Рай-отдел

Глава 7 Литр проблем

Смена выдалась солнечной, но свежей. Ни разносчиков газет, ни киоска на углу не оказалось, потому точно определиться с датой не удалось. Спускаясь по Бабьегородскому переулку, гарнизон ПМБД-Я дискутировал:

— Май нынче, я тебе точно говорю.

— Да какой май, глянь на листья.

— Что там листья, весна просто ранняя была…

Иван сплюнул — товарищ начоперот, если упрется, так типа того носорога. Поскольку вокруг двадцатые-тридцатые года, Вано считает данность «своим временем» и слова ему не скажи. Ну и хрен с ним. Утро мирное, выходное, вон, труба «Подметки»[2] не дымит, следовательно, рынок работает. Лучше было бы на Полянский сходить отовариться, но товарищ начоперот мелкочастническую торговлю не приветствует, и в случае возможности завсегда выбирает колхозный рынок. Хотя обвесить там и там норовят одинаково. Впрочем, обвес «за бесплатно», жульничеством не считается.

— Мясо брать не будем, сейчас дорогое и поганое, — размышляло усатое начальство. — Творога возьмем, хлебушка. Селедку можно. Бутылочку не забыть.

— Слушай, давай лучше до завтра спиртное отложим, — пробурчал Игорь. — Сомневаюсь я в здешней водяре.

— А ты не сомневайся! Нормальная советская водка! — отрезал сопляк. — Для народа делали, не для отравления мозгов и печени. Нужно только в магазине брать, а не с рук. Ты банку-то не забыл?

Игорь показал: литровая банка под сметану была завернута в полотняную сумку.

— Сначала базарника глянем-проведаем, потом закупимся, — определил порядок действий начоперот.

— Угу, давай сворачиваем…

Заготовители миновали солидный Талдыкин дом[3], свернули в проулок.

— Ладно тебе, прошли бы напрямки, а не в обход, — осторожно сказал Вано. — Чего ты собственного дома боишься?

Игорь промолчал. Шагали вдоль дощатого забора, мимо пронесся пацан с проволочным крюком — перед ним по тропинке, подгоняемый хитроумным орудием, катился металлический обруч от бочки — звякал по камням, подпрыгивал.

— Смотри, забор своротишь! — пуганул пацана Вано.

Мальчишка лишь лихо свистнул и свернул во двор — обруч перед ним летел словно привязанный.

— Во, мотоциклистом вырастет, — хмыкнул начоперот. — А то и танкистом.

— Угу, или крючником-форточником, — буркнул Игорь.

— Вот зловредный ты. Это даже не от неверия в правильность советской власти, а от мещанской угрюмости, — возмутился Вано. — Все бурчишь, к собственному дому стесняешься подойти.

— Не стесняюсь. Просто это еще не мой дом. Мы туда через много десятилетий переехали.

— Все равно. Чего мы его непременно обходим? Нужно предрассудки преодолевать…

Во дворе, куда свернул будущий танкист, завопили, шпанисто заулюлюкали, потом отчетливо зазвенело — не иначе, стекло расколошматили.

— Да, сущие бронетехники-мотоциклисты, — хмыкнул Игорь.

Рынок был не то что большой, но шумел изрядно. Вроде и торговые ряды тщательно расчерчены, и «парковка» для подвод предусмотрена, а ржание, ругань, визг и мяв, как при замшелом царизме. Заготовители прошли в добротные ворота, украшенные призывом покупать колеса-спицы-ступицы непременно на складах ширпотреба Мослесснабсбыта, где «отпуск свободный, а цены по прейскуранту»«. Вано первым делом 'купил» газету.

— Я же говорил — июнь, тридцать первого…

Игорь махнул рукой, «говорил он», болтун завзятый…

Около заколоченной палатки акционерного общества «Розничник» торговали певчими птицами, рядом на земле была разложена удивительно разномастная коллекция замков, подальше какая-то дама агрессивно предлагала отшатывающимся прохожим «острейшую германскую» бритву. Все это были осколки успешно изживаемого старорежимного торга. На самом рынке покупателей ждали ряды подвод с колхозной продукцией, телеги были аккуратно выстроены, и, если не считать жуткой грязищи под ногами, на рынке царил прогресс и порядок. Кучка проходимцев и лохов, азартно режущаяся в «три листка», не в счет — то традиция…

Сходу взяли сметаны — Вано попробовал «с руки», одобрил.

— Крышка-то удобна, — восхитился сметаноторговец, наблюдая, как Игорь запечатывает банку пластиковой крышкой. — Тута, в Москве делают?

— Ой, я такую хочу! — оживилась его полнотелая спутница.

— Экспериментальная. Скоро через «Моссельпром» будут распространять, — пояснил Игорь, убирая банку.

Торговцы сметанным товаром отвлеклись на проходящего шарманщика и тут же забыли, и о покупателях и о продвинутых крышках…

— Ага, вон он сидит! — определил зоркий начоперот. — Вон, за очередью.

Рыночник-лепотец особого впечатления на Игоря не произвел — представитель местных шишей больше всего походил на пожилого человека-инвалида, которых на любом рынке предостаточно. Короткий, приземистый, с замусоленной бородой. Только у лепотца все конечности имелись на своих местах, а странность конституции, по-видимому, служила дополнительной маскировкой. Впрочем, полноценно живые люди реагировали на лепотцов вполсилы — ног не отдавливали, но особо и не видели. Рыночник, почесывал бороду, по-хозяйски озирая невеликий рынок. Но устремленные на него взгляды учуял сразу, поднял короткую руку, приветствуя знакомого керста, с любопытством глянул на Игоря.

— Типа, подойти и представиться нужно? — с сомнением поинтересовался хозинспектор.

— Обойдемся. Тут запросто, без церемоний, — успокоил Вано. — Ты его видел, он тебя приметил, чего воду в ступе толочь?

Ну и ладно. Знакомство, наверное, полезное, но особого восторга перед древним племенем лепотцов Любимов пока не испытывал. Несколько смен назад довелось глянуть на шиша-банника, так тот оказался навскидку вообще неотличим от живого веника. Тут начоперот прав — существуем рядом, пересекаемся редко, чего заморачиваться.

— Ты папиросок себе взял? — осведомился Вано.

Игорь замялся: взять-то не трудно, только дешевые курить не хочется, а пачка «ушедшего» качественного товара продавщицу введет в серьезный убыток.

— Давай-давай. Помни что живым курение вредно. Может, ты чью-то жизнь спасешь, — напомнил ядовитый начоперот.

Игорь с тяжелым сердцем поулыбался веселой продавщице, выбрал элегантную коробку «Эсмеральды».

— Вот жук, непременно «высший сорт», как же иначе, — не замедлил прокомментировать бдительный полуживой комсомолец.

— Они с отдушками, с особо вредными, — буркнул Игорь, опуская в карман камуфляжа широкую коробку. — И нехрен зудеть, раз сам и подначивал…

— Стой! — зашипел начоперот.

Игорь обернулся — рынок гомонил, торговался, фыркал лошадьми, орал младенцами. Никаких носорогов, как можно было заподозрить по тону Вано, на торговых площадях не замечалось. Правда, и лепотец-рыночник сейчас смотрел куда-то в крайний ряд, взволнованно топорщил бороду…

— Это чего? — занервничал хозинспектор, не любящий сюрпризов.

— Не иначе, бандиты, — принял охотничью стойку Вано. — Затевается что-то. Чуешь?

— Ничего я не чую. С какой стати вообще…

— Тихо! За мной! И бдительнее!

Гарнизон ПМБД-Я двинулся к забору, народу здесь толклось погуще — продавали вялый, малость проросший, зато доступный по цене картофель. Весьма к месту, где потеснее, устроилась бабища с кастрюлями, благоухающими аппетитно и подозрительно.

— Пирожки, свяжи, горячи! Постны, сытны…

— Граждане, картофеля больше полпуда в одни руки не давать! Тебе, тебе, животное, говорю! Хребет сломаешь от жадности.

— Я сломаю⁈ Иди отсюда, хамло абортное…

Рынок есть рынок. Игорь глянул в печальные глаза колхозной лошади — животное от воскресного времяпровождения тоже было не в восторге. Эх, кормят ли их там в деревне? Не ребра, а штакетник высушенный…

— Присмотрись, здесь где-то, — Вано, стараясь не вертеть головой, исподлобья наблюдал за толчеею. — Воняет…

Игорь понимал, о чем толкует опытный товарищ начоперот. Рынок преисполнен запахов, по большей части ядреных, естественных и не привлекающих внимания. Конечно, если к ним привыкнуть: подводы, подгнившая картоха и лужи под ногами — тот еще букет. Люди тоже пахнут: немытость, духи и перегар идут первым слоем, под ним иной, тонкий, истинный: жадность, страх, желание, озабоченность, веселье… В принципе, эти запахи и живые люди вполне ощущают, но в полуживости они куда как отчетливее. Хотя, может это и не запахи, а нечто чуть иное…

Игорь чуть не вздрогнул — вот оно… Начоперот так и описывал: страх-ненависть-азарт… еще что-то вонючее и отвратительное. Сейчас осмысленно-умышленное, к «мокрухе» уводящее. Больше всего похоже на лужицу свежего дизентерийного…

— Говно, — морщась прошептал Вано. — Я и говорю — раз почуяв, не забудешь. Может и не бандиты, но уж точно урки. Но кто именно?

Вонь будущего преступления. Но что можно сотворить на рынке? Кошелек или «котлы» увести? Сверток с мясом? Коробку «Эсмеральды»? Нет, та ловкость рук иначе воняет.

— Они не здесь учудят. Не иначе как выбрали и поведут. А уж в переулке… — шептал начоперот. — Тут проходных дворов…

Про проходные дворы Игорь и сам знал — успел застать остатки былого замоскворецкого великолепия…

— Может тот, кривоплечий? — предположил хозинспектор, наблюдая за пропихивающимся сквозь картофельный «хвост», гражданином в длинном, явно с чужого плеча, пиджаке.

— Не, этот сторонний. Они даже не здесь, а где-то рядом, — Вано озирался. — Тьфу, ты, брови их колесиком…

Отлов криминальных личностей и предотвращение преступных деяний в обязанности ПМБД-Я не входили. Гарнизону вверялась непосредственно охрана Дома, да и то с весьма размытыми полномочиями. Но в чем товарищ начоперот прав — стоять в стороне, когда нечто столь вонючее замышляется, нам ни к чему. В конце концов, это наш город. Да и папиросы надо бы отработать. На правах добровольного дружинника, видимо…

— Не вижу, — злобно пробормотал Вано.

— Может, показалось? — с некоторым облегчением предположил хозинспектор. — Шли мимо, к примеру, в пивную, по ходу замысливали будущие злодеяния.

— Какие тут шутки⁈ — окрысился начоперот. — Совести у тебя, несуна, нет ни грамма…

Рядом с очередью завизжала женщина. Ей тут же ответили еще визгливее…

Дрались за зонтик: дебелая, вскормленная явно не на весенней картошке, дама рвала к себе столь необходимый для защиты от солнца и дождя предмет, конкурентка — мелкая и чумазая — энергично дергала из хозяйских рук светлую нарядную штуковину и визжала:

— Отдай, тетька! Ну, чо тебе⁈ Я ж безнадзорная, хоть схоронюсь от непогодов.

— Ты… ты… — дама не находила слов, — пусти, уродка! Ша… шалава!

— Сироту обзывать⁈ — девчонка — на вид ей было лет десять-двенадцать — перехватила спорный предмет поближе к сопернице и попыталась куснуть даму за кисть. Владелица зонтика ахнула, отдернула оказавшуюся в опасности длань, но материальную ценность не выпустила.

— Граждане! Товарищи! Да это же бандитизм малолетний! Среди белого дня обворовывают! Я ответственная служащая «Шелкотреста». Держите воровку!

— Да стряхни ты ее, гражданка, — посоветовали из собравшейся толпы.

— Это чего, я, мандовошка какая, чтобы стряхивать⁈ — оскорбилась дитя улицы и клацнула зубами на потянувшуюся к ней лапу доброхота. Кольцо толпы сжималось, сознательные граждане принялись хватать бродяжку за замусоленную кофту, за худые плечи. Девчонка лягалась и отбрыкивалась…

— Не трожь ее! — завопил, высунувшийся из-под ног толпы беспризорник. — Она ж припадочная, поиграет зонтом, да вернет.

— Отдам! — согласно взвизгнула грабительница. — Честно-благородное слово, отдам. Я только подержать…

— Да их тут шайка! — заголосила взобравшаяся на подводу нервная колхозница…

Шайка была, только не малолетняя. Игорь видел как тщедушный гражданин, галантно поддерживавший изнеможенную борьбой за зонтик служащую «Шелкотреста», ненароком задел сумочку пострадавшей. Через мгновение в раскрывшуюся сумку сунулась ловкая лапа совсем иного гражданина, тут же вынырнула обратно. В гвалте и толкотне «тщедушный» аккуратно прикрыл сумочку, словно ничего и не было. Добропорядочные посетители рынка в два десятка рук отдирали малолетнюю похитительницу зонтов от вожделенной добычи — девчонка жалобно завывала и всхлипывала.

— На перехват! — азартным шепотом скомандовал начоперот. — Берем носчика, милиции сдадим.

У Игоря имелись определенные сомнения — стоит ли вмешиваться? Злодейство на поверку оказалось пустяковым — ну что там, в кошельке у служащей «Шелкотреста»? От силы тридцатка с мелочью. Переживет потерю, нефиг в погожую погоду с зонтиком таскаться. А милиция… Связываться неохота — понятые, то да се, а с документами у свидетелей неясность…

Но было поздновато возражать — Вано решительно рассек толпу. «Носчика» он не потерял, да тот не особо и стремился исчезнуть — выбрался из толкотни, и с видом стороннего любопытствующего занял позицию возле торговки пирожками. Простецкая физиономия, нос пуговкой, даже и не подумаешь, что в воровской команде работает.

— Спокойствие, граждане! — гаркнул начоперот, воздевая над головами ладонь с краснообложечным удостоверением. — Спецотдел Мосрай-ПэМэБэДэ! Что случилось?

Удостоверение состряпали на цветном принтере, а внешнюю «корочку» Игорь изыскал на складе — герб и прочее не совсем из этих годов, но издали выглядит убедительно.

Толпа принялась многоголосо объяснять. Начоперот солидно кивал:

— Понятно. Вовремя пресекли, это правильно. Изживем мы скоро беспризорщину, граждане, непременно изживем. Пострадавшей водички дайте, а ребенка в детдом…

— Чего опять-то в детдом⁈ — вякнула грабительница.

— Молчи, позорница, — порекомендовал Вано, озираясь. — А где, кстати, наш товарищ постовой? Надо бы в отделение препроводить. Да и еще… — деловитый, уверенный, хотя явно не высокого ума представитель Спецотдела, заложил руки за спину, пошевелил усишками и вдруг вскинул орлиный взор на ничего не подозревающего Носо-Пуговку:

— Ваши документы, гражданин!

Вышло театрально, но весьма эффектно. Толпа замерла, Носо-Пуговка оторопел.

— Документы, я сказал! — стальным голосом повторил Вано.

Опомнившийся Носо-Пуговка попытался дать деру и проскочить за спиной торговки пирожками, но начоперот был готов к подобному повороту событий. Прыжок наперерез, толчок — затрещал щелястый, не особо стойкий забор.

— Ты чего, начальник⁈ — взвыл беглец, зажатый в угол у ларька — Вано ловко заломил руку вора за спину.

Мгновение тишины — было слышно как у ближайшей лошади испуганно заурчало в брюхе. Толпа загомонила, никто толком ничего не понял.

— Тихо граждане! — призвал Вано. — Сейчас глянем, нет ли какой ошибки. А ну, стой спокойно!

Плененный Носо-Пуговка характерно подергивал правой ногой, словно ему вдруг приспичило.

— Что здесь у нас? — Вано, не выпуская заломленную руку, дернул штанину подозреваемого — на заношенную туфлю вора упала и звякнула связка ключей.

— Не мое! — поспешно заявил Носо-Пуговка, отдергивая ногу. — Тут и лежало.

— Ловко, — сказали в толпе, — скинуть успел, уркоган.

— Лежали, говоришь? — усмехнулся Вано. — Ничейные, значит?

— Мои! — возопила служащая «Шелкотреста», лихорадочно роясь в сумочке. — Это мои ключи! Господи, да как же они успели⁈ Ведь я же следила…

— Ваш небесный господь, гражданка пострадавшая, здесь не причем, — с намеком возвестил начоперот. — Вы бы больше на МУР и ПэМэБэДэ надеялись, а не на религиозные мифы.

— Да-да, конечно. У меня же дети дома, нянька одна, — всхлипнула дама. — А если бы они… придушить же могли!

— Если бы, да кабы, — неожиданно хохотнули в толпе. — Чего-то не сходится у тебя, начальник. Проворонила растеряха ключи, а ты теперь статью трудовому элементу клеишь. Может, то и не ейные ключи? Еще поверить нужно. Гляньте у нее ряшка какая круглая — небось, из нэпманов недодавленных. Бродяжку, вон, зонтом по-барски лупила…

Неожиданно наглым и разговорчивым оказался тот самый тщедушный субъект с ловкими пальцами. Стоял, засунув руки в брюки, жевал папиросу. Взгляд злой, насмешливый. Хуже было, что он не один оказался. Еще двое, неназойливо продвигались сквозь примолкшую толпу — оба крупные, хорошо одетые, лысоватый даже в интеллигентном пенсне…

— Граждане, а где милиция? — со значением поинтересовался Пенсне. — Что-то странно выходит — хватают людей, ключи подбрасывают. Товарищ, вы бы удостоверение народу поближе показали…

— Щас, — пообещал Вано. — Ты сначала представься, умник очкастый. Из адвокатов, видать?

— А что вы против советской адвокатуры, созданной для защиты трудящихся, имеете? — Пенсне со значением поправил лацкан парусинового пиджака, на котором сияло несколько значков. — Немедленно отпустите невиновного гражданина!

— Это-то невиновный? — начоперот надежнее заломил руку задержанному. — Эй, граждане, постового сюда!

— Так нету постового! — хохотнул напарник Пенсне. — Слышь, граждане, нема здесь постового и чужаки беззаконие творят.

От них смердело — Игорь чувствовал вонь — полные отморозки, как станут говорить в более поздние времена, все трое по горло в мокрухе, только тот, что скорчился под Вано, пожиже. Вот, мля, влезли…

Если наблюдать отстраненно, живые люди чувствуют вонь преступления не менее остро — толпа в молчании, но очень быстро редела. Еще держали младшую грабительницу добровольные помощники, еще сжимала сумочку побледневшая сотрудница «Шелкотреста»… Но они предчувствовали…

— Пусти-ка человека, — вполголоса потребовал Пенсне, покачивая мирным брезентовым портфелем. — Мы его и девчонку до отделения проводим. Как адвокат я прослежу за надлежащим составлением протокола…

— И девчонку? — ухмыльнулся Вано, кошачьим движением выхватывая маузер. — А давай-ка наоборот — мы вас в отделение сопроводим…

Зачавкала грязь под ногами безмолвно разбегающейся толпы…

— Чего шпалером махать, — после краткой паузы намекнул Пенсне. — Нет такого советского закона, по которому в невиновных граждан можно из револьверов палить. Пошли-ка, в отделение, товарищ. Там разберутся.

— Пошли, ну! — к начопероту и задержанному приближался Здоровяк, небрежно подталкивающий перед собой девчонку — замурзанная мордаха той казалась черно-белой — пробрало страхом соплячку. Это верно, щитом служить никому неохота, даже если не особо сознаешь что происходит…

Стрелять Вано не мог — с его неудобной позы если беспризорницу и не заденешь, то и в Здоровяка не особо попадешь. Вдоль забора подступал Тщедушный — вот его бы и положить для острастки…

— Стоять, бандитские рожи, — процедил начоперот…

Нужно отдать Ване должное — трусоватости в нем не имелось ни грамма. Вот только чего он не стреляет?

Бандиты притормозили в нерешительности. Страх и в них не особо чувствовался — воняли злобно — но маузер, он ведь стальной, нахрапом на него не воздействуешь…

Ближайшие подводы, лошади, даже щегол в кривой клетке, словно замерли, а людей вообще смыло. Лишь с дальней половины рынка доносился прежний гомон бодрого торга, ругани и призывов купить кваса…

Игорь нашарил в кармане камуфляжа бумажку с чертежиком душевого ящика, ссутулился и выперся в опустевшее пространство к скульптурной группе именуемой «Патовая ситуация у забора».

Глядя в бумагу и бормоча под нос «молока, значит, один литЕр» пихнулся в бок Здоровяка и наступил тому на ногу. Бандит внезапно истошно взвизгнул:

— Ой, мля, сука, мозоль же. Куда прешь, мудила епнутая⁈

— Простите, я не нарошно, — близоруко щурясь, смутился хозинспектор — с отдавленной ногой вышло действительно непреднамеренно. — А вы тоже, встали посередь прохода…

— Ты, чмырь! — в руке у нервного Здоровяка блеснула сталь — финку он выпустил из рукава на редкость красиво.

— Спокойно! — Пенсне сдвинулся ближе, по-отечески положил руку на плечо съежившейся девчонки. — Проходите, гражданин фраер, не отвлекайте занятых людей.

— А, с беспризорщиной боретесь! — Игорь прищурился на значки на пиджаке «адвоката». — «Друзья детей»? Я, как глубоко сочувствующий, заявляю, пора заканчивать с этим безобразным пережитк…

— Да иди ты… — рванули за ворот, отшвыривая в сторону. Игорь, словно теряя равновесие, взмахнул рукой и с разворота врезал сумкой-торбочкой по пенсне невоспитанного бандита. С перепугу получилось лихо — сметанная банка внутри сумки гухнула со значительностью фугасной бомбы. Колени Пенсне подкосились, и бандит, цепляясь за девчонку, начал оседать — замарашка перепугано взвизгнула…

— Товарищи, сметанка же… — с ужасом пролепетал хозинспектор, глядя в злобную морду Здоровяка — сейчас финка под пупок клюнет, увернуться вряд ли удастся…

— Стоять, говорю! — взревел от забора начоперот.

Здоровяк кинул в его сторону косой взгляд, и этого хватило, чтобы Игорь успел выдернуть из кармана свое жалкое оружие и выкинуть руку в сторону бандита:

— Как член профсоюза я…

Здоровяк глянул на кулак, видимо ожидая увидеть в нем замусоленное удостоверение члена месткома или еще какую-то ксиву…

…Баллончик был старый, наверняка просроченный, еще для жены покупался, потом был унесен на работу, подальше от любознательных рук дочерей. Да и газ дешевенький «женский», неопределенных слезоточивых качеств. Но здесь любые аэрозоли были в диковинку…

Зашипело — Здоровяк фыркнул, попытался сморгнуть — Игорь с перепугу пшикнул еще разок…

— Рррррррр! — басовито и звучно зашелся паническим рычанием ослепший бандит.

Ага, все-таки действует…

Все-таки базарный лох, он и есть лох — отпрянуть Игорь успел в последний момент — слепой выпад задел не бок, а лишь зацепил куртку на предплечье… Хозинспектор поспешно отпрыгнул подальше, слегка поскользнулся, но устоял на ногах.

…— Рррррррррр! — бандит, слепо и широко размахивая ножом, задел и опрокинул табурет с пирожковой кастрюлей. Торговка с дикой скоростью уползала на четвереньках вдоль забора…

…— Ррррррррр! — обреченно ревел ослепший Здоровяк — узкое лезвие финки сверкало, рисуя широкие дуги…

Звериному реву ответили трели свистков — наконец-то прибывала милиция…

— Налет! Грабют! — очень вовремя завопили где-то у ларьков.

Вопли, ржание, перепуганные лошади разом принялись рваться, мотать телеги…

— Мурзик, тикай! — донесся из этого гвалта отчаянный мальчишечий крик. Оборванка поднялась из грязи, всхлипывая и растирая слезы по щеке — газом ее тоже зацепило — метнулась куда-то мимо подвод. Ссыпалась на землю картошка, сползали под колеса в грязь золотистые луковые «косы»…

Тщедушный бандит исчез, видимо, перемахнув через забор. Молодой милиционер, размахивая наганом, топтался над бесчувственным Пенсне, сотрудник постарше помогал Вано связывать руки воющему пленнику, а помятый Носо-Пуговка только кряхтел и повторял что он «вообще не при делах». Держалась за сердце временно исчезнувшая, но вовремя возвернувшаяся пострадавшая. Народу столпилось вдвое больше — теперь весь рынок горячо объяснял друг другу что, собственно, стряслось. Сидела на корточках и плакала беспризорница — бдительные доброхоты перехватили беглянку у ворот, приволокли к представителям власти.

— Глаза не три, перетерпи, само пройдет, — сказал Игорь девчонке.

— Левый вовсе ослеп! — затерла еще яростнее, размазывая темные слезы-сопли.

Пришлось поднять, заставить оторвать грязные лапы от морды.

— Ы-ы, теперь в спецдом сдадут. К душевно и слепо-больным, — рыдала жертва обстоятельств.

— Не дергайся, пройдет сейчас…

— Бардак у вас, товарищи. Хаос служебный, — выговаривал Вано милиционерам.

— Мы-то что? Мы вообще с Десятого отделения, с Хамовников. Случаем мимо шли, — объяснял молодой блюститель порядка.

— А где здешние, рыночные постовые?

— То интересный вопрос, — согласился солидный усач-миллиционер. — В отделение с нами пойдете?

— У нас свое задание, — начоперот многозначительно коснулся кожанки, куда было упрятано могучее удостоверение.

— Так хоть беспризорницу до поста доведите, — попросил усач. — Нам бы преступников доволочь — один едва жив, другой бешеный. А девчонка как пить дать, драпанет. Не вязать же ей руки. Выручайте…

Пенсне, уже без пенсне — разбитую оптику пришлось сунуть ему в карман пиджака — действительно пребывал в не особо товарном виде — сидел в грязи, дергал головой и «плыл» взглядом. Удар коварного сметанного кистеня оказался на диво сокрушительным.

— Ладно, доведем, — вздохнул Вано, с опаской поглядывая на мелкую подконвойную. — Блох или чего иного от нее не нацеплять бы.

Рынок еще бурлил, обсуждая происшествие.

— Купили сметанки, — проворчал начоперот, пропихиваясь к воротам.

— Да уж не ворчи, — Игорь придерживал девчонку — та жевала подхваченный с земли пирожок, шумно сплевывая соломинки. — Лучше бы взял ребенку молока запить, что ли…

Вано живо вернулся с бутылкой:

— Выбрал пожиже, а то пробьет мозглячку с голодухи.

— Не пробьет, — заверила страдалица с опухшим глазом. — А что, окосею я или как?

— Временное явление, — авторитетно заверил начоперот. — Вот тебе еще бутер с колбасой. Вроде, съедобная. Только не давись.

Устроились на завалинке у двухэтажного, с каменной подклетью и срубным верхом, дома по Земскому. Ветер играл обломанными ветвями сирени, погуливалась у сараев разноглазая кошка, с подозрением поглядывала на чужаков.

Вано курил, Игорь помаялся, выругал себя за стеснительность и распечатал шикарную пачку «Эсмеральды». Девица Мурзик управилась с колбасой, и уже через силу допивала молоко. Кушал она, кстати, весьма прилично, имелись в глубине этого костлявого существа в дырявой кофте некие зачатки воспитанности.

— Двинулись, что ли? — Вано вдумчиво затушил самокрутку.

— Чего спешить? — отдуваясь, заметила Мурзик. — Угостили бы вы барышню хорошей папироской.

— Еще чего, — хмыкнул Игорь. — Вреден табак. Особенно для подрастающего организма.

— Не, если жидишься на табак, так оно понятно, — кивнула проницательная особа.

— Отсталая ты. Политически и вообще, — заворчал начоперот. — В детдом тебе нужно, учится, в нормальный коллектив вливаться.

— Еще и месяца нет, как оттуда утекла, — вздохнула дева. — Хуревато там, дяденьки. Не по мне. Слушайте, может я вам отсосу, да и пойду? Скажете, что удрала, вам поверят.

— Ты как, Игорь? — ухмыльнулся начоперот. — Не побрезгуешь?

— Иди в жопу, дебил.

— Не, я ж исходя из вашей современности, — ухмыльнулся остроумец. — У вас там тонкие вкусы.

— Угу, ваше поколение нас и воспитывало.

— Брезгуете, значит, — вздохнула девчонка. — Зазря. Это я после весны такая кашлатая…

— Замолкни. Пошли, чего сидеть, — буркнул Вано.

— Да успеется, чего суетить-то… — Мурзик потянулась к своему глазу, но Игорь вовремя стукнул ее по руке:

— Не три. Умоешься, само пройдет.

— Все в жизне проходит, — согласилась девчонка.

— А тебя как звать, если всерьез, философша?

— Так и звать — Мурзеева-Алвети. Княжна дворянского рода.

Товарищ начоперот гоготнул.

— Это типа фамилия, — заметил Игорь. — Но имя обычно тоже бывает.

— Как же без имени, — согласилась «княжна». — Благородные папенька с маменькой нарекли при рождении Аделью. Только в это имечко, один хер, никто не верит.

— Тебе-то годков сколько, княжна? — брезгливо спросил Вано. — Уж какой год советской власти, а фантазии у тебя как у древней бабки Бабарихи. Застарелые басни, аж пробу некуда ставить.

— Так из стиха слово не выкинешь, — горестно подперла щеку аристократка. — Мыкаюсь с таким происхожденьем, мля, а что ж поделать.

— Не, ты постой, тут годами не сходится, — запротестовал Вано. — С арифметической стороны.

— Не, мля, ты профессор, что ли? — удивилась Мурзик. — Хер его знает, может и не сходится. Только за что купила, за то и продаю. Родителев своих, понятно, не знаю. Папенька до мого рождения деру дал, маманя меня в Крыму выродила, сюда сослала и следом за папенькой отвалила. Небось, в Лис-Сабоне проживают. А меня ихняя кастелянша выхаживала, денег на прокорм ей малость сунули, не пожадничали.

— Вранье на вранье, — озадаченно хохотнул Вано, явно прикидывая в уме логическую и календарную последовательность Мурзиковой биографии.

— Может, и вранье, — беззлобно согласилась предположительная княжна. — Мне ж баба Соня рассказывала, может и напутала чего. Она уж старенькая была. Воспитывала, как могла, даж французскому учила. А в двадцать пятом году померла. Хороший человек. Вот про нее чего гавкните, очи выцарапаю.

— Не будем мы про нее ничего дурного говорить, — заверил Игорь. — И так понятно, что достойным человеком прожила жизнь твоя баба Соня. Только отчего вдруг Лиссабон? Португальские корни у предков?

— Какого, нах, еще португальские? — обиделась Мурзик. — Говорю же — княжеские. А Лис-Собон шикарно звучит. Может, и не там мое благородное родительство осело, зуб на то не дам.

— Понятно, — кивнул начоперот. — Все же в школу тебе нужно. При пролетарской власти все граждане, невзирая на происхождение, обязаны глобус знать и вшей окончательно вывести.

— Да у меня и нету вшей. Разве случаем пару подцеплю, — пояснила княжна.

— Пойдемте, граждане, — вздохнул Игорь, поднимаясь. — Перекантуешься в детприемнике, может, на этот раз детдом подвернется посимпатичнее. И козырять дворянским происхождением прекращай. Люди по разному этот аристократизм воспринимают.

— А мне чо терять-то? — усмехнулась сиятельная Мурзик.

— Ты определись. Если титулуешься для красоты слова и трескотни, так болтай сколько влезет. Но бабуля тебе такие вещи, наверное, не с той мыслью рассказывала, чтоб было о чем потрещать как сороке. Хрен с ними, с пропащими родителями и с родословной. Если в тебе что-то истинное есть, так оно отнюдь не от названия зависит.

Мурзик фыркнула:

— Та что во мне такого, нах, быть может? Короста одна. Отродясь ни бриллиантов, ни балов, ни охот, мне и в полглаза ни видалось.

— И что? Первые титулы не за балы и охоты давали. Их по большей части хитроумием и мечом добывали. Нет, насосать титул в кустах тоже можно словчиться. Но то не настоящие звания. Сусальные и с привкусом.

— Что-то ты вообще черт знает что несешь, — заворчал Вано.

— Да ну? Вот сейчас уже народилась красная, советская аристократия. Пусть и с новыми титулами, правильными. И такому очищению принципов нет никаких возражений. Вот только когда эти парт-титулы по наследству начнут передавать, тогда и начнется новое вырождение.

— Вредительский разговор, — без особой уверенности заявил начоперот.

— Выходит, никакая я не княжна, даже если княжна? — насупилась Мурзик. — Это чего так? Взял, и насрал душевно. И вообще вы странные.

— Мы не странные, мы секретные, — Вано сердито вынул кисет.

— Эй, вы пленную «в расход» вывели, что ли? — звучно окликнули беседующих с тротуара, — там остановился широкоплечий пожилой мужчина, с виду из старых рабочих. — Безобразие учиняем?

— Чего вдруг безобразия? Подкормить шантрапу решили, — откликнулся начоперот, закуривая. — А ты, отец, чего? В добровольные конвойные нанялся?

— Еще шутит, он, комедьянт, — проворчал старик, проходя за кусты сирени. — Пошел я следом, да потерял. А они сидят в гадюшнике дворовом, словно в столовке.

Он глянул на пустую бутылку из-под молока, на Мурзика. Девчонка попятилась за спину Вано и заблажила:

— Чего пристал? Повторно пороть за три паршивых полена Советская власть никому не разрешает.

— Я тогда в частном порядке тебе всыпал, — проворчал дед. — Половину поленницы уперли, ироды. И хитроумно же как. Я тебя, щепу гулящую, упреждал?

— А я чего? — возмутилась княжна. — Не брали мы больше.

— Лучше бы брала, — грозно сказал дед. — Сегодня на рынке гляжу — снова она, оборва. И в шайке.

— То случайно я мимо шла, — неубедительно заныла Мурзик.

— Стоп, ты, товарищ, выходит, местный? — догадался Вано. — Знаком с этой… гражданкой?

— Афанасьев. Константин Афанасьевич. Мастер с «Пролетария», — сухо представился дед. — Барышня у нас тут частенько мелькает. Зимой пропадала, потом опять с этими… На выставке пристроились в брошенных балаганах. Пакостят, с хулиганьем сцепляются, с «Осодмилом»[4] шутки шутят.

— Да ни в жизнь! — возмутилась Мурзик. — С этими сявками, так то вообще не мы…

— Твой дружок за складом трется, по нему вас и приметил, — Афанасьев глянул на Игоря. — Короче, товарищи из органов, я ее забираю. Бумаги какие там надо, справки, на этой шестидневке все оформлю.

— Хм, а если конкретнее? — уточнил хозинспектор.

— Чего тут конкретнее? Шефство-опекунство беру. Если в детдом или лагерь — пропадет там дура. Она уж шустрая, знающая. А мы люди семейные, троих подняли, еще одну на ноги поставим. И не забалует.

— Это вообще как⁈ — вознегодовала княжна. — В рабы что ль? Печку топить, дрова стеречь?

— Цыц! На меня смотри, дура. Ты тогда от ремня танцевала, но молчала. Я тебе дюжину горячих по голяжкам всыпал — и ни ударом более. Человек слова. Всё, пошли.

— А может я… — протестующее начала Мурзик.

Константин Афанасьевич, не тратя слов, указал пальцем в сторону проулка. Палец был темный, с намертво въевшимися в трещины кожи пятнами от металла и краски. Панцирный палец, убедительный.

Княжна втянула голову в плечи и, шаркая весьма свободными туфлями, двинулась по указанному направлению. Но молочную бутылку прихватить не забыла.

— Одно мгновение, Константин Афанасьевич, — заикнулся Игорь, — так серьезные дела не делаются…

— А как они делаются? — шевельнул седой бровью старик. — Или не доверяете?

— Доверяем. Только сложности с оформлением могут возникнуть, — пояснил начоперот. — Там такая бюрократия, что…

— Управлюсь. На фабрике помогут, — отрезал Афанасьев.

— Это да, не должны вам отказать, — согласился Вано. — Вы ведь в восстании девятьсот пятого участвовали?

— Ишь, знаете, — слегка удивился старик. — Было такое по молодости, не отрицаю.

— Органы много чего знают, — не замедлил значительно намекнуть осведомленный начоперот. — Не выпячиваете, значит, революционные заслуги?

— Грамота на стенке висит, а чего еще выпячивать? — усмехнулся заслуженный революционер. — В партии не состою, заседать мне некогда, в цеху дел хватает.

— Жаль, мы помочь не сможем, — сказал Игорь. — Не по нашей линии проблема.

— Обойдусь, — отмахнулся мастер. — На рынке вы, того, хватко. Я только частью видел, от керосиновой лавки до вас было далековато. Но ловко. И главное, как сквозь землю провалились. Эта стервь безголовая сидит, плачет, а вас как смыло. Потом, вроде, появились, опять сгинули. Ну, думаю, черт попутал, хорошо хоть Адельку в запале не застрелили.

— На меня им пульку жаль, — откликнулась бредущая впереди княжна. — А ты, дед, сам-то по молодости за правду выступал, а нынче свободных граждан по ногам лупишь. Ремень что дубина, мля его…

— Не сравнивай. Каждому возрасту своя правда, — цыкнул Афанасьев. — А чтоб до свободной гражданки дотянуть, из тебя еще говен пуда два придется вышибить. Еще разок без дела матернешься, ремень возьму. Я два раза не повторяю.

— Вот она, ваша правда жизни, — вздохнула Мурзик, помахивая бутылкой.

Свернули в Мароновский…

— Слушай, что, так ее и оставим? — прошептал Игорь на ухо начопероту.

— А чего мяться? Ответственности боишься?

— Да какая с нас, дохляков, в этом деле ответственность? Просто как-то легкомысленно.

— Чего тут легкомысленного? Я его знаю, этого Афанасьева. Проверенный…

— Вы ежели сомневаетесь, так прямо скажите, — рубанул, оборачиваясь, старик.

— Не, мы о служебном. Сами понимаете, не для всех ушей, — вывернулся начоперот.

— То иное дело. Спешите? А то зайдете, чаю попьем. Жильем мы обеспечены, не сомневайтесь, — прищурился Афанасьев.

— Спешим, но в меру. Чаю попить с хорошими людьми, то служебной дисциплине не противоречит, — откликнулся Вано.

— Дармоеды они, эти лягавые, — приглушенно сообщила палисаднику мрачная аристократка.

Мароновский переулок в эту довоенную смену оставался патриархальным — такие домишки, узкие лесенки на спусках, яблони и полисадники к лицу разве что уездному тихому городку. Только фабричный корпус впереди, кирпичная ограда да высокая труба наводили на мысль о большом городе.

Афанасьев открыл калитку: в тесном, запутанном дворике, в нагромождении пристроек и разномастных навесов, прятались обшарпанные двери квартир.

— Дом восемь, строение девятое, — пояснил Константин Афанасьевич. — Просторно, две комнаты…

Поздоровавшись с соседом, затачивающим у дворового верстака пилу, прошли внутрь.

— Вот, мать, изловил, — объявил Афанасьев открывшей дверь женщине. — На рынке попалась.

— Ничего я не попалась, — озираясь, возразила Мурзик. — Случайно замели…

— Молчи, когда старшие разговаривают, может, за умную сойдешь, — старик кивнул на гостей. — Товарищи из органов, рынок чистили. А это моя супруга, Авдотья Тихоновна…

Низкое окно выходило прямо в переулок — ни этого окна, ни этого домика, Игорь не помнил. Бегал мимо в начальные классы, не приходило в голову в окна заглядывать. А в начале 70-х снесли эти домишки и сделали футбольное поле на их месте. Хорошее, с завозным речным песком…

Пили чай с сахаром вприкуску, Вано с дедом беседовали о сельскохозяйственной выставке. За занавеской пыталась визжать княжна — ее мыли и вообще приводили в порядок. Суровая Авдотья Тихоновна, судя по всему, не находила нужным реагировать на протесты. Игорю было как-то тяжко — фотографии на стене тоску наводили, и вообще… Еще в досмертной жизни легко делил лица на чужих фото на живые-мертвые, а уж теперь-то… У Афанасьевых один сын в живых остался, да и тот далеко. Старики девку на ноги может и поставят, но что с ними дальше будет… Впрочем, никчемный вопрос. Будет с ними то, что со всеми людьми случается, кроме тех «особо-удачливых», что в керсты приписываются…

— Завтра в баню. А пока так, — кратко сказала хозяйка.

Преображенная Мурзик всхлипнула, бухнулась на табурет и ухватила кусок сахару.

— Чашку и блюдце возьми, — не глядя, сказал Афанасьев.

Вымытая девчонка ликом посветлела, да и опухоль с глаза практически сошла. Волосы коротко и неровно острижены, прихвачены на затылке старым полукруглым гребнем. Может, и правда княжна? Черты лица тонкие, разрез глаз запоминающийся. Капризность губ, опять же…

— Спасибо за чай, пойдем мы, — сказал Вано, поднимаясь. — А ты, Адка, не глупи. Побегала, пора и умом жить. Скоро новую школу у церкви отгрохают, зацепишь там выпускные классы, географию доучишь. И верно Константин Афанасьевич намекает — умный человек много языком не болтает.

— А то я не знаю, — пробухтела Мурзик, катая за щекой сахар. — Совет каждый дать норовит. Нет бы, самим очень умно и тактично помолчать. А Адка — имя поганое, церковное и старое. Вы мне его не лепите.

— Ладно, паспорт будешь получать, Райкой запишешься, — ухмыльнулся Вано.

Заготовители шли к Якиманскому переулку.

— Да, с провиантом сегодня не особо получилось, — отметил начоперот. — С другой стороны, хорошее дело сделали. Да и ты не сплоховал. Нокаут сметано-баночный — редкий приемчик, я аж ахнул.

— А я чуть не обделался. И тут у меня кое-какие вопросики возникли, — злобно намекнул Игорь. — Если у нас такие спонтанные «перехваты» намечены, то недурно бы меня чем-то вооружить. Кроме сметаны и баллона, который уже сказал свое полное «пшик».

— Я и говорю — созрел ты. Подберем вооружение, тактику обсудим, — Вано подергал себя за ус и ляпнул. — А ведь красивая девка вырастет. Если не скурвится. Я бы на ней женился. Потом. Если бы остался живым.

— Не дай бог! — с чувством сказал хозинспектор.

— В каком смысле?

— В прямом. Невесты с таким бурным прошлым я бы даже такому балбесу как ты, не пожелал.

Заготовители зашли в магазин на Калужской площади, взяли хлеба, колбасы, бутылку «горькой-винторговской» и зачем-то красивую коробочку шоколадного набора «Весенний луч».

— Все же надо было нам по пути к Афанасьевичу что-то прикупить, — сожалел Игорь. — Вперлись в гости с пустыми руками. Небогато живут, а тут еще эта тощая сахаро-пожирательница.

— Кто знал? Случайно все вышло. Но я деду из твоей коробки барских папирос отсыпал, — сообщил щедрый начоперот.

Уже дома, разливая по рюмкам водку и с удовольствием вдыхая аромат поджаренной колбасы, Игорь поинтересовался:

— А скажи мне, товарищ начальник поста, с чего ты на рынке такую мхатовскую паузу держал? Меня испытывал? А если бы сметана подвела? Я полагал, ты одного подстрелишь, а двоих как-нибудь попробуем повязать.

— У меня такой план и был, — объяснил Вано. — Только в пистоле у меня два патрона. Они ж, маузеровские, дефицитные. Вот я и прикидывал чтоб наверняка бить. Но мы и так управились, сэкономили.

Хозинспектор брякнул бутылку на стол и процедил:

— Ну, ты, Ваня, и дебил…