Рассвет в моем сердце

Константин

Зима, 2014. Москва

Волнение отдавалось дрожью в пальцах, но я стиснул кулак и постучал костяшками о дверь кабинета. Второй рукой покрепче обхватил холст. Волнение поднялось к горлу, ком мешал глотать.

Марии понравится? Она оценит мою работу? Засияют ли ее темные глаза так же ярко, как в моменты, когда я выполнял заказы по четкому техническому заданию?

Я услышал стук каблуков за дверью и выпрямился. Несмело улыбнулся. Представил: она меня расцелует, а мою картину предложит коллекционеру или сразу отправит в галерею…

– Костик? – Темные брови Марии взметнулись вверх. – Мы планировали эту встречу?

Ах, всегда занятая, всегда в делах! Моя девушка – важная шишка. Она владеет фабрикой звезд для художников, компанией «Пейнт».

– Привет, – ответил на выдохе. Капли пота щекотали верхнюю губу, и я вытер кожу свободной от холста ладонью. – Нет, я просто… тут… – От предвкушения не смог найти слов и дал ей картину. – Посмотри, – попросил шепотом. – Вдруг кому-то… кому-то из заказчиков понравится.

Мария приоткрыла рот, но сразу же улыбнулась.

– Пойдем, – указала на кабинет.

Она направилась к столу, прижимая к груди мою новую картину. Я скромно сел на диванчик и положил ладони на колени. Спустя полтора года работы в «Пейнт» мне все еще неловко приходить в офис. Я же… Костик. Из деревни. А Мария чувствовала себя здесь как рыба в воде – я вздрогнул от сравнения. Все, что связано с водоемами, вызывало неприятную дрожь. Отмахнулся, сосредоточился: Мария села на стул и принялась медленно разворачивать от бумаги холст.

Напряжение било по вискам. Я отвернулся и оглядел кабинет: панорамные окна, минимум светлой дорогой мебели, стерильная чистота. Год назад Мария купила похожую по дизайну квартиру и сказала, что это лучшее вложение моих средств. Но я до сих пор не смог до конца переехать из съемного лофта-студии. Мне нравилось творить в маленьком пространстве, видеть разбросанные по полу кисточки и банки из-под газировки, а еще там холодильник в шаговой доступности.

– Что это? – прервала поток моих мыслей глава «Пейнт».

Она выбросила крафтовую бумагу в ведро под столом и рассматривала картину.

Я подскочил, подпрыгнул – глупый мальчишка! – осадил себя и максимально спокойно подошел к Марии. Чтобы создать картину, я потратил свой выходной и, преодолев нелюбовь к зиме, пять часов провел на Воробьевых горах. Рисовал Москва-реку, заснеженные холмы, улыбчивых прохожих. Я едва не присвистнул от восторга – в лучах солнца масляные краски переливались, и пейзаж выглядел живым, объемным.

Но Мария ничего больше не сказала. Она отпустила края, и холст с грохотом упал на ее рабочий стол.

– Мы сможем продать картину? – растерявшись, задал самый идиотский вопрос. Дубина, надо было сначала спросить, довольна ли она.

Мария медлила с ответом, а я любовался ее профилем: аккуратные черты, нос с легкой горбинкой, пухлые губы и длинные черные ресницы; солнце ласкало ее загорелую кожу и играло бликами на волосах. Она – произведение искусства. Почему же не разрешает нарисовать себя?

– Дорогой, – наконец ответила моя Богиня, – ты на это потратил весь день? – Она повернулась, смотрела тяжелым взглядом. – Я просила тебя изучить работы Георге Виртосу[14].

Сглотнув горькую слюну, я прошептал:

– Виртосу неповторим, у него уникальный стиль. Его картины продаются в сорока странах мира…

– Вот! Нам нужна его картина.

Вопрошающий взгляд Марии согревал, и я невольно улыбнулся в ответ. Мне всегда становилось хорошо, когда она радовалась из-за меня. На секунду я забыл, зачем пришел, а Мария грациозно поднялась со стула и коснулась ладонью моей щеки:

– Ты талантливее этого… Виртосу в миллион раз. Я уверена, ты сможешь повторить его стиль, и наш заказчик останется доволен.

Я оторопело заморгал.

– А моя картина? Я плохо нарисовал?

Ладонь Марии на моем лице дрогнула.

– Красиво, очень! Дорогой! – похвалила Мария и похлопала меня по щеке. Ее пальцы скользнули ниже, по небритому подбородку, и, достигнув пуговиц рубашки, быстро расстегнули две верхних. Мария с придыханием заговорила: – Сосредоточься на том, что я говорю тебе делать. Ты же знаешь, что это, – она ткнула длинным красным ногтем в мой пейзаж, – коммерчески не успешно. В «Пейнт» рисуют на заказ реплики знаменитых картин. Желание заказчиков – закон. Пусть думают, что мы достаем для них бесценный раритет. А твой… рисунок. Повесь его в гостиной квартиры. Когда, кстати, ты переедешь?

Вместо ответа я неопределенно пожал плечами. Занятый придумыванием оправдания, почему мне неуютно в московской высотке, я на секунду потерял нить разговора. А вспомнив, зачем я здесь, с сожалением посмотрел на картину. Не буду же я рыдать, как девчонка! Подумаешь, не понравилось, что я нарисовал. Значит, не таким красивым вышел пейзаж. Буду стараться лучше. И однажды…

– Твои работы обязательно оценят, солнышко, – заверила Мария. – Но сначала мы должны заработать много денег. Чтобы потом ты мог творить в удовольствие. Сейчас ты стараешься для нас, – ее губы почти касались моих, – для меня и тебя.

Голова закружилась. От ее пряно-восточного аромата, от ее ловких пальцев – она продолжала расстегивать мою рубашку, – от манящего выреза ее кофты… Проследив за моим взглядом, Мария улыбнулась и положила мою ладонь на аккуратную половинку своей груди. Я сжал пальцы – Мария застонала. Все вылетело из головы, уступив место влечению, восхищению, любви. Моя. Эта женщина – моя. Она ведет меня к успеху. Знает больше. Понимает лучше. Я в Москве благодаря Марии. Я счастлив.

– Иди сюда, – она скинула с моих плеч рубашку, – поцелуй меня.

Я с готовностью наклонился к ее красным губам. Забыл обо всем.

Ну и что? Хрен с ней, с этой картиной! Мелочи. Глупости. Даже в гостиной моей новой квартиры эта бездарная работа недостойна висеть.

Осень, 2016. Москва

Утро без русского рэпа? Сосед меня балует! Ах да, сегодня же понедельник.

Я потянулся, предвкушая пять дней тишины и покоя. Но стук в дверь напомнил: выспишься, Костя, на том свете. Честно говоря, «стук в дверь» – мягкое определение, точнее сказать: барабанная дробь. А дверь-то железная, и звон разлетался по всему лофту.

Не до конца проснувшись, я перекатился с матраса и, глотнув красного полусладкого из открытой бутылки, поплелся искать одежду. Глянул на циферблат. Полдень?! За дверью – будущий труп. Я не привык вставать рано, учитывая мой образ жизни, а полдень – это рано.

Взлохматив волосы, попытался вспомнить, во сколько я лег. Кажется, в десять утра. В эти выходные я рисовал – много, запойно, забывая о сне и еде, – поэтому события стерлись из памяти. Как в былые времена, я не принадлежал себе. Холст, карандаш, муза, вино – все, что я помнил.

Надев спортивные штаны, я не отыскал среди вещей чистую футболку и ринулся навстречу незваному гостю. Пусть любуется на мой голый торс и заспанную злую морду. Интересно, кто это пришел?

На секунду представил, что меня отыскала Яна и встретит со словами: «Нарисуйте мой портрет, о, великий Константин Коэн!» Я рассмеялся своим мыслям. Ага, мечтай, идиот. Наверное, кто-то ошибся дверью. Никому из знакомых я не говорил, что вернулся в столицу и поселился на чердаке многоэтажного дома.

Лофт мне нравился. Скитаясь, я побывал в сотнях мест и жил в разных квартирах и домах, но жилье на последнем этаже – самое уютное пристанище, напоминает мою первую мастерскую в деревне…

Я отмахнулся от счастливо-горьких воспоминаний. Подумал о квартире на Арбате, в которой жил до так называемого бегства: просторная, с дорогим ремонтом и шикарным видом. Зимой я все же переехал и прожил в высотке до осени, задыхаясь от роскоши. Любой был бы счастлив настолько кардинальной перемене условий, но я казался себе самозванцем во дворце. Стены давили, и, наверное, это стало последней каплей к побегу.

Скромный лофт, в котором я сейчас поселился, достался мне за мизерные деньги и нравился гораздо больше квартиры в центре города. Двуспальный матрас на полу, полки на стенах, деревянный стол для работы и барная стойка вместо обеденного, пара столешниц и табуреток, ржавый холодильник и давно не использованная плита – вот и все мое жилище, не считая дверей в маленькую ванную и на крышу. Я обустроил лофт под свой вкус: разбросал везде холсты, краски, кисточки, карандаши и другие сокровища свободного художника.

Процитирую Эйнштейна: «Только дурак нуждается в порядке – гений господствует над хаосом». Да, это я. К тому же дом находился недалеко от моего любимого мраморного моста в парке, а на крышу я мог подниматься в любое время, чтобы перекурить или посмотреть на редкие для столицы звезды.

Тук-тук-тук!

Я выругался. Голова болела, во рту сухо. Бутылки звенели под ногами, пока я добирался до входной двери. Я не алкоголик (все алкоголики так говорят, но я мог остановиться), дело было в том, что меня преследовал образ Яны. Навязчивый и почти живой. Я сопротивлялся, набрасывал на бумагу ее черты, но в итоге всегда бросал карандаш в дальний угол комнаты: ненавидел рисовать по памяти. Мне нужно видеть ее. Чувствовать.

Поэтому я, наполняя желудок дешевым вином, искал информацию о Яне. Безрезультатно: я не знал ее фамилию. Хм. А если бы она захотела, то легко бы меня нашла. Я гребаная знаменитость. Дэвид Копперфильд[15] в мире искусства. Но спряталась Яна, да так, что не найти. Я вводил в поисковик все подряд: «Яна», «рекламное агентство», «красивая девушка», «приехала из Лондона» – ничего не давало результатов.

Самое паршивое, что Яна меня не искала. Ей незачем. И это выводило из равновесия. Я злился, рисовал, снова злился, а образ сероглазой брюнетки не покидал, словно яркое видение. Поэтому я сходил в круглосуточный магазин и взял еще вина. Не придумал ничего лучше, чем напиться. Может, Яна покинет мои мысли. Я пил редко, и на пару бутылок организм отреагировал чересчур бурно – тошнотой и провалами в памяти. Яну, кстати, я не забыл.

Спотыкаясь, дошел до двери, в которую не переставали колотить. Не уходят же! Сняв засов, я потянул тяжелую дверь влево: поддалась не с первого раза, а когда отъехала с громким лязгом, я выглянул в коридор. Чтобы не ослепнуть от дневного света, прикрыл глаза ладонью.

– Мать вашу, человек не имеет права на отдых в собственном доме?! – проворчал я.

– В собственном доме, Костик? Но твой дом не здесь.

Когда я посмотрел на гостя… гостью, то растерял всю злость. Все эмоции. Всего себя. Я отшатнулся и слабо выдавил:

– Мария?

Вихрь давно забытых чувств едва не сбил с ног. Я же вылечился, я давно свободен! Но смотрел, приоткрыв рот. Она стояла напротив окна, словно ангел в лучах солнца… Мария улыбнулась – неизменная красная помада исказилась в кровавом полумесяце. Я вспомнил: она вовсе не ангел. Она дьявол. А я вернул свою душу.

– Что тебе надо?

Хотя чему я удивляюсь? Эдуард болтун, а финансовые возможности Марии позволили бы ей найти меня даже в канализации. Осторожность, частое перемещение по России и поддельные документы спасали мою задницу от представителей компании «Пейнт», но я устал прятаться. Я был готов к встрече и жалел только о том, в каком виде Мария меня застала: сонный, небритый, с похмелья, и черт-те что надел.

Собственный голый торс смутил, я скрестил руки на груди.

Мария молчала, оценивая свою бывшую игрушку. Годы не повлияли на владелицу «Пейнт». Она была по-прежнему красива и сексуальна, пленяла ароматом дорогих духов, томным взглядом карих глаз и внушительным декольте. Черные кудри спадали до груди, а короткое платье подчеркивало привлекательные изгибы. Образ соблазнительницы дополняли высокие сапоги, белоснежное пальто и шелковый шарф.

Принарядилась для встречи? Показать, что она по-прежнему купается в роскоши? И я мог жить так же, если бы не ушел.

Это разозлило. Втянув сквозь стиснутые зубы воздух, я едва успокоил бешеное сердцебиение. Неужели за два года она не нашла нового мальчика, который…

– Эдуард не соврал.

Мария разговаривала со мной, как и всегда, сладким голосом. Но я слышал не журчание райского нектара, а неприятный скрип сахара. Мария собиралась коснуться моих волос, я отпрянул. Поймав воздух, она усмехнулась.

– Годы сделали тебя взрослее… и горячее.

Она посмотрела на мой голый торс, и я сильно пожалел, что не надел футболку.

– Ты как дорогое вино, да, Костик? – Мария без приглашения прошла в квартиру, за ней тянулся шлейф «Гуччи» и лжи.

– Меня зовут Константин, – сказал я, пытаясь не реагировать на вырез ее платья. Я нахмурился, холодно бросил: – Это мое полное имя. Для тебя я Константин Коэн. Зачем ты пришла?

– Ну, не злись. – Она распахнула шторы, озарив комнату светом.

Мария повернулась, состроила глазки и надула губы. И на миг стала чертовски милой, ранимой, прекрасной. Я вспомнил, почему полюбил ее… когда-то… очень давно.

Она подошла и пропела:

– Я здесь, ты здесь. Какая разница, что будет потом?

– Большая, – отрезал я и попятился к столу. Как ей хватает совести приходить! Флиртовать! Делать вид, что ничего не было! Будто она не уничтожила меня во всех аспектах: как человека, мужчину, творца. – Я доходчиво объяснил в разговоре с Эдуардом свое мнение по поводу компании «Пейнт».

– Я не Эдуард.

– Вижу. – Я смотрел на гостью без тени улыбки. – У него хватило мозгов понять и отвалить. А чего хочешь ты? Трахнуть тебя? Матрас там, раздевайся. – Я выплюнул слова, вздрогнув. Никогда прежде не осмеливался разговаривать с Марией в подобном тоне. Юный глупый Костя боготворил свою женщину, и от нее не ускользнули перемены.

– Все-таки ты другой…

– Да, я поумнел.

Чем дольше Мария находилась рядом, тем меньше в ней оставалось очарования. По крупицам исчезала магия, в которую я когда-то слепо верил. Мне было с кем ее сравнить. Главный показатель – теперь я не видел Марию на холсте. То, что за два года отношений она не позволила мне нарисовать ее портрет, заводило, бросало вызов: я думал, что недостоин, но оказалось…

Я посмотрел на морщинки в уголках ее глаз, там собрался некрасивыми полосами тональный крем. Изобразив ее на холсте, я бы показал, как стремительно ускользает ее молодость. И власть надо мной.

Оттолкнувшись от стола, я подошел к Марии вплотную, усмехнулся:

– Можем по-быстрому, в одежде.

– Что ты несешь?! – возмутилась она. Поморщилась. – «Трахнуть». Где ты жил все это время? В притоне?

– Разве я неправ? – парировал с презрением. – Этим мы и занимались. Я трахал тебя, а ты – мою душу.

– Что ж… – без былого кокетства сказала Мария. – Ты точно поумнел.

– Держу пари, Эдуард сказал, что нет.

Бывшая огляделась, брезгливо хмурясь. Она, наверное, хотела присесть, но кроме матраса и пары ободранных табуретов садиться было некуда, а это явно ниже ее королевского достоинства.

Вздохнув, Мария осталась стоять, а в ее глазах сверкнул недобрый огонек.

– Ну и? – Я игнорировал жар на своих щеках и указал в сторону: – На матрасе? На полу? На письменном столе? – Я схватил ее за руку, стиснул запястье. Наклонился и выпалил ей в губы: – На большее ты не годишься.

Холод в голосе не вязался с пожаром в сердце. Два года назад я так сильно полюбил Марию, что ненависть стала всепоглощающей, отравляя мой талант, мое настоящее и, как я думал, мое будущее. «На большее ты не годишься», – считала она, отмахиваясь от моих работ и заставляя повторять известные картины, копировать стили, выдавать свое за чужое. Она хотела, чтобы я был похож на нее, а я сопротивлялся. Выбрал лучше сгореть, чем погаснуть. Что ж, я восстал из пепла, обрел свободу. Но ненависть… боль… едкие чувства заполнили мое выжженное сердце, и свобода оказалась горькой.

Вчера у меня появился шанс…

– Константин, я хочу, чтобы ты вернулся в «Пейнт». – Покладистый тон и флирт уступили деловому тону. Мария поняла, что я не поведусь на ее соблазнение и сдернула маску: вновь планировала использовать мечтательного художника! Она заговорила о своих намерениях прямо и серьезно: – Мы терпим убытки, мне пришлось открыть другую фирму. А ты, смотрю, тоже небогато… существуешь.

Я уставился на нее, вскинув бровь. Серьезно?

– Я серьезно.

Она так ничего и не поняла.

– Убирайся. – Я устало покачал головой и поднял с пола бутылку красного вина. – Я серьезно.

Мария коротко хохотнула, словно над забавной шуткой. Стиснув бутылку в кулаке, я тоже засмеялся, но весело мне не было. Охренеть! Мне нужна машина времени, чтобы съездить по лицу наивному влюбленному Костику. Но у меня было только настоящее, в котором она до сих пор считала, что я принадлежу ей. Ну, я приехал в Москву доказать, как Мария ошибается.

Вопреки просьбе, Мария направилась в иную от выхода сторону – к мольберту. Гордость – смотри, я могу творить! Без твоей помощи, вопреки! Ярость – не смотри, мать твою, на мое творчество. Мое!

– Эдуард предупреждал, что ты поведешь себя как подросток, но я настойчиво прошу, чтобы ты подумал над моим предложением, – сказала Мария, рассматривая на холсте лучший черновик. – Мы можем пересмотреть условия, дать тебе больше свободы. Подумай, что ты теряешь. – Она посмотрела в мою сторону. – Деньги, славу… и меня.

Я открыл рот, чтобы послать ее к черту, но Мария отвернулась, провела длинными красными ногтями по холсту и забормотала:

– Подожди. Это… Это…

– Никто. – Отлепив от пола ноги, я поставил бутылку на стол, пересек лофт и схватил рисунок. Чудом не порвал, до головной боли, до бешеного пульса разозлившись. Я прохрипел: – Под мостом сдохну, но не вернусь. Уходи, или я выведу тебя силой.

Но Мария не слушала, она будто забыла, зачем пришла. Ее взгляд был прикован к портрету в моих руках. Смело назвать портретом зарисовку, карандашный черновик, но уже что-то получилось, и я собой гордился.

Яна, слегка грустная, ранимая, смотрела на меня с альбомного листа. Ее взгляд помог моей душе вернуть недостающий винтик. Потерянную деталь. Что-то, благодаря чему я противостоял сегодня призракам прошлого.

Крепче сжав рисунок, я ревниво скрутил лист в трубочку. Найду Яну, и набросок станет полноценной работой. Шедевр от Коэна.

По заинтересованному взгляду Марии я понял: она увидела в работе потенциал. А потенциал для нее равно кругленькая сумма. Я усмехнулся:

– Теперь мои картины достойны твоего внимания?

– Это же Воронцова, – вдруг сказала Мария, чем неслабо меня озадачила. Дело не в деньгах? Глава «Пейнт» возмущенно спросила: – Почему ты ее нарисовал?

– Что? – переспросил я.

Мария знает Яну? Нет. Откуда? Они совсем не похожи.

– Яна Воронцова. Почему ты нарисовал эту девчонку?

– Какая разница? – бросился я в атаку. Шестеренки в мозгу крутились, я тщетно пытался выстроить услышанное в логическую связь. – Тебе-то что?

Мария не ответила. Внутри меня все сжалось.

– Ничего. – Она улыбнулась. – Красивая работа. Красивая девушка. Я даю тебе время подумать, Костя. Сделай правильный выбор.

Развернувшись на каблуках, Мария покинула мою квартиру.

Я ринулся к двери, чтобы закрыть ее, и невольно подслушал разговор.

– Эдуард, вызови в мой кабинет Яну Воронцову. Да. Срочно. Ах? Ты уже говорил с ней? И она… Прекрасно! Замечательно!

Я схватил металлическую ручку и со всей силы закрыл дверь. Лязг оглушил. На мгновение. А лучше бы навсегда. Кровь прилила к лицу. Легкие горели от глубоких частых вдохов. Рисунок по-прежнему был в моих руках, и я развернул лист. Долго смотрел в грустные серые глаза… Нет. Отказываюсь верить, что у Яны и Марии есть что-то общее. Яна не может быть такой, как Мария. Я много раз ошибался в людях, но…

– Черт!

Элементарно. Тебя, Костик, в очередной раз одурачили! А ты ждал чего-то иного от Москвы? Тебя поджидали, придурок ты безмозглый! Все было подстроено. Конечно, как иначе она бы нашла мой любимый мост. Яна работает на Марию. Решила выслужиться? Офисная марионетка. Но Яна умная, она не действовала в лоб, как Эдик. Яна заинтересовала меня и проникла в мысли, чтобы я расслабился, вдохновился и… начал творить.

Я обессиленно зарычал. Пальцы заболели: слишком сильно стиснул ими рисунок. Глупый провинциальный художник. Ничего не изменилось. «Пейнт» не собирались играть по-хорошему. В их глазах я собственность Марии, несмотря на конец контракта. Яна помогает мне? Она такая же, как столичные акулы. Нет, она хуже, потому что умело притворяется. Превосходная актриса!

Не ведая, что творю, я порвал рисунок и швырнул куда-то в угол. Москва вновь стала городом, где мои надежды разбили и уничтожили. Я поверил, что прекрасная незнакомка разглядела мою душу, но… Константина Коэна вновь обвели вокруг пальца.

Схватив бутылку вина, я бросил ее об стену. Послышался звон, осколки усыпали пол, и алая жидкость залила красивое лицо Яны Воронцовой.

Лето, 2013. Москва

Старый Арбат – любимое место многих художников. Здесь песни уличных музыкантов не смолкают до глубокой ночи, а ветхие здания соседствуют с многоэтажками. Широкая улица в центре Москвы не сразу понравилась приезжему парню. Он восхитился архитектурой, но испугался людей и шума.

Первую неделю Костя прятался в углу, у стены Цоя, прижимая к груди краски и кисточки – вдруг отберут? – краснел от смущения и немного от страха.

Но в столице все было иначе: если в деревне многие смеялись над его «глупым увлечением мазней», то в Москве на Костю никто не обращал внимания. Он был невидимкой. К тому же неудачником: в училище поступить не удалось, не прошел по баллам. Он думал, что сможет подзаработать, но, застенчивый по натуре, никак не мог решиться и предложить вечно куда-то спешащим прохожим свои картины.

Костя приходил на Арбат и раз, и два, и три. Но всегда возвращался в хостел ни с чем. Деньги заканчивались. Пора бы назад, в деревню – ну не для него вся эта столичная жизнь! Останавливало то, что тетя Люба и дядя Коля поверили в него и отдали часть своих сбережений. Стыдно их подводить. А Дима… Он точно не оценит трусость младшего брата.

Однажды, в очередной день на Арбате, другой уличный художник сжалился и пригласил Костю сесть рядом. Вскоре художник сильно пожалел о содеянном: будь то любители живописи или случайные зеваки, не смыслящие в искусстве, все шли к Косте. Они купили все картины, что он привез, и просили рисовать: по натуре, по фото, по воспоминаниям. Они уходили счастливые, а Костя накопил денег и смог переехать из хостела на маленький уютный чердак. Спустя пару недель Константин почувствовал каждой клеточкой тела, что значит «предназначение». Таким образом можно и год продержаться, чтобы снова попытать удачу и поступить.

«Или ну их, идиотов? Что они понимают!» – подумал спустя три месяца успешной работы и отказался от идеи тратить время на учебу. «В поле» оказалось интереснее. Слава бежала вперед Кости, пару его картин даже взяли в независимую галерею. А Костик из провинции стал Константином Коэном – лучшим художником на Арбате.

Погода сегодня чудесная, музыканты играли песню из репертуара группы «Звери», прохожие останавливались около стенда с картинами, а Константин искренне верил, что сегодня опять уйдет с пустыми руками и полными карманами. Он гордо рассматривал красный берет, подаренный Питером Монро, его другом и тоже «арбатским» художником.

Питеру (вернее, Пете Иванову, вслед за которым Костя решился на псевдоним) вчера исполнилось двадцать шесть. Они праздновали до утра и приехали на Арбат ближе к вечеру. Питер, как и Константин, любил вести ночной образ жизни. Он упорхнул из родительского гнезда в пятнадцать лет, перебивался случайными заработками, ночевал то тут, то там, много путешествовал и никогда не унывал. «Не в деньгах счастье, а в свободе!» – повторял Питер, сверкая голубыми, почти бесцветными глазами.

Питер подарил Константину берет и сказал, что любой уважающий себя художник должен носить парижский аксессуар, – сам Монро красовался в темно-синем, прилично полинявшем берете, из-под которого виднелись редкие светлые волосы. Питер рисовал авангардные картины, что-то непонятное, но шедевральное (по мнению Пети, конечно). Он не собирался прогибаться под систему, несмотря на то, что его картины редко покупали. Питеру нравилось тусоваться с художниками и самовыражаться через искусство – остальное приложится, так говорил он сам.

Костя надел берет и покрутил маленькое зеркало, рассматривая свое отражение: теплый красный цвет отлично сочетался с золотистыми волосами и легким загаром. Коэн словно вернулся из Франции, где представлял свою выставку. Ах, мечты… Костя был уверен, что совсем скоро его ждет великое будущее – и выставки, и признание.

– Спасибо, солнышко. Отличная работа, – похвалила Константина седая дама. Она с обожанием посмотрела на Костю и перевела взгляд на рисунок: на холсте художник изобразил пушистого белого кота с довольной мордой. Старушка вновь радостно заохала.

Да, успех точно где-то рядом, витает в воздухе. А пока Костя терпеливо рисовал котов. Правда, он давно сбился со счету, сколько четвероногих пушистиков у пожилой дамы и какого кота он рисовал сейчас.

– «Солнышко» опять сорвал джекпот, – спародировал скрипучий голос женщины Питер, когда та ушла. – Так держать, Коэн!

Константин кисло улыбнулся. Когда его начнут воспринимать всерьез? Ему больше нравилось, если покупали его картины, а не просили что-то нарисовать на заказ. Часто ему хотелось взвыть от скуки, но воодушевляли мысли, что когда-нибудь мимо пройдет известный критик, или владелец картинной галереи, или редактор журнала об искусстве. Он восхитится талантом Кости и откроет для него все доступные двери.

– Арсен, быстрее иди сюда!

Сквозь громкую музыку, разговоры прохожих, щебет птиц и шум автомобилей Константин расслышал женский голос. Коэн обернулся и застыл с кисточкой в руках.

В лучах закатного солнца к нему направлялась пара: брюнетка тянула за руку скучающего мужчину. Но о спутнике Константин сразу забыл. Его поразила красота незнакомки: волосы черные, словно уголь, глаза темные, а фигура изящная и гибкая, будто перед ним танцовщица. На ней длинная юбка и короткий топ, а в ушах – сережки-кольца.

Костя застыл, пораженный, но брюнетка даже не взглянула в его сторону. Подойдя, она сосредоточенно рассматривала картины, время от времени приподнимая тонкие брови.

Аромат пряных духов вскружил Косте голову. Сердце забилось быстро, лоб покрылся пленкой пота, а улыбка прочно приклеилась к лицу. Что с ним?! Прежде Костя не испытывал ничего подобного и не знал, как поступить. Ему следовало предложить нарисовать ее портрет или рассказать о своих картинах, но он молчал и любовался восточной красавицей.

– Мальчик, ты слышишь меня?

Костя моргнул. Незнакомка смотрела ему в глаза… с желанием? Он покачал головой. Совсем на солнце перегрелся. Да, Костя вызывал – вернее, его работы – восхищение, но желание… Куда ему до нее, неземной.

– Мария… – Такой же смуглый и черноволосый спутник, может быть, ее брат, закатил карие глаза. Ему точно неинтересна живопись. – Нам пора.

– Подожди, – цыкнула Мария.

А ей искусство нравилось, и Константин обрадовался: значит, она чуткая натура.

Мария снова посмотрела на Костю: он продолжал стоять, стиснув в руке кисточку.

– Мальчик, как давно ты рисуешь? – обратилась к нему, словно к пятилетнему ребенку.

Где-то недалеко ухмыльнулся Питер. Будь он неладен! Костя ощутил горечь во рту – он-то восхитился Марией как женщиной, она его привлекала, но для нее он… «мальчик». Но ее голос звучал ласково и мелодично. Располагал в себе. «Значит, не все потеряно», – воодушевился Костя.

– С трех лет, – ответил он.

– Замечательные картины! – Мария потерла руки и улыбнулась. – Ты учишься в школе?

– Спасибо. – Костя, завороженный, не сразу заметил: кисточка выпала из его пальцев, липких и влажных, и покатилась к ногам Марии. – Нет, я окончил школу.

– Прекрасно, – улыбнулась Мария. Она присела, подобрав длинную юбку, и подняла кисточку. Протянула Косте.

При близком рассмотрении восточная красавица оказалась старше, чем он подумал. Но возраст ее ничуть не портил. «Она похожа на Монику Беллуччи с ее томным взглядом, красивым лицом, женственными формами», – подумал Костя.

А Мария совсем перестала замечать своего спутника. Она подошла – на губах Костя ощутил ее теплое дыхание – и ласково улыбнулась. Пусть Константин был выше, но Мария будто смотрела на него с небес. Богиня.

– Ты же понимаешь…

– Константин, – подсказал он, непрерывно смотря в черные глаза. Ее голос звучал волшебной флейтой, за которой хотелось идти.

– Понимаешь, Костя, грех зарывать талант в землю, или, в твоем случае, хоронить на улице. – Она коснулась пальцем щеки Коэна, будто согревая через прикосновение его сердце. – Хочешь, покажу тебе новый мир? Ты заработаешь миллионы, тобой будут восхищаться, и при этом ты продолжишь заниматься любимым делом.

Разве он мог отказаться? Разве хотел? Предложи Мария всего рубль за общение с ней, он бы, не раздумывая, согласился. Но Мария предлагала ему больше: его мечты станут реальностью, и, если она будет рядом, он готов идти за ней хоть на край света.

Константин закивал, не веря удаче. Вот она! Его мечта ожила. Лучше, чем в фантазиях, – он представлял в роли своего спасителя владельца галереи, пузатого манерного старика, по стереотипам из фильмов. Мария же оказалась мечтой в профессиональном плане – у нее, оказывается, своя компания! – и также его идеалом женщины.

Константин закивал. Он промолчал, не сказал ей, что не любит сокращение своего имени – оно слишком напоминает о прошлом. Ладно, он будет «Костей». Будет кем угодно для нее. Художником. Мальчиком. Инструментом. Он сделает все, что она ему скажет.

Берет съехал набок, а через мгновение и вовсе упал на асфальт. Мария засмеялась, но по-доброму, а Константин стыдливо насупился. Как глупо! Детский маскарад! Зачем он вообще напялил идиотский берет?!

Когда Мария протянула руку, Константин тут же протянул свою в ответ. Ее ладонь была теплой и нежной. Его – шершавой и липкой. Юный художник радовался, что прекрасная богиня ведет его в новый мир.

В мир, где ему предстояло потерять себя и сломаться.