Рассвет в моем сердце

Яна

Осень, 2016. Москва

Воздух словно покинул помещение. Мне точно нечем дышать в просторном кабинете начальницы – именно туда меня настойчиво пригласил Эдуард Ковалев. Отказ, разумеется, не принимался.

– Воронцова, что вы делали в коридоре?

Помощник начальницы указал на стул.

Ноги тряслись, и я поспешно села. Эдуард закрыл дверь, одернул пиджак и скрестил руки за спиной. Прямо-таки мафиози. «Только скажи, и я повторю то, что сделал в переулке», – вспомнились его слова, сказанные Марии в этом кабинете.

Я заерзала и негромко объяснила:

– Собиралась отдать документы. – Показала пустую папку: Ковалев не позволил мне собрать рассыпанные по коридору листы. Ему слишком хотелось отчитать любопытную сотрудницу. Или узнать, что она, то есть я, услышала?

Мысли вернулись к Косте. Часть меня волновалась за своенравного художника, но другая – рациональная – возмущалась тем, как легко из-за него я забыла принципы и вляпалась в крупные проблемы! Работа на первом месте, и точка. Какое мне дело, что с Коэном, если на кону мое место в компании?!

Сглотнув, я тихо добавила:

– Я принесла отчет…

– Принесли отчет? – Ковалев в два шага преодолел расстояние между нами. В темных глазах и громком голосе сквозило наслаждение происходящим: он упивался моей растерянностью, смущением, позором. – Что еще вы делали? Подслушивали, Воронцова. Как школьница!

Я молчала, сминая край папки. В носу закололо, и я прикусила губу, отвлекаясь на боль. Нет, плакать не буду. Эдуард Ковалев – акула: почувствует кровь и уничтожит.

– Мне надо отлучиться в отдел маркетинга, – лениво бросил Эдуард. – Мы не закончили. Ждите здесь. – И он с гордым видом вышел из кабинета.

То, что думаю я, начальника, разумеется, не волновало.

Мое беспокойство за место в компании уступило злости. Какого черта я оказалась втянута в разборки сбежавшего принца-художника, злой королевы-начальницы и советника-подхалима? Кто я в этой сказке? Остаться бы зрителем: я по жизни зритель, и меня устраивает спокойное существование… Но вразрез здравому смыслу я поняла, что не могу держаться в стороне и наблюдать, как принца снова хотят заточить в башне, заковать в кандалы и заставить рисовать. Будь что будет, но я скажу Константину о планах Марии и Эдуарда. Каблуками я в нетерпении отбила несвязный ритм. Когда Эдуард закончит показательное выступление, я отпрошусь у Вани и побегу на мост – вдруг Константин там, ну… живет?

Главное – не дать повод выписать мне штраф. Выговор – неприятно, незаслуженно, но все-таки не смертельно.

Чтобы успокоиться, я обратилась к фактам: итак, я отличный специалист, я не сделала (и не услышала) ничего противозаконного, а Ваня как прямой начальник выскажется в мою защиту. Расправив плечи, я приготовилась выслушать лекцию о своем ужасном поведении, будто я правда школьница, и убежать из кабинета.

Более чем через полчаса Эдуард вернулся в кабинет и вальяжной походкой направился в мою сторону. Вдруг зазвонил телефон. Банальная мелодия айфона не позволила нашей беседе начаться. Эдуард нахмурился, достал мобильный и посмотрел на экран. Впалые щеки слегка порозовели, Ковалев тут же забыл обо мне и отошел к окну.

Следовало бы воспользоваться моментом и закрыть дверь с другой стороны – а то опять обвинят в шпионаже! – но я трусливо вжалась в спинку стула. Эдуард же сказал мне оставаться здесь. Или… мне просто любопытно?

Затаив дыхание, я прикинулась статуей. Может, позвонил Ваня? Он наверняка потерял меня. Я усмехнулась и представила: друг ворвется в кабинет начальницы с криками «Свободу Яночке!».

Эдуард услышал мой смешок и недовольно покосился, а я потупила взгляд, осознавая, что снова, в этот раз невольно, подслушивала разговор.

– Да! – рявкнул в трубку Ковалев, но тут же смягчился: – Да, Мария. Верно. Что? Как? Не… Я – нет. Вы уверены? – Ох, надо же, при свидетеле он сдерживает теплые чувства.

Эдуард внимательно слушал Марию. Натянулся, словно струна, возможно, и не дышал вовсе, а на выдохе воскликнул:

– Не может быть! Откуда?! – Он искоса глянул на меня, и я почувствовала неприятную дрожь. Что происходит? – Понял. Разберусь.

«Только скажи, и я повторю то, что сделал в переулке».

Я до белых костяшек стиснула край папки, тревога так же сдавила горло. Это «разберусь» относится ко мне? Почему я вообще осталась в кабинете? Подслушать беседу? Но ради чего? Ради… Константина? Свалился на мою голову творец, черт его побери.

– Эдуард Витальевич? – осторожно спросила я.

Интуиция подсказывала: ничего хорошего ждать не стоит.

– Воронцова… – протянул начальник, расхаживая по периметру кабинета, словно тигр в тесной клетке. Он убрал телефон в карман брюк и саркастично спросил: – Каким образом вас, аналитика и технаря, заинтересовала живопись? Определенного художника.

– Карина посоветовала! – выпалила я. Не нужно быть ясновидящей, чтобы догадаться, о каком художнике пойдет речь.

Я вновь разозлилась на Ваню: если бы Ковалев не подошел к моему столу, то не увидел бы на мониторе фотографию Кости, а я могла бы сейчас прикинуться дурочкой. Но, увы, мы оба – и я, и Эдуард – понимали, что Константин Коэн будто красная тряпка для основателей компании. Костя важен для «Пейнт», а я… При чем тут я?

– Почему вы спрашиваете? – Нож в кармане начал жечь ногу через ткань брюк. Эдуард Ковалев никогда не пугал меня, мы слишком редко контактировали, но сейчас я впервые осознала: мы находимся наедине.

Во рту пересохло, и я сбивчиво объяснила:

– Посмотрела его картины… и… стало интересно, как он выглядит… этот… художник.

– Картины? – усмехнулся Эдуард. Его улыбка напоминала оскал, начальник, очевидно, ни на секунду мне не поверил. – Ладно, отбросим игру в кошки-мышки, Яна. Ответьте на вопрос: вам известна цель приезда Константина Коэна в Москву?

Эдуард Ковалев не отличался чувством такта, и ему быстро надоело ходить вокруг да около. Он решил загнать в угол, руководствуясь как раз таки игрой в кошки-мышки. Я же точно чувствовала себя мышонком, который попал в ловушку.

Быстро моргая, наверняка выдала волнение, но ответила твердо:

– Нет, я не знаю, зачем он приехал. – Оказалось просто: я говорила правду. Но подслушанный разговор придавал ситуации темные оттенки. – Почему вы думаете, что мне известно что-то о Константине… Коэне?

Эдуард промолчал. Когда он полез в карман, я инстинктивно сжала пальцами бедро, прощупывая нож. Но Ковалев всего лишь достал из брюк зажигалку, серебряную «Зиппо», откинул крышку и уставился на огонь. Пламя танцевало, подрагивая от сквозняка.

– Хм… – Эдуард резко защелкнул зажигалку и сказал: – Недавно я узнал, что вы с Коэном знакомы. У меня к вам предложение, Яна. – Мое имя прозвучало ядовито, но дальнейшие слова – чистый цианид. – Если вы убедите Коэна работать на нас, я прощу вам то, что вы оказались не в то время и не в том месте. Я также помню, как вам хочется получить рекомендацию на стажировку в Цюрихе. Мария Исмаиловна вам это обеспечит. Вы получите и прибавку к зарплате. В ином случае… – Он многозначительно посмотрел на меня. – Я сделаю вашу жизнь невыносимой.

«Только скажи, и я повторю то, что сделал в переулке».

Бегущей строкой в голове – эта фраза. Стискивает ребра.

– Что вы имеете в виду? – просипела я. – Вы мне угрожаете?

Эдуард оскалился.

– Как говорится, предупреждаю.

Волна негодования накрыла, будто цунами. Я вскочила со стула. Не смогла найти слов. Начальник угрожал мне, одному из самых добросовестных и неконфликтных сотрудников! Шантажировал увольнением, давил на больное: работа – вся моя жизнь. А стажировка… Я около полугода просила Марию дать мне соответствующие рекомендации.

Эдуард терпеливо ждал, плохо скрывая ухмылку.

Он принес мне на блюдце заветную мечту, а в ответ попросил всего-то предать незнакомца… Стремление к стабильности боролось с совестью. Работа важна для меня, слишком важна. Я вспомнила теплую улыбку Кости, блеск вдохновения в его зеленых глазах и восторг в медовом голосе, когда он говорил о рисовании. Константин казался счастливым там, на мосту. И слишком поломанным для своего возраста. Они доломают его окончательно.

Нет. Константин останется свободным, раз того хочет.

– Вы не имеете права ставить условия. Мой начальник – Иван Солнцев.

Металл в моем голосе произвел эффект взрыва бомбы. Вспомнив Костю, я вспомнила и его смелость.

Ковалев отшатнулся, явно не ожидая сопротивления от бесконфликтной сотрудницы.

– Хорошо. – Он собрался и вздернул острый подбородок. – Давайте вызовем сюда Ивана? Спросим, что он думает?

Я опустилась на стул и стиснула край папки. Незачем втягивать друга в интриги и разборки. Незачем портить ему карьеру – свою я уже испортила. И меня это не волновало. Факт того, что мне не видать ни повышения, ни стажировки, ни стабильной зарплаты, был вытеснен эмоциями.

Пока я боролась со слезами, Эдуард добавил:

– Понял вас. Советую написать заявление об уходе по своему желанию и никогда не приближаться к Константину Коэну, иначе, поверьте, на вас ни одна приличная фирма не посмотрит. Пойдете в фастфуд кричать «Свободная касса!».

– Что? – выдавила полушепотом. Накинься он на меня с кулаками, я бы удивилась меньше, чем от спокойного тона. Его слова не были блефом! – За что вы меня увольняете?! Я всегда выполняю задачи в срок, ни разу не опоздала, брала работу на дом… – Внутри бурлило негодование, и я позабыла о возможных последствиях. Несправедливость – и за себя, и за Коэна – привела к тому, что я взорвалась: – Вы ставите себя выше других, Эдуард Витальевич! Распустили хвост, как самодовольный павлин. Тут у вас безграничная власть, но вне стен компании… Вы напыщенный индюк! Обычный! Индюк! Я видела Костю всего один раз в жизни. Всего один!

– Костю? – передразнил Эдуард, но от меня не скрылось, как он побледнел и затеребил ворот рубашки. – Нет, Яна, вас никто не увольняет. Вы уходите по собственному желанию. Две недели можете не отрабатывать.

Я рассмеялась над абсурдом ситуации. Моя жизнь летит под откос, а мне весело. С плеч будто упала лавина. Оказалось, перестать держать эмоции под контролем, поддаться порыву, высказать, что думаю, и не бояться реакции мужчины – это лучше, чем бросать нож в дерево!

– К-хм… Сегодня вы не принесли отчет в указанный срок. – Эдуард не сдерживал ликования. – Ах да, вы его вообще не принесли!

Он прекрасно знает, что отчет я принесла, но не успела отдать. Я скрипнула зубами. Индюк.

– Поэтому, Воронцова, – невозмутимо продолжил Эдуард, – вы свободны. Зарплату за месяц вам выдадут. Всего доброго.

Он указал на дверь. Я вскочила и покинула кабинет с гордо поднятой головой и отчаянно колотящимся сердцем. Я уничтожу их конторку! Они утонут в негативных отзывах, а если потребуется, то в судебных исках!

На свой этаж я прибежала, упрямо вытирая щеки. Слезы злости не так унизительны, но все равно раздражают. Слезы – это слабость.

Шмыгая носом, я придумывала коварный план мести и сгребала со своего стола все, что там было: канцелярию, открытки, конфеты. Все то, чем я жила последний год, уместилось в сумку.

– Янка? – показался из-за монитора Ваня. – Что-то случилось?

– О да! – сдавленный из-за слез голос перешел на фальцет. – Ты ищешь нового сотрудника! Поздравляю!

– Чего? – не понял друг.

– Ухожу из компании!

– Ты… что?

Я засмеялась – иначе реагировать на этот цирк невозможно – и могла понять негодование друга. Новость «Яна Воронцова увольняется» так же невероятна, как если бы на Землю вторглись инопланетяне, а я добровольно улетела бы с ними, чтобы стать жертвой зловещих экспериментов.

– Эдуард меня уволил, – объяснила я, не вдаваясь в подробности, и убрала в сумку кружку с эмблемой «Все монстры – люди». Фраза из любимого сериала[16] точно описывала происходящее. – Я не сдала отчет вовремя, и мы повздорили.

«Слава богам, не дошло до поножовщины», – я усмехнулась, представив, как наматываю на лезвие кишки жалкого подонка.

– Уволил? Чего-чего?! – взревел Ваня. Он вскочил со стула и ломанулся к выходу. – Втащу ему, мать его за ногу! Охренел совсем!

Ваня открыл дверь кабинета, едва не снеся ее с петель, и столкнулся на пороге с Эдуардом. Коллеги схлестнулись взглядами. Солнцев был выше Ковалева на голову и смотрел сверху вниз, грозно стиснув кулаки. На секунду я испытала что-то схожее с восторгом, когда представила: друг вспыльчиво ринется в драку и отомстит за меня. Но перед Ваней не деревенские задиры, а правая рука основательницы компании. Для Солнцева стычка может кончиться так же плохо, как для меня – неповиновение.

– Эй! – Я вклинилась между ними. – Спокойно. Я уже собираю вещи.

– Отлично, – ответил Ковалев, и мне самой захотелось врезать ему по самодовольной роже – а что, мне терять нечего. – Вас ждут в отделе кадров.

– Ах ты чмырь!

– Не надо, Ваня. Он того не стоит.

Эдуард ухмыльнулся презрительной фразе и слегка наклонился, окутав меня ароматом кардамона. Я вздрогнула от вторжения в личное пространство, но не отстранилась. Горячее дыхание щекотало мне ухо:

– Ты можешь все исправить. Предложение в силе. Просто делай, что я говорю, и все будет в порядке.

Другой голос. Звучит хрипло. На английском. Доминик.

– Яна? Мы договорились?

Нет.

Я подняла взгляд на Эдуарда. Он все еще стоял близко. Я видела порезы от бритья на его щеке и подергивающийся уголок губ. Осознание вызвало ураган внутри: Ковалев угрожал мне, но боялся. Я – угроза.

– Нет, – повторила вслух. – Я отказываюсь.

Он не сможет помыкать мной. Никто больше не сможет.

Ваня в замешательстве крутил головой. Сегодня я вспомнила, что друг детства поможет мне в любой трудный момент. Зря я сторонилась Вани, когда вернулась из Лондона. Он на моей стороне. Но это не его битва.

Стиснув ремень сумки, я посмотрела Эдуарду в глаза – карие, вспыхнувшие негодованием, – но видела другие – голубые, пронизанные холодной яростью. Мои пальцы заболели от хватки, и я разжала ладонь.

– Этот мальчик… Константин Коэн. – Я улыбнулась, когда Ковалев прищурился, а его ноздри презрительно дернулись. – Он давно не мальчик, он мужчина. В нем гораздо больше достоинства, чем когда-либо было в вас, Эдуард Витальевич. Я с радостью уйду из компании. Работа – не вся моя жизнь, я ошибалась. И мне, к слову, приятно быть музой.

Эдуард сверкнул глазами. Он понял: я могу повлиять на Константина Коэна. И оттого приятнее осознавать, что желаемое компания «Пейнт» не получит. С моей помощью уж точно.

На ватных ногах я вышла из кабинета и направилась в отдел кадров. Внутри зияла дыра, приправленная злостью. Но злость внезапно была устремлена не на подхалима Ковалева или стервозную начальницу, а на Коэна, который, того не ведая, разрушил мое спокойное существование. Из-за случайной встречи на мосту в меня отлетело, как рикошетом. Хорошо же жилось! Приходила, работала, уходила. Не думала ни о чем другом. Никаких вариантов. А Константин – мастер вносить смуту: сначала свою жизнь пустил под откос, и за мою принялся.

Сердцем я понимала, что художник ни в чем не виноват. Мы оба ни в чем не виноваты. Были пешками, но взбунтовались, отказались играть по правилам. Он – два года назад, я – сегодня. Но во мне не было его смелости. Я потеряла работу, в которую могла спрятаться, как в уютный кокон. Работа – единственное, что спасало меня от призраков прошлого.

Теперь… Что будет со мной теперь?

Осень, 2014. Лондон (Через два часа после приезда полиции)

В канцелярском магазине на окраине Лондона раздался звон дверного колокольчика. Пожилой продавец отвлекся от чтения газеты и поднял седую голову – он едва расслышал приход посетителя из-за стучащих по окну капель. Дождь усилился, размыл дороги, прогнал всех по домам.

«Интересно, что понадобилось девушке в моем магазине в столь поздний час? Погода скверная, улицы пусты, а сам я считаю минуты до окончания смены. Почему ей не сидится дома? Что-то случилось?» – думал продавец, разглядывая хрупкую брюнетку.

Она явно была расстроена: серые глаза покраснели, кончик курносого носа опух, а светлое пальто небрежно застегнуто. Туфли промокли, темные волосы растрепались, с зонта на пол капала вода.

Девушка громко разговаривала по телефону:

– Нет, я не скажу, где нахожусь! – Ее тонкие брови соединились на переносице, придавая лицу не столько грозное, сколько отчаянное выражение. – Я не хочу видеть Доминика! Никогда! – воскликнула она, отряхивая зонт от капель.

«Наверное, поругалась с любовником и заглянула в мой магазинчик, чтобы переждать плохую погоду и согреться – покупка тетради или ручки не входит в ее планы», – решил продавец. Он дернул плечами и продолжил читать газету. Ему-то все равно, готов составить ей молчаливую компанию.

Но мыслями то и дело возвращался к гостье. Продавец отметил, что брюнетка ухоженная и носит брендовую одежду – у его дочери такая же сумочка, и копить на нее пришлось несколько месяцев. Продавец усмехнулся: будь поблизости бутик, девушка ни за что не посетила бы его канцелярскую дыру. Что ж, он не в обиде.

Девушка тем временем подошла к прилавку – стук ее каблуков стал ближе. Продавец поднял глаза: незнакомка продолжала разговор по телефону. На ее лице было слишком много косметики, но губу – разбитую, покрытую едва зажившей корочкой – замаскировать не удалось. Продавец напрягся, готовясь, если что, вызвать полицию. Но брюнетка его не замечала.

Она говорила по телефону, и звонкий голос дрожал, как китайские колокольчики на ветру:

– Нет, Эрика. Я не поеду к Доминику в больницу. Я подала документы на развод… Да. В полиции обещали, что нас разведут в одностороннем порядке в ближайшие дни. Нет. Ни за что! Он не изменится, Эрика. Я не верю в сказки. Прощай!

Мобильный телефон полетел в сумочку, а гостья, тяжело вздохнув, обратилась к продавцу:

– Извините за эту сцену. У вас есть черная гелевая ручка и тетрадь? – Она коротко хохотнула. – Господи! Наверняка есть. Дайте, пожалуйста. Эта синяя тетрадь подойдет.

Продавец смутился и мысленно обругал себя за пренебрежительное отношение к незнакомке. Она выглядела потерянной и разбитой, а он, в силу возраста и предрассудков, решил, что она капризничает со своим парнем.

– Все в порядке?

– Да, – тихо отозвалась она. – Простите, я спешу.

Продавец положил на прилавок тетрадь и ручку. Брюнетка расплатилась крупной купюрой, убрала в сумочку покупки, вежливо попрощалась и покинула магазин. Ночь и завеса дождя поглотили хрупкий силуэт. Продавец даже не успел вернуть сдачу…

«Господь, убереги ее от боли», – обратился он к Всевышнему и, тяжело вздохнув, включил телевизор.

– «Сегодня у нас в гостях доктор философии Карл Дьютер. Он выдвинул свою теорию о бессмертии души…»

Осень, 2016. Москва

Я пришла на мост первой. Первой? С чего я решила, что Константин придет? Наверное, надеялась. Мне нужно его предупредить. Он в опасности! Я усмехнулась. О да, только поэтому, конечно, я спешила к пруду. Сердце предательски ускорило ритм, когда я представила, что вновь увижу дерзкую улыбку художника и услышу его голос: «Ты чертовски смелая, моя муза».

У меня было много времени, чтобы подумать над произошедшим, пока я бродила по тихим московским улочкам. Для большинства людей потеря работы не конец света. Но для меня увольнение – катастрофа, а офисная жизнь – стабильность, в которую я пряталась. Нашла что-то, что могла контролировать. Оказалось, контроль был иллюзией. Слишком много переменных. Встреча на мосту со своенравным Константином Коэном, интриги начальников, загадочная свобода… Вот бы жить, как Константин, не оглядываться на чужое мнение и не бояться неопределенности будущего.

Смог бы он научить меня? Этому вообще можно научиться?

Я облокотилась о перила моста, рассматривая свое отражение в зеркальной глади: заплаканная, испуганная… безработная. Но внутри слабым огоньком горела надежда. Константин напомнил: я жива. Не потому, что хочу причинить кому-то боль. Не потому, что ненависть меня подпитывает. Даже после всего плохого Константин Коэн смог вернуться с гордо поднятой головой и снова творить. Я не злилась на него. Я им вдохновлялась.

– Что ты здесь делаешь?

Я вздрогнула.

Он пришел. Поднялся по мосту, подошел, встал рядом. На Косте было то же черное пальто из грубой шерсти и потертые джинсы. В правой руке пачка дешевых сигарет с гвоздикой, а в левой – полупустая стеклянная бутылка пива. Светлые волосы растрепаны, под глазами синяки, на лице легкая небритость, челюсть напряжена. От меня не скрылось его плохое настроение и помятый вид.

Я опоздала? Он принял предложение Марии?

– Вали, хочу побыть в одиночестве.

Я поперхнулась воздухом. Да, в первую встречу Коэн не блистал манерами, но казался добродушным. Сейчас он был грубым и колючим. По телу пронеслась дрожь, напомнив о худших моментах в моей жизни. Я потянулась за ножом, но быстро опустила пальцы. Нет. Костя не такой. Я знаю, он не причинит мне боль. Физическую, по крайней мере.

Вцепившись в перила моста, я нарочито спокойно сказала:

– Этот мост общий. Он такой же твой, как и мой.

Хриплый смешок.

– Я не претендую на мост. Я просто не хочу тебя видеть. – Он сделал глоток из бутылки и уставился на пруд, игнорируя мои бесполезные попытки скрыть боль и понять, что происходит. Радость от встречи покидала мое тело с каждым его словом. – Повторю вопрос: что ты здесь делаешь, Яна?

– То же, что и ты.

– Собираешься выпить пива, а следом утопиться в пруду? – серьезно спросил и отсалютовал бутылкой. – Думал, что я один такой.

Его равнодушный тон, сведенные на переносице брови, закрытая поза – я смотрела на Константина, и сердце пронзали острые иглы. Я переживала за него, будто за близкого человека.

– Ты в порядке? – спросила тихо, стремясь утешить. – Мария, она…

– Прибежала, собачонка? – перебил. – Я не поведусь.

– К чему ты…

Он повернулся, убрал сигареты в карман и окинул презрительным взглядом. Я отступила назад. Горло сдавил спазм. Ничего не понимаю…

– Хватит притворяться. – Снова выпил из бутылки. – Знаю, чего ты хочешь и зачем пришла. Но ее план провалился, так и передай.

– Кому передать? – Я в замешательстве царапала словами горло.

– Начальнице твоей, кому же еще! – Он помотал головой, словно не в силах поверить в происходящее. Но сюрреалистичным этот разговор казался мне. – Жаль тебя.

– Хватит! – Я оттолкнулась от перил и отошла на безопасное для него (или меня?) расстояние. – Ты хоть понимаешь, чем я ради тебя пожертвовала?

Коэн с явным негодованием фыркнул. Ему-то что обижаться? Это он поломал мой идеально выстроенный план на ближайшие десять лет!

– Да чего ты злишься, Яна? Раскрыл твой маленький секрет?

Это стало последней каплей. Сострадание и радость от встречи отошли на второй план. Обида, злость и агрессия – мои верные спутники.

– Прекрати ломать комедию, Коэн! Из-за тебя страдают люди! – Защипало глаза. Я идиотка: отстаивала его, потеряла место в компании, пришла сюда, чтобы поговорить, а он… обвиняет меня невесть в чем! – Сам разбирайся со своими проблемами. Я ни в чем не виновата!

– Ошибаешься! – перебил он, выругался, стиснул зубы. Несколько секунд смотрел на пруд, а когда повернулся, во взгляде Кости читалась тихая боль, словно от него долгое время отрезали по кусочку, и сейчас он стоял передо мной, покромсанный, бессильный. – Все из-за тебя, – прошептал он. – Я думал… Черт возьми, я решил, что впервые за долгое время заинтересовался девушкой, назвал ее своей музой. Вернулся к рисованию! А ты… такая же! Как Мария, как Эдик… Нет. Ты хуже. – Костя ударил кулаком по перилам. – Мария не строит из себя пай-девочку.

– Ты снова рисуешь?

Из всей гневной тирады, обидной и несправедливой, я зацепилась за хорошее. Ругала себя за мягкотелость, но искренне за него порадовалась.

Он не ответил. Поставил броню.

– Что ты говоришь, Костя? Неужели у нее снова получилось проникнуть в твою голову? Или ты без ума от бездушных стерв?! – выкрикнула я, сдерживая слезы. – Тогда нам правда не по пути! Я тоже думала, что встреча на мосту приведет к чему-то хорошему. А в итоге из-за ваших разборок я лишилась работы!

Константин изменился в лице:

– Подожди… не Мария сказала тебе идти на мост? Ты не с ней заодно?

Мне захотелось его стукнуть.

– Сегодня поступило такое предложение, но я отказалась. Мария – моя начальница в рекламном агентстве. Была. И я много нового узнала о тебе, Константин Коэн из компании «Пейнт». – Пропустив сквозь стиснутые зубы воздух, я тихо добавила: – За это поплатилась должностью… и покоем.

– Ты отказалась помогать Марии? – недоверчиво уточнил он.

Господи! Настолько всесильной она была в его памяти. Послать к черту Марию в мировоззрении Кости, вероятно, подвиг.

– Я идиот… – пробормотал Коэн. Презрение сменилось замешательством. Словно воробей, он спрятал шею в воротнике пальто.

– Однако. – Усмехнувшись, я объяснила: – Мария уволила меня. Вернее, это сделал Эдуард, но я уверена, что без ее активного участия не обошлось.

– Хм… Он уволил тебя днем?

Я кивнула.

– Вот стерва. – Константин полез в карман пальто за сигаретой. – Да, наверное, ты права, в твоем увольнении есть моя вина. Мария видела портрет. Я… нарисовал тебя. По памяти.

Что-то дрогнуло – тихо, но уверенно. Я отмахнулась. Приятно, не более.

– Да. Они думают, что я в курсе, зачем ты приехал в Москву. А я понятия не имею зачем!

– Я тоже, – спокойно ответил Костя.

– Из-за нее, – подсказала я.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. – В его голосе зазвенело отчаянье. Костя так и не закурил. Он сломал сигарету, будто демонстрируя, что с ним сотворили в «Пейнт». – Такие люди, как Мария… От них сложно уйти. И я… В общем, я пришел попрощаться. – Константин обвел взглядом пруд. – С этим местом. И с тобой, наверное… – Он сделал глоток пива и тихо добавил: – Мне нужно уехать из Москвы. Точки я расставил… оставаться незачем.

На меня словно вылили ведро воды. Константин отвернулся и, выпрямив спину, пошел по мосту, размахивая бутылкой. Так просто? Он приехал, перевернул мою жизнь и собирался исчезнуть?

Я вздрогнула, ощутив пустоту. И страх. Как мне быть? Куда двигаться? Я безработная. Я одинокая. От паники сдавило легкие. Едва знакомый человек стал ближе и понятнее подруг, и я могу потерять его… потерять шанс на свободу.

– Подожди!

Константин обернулся.

– Подожди, – повторила я, догнав его. – Послушай…

– Не надо, – оборвал он с улыбкой-извинением на губах. – Не надо меня останавливать. Соболезную насчет работы.

– Нет, я…

– Твою ж мать, Яна! – выкрикнул Коэн, отшатнувшись. Я и не заметила, что подошла близко. – Может, я поведу себя как мальчишка, но я не хочу слушать тебя! Оставь меня в покое! Ради чего, позволь узнать, мне оставаться? Чтобы «Пейнт» донимали меня? Или другие компании попытались заработать на моем искусстве? Или мне вернуться на чертов Арбат и рисовать котиков до старости? В Москве у меня нет будущего.

Он, творческий человек, все чувствовал острее. В его глазах сквозь боль пробивалась просьба о помощи. Костя нуждался во мне не меньше, чем я в нем. Мы были нужны друг другу – две песчинки из разных миров. Мы боялись довериться судьбе, но, возможно, доверимся друг другу.

– У меня тоже нет будущего в Москве, – сказала я. – Ты талантлив. Не позволь им победить. Стань тем Константином Коэном, которого я встретила на мосту. Смелым и уверенным в своих силах. Ты талантлив…

– Да? – Он подавился воздухом, закашлялся и запустил пальцы в светлые волосы. Взъерошил волнистые пряди и продолжил: – Знаешь, сколько раз мне говорили о таланте?! Она говорила! Но я проклят. Проклят, пойми же! Мой талант… мои картины… столько боли от них. Из-за них.

Я сглотнула.

– Так попробуй… придать иной смысл своим картинам. Твори во имя свободы. – Последнее слово обожгло мне язык. – «Пейнт» не достанут тебя, если ты не позволишь. Мария не посмеет пойти против.

Секунду Константин молчал, недоверчиво щурясь.

– Да, – выдавил он, глотнув пива. – Ты права. Я не позволю.

Его взгляд опустился на мои губы: он долго смотрел на них, а я смотрела на него, красивого и сильного духом. Мы молчали. Время замерло. Только наше дыхание и журчание воды нарушали тишину в безлюдном парке. Костя сделал шаг в мою сторону. Еще один. И еще. Наклонился, и его дыхание защекотало мне губы. Часть меня затрепетала, предвкушая, мечтая, чтобы он меня поцеловал. Но я не позволила этой части одержать верх. Сами по себе пальцы нащупали нож, и я достала оружие из кармана. Поднесла к подбородку Константина, слегка касаясь его кожи острым лезвием.

– Отойди.

Коэн отступил и посмотрел на нож. Улыбался дерзко, вздернул бровь. Как и в первую встречу, он меня не боялся. Безумец. А мое тело словно окаменело, запястье заболело от того, как сильно я сжимала рукоять.

Глаза Кости голубые. Я моргнула. Нет, снова зеленые. Черт возьми, я…

– Я…

Слова застряли в горле. Я убрала нож в карман.

– Извини, я… Извини.

Костя не ответил. Бутылка выпала из его пальцев и разбилась. Он проигнорировал звон стекла, а я вздрогнула. Когда Костя подошел и обнял меня, я задрожала сильнее. Слезы размыли мост. Константин не боялся очередного моего выпада, не боялся меня. И в его объятиях, обнаженная душой, я потерялась – где я? кто я? – вернулась в тот день, когда отключила эмоции, чтобы выжить. Удивительно, но в хрупкой безопасности рядом с едва знакомым художником я позволила себе быть слабой. Слезы холодили щеки, а хрипы драли горло. Его объятия казались правильными, словно мы – я и он – собрались в идеальную картину. Я обняла плечи Кости, тихо всхлипывала. Он ничего не говорил. Ждал и гладил по спине.

Если Константин в самом деле поставил точку с компанией «Пейнт», то добился полной свободы во всех аспектах, а значит, он добудет свободу для меня.

Я успокоилась, вытерла щеки и сказала ровным голосом:

– Предлагаю заключить сделку. Ты можешь меня нарисовать. Я буду тебе позировать. Но хочу кое-что взамен.

Он кивнул и отступил на шаг – я смотрела на его сильные руки, ими он обнимал мою талию, и на приоткрытые губы, ими он мог меня поцеловать. Низ живота свело приятной судорогой.

– Ну и? Ты немного подвисла, – его позабавила моя реакция.

– Свобода, – отрывисто сказала я, тщетно пытаясь прогнать жар щек. – Научи меня. Покажи мне. Объясни, что это такое – свобода.

Я не в силах больше прятаться и бояться, я устала держать оборону, я боюсь, что причиню кому-нибудь вред, и мне нужна помощь! Но, конечно, вслух я этого не сказала.

Костя задумчиво потрогал подбородок.

– Научить тебя получать удовольствие от жизни? Без проблем!

– Одно условие.

– Ты уже поставила мне условие, – засмеялся он. – Могу я поставить хотя бы одно?

Я смущенно дернула плечами.

– Какое?

Готовилась к пошлости (или глупости), но Константин был серьезен:

– Выброси нож. Это твой первый шаг к свободе.

Я растерялась. Я… безоружная? Разум согласился, но тело боязливо сжалось, и я автоматически убрала ладонь в карман.

– Нет. Если рядом будут люди – нет.

Коэн подвис. Осознание постепенно стерло с его лица беспечное выражение. Да, он относится к категории «люди». Костя соединил брови на переносице и коротко кивнул.

– Понял. Но, может быть, у тебя получится не вспоминать о своей… игрушке, когда ты в безопасности?

Я никогда не бываю в безопасности.

– Ладно. Я перестану ходить в парк и кидать нож в дерево. Устроит?

– Более чем, – охотно кивнул Костя.

Мы замолчали. Я все пыталась свыкнуться с мыслью, что ввязалась в авантюру – поиски свободы, звучит сказочно и глупо. А! Кстати! Лучше бы новую работу искала!

– Что еще за условие? – вдруг вспомнил Константин.

Ах да… Забыла. Или не хотела говорить? Но надо максимально избежать сложностей. Это просто уговор. Ты – мне, я – тебе.

– Не влюбляться друг в друга.

Костя помолчал. Облизал губы, и я едва сдержала стон.

– Согласен.

Его ответ не подарил желаемого облегчения.

– Вот и отлично, – бросила я.

– Супер, – кивнул Костя.

– Замечательно.

– Потрясающе.

– Рада, что мы друг друга поняли.

– И я тоже рад.

В молчании мы выкурили по сигарете.

– Про твою работу… – Константин встал сзади меня. Опершись ладонями о перила с двух сторон, он наклонился и положил подбородок мне на плечо. Уха коснулся шепот: – На хер их всех.

Сердце грозилось пробить грудную клетку. Я мгновенно потеряла нить разговора. Его крепкое горячее тело, свежий аромат лимона, пряный запах сигарет и резкий оттенок алкоголя – голова закружилась. Константин заключил меня в ловушку, не позволив отстраниться или вытащить нож. Но мне и не хотелось. Я боялась дышать, но пульсация между ног доказывала: едва ли мной руководит инстинкт самосохранения. Костя так близко, я чувствовала спиной его грудную клетку и подкачанный торс. Близость будоражила.

– Пошли они, – добавил Коэн.

Я усмехнулась. Он привык жить здесь и сейчас, не задумываясь о будущем, не сожалея о прошлом. Мне же необходим план. Отпустить контроль? Немыслимо…

– Я серьезно.

Костя отстранился, и от внезапной пустоты стало физически больно. Когда я посмотрела на него, он улыбался, довольный то ли ходом своих мыслей, то ли моей растерянностью.

– Я всех послал и счастлив.

– Ты врешь, – пробормотала я.

– Нет. Эдуарда я послал в субботу, а сегодня утром разобрался с Марией. Сейчас – мысленно послал их обоих. – Он запустил руку в карман пальто, а вторую оставил на моей талии. – Не против, если я закурю?

Я покачала головой.

– Так вот… – Прикурив, он протянул сигарету мне.

Я сделала затяжку. А Костя прав: в кретеке есть особое очарование, и табак забавно похрустывает, как дрова в костре. Главное – не курить часто, слишком уж они крепкие.

– Давай, Яна. Пошли их. Вот это будет твой первый шаг к свободе.

Его слова как призыв к действию. Того я и хотела от нашего уговора, верно? Быть такой же свободной, как и он. Пусть и придется совершать глупости, я готова. В разумных пределах, конечно.

– Хорошо, – кивнула я и тихо пробормотала: – К черту.

– Громче! – Константин разомкнул руки, отобрал у меня сигарету и засмеялся. Его лицо сияло. – Пусть весь мир знает: Яна Воронцова посылает свое прошлое, свои переживания, своих дебильных работодателей к черту!

Он успел опьянеть от одной бутылки пива?

– К черту! – крикнул Константин, словно помогал мне решиться. – «Сейчас или никогда! Я не собираюсь быть просто лицом в толпе. Ты услышишь мой голос, когда я громко прокричу!»[17] – Он пел по-русски и фальшиво, но харизматично, будто он рок-музыкант, которому лень попадать в ноты. – «Это моя жизнь!»

Наверное, мне воздушным путем передалось его дурашливое поведение, потому что я закричала, перегибаясь через перила моста:

– К черту! К черту! К черту! – Мой крик эхом разлетелся по поляне.

– Всех! Пошли они! – подхватил Константин.

Он легко переключался с серьезного и сильного духом мужчины на эмоционального и независимого мальчишку. Я восхищалась Константином Коэном: в любом его образе – искренность.

– «Это моя жизнь!» И плевать! Слышишь, Яна? Плевать на всех! Они не отнимут этого! Никогда не отнимут у меня свободу!

Я залилась смехом, откидываясь назад. Его руки подхватили меня за талию и притянули к себе. Я повернулась к Косте лицом. Внутри будто образовался воздушный шар: он поднимал меня выше и выше над землей, оставляя проблемы, невзгоды, переживания и страхи очень далеко. Я отпускала контроль. Я сделала первый шаг к свободе.

Константин коснулся губами моей щеки, почти невесомо, но участив мое дыхание и сбив пульс. Хорошо. С ним хорошо…

– Нет, – жалостливый полушепот.

Я оттолкнула Костю, мечтая о его поцелуе. Но мое тело помнило все плохое. Мой разум знал, что я знакома с Константином всего пару дней.

– Яна?

– Пожалуйста… не надо.

Он отстранился, обеспокоенно хмурясь. Читает, словно открытую книгу. Скажет сейчас что-нибудь, что попадет в самое сердце. Разгонит, будто тучи, мои тревоги. Подарит свободу!

Но Костя молчал.

Я закусила губу. На языке – металлическая на вкус кровь.

– Прости, – сказал Коэн. – Эмоции… Я помню уговор. Прости.

Никакой «свободы» не существует. Мы всегда тащим за собой груз воспоминаний. Груз на наших плечах напоминает, как мы наивны.

– Мне нужно идти. – Горло сдавило. – Я… я, наверное, не смогу…

– Яна. – Костя поймал меня за запястье, согревая кожу теплыми пальцами. – Хочу показать тебе мой мир. Если вдруг ты решишь… продолжить. Обещаю, поцелуй не повторится. Я буду держать себя в руках.

Болезненно-приятная близость. И, казалось бы, нужные слова. «Поцелуй не повторится». Но я злилась, что оттолкнула его. Противоречиво сходила с ума. Черт… Мне психолог не помог разобраться. Исцелиться. Обрести свободу. Чего я жду от сломленного творца?

Костя склонил голову, и волнистые пряди упали ему на лоб. Потянувшись, я поправила неряшливую прическу, подрагивая всем телом от наплыва нежности.

Он отыскал музу во мне. Он снова, по его словам, творил. Я обязана выполнить свою часть сделки.

– Хорошо. Покажи мне свой мир. Встретимся в том же месте…

– …в то же время, – закончил Константин, улыбаясь.

Я не ответила. Теперь я безработная, и мысль, что придется провести целый день наедине с собой, пугала до дрожи. Последние два года я только и делала, что сбегала в рутину: училась, работала, помогала подругам налаживать личную жизнь – все что угодно, лишь бы перестать думать о своем прошлом и будущем. О настоящем, конечно, тоже. Я существовала по расписанию, как робот. Не оставалось ни времени, ни сил на самокопание.

– Яна?

Я подняла голову и посмотрела на Константина с мольбой во взгляде. Ты хорошо чувствуешь меня, ты понимаешь…

– Давай встретимся раньше, – он неуверенно потеребил воротник пальто, – и пообедаем. Как насчет итальянской кухни?

Читает мои мысли! Насквозь меня видит!

– В два? – спросил Костя.

Вспомнив о распорядке дня свободного художника и о его любви к ночному образу жизни, я поняла, что он идет на великий подвиг, предлагая встретиться днем, поэтому поспешила согласиться.

– С удовольствием. Запиши мой номер.

– Отлично. – На его лице сверкнула полуулыбка. – Тебя проводить?

– Нет. – Щеки вновь начали пылать, и я помотала головой. Изумилась, что за меня говорит не страх, а кокетливое смущение. – Мне недалеко. Спасибо… Спасибо за встречу. И за приглашение пообедать.

– Не только пообедать. Тебя ждет свободный вечер. – Он рассмеялся каламбуру. – Оденься удобно, – кивнул на мои деловой наряд и высокие каблуки.

Я улыбнулась в ответ. Почему прощаться так сложно?

Константин неловко помахал и зашагал прочь, напевая очередную песню Bon Jovi.