо услышала неприязнь. – Такой же мальчишка, одурманенный свободой. Идиот. – Ковалев опустил взгляд на стол, изучил мои документы – что он в них ищет?! – и презрительно фыркнул: – Годы идут, а Коэн не умнеет.

Я скрипнула зубами. Неясно, откуда взялась злость и заполонила все внутри. Если Эдуард работает с Марией, значит, он мог работать на компанию «Пейнт», и, если он имел дела с Константином, я прекрасно понимаю, почему Коэн сбежал. Надеюсь, перед уходом он как следует треснул Ковалева по самодовольной роже.

Нестерпимо захотелось ответить что-нибудь резкое, обидное, грубое, наплевав, что Эдуард может устроить мне несладкую жизнь в компании. Но я стушевалась, когда, откопав на моем столе сложенный пополам лист, Ковалев довольно ухмыльнулся и произнес:

– Воронцова, это все, что вы сделали за выходные? Я бы на вашем месте задумался о дальнейшей судьбе в нашей компании. Вы показываете высшую степень некомпетентности, не выполняя порученную вам работу.

На миг я опешила от его наглости. Я всегда выполняю работу в срок! Соблюдаю дедлайны! Беру задачи на дом! Никогда не опаздываю! Да он… Да как… Упивался властью и не скрывал свое особое положение. Мерзкий жук!

Но работа была для меня слишком важна, была моим смыслом, моей соломинкой, поэтому я негромко сказала:

– Эдуард Витальевич, это черновики. Отчет готов, я как раз собиралась идти в кабинет Марии Исмаиловны, чтобы отдать работу лично ей.

Эдуард сник.

– Гм, понятно, – пробормотал он. Бросив взгляд на притихшего Ваню, потом на меня, Ковалев направился к дверям, крикнув напоследок: – Работайте, хватит разглядывать фотографии неудачников!

За ним закрылась дверь, и я негромко выругалась.

– Ты честно все сделала? – изумился Ваня.

Я покачала головой:

– Но ты мне поможешь, верно? Ты только что меня подставил.

Ваня захохотал. Я не держала на друга зла: он боялся потерять хорошее место руководителя и упустить возможности для карьеры. Выслуживание – одна из его обязанностей, к большому сожалению.

И все-таки мой друг гений. Не прошло и двадцати минут, как он, довольно улыбаясь, протягивал мне папку с готовым отчетом. Неловко брать чужой труд и выдавать за свой, но из-за рассеянности после встречи с Константином я выполняла свои обязанности не так усердно. Вернее, совсем не выполняла – минус в шкалу знакомства. А плюсов все равно больше.

– Как мне тебя отблагодарить? – спросила я, буквально сияя от счастья. – Помог с Коэном, теперь с работой…

– Не стоит. – Ваня заулыбался, показывая ряд белых зубов. – Но если приз спора – шоколад, я жду плитку у себя на столе. И новый номер Насти!

– Спора? – не поняла я.

– Так и знал, что ты наврала, Воронцова! – Солнцев сложил руки на мускулистой груди. – Ладно, будешь умолять меня простить тебя позже, когда доставишь Марии документы и избежишь очередных упреков Эдуарда.

– Я, получается, Красная Шапочка! – хихикнула, вскочив со стула. – Как бы доставить документы, чтобы по дороге не съел волк, а в домике, то есть в кабинете, не притаилась замаскированная под бабушку волчиха?

Под веселый гогот Вани я направилась в сторону лифта, поправляя блузку и моля Всевышнего, чтобы начальницы не было на месте и я тихо положила документы ей на стол.

Пританцовывая, я шла по коридору и напевала «It’s My Life»[12]. Я по-прежнему не была готова купить наушники, но вспомнила, как прекрасна музыка: она меняет настроение, придает энергию, заставляет чувствовать. Музыка вновь ассоциируется у меня с чем-то хорошим. С кем-то.

Для Константина песни Bon Jovi были чем-то большим, чем репертуар любимой музыкальной группы, и любопытство съедало меня. Костя впервые влюбился под песни Джона Бон Джови? Или нашел свою первую музу?

От мысли, что у него были музы до меня, щеки загорелись. Это что… ревность? Я помотала головой. Усмехнулась. Пора признаться хотя бы себе, что о второй встрече я думаю, а вечером снова пойду на мост.

Интересно, Константин придет? Или уехал в другой город?

«Ко мне вернулось вдохновение, я его не упущу».

Сверкая от внезапной радости, я зашла в лифт и нажала на кнопку.

– Подождите!

Улыбка медленно сползла с моего лица. Парень в деловом костюме несся по коридору и пытался знаками показать, чтобы я задержала лифт. Он собирался ехать со мной?! Дыхание сбилось, и я начала быстрее нажимать на кнопку липкими пальцами. Ну же! Давай! Закрывай дверцы! Идиотская машина!

– Спасибо, – сказал парень, ловко протиснувшись между створками.

Те закрылись, оставив нас наедине в маленьком помещении.

– Не за что, – проворчала я и отодвинулась к стене.

Лифт поехал наверх. Чертовски. Медленно. Поехал.

Я прислонила к груди папку с отчетом. Все хорошо. Я в безопасности. Кончиками пальцев отыскала в кармане брюк нож и стиснула рукоять. Вдохи медленные. Глубокие. Но сердце стучит предательски быстро. Я сверлила взглядом попутчика: молодой, симпатичный, темноволосый. Совсем не похож на Доминика. И на меня не смотрит – уставился в телефон. «Не все пытаются тебе навредить», – повторяла, как мантру. Выпрямив спину, пыталась расслабиться. С Костей же провела несколько часов на мосту, наедине. Было хорошо.

Может, случайная встреча «излечила» нас? Константин Коэн снова начнет рисовать, а я смогу находиться рядом с мужчинами без панической атаки? Беседа на мосту – лучшая психотерапия!

– О, нам на один этаж. – Попутчик убрал телефон в карман и слегка улыбнулся. Его карие глаза сверкнули золотом в тусклых лампах. – Ты из какого отдела? – спросил и придвинулся ближе. – Меня Олег зовут.

А мне стало нечем дышать. Вдохи рваные. Поверхностные. Я молчала, смотрела на него, стискивала рукоять ножа в кармане. Защипало глаза: я редко моргала, боясь упустить любое микродвижение. Прозевать опасность.

Олег притоптывал ботинком в нетерпении. Я посмотрела выше: руки он спрятал в карманах… Вдруг у него тоже есть оружие? Он улыбается, но что означает его улыбка? Насмехается надо мной? Я в ловушке?

Аромат густого мужского парфюма вызвал тошноту. Запахи, как и музыка, хранят воспоминания. Пара нот песни или шлейф духов – и воспоминания вырываются из сундука памяти. Переносят в лучшие – или в худшие – моменты нашей жизни. Мозг дорисовывает картинку: добавь к аромату парфюма железный запах крови. Своей крови.

Я посмотрела на табло, на закрытые дверцы лифта… Продержаться. Немного.

– А ты скромная. – Олег слегка склонил голову, разглядывая меня с неприличным любопытством. – Не видел тебя… В столовой бываешь?

Покачав головой, я до синяков на пояснице прижалась к поручню лифта. Цифры на табло менялись медленно, лениво. Рот наполнился вязкой слюной. Еще три этажа, и я выйду отсюда. Все будет нормально. Олег говорил и говорил, пытался шутить, а я не могла даже посмотреть на него. Пальцы скользили по рукоятке ножа, соскальзывали, не слушались.

Лифт звякнул, остановился. Я ринулась к дверцам, игнорируя факт, что этаж не мой. Пойду по лестнице! Поползу, если придется. Главное – покинуть лифт.

Створки открылись – из коридора в кабину хлынули люди. Пять мужчин, громко переговариваясь, не обращали внимания ни на кого вокруг. Они не взглянули на испуганную меня. Заполнив все пространство, выбрали нужный им этаж, а меня пихнули обратно, к стене лифта. В объятия Олега.

Он не растерялся, поймал за талию.

– Так ехать намного приятнее, – прошептал мне на ухо.

Мужчины не смотрели в нашу сторону, увлеченные беседой.

– Да, Коль, переговоры…

Фраза утонула в шуме. Олег усмехнулся, изображая неловкость, но провел ладонью по моему бедру вполне ловко. Я издала что-то вроде стона-всхлипа. Его парфюм. Его тело, мускулистое, сильное. Его флирт, наглый, напористый – в любую минуту мог стать агрессией. Я закрыла глаза.

Встреча на мосту не стала моей психотерапией.

Надеюсь, Константину повезло больше.

Осень, 2014. Лондон (За час до приезда полиции)

– Comme un ouragan, qui est passé sur moi, l’amour a tout emporté, – вторила я песне из магнитолы, отбивая пальцами ритм по приборной панели.

Мне нравился французский язык, и я представила, как могла сейчас гулять по залитому солнцем Парижу, есть круассаны и делать фотографии на фоне Эйфелевой башни.

Но в лобовое стекло барабанил дождь – типичная для Лондона погода, и дворники едва справлялись с агрессивными каплями. Да, в Париже явно было бы лучше…

Я посмотрела на водителя и хихикнула. Нет. К черту Париж. Тогда бы я не встретила Доминика. Мой муж – ох, как горячо звучит! – смотрел на дорогу, сосредоточенно сдвинув на переносице брови. Пряди его светлых волос выбились из зачесанной назад прически. Тонкие губы приоткрыты, а на воротнике белой рубашки блестят капельки воды.

За всю дорогу Доминик не проронил ни слова. Я потерла запястье, за которое он схватил меня, чтобы увести с вечеринки, и решила петь еще громче и фальшивее – обычно мое дурашливое поведение его забавляло:

– Vision d’image, d’un voyage qui s’achève…[13]

Я прикрыла глаза, отдаваясь всей душой музыке.

Удар. Резкий. Внезапный. На секунду мне показалось, мы попали в аварию – я отлетела в сторону, ударившись плечом о дверцу. Прежде чем открыла глаза, удар обрушился на мое лицо. Щека вспыхнула. Нет. Это точно не авария.

– Заткнись, Яна! – рявкнул Доминик.

Через пелену слез я видела, как он выключил музыку и поехал быстрее – нам оставалось не более пяти минут до ворот дома. В салоне под аккомпанемент капель дождя я слушала, но не узнавала голос мужа:

– Шлюха! – Он толкнул меня снова, и я ударилась головой о стекло. – Плясала… шлюха! А сейчас песенки слушаешь! Веселишься! Шлюха.

– Доминик…

– Я проиграл! Гребаная сука! Опять проиграл в рулетку! А ты танцевала там… будто тебе насрать!

Он резко затормозил, шины скрипнули. Автомобиль застыл посреди пустой дороги. Меня качнуло влево, а через секунду сильные пальцы оказались на моей шее.

– Доминик!

Я вцепилась в его руку.

Ярость сделала голубые глаза похожими на штормовое море. Мне нравилось море… Шум волн дарил умиротворение, но я подумала, что утону. Умру здесь, в машине. Задохнусь.

Дзинь!

«Вы почти приехали», – оповестил навигатор.

Сигнал вернул Доминика в реальность. Он разжал пальцы. Помотал головой, выругался, вновь завел автомобиль. Я закашляла, глотая воздух. Что с ним такое? Да, он бывал груб, особенно когда расстраивался после азартных игр, но… всерьез… никогда… Он не причинил бы мне вреда.

Это какая-то ошибка.

Я опасливо поглядывала на мужа, потирая шею и восстанавливая дыхание. Доминик ничего не сказал. Он припарковался, вышел, хлопнул дверцей и направился к особняку. Мы жили в пригороде.

Я пошла следом, аккуратно ступая по мокрой лужайке. Завтра потребую вафли и кофе в постель! Что с ним сегодня? Да, мы ругались. Да, он бывал груб. Мог накричать, схватить, нечаянно толкнуть. Но… не более того. Или я на многое закрывала глаза? Синяки, ссадины… Это случайности. Я не из тех, кто терпит абьюз. Родители меня не так воспитали. Произошло недоразумение, и только. У Доминика сдали нервы.

Я коснулась шеи и сама чуть ее сжала. Дура. Сама виновата. Танцевала и веселилась, когда он играл в рулетку. А в машине что! Идиотка. Заслужила. Знаю, как болезненно он воспринимает поражения. Я веселилась, решив, что имею на это право.

– Яна, – позвал Доминик, когда мы вошли в дом. – У тебя остались на счету деньги? Мне надо отыграться.

Я помотала головой.

– Ты потратил все… все, что у меня было. Прости…

Удар. С размаху, с кулака.

Я упала в паркет и не сразу поняла, что произошло, почему из губы закапала кровь. Запоздало вскрикнула: он уже тащил меня за волосы в кабинет – там отличная звукоизоляция, да и за шумом дождя наши соседи ничего не услышат. Страх колотил до дрожи, лицо горело. Я стала вырываться и сломала ногти, пытаясь тормозить ими о деревянный пол. Я кричала, плакала, я не верила, что подобное происходит со мной. С нами. Мы были идеальной парой. Или нет? Я отбивалась и опять кричала, взывая к его, моего мужа, здравому смыслу.

Но мы больше не ехали в машине. Рядом не было навигатора, который бы отвлек внимание Доминика. Мой крик – точно не сигнал остановиться. Мой крик подпитывал его желание продолжать и выпустить на волю всю агрессию.

Принц стал чудовищем. Или всегда им был?

Небо за окном плакало вместе со мной, а молния освещала комнату вспышками, позволяя разглядеть на ладонях кровь.

Во рту привкус ржавого железа. Опухли губы. Но боль казалась притупленной, ее подменил страх. Забившись под стол в кабинете, я боялась дышать. Когда-то особняк был моим сказочным замком, теперь – клеткой. Пахло деревом и книгами, но из-за слез заложенный нос едва различал запахи. Все внутри меня замерзло, оцепенело, и это пугало, ведь боль испытывают живые люди. А я? Живая? Он… меня?..

Никогда прежде Доминик так сильно меня не бил. Я привыкла замазывать тональным кремом синяки и отмывать кровь от случайных падений, но сегодня… Я потрогала губу: она стала в три раза больше. Что, если в этот раз он не рассчитал силу? Он сказал сегодня: «Я убью тебя». Он как будто мечтал навсегда запереть мою душу здесь.

Я проведу вечность в его кабинете, одна, в темноте? От подобной мысли слезы просились наружу, капали и холодили раны. Я зажала ладонью рот, а второй рукой сделала порез на запястье ножиком для писем. Получилась неглубокая царапина, слишком тряслись руки. Смерть пугала меня, пусть и пару лет назад я, глупая девчонка, звала и кричала, чтобы смерть скорее меня забрала. Но сегодня… я хотела что-то почувствовать. Я жива! Только в моменты отчаянья так сильно ценится жизнь.

Я почувствовала легкое покалывание, мягкое, почти нежное, когда рубиновая кровь стекала из пореза. И поняла: я тут, в своем теле, в Лондоне. Но в другой раз… может повезти меньше. Или не повезти вовсе. Доминик – акула. Он вкусил кровь. Он не остановится. Сегодня удача благосклонна ко мне, но даже у кошек жизни не бесконечны. Чем я лучше?

Ему удалось обмануть меня, но шанс спастись еще есть.

Крепко закрыв заплаканные глаза, я будто увидела себя со стороны: слабая, кроткая, зависимая от обстоятельств. Идеальная жертва, о которой недолго будут скорбеть. Едва ли искренне. На моих похоронах скажут: «Виновата сама. Она легко могла уйти. Она могла…» Бесконечные обвинения сквозили бы меж слов сочувствия, как пронырливый сквозняк. Заслужила. Заслужила? Точно нет! Каким образом я могла так подумать?! Я гора ошибок. Но не заслужила подобного. Никто не заслуживает подобного.

Всхлип вырвался из груди и смешался со стуком капель за окном, вывел меня из состояния покорности перед своей судьбой. Я всхлипнула снова, смахнула капли крови с пореза и вылезла из-под стола. Встала, пошатнулась, поправила волосы, что прилипли к мокрым щекам. Интересно, смогу ли я говорить? Горло саднило. Я нашла телефон и набрала 999.

Сейчас и проверим, насколько желание свободы сильнее страха.

Осень, 2016. Москва

Ты больше не имеешь власти надо мной!

– Ай! Сука!

Я открыла глаза. Во рту опять привкус железа: сильно прикусила губу. Облизав кожу, я опустила взгляд. Ох, черт. Мой нож упирался Олегу в грудную клетку. Благо не лезвием, а рукояткой. Мы вновь стояли вдвоем – остальные покинули лифт.

– Что творишь, идиотка?! – заорал Олег и попытался выбить нож.

Лезвие скользнуло по ладони, и я ощутила острую боль. Значит, я жива. Перевернув оружие правильной стороной, направила его на Олега.

– Отошел. Быстро.

– Ты больная?! – взвизгнул он. – Я ментов сейчас вызову!

По стенке я достигла дверей и шагнула из лифта в коридор.

– Скорую лучше вызови. Себе, – ответила холодно.

До кабинета Марии оставалось шагов десять, когда я полностью успокоилась. Переключилась на работу. За это я и любила свою новую реальность, в которой есть место только переживаниям о том, примет ли начальница мой отчет.

Чем ближе я подходила к кабинету, тем отчетливее слышала голоса за дверью. Я застыла в замешательстве. Если войду сейчас, избегу фраз «Воронцова, вас можно ждать вечность. Так трудно сделать работу вовремя?» или «Вы задумывались, куда пойдете, если потеряете свое место?», но вдруг беседа чрезвычайно важная? Я обязательно услышу в свой адрес: «Воронцова, вас учили стучаться? Неужели ваше воспитание настолько убогое, что вы не можете подождать несколько минут?!»

Не найдя верного решения, я притаилась у двери. По голосам узнала: говорили Мария и Эдуард. Главные люди в компании. Люди, знакомые с Константином. А речь, кстати, шла о нем. Поэтому беседа увлекла меня настолько, что я напрочь забыла о правилах хорошего тона. Например, не вторгаться в частную жизнь начальников.

– Маш… – голос Эдуарда взволнованно дрожал. – Этот щенок… Коэн… Он действительно вернулся. Слухи подтвердились. Я видел его в парке.

– Заметно, – усмехнулась Мария. Она, вероятно, имела в виду его распухшую покрасневшую челюсть. – Встреча оказалась теплой.

– Маша, ты только скажи, и я повторю то, что сделал в переулке.

Я подняла брови. Начальница и подчиненный друг с другом на «ты»? А как же профессиональная этика? И что значит «повторю»? Эдуард причинил Косте вред? Эта мысль забурлила в моем животе огненным комом.

– Не надо, Эдик, – ответила Мария. Ее каблуки стучали по паркету: начальница ходила кругами.

Я представила, словно двери не было, как скривились от недовольства ее губы в неизменно красной помаде: Мария всегда так делала, когда ее кто-то злил.

– Попробуем по-хорошему. Костя соскучился, раз осмелился приехать.

– Мне больно говорить тебе… – Ковалев замолчал.

Прислонившись ухом к двери, я замерла.

– Ну? Хватит тянуть интригу, – нетерпеливо отозвалась Мария.

– Коэн не собирается возвращаться в «Пейнт».

Повисла пауза. Щека болела от жесткого дерева, но я продолжала стоять, прижимаясь к двери и наплевав на риск быть пойманной. Они говорили о Константине! Что они собираются с ним сделать? Наказать за то, что бросил их? Или чего похуже…

– Что он тогда делает в Москве? – зашипела Мария. – Кем он себя возомнил? Неблагодарный мальчишка.

– Не то слово! – с обидой воскликнул Эдуард. – Коэн не захотел со мной разговаривать. Он сказал, что ни за что не будет на тебя работать. Упрямый сопляк.

– Ты же понимаешь, что нельзя его просто отпустить? – приторно-сладким голосом спросила Мария. – Костя ускользнул от меня однажды, и я не смогла найти ему достойную замену. Да, контракт закончен, но мы можем… нет, мы заставим Костю заключить новый.

На несколько секунд за дверью кабинета повисло молчание, нарушаемое лишь жужжанием кондиционера. Я едва держала себя в руках. Заставим!

– Он не хочет слушать тебя? – задумчиво спросила Мария.

– Именно, – согласился Эдуард. – Компания «Пейнт» ему не нужна.

– Я знаю, что ему нужно. Меня он послушает.

Как же это было сказано… Мария уверена в своей правоте и неотразимости. Откуда у нее столько влияния на Костю? Если только они не…

Каблуки начальницы стали ближе. Намного ближе.

Самое время исчезнуть, и побыстрее.

Сдача отчета отошла на второй план. Я собиралась ретироваться, но только сделала шаг назад, из кабинета выбежала Мария, обматывая вокруг шеи пестрый шарф. Начальница быстрым шагом направилась к лифтам, чудом не сбив меня с ног внушительной грудью. В последнюю минуту я успела отскочить к стене, при этом выронив папку, – документы рассыпались по полу, но я не дернулась.

Мария идет к Косте? Мозаика из увиденного в интернете, услышанного от Вани и подслушанного от приторной парочки никак не собиралась в цельную логичную картинку. Что общего у Константина и Марии – молодого творца и взрослой бизнесвумен? Почему Мария уверена, что Костя ее послушает? Он вернется в «Пейнт»? Зачем в таком случае разрывал контракт? Для чего врал мне на мосту? О потере вдохновения, о свободе. А главный вопрос… Какое. Мне. Дело? Костя мог повзрослеть и понять, что мечтами сыт не будешь.

Но его заинтересованность мной… Его желание нарисовать именно меня казалось вполне искренним. Надо предупредить Костю!

Я повернулась, чтобы последовать за начальницей, не беря во внимание, что сейчас середина рабочего дня. Отчет, выговор… Это неважно. Я Шерлок Холмс и Робин Гуд в одном лице. Не позволю одурачить творца!

Но меня остановил самодовольный голос:

– Лучше поздно, чем никогда. Верно, Воронцова? И как давно вы здесь стоите? Могу с полной уверенностью предположить, что вы подслушивали мой конфиденциальный разговор с Марией Исмаиловной. Не будете отрицать? Или посмотрим видео с камер наблюдения?

Я застыла, не в силах обернуться.

Мне конец.