Рай-отдел

Глава 14 Постирушки

— Если уж брать, то солидную, килограмм на двенадцать, с фронтальной загрузкой, — настаивал начоперот.

— И куда мы ее втиснем? — Игорь еще раз замерил угол душевой. — Тут или стираться, или купаться.

Проблема с решением стирального вопроса назрела давно, но все как-то руки не доходили. Вернее, не имелось решения проблемы слива из агрегата и развешивания выстиранных шмоток. Если в бойлерной, рабочие придут в недоумение, на верхних этажах ставить тоже довольно бессмысленно. В пищеблоке… там тоже не хотелось.

— В принципе не будем же мы одновременно купаться и стираться? — Вано со снайперским прищуром оценивал крошечную душевую. — Хотя выйдет тесновато, это верно. В общем, кто у нас хозяйственник? Вот ты и думай!

Игорь кивнул и сунул рулетку в карман камуфляжа. С товарищем начоперотом вечно так — практические проблемы у него на втором плане. К тому же грязная портянка тоже оружие, пусть и последнего шанса.

После охраны конференции гарнизон ПМБД-Я вновь впал в рутинное несение службы. За два десятка смен в актив однозначно полезных дел можно было внести лишь конфликт с пьяным рейтаром. Тоже этакий любвеобильный кавалерист выискался — по-русски ни бэ, ни мэ, а девчонок к себе на седло затащить так и норовит. Обошлись без пальбы — рейтар остался валяться в Спасоналивковском в состоянии «повреждений средней тяжести», а керсты совершили краткую конную прогулку, поочередно забираясь в неудобное седло на меланхоличном огромном мерине. Ну, седло критиковал лихой начоперот, Игорю, садившемуся на лошадь третий раз в жизни, любое седло казалось не особо удобным.

Из дел необходимых, но скучных можно упомянуть торгово-обменные операции: в небогатый 1931-й сдали три коробки «экспериментальных» карандашей «Конструктор» (по правде говоря, поганые карандаши, но там и таким обрадовались) в обмен взяли консервированных крабов, сдали деликатес в 70-х. С печатаньем этикеток «Краб кооперативный, сорта „Люкс“» пришлось повозиться, зато на вырученные средства сразу закупились и Вано лично сдал в школу-1923-го три тысячи тетрадей в клеточку и столько же в линеечку. Поскольку дар был абсолютно безвозмездным, документацией не озадачивались. Никакой выгоды подобные операции, естественно, не приносили, зато имелось некоторое чувство удовлетворения, да и крабы оказались недурны на вкус. В общем, смены проходили вроде и не напрасно, но иной раз такая тоска накатывала… И мысли о полной бессмысленности существования мироздания изводили, и личная неприкаянность допекала, хотя тут имелись подозрения, что с одной стороны допекает, а с другой…

Игорь еще раз промерил проем двери, в сердцах сплюнул и сказал:

— Всё, в следующую подходящую смену — приобретаем стиралку. Хорош маяться, у меня уже коробка белья скопилась, а носки под краном стираю.

— Тоже проблема, — хмыкнул начоперот. — Сегодня на улице девятьсот семьдесят первый, пойди в универмаг да купи дюжину пар носок. Между прочим, настоящий хлопок без всяких там эластиков. Да и дешево. Кстати, носки мы могли бы и так брать — они не роскошь, а элемент обмундирования.

— Тридцать копеек я уж как-нибудь изыщу, — проворчал Игорь, подозревая, что сегодня устами комсомольского руководства глаголет неотвратимый рок. Сейчас вот проверим что напророчит. — А где у нас носки получше продаются?

— Да фиг его знает. В «Добрынинском» недурной носочно-чулочный отдел, но там метро рядом и народу толчется погуще. Иди-ка лучше в «Ударниковский» универмаг — там на втором этаже, посередке носочная галантерея. Тащиться-то все равно, что туда, что на Добрынку.

— Угу, помню что посередке…

Вот так судьба чужими усишками лукаво шевелит, искушает. Ну не падла ли, так провоцировать?

Неспешно шагал хозинспектор переулками, сразу уклонившись от узкой и напористой Димитрова. Осень грелась на пустых тротуарах, шуршали золотистые листья, мягко каталось в стеклах солнце. Размышлений особых в башке керста нынче не имелось, так обрывки одни. Откровенно глупо себя чувствовал.

В универмаге было по обычаю этих до-дефицитных смен малолюдно и спокойно, Игорь выбрал носки, как живой заплатил в кассу шестьдесят четыре копейки, продавщица с отсутствующим взглядом наколола чек на штырь-стилет и вручила сверток из благородной серой бумаги.

Носки Игорь переодел во дворе — колодец Дома-на-Набережной, был тих, светилось на серым квадратом дворовых стен голубое небо, прохаживался у дверей подъезда невзрачный молодой человек в штатском — керста он, конечно, не видел. И правильно: керсты в смысле госбезопасности никакой опасности не представляют.

И вот что теперь? Как найти человека, которого нет?

Заношенные носки-ветераны отправились в урну, а Игорь подошел к молодому человеку:

— Товарищ, а как пройти в хозуправление?

— С какой целью интересуетесь? — насторожился «штатский», тщетно пытаясь срисовать портрет чересчур любознательного прохожего.

— По поводу очистки кровли. Резкое похолодание и снег на выходные обещают, — сказал Игорь.

— Уже⁈ — ужаснулся служивый, которому предстояло провести немало часов, прогуливаясь по малоприятному двору. — Тьфу ты, черт, октябрь же только. Вон туда вам…

Игорь пошел к указанному корпусу, оглянулся. Товарищ в штатском двинулся к подъезду, где, несомненно, имелись опытные старшие товарищи со служебным телефоном, но почти сразу мысль охранника забуксовала и бедняга затоптался на месте — все, исчез из памяти посетитель. Осталось легкое недоумение, но сейчас сгладится.

Корпус Игорь почему-то решил обходить с дальней стороны, вышел к задам Театра эстрады и почти сразу заметил Ворону. Девушка сидела на потертом расшатанном стуле, смотрела на реку сквозь запертую решетку арочных ворот и курила.

Чуть заметное движение — нет-нет, не оборачиваемся, курим. Рукава платья закатаны, руки красные. Ну, да, как же иначе, тоже стирка-глажка…

Игорь кашлянул:

— Добрый день.

— Добрый. За кепкой?

Так и не обернулась. Только тонкая шея стала напряженнее, четкая линия «каре» не шелохнулась — словно черная бронза, а не волосы.

— Бейсболку тоже могу забрать, если вообще не нужна, — хозинспектор смотрел на оголенный локоть. — Но немного по иному поводу. По консультативному вопросу. Вы ведь стиркой занимаетесь?

— И что? — спросила с вызовом, но локоть убрала.

— Да у нас с этим вопросом проблемы.

Обернулась с изумлением:

— Прачка нужна, сударь⁈

Глаза у нее были куда больше и выразительнее чем помнилось. Злые, черные, тусклые, как тот же крашеный чугун. Но до чего же огромные…

— Нет, прачка не нужна, — сдержанно заверил хозинспектор. — С ручной стиркой мы и сами вполне справляемся. Но хотелось бы усовершенствовать процесс. Думаем машинку поставить, но как оказалось, довольно хлопотное дело. Вот, думаю, зайду, узнаю, как вы с этим вопросом справляетесь.

Мертвым и полумертвым людям врать бессмысленно. Ворона все знает и все понимает. И что не все сказал — прекрасно чувствует. Но люди, даже засмертные, все равно люди, они соблюдают приличия. Пусть и не всегда.

— Да так и справляюсь, — слегка усмехнулась бледными с синевой губами. — Когда Дом стоит, не сложно. В театре костюмерная, при ней стиральный автомат и гладильная.

— В смысле, промышленный большой агрегат? — через силу спросил Игорь.

Легко поднялась, распахнула дверь:

— Здесь.

Игорь, спиной чувствуя, как она идет следом, спустился по широким полуподвальным ступенькам. Механическое гудение, вешалки на колесиках, эластичный вал большого гладильного станка… Голоса в коридоре, запах чистого, выглаженного белья. Вот это, в пластиковой корзине, определенно ее: сверху безупречно сложенная кружевная рубашка. Естественно, черная.

Спросила, брезгливо кривя губы:

— Что?

— Да ничего, — хрипло признался Игорь. — Абсолютно ничего. Вы мне даже не очень нравитесь. Но тянет безумно.

— Странно, правда? Мертвые мерзавцы не отличаются от живых, — она злобно улыбалась, губы меняли цвет, наливаясь темным, пиявочным цветом.

Вцепились в друг друга одновременно. Игорь осознал, что она не так высока ростом, как казалось, лучше посадить на гладильный стол. Алчно укусила, поцеловала прямо в губы. Худая, почти твердая под платьем… Желание накатывало просто немыслимое. Под подолом платья ничего: ни белья, ни чулок, лишь гладкие длинные ноги — чересчур тонкие, хотя и с отчетливо выточенными мускулами — словно бронзовая статуэтка на столе — балерина? Пасторальная, заблудшая, голодная нимфа-пастушка? Парящий ангел смерти? Узкие ступни стряхнули башмаки на высоких каблуках — истертый лак, не завязанные шнурки. Ждала, хотела, не ждала. Упал с плеча ремень автомата. Безумству мертвых несем мы стоны…

Из коридора кто-то вошел.

— Вон! — девушка-Ворона с яростью швырнула в дверь пустую корзину — пластик разлетелся от удара. Там ойкнули, бахнула дверь…

— Запри! — приказала, сдергивая через голову платье.

Игорь ударил дверь рукой — послушно щелкнул замком.

Она вовсе не по-вороньи сидела на столе: узкая и гладкая, почти безгрудая. Неестественно, до отторжения идеально-изящная. Привычная грациозная поза — модель скульптора? Антикварная безделушка на барском письменном столе, в богатом кабинете, под зеленым абажуром? Нет никаких абажуров, опять подвал, зарешеченная тускловатая лампа под потолком…

— Не стойте как мерзавец!

Жажда не живых. Хочется стереть с себя все. Жить!

…Потом на ступенях лестницы, потом в «командировочной» пустующей, пыльной квартире. Выбили пыль с кровати, протерли антикварный секретер и африканский, в грубой инкрустации, столик. Соитие пьянило как водка при жизни. Кружились головы, влипали в друг друга тела, кровоточили от изжиращих поцелуев губы. Оба хрипели блаженством, истовым жаром почти живого секса…

Оторвались и прекратили, когда стало понятно — предел. Больше даже мертвым не выдержать. Это снова было на лестнице. Игорь пошел вниз по широким ступеням, пошатываясь и задевая стволом автомата о перила. Застегнулся уже внизу. Стволы нужно беречь, вдруг еще когда-нибудь пригодятся… Да нет, какое там. Больше такого не случится.

Слегка опомнился уже на Серафимовича — гуляющий по площади ветер охладил мозг и остальное. Игорь машинально остановился, пропуская автобус, пересек проезжую часть.

Сел-упал уже на мосту, спину подпирали чугунные, сглаженные до бесформенности бесчисленными слоями краски, пролеты перил. Еще светило гаснущее солнце, сияли звезды Кремля и стекла Дома-на-Набережной. Катил шумными машинами и белыми автобусами Каменный мост.

Бля, сидишь тут как нищий. Впрочем, кому есть дело до керста, проходят по неширокому мостовому тротуару люди, инстинктивно не наступают на ноги. Не нищие мы, местные, просто устали.

Игорь закряхтел, собрал ноги, руки и автомат, сел поровнее. Здесь мы. И забытое чувство усталости, да что там усталости — изнеможения тоже здесь, при нас. Такое позабытое, потерянное чувство. Греет душу или что там сохранилось у керстов.

И она здесь. Она и есть Мост. Игорь искоса глянул на узорный чугун перил. Нет, ну надо же так краской залить? Сверху ядра-шары, дальше бронированные снопы пшеницы, молоты с наковальнями в массивных рамах, и через секцию скованная такой же рамой маленькая фигура женщины. Вернее, копия забытого обелиска со статуей женщины. Если не знать, сходство с полуживой найти невозможно. Если ничего не знать. Ну что общего у Вороны с первой Советской Конституцией? Она все-таки не совсем чугунно-бетонная, способна разогреваться до кипения, да и к Советской власти относится не очень хорошо. Ирония судьбы: символ Советской власти сомнительного досоветского года рождения.

Ее зовут Вера-Ника. Именно так, не Вероника, а два разных имени, поскольку имена подруг и жен формовщиков, литейщиков и иных причастных, не помнит даже сама их наследница. Рожденьем Ворона похожа на товарища начоперота — родителей не перечесть. Сложной судьбы мостовая птица и Вано, оттого и терпеть друг друга не могут.

Нет у нее отчества. Игорь знал почти все о Вороне, а она знала все о хозинспекторе с его куцей, простенькой и вполне человечьей судьбой. Все понятно без слов. Очень удобно, в условностях и светских беседах нет нужды, можно трахаться не отвлекаясь.

Мертвые ебутся с мертвыми — что куда уместнее противоестественных случек с живыми.

Ну да, она так и сказала «ебаться». Ворона — особа куда как хорошего дореволюционного классического воспитания, потому ее определение процесса лишено матерно-вызывающего смысла. Дешевый эпатаж свойственен псевдо-интеллигентным девицам двадцать первого века, Вера-Ника не имеет к ним ни малейшего отношения. Просто термин «ебаться» наиболее точно описывает процесс. Хотя выговаривать это словцо у нее получается очень даже элегантно.

Все же разговаривали. Людям, даже мертвым, такие извращения свойственны.

…— Вы лохматая гораздо живее, — выдохнул он, сжимая в ладонях черноволосую голову.

Рот у нее был занят, потому ответила позже, когда рухнули на относительно мягкие тюки старых декораций.

— Неужели? Меня редко так треплют.

Да ее вообще так не трепали. Живым не совладать. А когда у девушки все время одинаковая, пусть и дивно стильная прическа — такое обстоятельство ее страшно огорчает.

— Вы изумительно хороши. Сейчас… — прорычал Игорь, запуская пальцы в густую тьму стрижки, с силой вжимая, втискивая, валяя голову девушки-модерн по грубой ткани тюка, и жадно наседая сзади.

Она урчала от наслаждения, вцеплялась хрупкими железными пальцами в нержавейку стойки, скрипел и гнулся металл о металл — местами, под кожей и разгоряченной плотью все равно оставался чугун.

— Еще!

В дверь стучали, возились с замком. Полумертвым было плевать, а замок, послушный керсту стойко держался.

— Я хочу быть лохматой! Нечесаной! Грязной! — требовала Ворона, качаясь сверху. Под Игорем хрустело кресло. Кажется, это был кабинет директора — любовники, смилостивившись над отчаявшимися костюмерами, оставили подвал. Вера-Ника знала театр — едва ли здесь оставались помещения где она не получало свое, живое от рабочих, пожарных, танцоров, флейтистов и скрипачек. А как еще убеждать себя, что существует, одинокой девушке, не способной ни умереть, ни жить?

Вот юмористов-пародистов Ворона не воспринимала — эти оказывались бесполезны — в жадном кратком сексе не до шуточек, чугунные девушки страстны и голодны.

…— Еще! Так и так! Ну⁈

Ей нравилось чередовать афинскую и французскую любовь. Ненасытный, несчастный и прекрасный чугун.

— Порву! — рычал керст, загибая легкие ноги с грязными пятками, переворачивал. Она коротко смеялась и вновь всасывала ртом. А он все трепал, хватал за волосы, так как ей нравилось…

Со сбитой трубки телефона неслись длинные гудки, потом трубка обиженно всхрипнула и стихла. Сыпались на пол карандаши, Вера-Ника прижималась грудью к крышке стола и все выше задирала узкие бедра.

— Можно тебе гелем волосы встрепать, настоящего дикобраза сделать, — прохрипел керст, с силой входя и глядя в идеально геометрический затылок.

— Я что тебе, шлюха дискотечная? — проурчала она, прижимаясь щекой к полированной крышке.

Игорь не сдержался, улыбнулся. Не видя, Ворона поняла, но лишь фыркнула:

— Мерзавец!

Она сорвалась с члена, перевернулась на спину и принялась вылизывать партнера между ног. Игорь смотрел на ее вздрагивающие от возбуждения коленки, на узкие ступни, непрерывно притоптывающие по исчерканному каблуками и ногтями столу, на осень за огромным окном, баржу, идущую по реке. Жизнь, солнечная, потная, неприличная…

— Иди сюда!

Лестница, та «африканская» квартира, густо увешанная фото зебр, хозяина и черных центральноафриканских харь, выбравших «вектор социалистического развития». На развороченной кровати вектора были разнообразней, Ворона хотела всего и сразу, керст не отставал. Нет, с автоматом вышло сомнительно, но Вера-Ника желала и куда тут деваться. Имели горячую узкую плоть в два ствола: в раздувшемся рту девушки ерзал высокая мушка АК, Игорь брал Ворону с другой стороны. Передернул затвор и чугунно-горячая плоть забилась в оргазме. Отчаянное безумие, оружейная сталь, раздирающая чувственные губы… Порвать Ворону было невозможно, должно быть, и пуля в гортань не прервала бы ее существование. Но Вере-Нике так хотелось верить, что она может умереть. Возможно, очередь длиною в полный магазин, все три десятка легких вертких неустойчивых пуль кончили бы дело. Палец плясал на спуске и Игорь знал, что сможет его нажать.

Смерть — не то, что думают живые. Смерть непреложная часть жизни. Без нее плохо. Пусть она приходит вовремя.

Мост потемнел. Керст закряхтел и поднялся на ноги. Сегодня не время разносить головы девушкам. И так было хорошо. Пусть чисто физически, по-скотски, не совсем полноценно. Зато… зато много.

Игорь щелкнул ногтем по шару пыльного чугуна перил, глянул на далекую осеннюю воду и пошел к «Ударнику». Вот кстати, и киоск с мороженым. У хозяйственного керста в кармане бренчал рубль мелочью, имелся и пластиковый пакет, а истинное эскимо нынче стоило семь копеек. Охладиться и ни о чем не думать. Над набережной канала уже начали загораться первые фонари. Стерся день, поблекла тоска засмертная…

— Нифига, сходил он за носочками! — возмутился начоперот и сунул ложку в ополовиненную банку с повидлом. — Вовсе запропал, брови твои колесиком. Главное, чую, что что-то случилось. Но вроде не особо опасное. Чего молчишь, а, гуляка?

— Было опасно, но я превозмог, — объяснил Игорь, валясь в кресло.

— Да я уж вижу, — оценил Вано лицо напарника.

Несмотря на засмертность, физиономия хозинспектора вполне сохраняла следы чугунного свидания.

— Во Ворона дает! — покачал головой начоперот. — Не ожидал от такой монашки. Истинная ведьма! Качественная! Или уже не Ворона, и не ведьма, а?

— На «ведьму» ей наплевать, а «Ворона» так вполне льстит. По-крайней мере, нравится больше чем настоящее имя. Но я тебе не о том хочу сказать. В каком-то смысле прогулка оказалась офигенно полезным опытом.

— Да неужто?

— Ухмылку убери. Я серьезно, и, между прочим, больше про тебя. Как их не крути, тьфу, в смысле как на них не смотри, а девушки из текущей жизни не для нас. Они веселые, позитивные, теплые, и вообще с кучей плюсов, но, увы. Так что настоятельно рекомендую прекратить шляться по баням, и, наконец, наладить отношения с соседкой.

— Иди-ка ты со своими рекомендациями, — уныло молвил керст.

Не особо удачные ухаживания начоперота уже перестали быть секретом. Игорь попросту наблюдал свидание напарника как-то ночью. Гуляли они за оградой посольского сада. Вернее, девица плыла, а Ванечка неприкаянно брел следом. Нашел в кого втюриться, это да. Тут и сами полумертвые, а уж красавица и вообще почти прозрачная. Известная призрак-личность на Якиманке, хотя мало кто ее воочию видел. Смутная там история случилась в особняке Игумнова, те подробности и нет особого желания узнавать. То ли удушил ее ревнивый любовник-мануфактурщик, то ли живьем в стену замуровал. Но даже в своей полной призрачности вполне эффектная девушка очень русского типа. Или не русского? Сугубо эфемерное создание, издали не рассмотришь.

— Вот! — Игорь достал из пакета серебристые пакетики маленьких эскимо. — Если уж совращать трогательное привидение, так уж настоящим мороженым. Изумительная вкуснотища! Я по дороге два съел.

— Она не привидение! Она просто в этой… депрессии.

— Депрессия длиною более ста лет, считается хронической и это установленный наукой факт. Не знаю, можно ли ее вытянуть. Спиртное, как я понимаю, ты пробовал?

— Коньяк, шампанское, «Салют», крем-ликер, рябиновку, анжуйское… — сумрачно начал перечислять начоперот. — А ты говоришь, «эскимо». Пойми, она не из этого времени. Может, какой-нибудь шамаханский шербет, но хрен знает, как он выглядит. Рахат-лукум я в «Софии» брал. Не особо действенно: иной раз попробует из любопытства, да и то в руках не удержит. А мороженки, так они вообще приземленные, обычные.

— Эскимо не банальнее «Салюта». Может, на контрасте попробовать? Кофе с мороженым, допустим? У нас где-то банка настоящего бразильского оставалась. Возьмешь термос…

— Типа душа Шарко? — оживился Вано. — А что, вполне серьезное средство…

Углубиться в медицинскую тему керсты не успели — у лифтов заорали: «Люди! Люди! Да помогите же! Эх, хоть нелюдь какая…» потом неслабо загремело, зазвенело и покатилось по лестнице в подвал. «Шмондец, а не пакеты» — с чувством констатировал знакомый голос.

— О, гостья! — Вано убрал выхваченный маузер.

Гарнизон ПМБД-Я перебрался через завал на ступеньках — здесь имелось все: банки с сельдью, прозрачные пластиковые корытца с пончиками, одноразовые бумажные скатерти, конфеты «Раковые шейки», гроздь бананов, баллончики люминесцентных красок-аэрозолей, маска сварщика, резиновые сапоги в гламурный цветочек… Банка желтой нитрокраски открылась и лимонная лужа, радуя глаз и пугая обоняние, затопляла рассыпавшиеся крупные развесные маслины. Наверху перепуганный Валерик пытался допрашивать межпространственную странницу. Та совала под нос охраннику порванные пакеты:

— Доставка с аварией. Непреднамеренная! Чего раззаикался?

Валерика отправили на пост успокаиваться кроссвордом. Лоуд брюзжала:

— Вот что за пакеты нам втюхивают⁈ Чувствую, сейчас порвется, дай, думаю, остановлюсь, переложусь. Так он же, ющец его заешь, не один порвался, а все разом. Доколе этот «Лошан» со своей копеечной экономией будет над нами издеваться⁈

— Что ж ты на кассе нормальные пакеты не взяла, а в эти хилые напихала? — удивлялся Вано.

— Полагаю, через кассу данная покупательница не проходила, — предположил опытный хозинспектор.

— Там очередь, — объяснила оборотень. — А еще сканер, что вредно для здоровья. Дайте хороший пакет и не взрывайте мне мозг, я и так страшно расстроена.

Игорь принес плотные пакеты, принялись собирать «покупки».

— В краску не вляпайтесь! — руководила гостья. — Знала бы, что такая вонючка, вообще бы не брала.

Спустились на склад, начали перекладывать и отирать с товаров брызги.

— Я как бы попутно, хотя имелся повод, — поясняла Лоуд. — Дел столько, что все разом не упомнишь, чертт бы их побрал. Фу, взмокла. Водички возьму, ничего?

— Вон стаканы, — сказал Игорь, вытирая руки.

Деятельная путешественница уже извлекла из-под стола бутылку минералки, ногтем сколупнула пробку. — Мля, а это чего⁈

— «Ессентуки-17».

Оборотень сплюнула в урну, опасливо почмокала губами:

— По вкусу — бухто-припортовая, с островов Кау. С какой стати вы это пьете?

— Лечебная вода, для почек и желудка.

— Пиратская моча от почек помогает⁈ Удивительные у вас предрассудки.

В дверь склада негромко постучали:

— Прошу прощения, эта… госпожа, не у вас?

— Здесь, я здесь! — завопила гостья. — У вас есть терпение или нет? Вообще загоняли.

В дверь заглянул пилот-воздухоплаватель:

— Еще раз извиняюсь, но мы эту особу уже третий час ждем, рыбу удим.

— Что, не клюет, черноперка? — удивилась оборотень. — Вроде на закате должна брать. А я на секунду присела, пакеты полопались.

— А кого демона ты столько дряни набрала? — недобрым тоном поинтересовался пилот. — Ты за сверлами пошла или как?

— Это же гипермаркет. Там все вечно переставляют и запутывают. Не искать же ваши поганые сверла с пустыми руками?

— Сверла где? — кратко осведомился воздухоплаватель.

— Да вот они, куда им деваться, — Лоуд полезла в один из многочисленных карманов своих штанов и вытащила горсть пакетиков мелких сверл.

— А теперь в бумажку глянь, — не дрогнув даже глазом потребовал пилот.

— Чего в бумажку? Вот, так и написано: «12 по миллиметру». Я с запасом взяла.

— Там указано — 12-миллиметровое.

— Четче нужно писать! — рассердилась путешественница. — Уговаривались же, а вы опять как попало начеркаете и ждете невесть чего. Сейчас схожу…

Лоуд сунула напарнику бутылку с сомнительной минералкой и пошла к двери. Звуки шагов вне склада сразу оборвались — исчезать не на глазах людей — межпространственные правила приличия.

Вано предложил чаю пилоту, только успели разлить, как ввалилась оборотень:

— Берите свои сверла и не путайте меня больше!

«Макитских» сверл оказалась целая упаковка, заодно Лоуд прихватила две пары пассатижей, которые, как известно «вечно утериваются».

— А чай ничего себе, — признала оборотень, доедая изюм, сковырянный с «Калорийной» булочки. — Что ж, спасибо за хлеб-сахар, пора нам. Сынуля ждет, волнуется, если, конечно, не задрых или к девице своей не дернул.

— Ты безмозглости то поубавь, да вспомни чего забыла, — намекнул пилот Укс.

— Я забыла⁈ Ничего я не забыла, как раз перехожу, — оборотень зашарила по объемистым карманам штанов, кои общей грузоподъемностью тянули литров на шестьдесят. — Презент! Как раз к вашему военному делу.

На стол перед Игорем легли сначала пачки странных плиток, похожих на шоколадные батончики в чересчур лаконичных темных фантиках, потом пистолет неизвестной марки.

— Ого! Экспериментальный? — восхитился начоперот.

— Да ющец его знает, — призналась Лоуд. — Он к нам сам пришел. С непристойным предложением. В смысле, был и хозяин, но тот понты на редкость наглые сразу предъявил, отчего и не задержался.

— Он-то как раз задержался. Под пальмой и закопан, — поправил Укс. — А пистолет нам не нужен. Мы договор блюдем.

— Да, рыбу постреляли, проверили, хорош баловать, — разъяснила оборотень. — Сначала эта шмондюковина вообще не работала, с ней Гру поковырялся. Так-то ничего оказалась, не особо шумная, но рыбу прям в форшмак рвет. А мы такими кошерными блюдами не злоупотребляем. Бери, Игореха, ствол, владей! Да, пластинки с пулями не ковыряйте, в них ничего интересного нет.

— Не позорься, любознательная. Кроме тебя никто обоймы за козинаки не примет, — буркнул пилот.

— Мне присуща капля здоровой наивности и святой веры в лучшее. А вообще надписывать продукт надо! Ладно, счастливо оставаться, товарищи военные!

Керсты рассматривали пистолет. Машинка оказалась действительно продвинутой: пластиковый, хотя и очень похожий на металл, корпус был легок и крепок, сдвинутая назад затворная коробка придавала оружию компактный, почти квадратный вид. Эргономичная рукоять, широкая «подхватная» предохранительная скоба спуска, прицел с четкими светлыми точками.

— А это чего на «щечке» было? Сканер пальца? — начоперот не поленился взять лупу.

Как таковых «щечек» на рукояти оружия, естественно, не имелось — единая, плавных очертаний рукоятка, идеально принимающая пальцы. На левой стороне угадывалась овальная панель сканера пальца, сейчас заклеенная куском изрядно замусоленной изоленты.

— Вообще-то это не изолента, — осознал Игорь.

— Да. Большой умелец сынуля Лоудки, этого, мля, не отнять, — согласился Вано.

Впрочем, лоскут кожи прежнего владельца, намертво наклеенный на сканер, оружие не портил, скорее, придавал определенную значительную характерность. К смерти — своей и чужой — керсты относились философски.

— Понятно, что безгильзовые, — отметил начоперот, разглядывая увесистые «батончики» обойм. — Но сколько здесь зарядов? Маркировки вообще нет.

Действительно, ни на оружии, ни на обоймах не имелось никаких надписей, за исключением изящной буквы «N», манерно изогнувшейся на рукояти.

— Не, вряд ли пистоль наполеоновский, — засомневался Вано. — Это для отвода глаз. Скорее, шпионский ствол.

— Ствол хороший, но шпион был не высокого ума, — согласился хозинспектор, отдирая от рулона полосу вафельного полотна. — Впереться незваным гостем к Лоуд с родственниками, да еще что-то требовать — крайне необдуманный поступок.

— Да, тут мигом под пальму угодишь. Слушай, пойдем стрельнем на пробу?

— Успеется. Я сначала порядок наведу, натоптали гости, — Игорь взял бутыль растворителя.

Свежая краска на лестнице оттиралась не то чтобы очень плохо, засохнуть не успела. Игорь оттирал, начоперот бродил по коридору, морщился от вони, и развлекал рассуждениями о пистолетных модах будущего, контрразведывательной борьбе в иных мирах и вопросами где взять второй термос. В одну посудину мороженное и кофе явно не впихнешь, а планы на вечер уже наметились.