Рай-отдел

Глава 5 Природоведение, природа, прикормки, призраки, придурки…

Проламываясь сквозь заросли, Игорь чувствовал себя как-то… стремно. Бушлат и рабочий комбинезон защищали от колючих ветвей, пару раз высоченная крапива ожгла-лизнула в щеку, но дело было не в этом — удаляться так далеко от Дома было жутко. Здание «Межкниги», в своем одиночестве похожее на несуразно растопырившуюся крепостную башню, таяло в утреннем тумане. К горлу подкатывал знакомый ком: паника пополам с тошнотой.

— Ничего, привыкнешь, — заверял ломящийся впереди юный дебил. — По первой, конечно, не по себе. Но такая зорька, это ж у нас редкий случай. Только, мля, надо было вокруг идти. Говорил же я, бровки их колесиком…

— Ты наоборот говорил, — проворчал Игорь, уклоняясь от керстовского вооружения — короткое бамбуковое удилище, лежащее на плече забуксовавшего в бузине спутника, так и норовило ткнуть в глаз.

— Я говорил — напрямки, а мы здорово уклонились. Тут дебри как в Приамурье. Слышь, дай топорик…

— Сдвинься, — буркнул Игорь.

Китайский топорик на яркой удобной ручке, но с откровенно дурным железом, скорей не рубил, а ломал ветви. Да и не бузина это, а нечто похожее, но более неуступчивое.

— Проламываемся, проламываемся… — ободрял со спины хренов рыболов. — Воду уже видно…

Сверзились в заросшую промоину, выбрались к приречным камышам — под ногами захлюпало — все равно пришлось уклоняться ниже по течению.

Внезапно вывернули на протоптанную тропу.

— Лоси, что ли, на водопой ходят? — с сомнением озираясь, предположил Игорь.

— Да какие лоси? — самонадеянный спутник притопнул сапогом по тропе. — Гляди, какая ширина. Это ж торговая тропа. Древне-людская. Может, какие гоги-магоги на натуральные обмены шастают. У нас здесь места всегда были обитаемые.

Хозинспектор хмыкнул. Насчет ледникового периода он имел поверхностное представление, но в историчности здешних гог-магогских племен сомневался.

— Вот оно — я же помню! — восторжествовал Вано, залезая в камыш — за стеной растительности открылась короткая песчаная коса-отмель. Рыболов скинул брезентовый рюкзак, уложил поверх бесформенного образца амуниции удилище. — Обустраивайся, я за червями…

В отдалении шерудело — Игорь по давнему опыту знал, что добыча наживки иной раз куда трудоемче собственно самой ловли. Еще заблудится, шпана прибабахнутая…

Мысик обступила утренняя зябкая тишина — течения воды не заметно, лишь клубился над темной водой редеющий туман. Ни противоположного берега, ни привычных ориентиров… совсем иная Москва-река. Собственно, и не «Москва», раз людей еще нет. Воздух, даже вода совсем иные…

Игорь поднял воротник бушлата — холодом так и пробирало, отсыревшие кроссовки стыли на ногах. Это все полоумный умник: «ледниковый период, ледниковый период». Написано на нем, что ли, что ледниковый?

Оказалось, взгляд вновь ищет опору Дома. Нет, отсюда за зарослями Межкнигу определенно не разглядишь. Вернуться бы, чайник поставить…

При жизни, особенно в молодости, Игорь рыбалку обожал. Но смерть, как ни крути, это иной возрастной рубеж. Никакого желания топтаться в утреннем тумане и смотреть на угрюмую воду не ощущалось. Обратно в Дом тянуло до невыносимости…

Игорь сдвинул удилище, сел на рюкзак, пощупал обувь. Угу, насквозь мокрая. Тихо-то как вокруг… Только ветер верхушками камыша играет. Отвык от такой тишины. В подвале тоже тихо, но там по-иному. Интересно, где лучше умирать: на природе или все же под кровом?

Ненужные мысли оборвал треск ветвей — из зарослей выбирался черведобытчик: в одной руке банка из-под кофе, под мышкой несколько сучьев.

— Во, накопал для затравки! А ты чего расселся? Костер раскладывай, а то поохладим кровь, а нам противопоказано.

— Я бы раскладывал, да может тебя уж какой-нибудь мамонт раздавил и рыбалка отменяется, — проворчал Игорь.

— Вот шутишь, а я мамонтов видел, — сообщил бывалый абориген, разматывая леску. — Хотя и издали, пусть в бинокль, но видел. Здоровенные, сука, прям как изба. И шерсть такая… обезьянья.

— А усы? Обезьяньи или моржовые?

— Какие у обезьян усы? Их и вообще у слонов-то… — удивился Вано, осознал и обозлился: — Иди ты в жопу! Я усы только-только начал отращивать. Из соображений целесообразности. И нехер болтать, хворост неси. Померзнем…

…Потрескивал костерок, тянуло дымком и давно забытым детством. Клева не наблюдалось, зато чуть просветлела река, восстал стеной лес на левобережье: густой, дремучий, по-своему жутковато-красивый. Практически совсем незнакомое место: понятно, Пречистенская-Кропоткинская набережная тому берегу еще и сниться не могла, но сейчас даже место Крымского брода не угадаешь. Там, вроде, отмель должна быть…

Вано ухватился за удилище, подержал и разочарованно вернул на воткнутую в песок рогульку:

— Не, не идет. Но будет клев, будет. Тут место такое, пойдет рыба…

— Слышь, может, мы тоже пойдем? — намекнул Игорь. — Погоды нынче сонные, спит рыба. Да и мы уже порядком проветрились.

— Не ной, — посоветовал абориген, не спуская взгляда с красно-белого шарика поплавка. — Солнце пригреет, повеселеешь. И вообще, откуда такое несвойственное малодушие?

— От дикости пейзажа, — пояснил хозинспектор, пытаясь подсушить у огня подошвы кроссовок. — И не особо понятно: ладно, я личность малодушная и невнятная, но ты-то на посту. Это нормально — в служебное время рыбо-ужению предаваться? А случись что?

— Хоть я уж и объяснял, но так-то вопрос законный. Оно же, сколько не втолковывай, все равно будет непонятно, потому как ты в плену старых штампов и обычаев. Я не про старорежимные, а про уставные и прижизненные привычки, — пояснил Вано. — У нас Пост иного характера. Если на нем безвылазно сидеть, бдеть, и разводящего дожидаться, то живо в полную безтелесность скатишься. А значит, никакого толку от тебя не будет. Нужно рейды устраивать. За продуктами и для осмотра местности. Эти регесцени… регенсцен…

— Рекогносцировки.

— Они самые. Вредительское слово, определено древнеитальянские фашисты его нарочно придумали. В общем, служба должна идти оживленно и с огоньком. Философские дохляки в боевом смысле абсолютно бесполезные строевые единицы…

— А если что случится? Ты говоришь — Пост самое главное. А сейчас мы здесь, а Пост там. Не ровен час…

— Если что наметится, мы учуем. До того как оно случится. Повторяю: мы часть Поста. Даже ты, пусть пока и бессознательно. Я согласен: полноценно осознать такое сложно. Вот случится тревога — сразу врубишься, — Вано с сомнением осмотрел наживку на крючке и перебросил удочку подальше на глубину.

— Допустим, — Игорь улегся поудобнее. — Так что, все-таки, там, на Посту такого особенного? Из какой такой сверхважной стратегической целесообразности там принято людей вербовать-убивать?

— Этого тебе пока знать не положено, — отрезал удильщик.

— Не положено или ты и сам не знаешь?

— Чего пристал? Я уже растолковывал: да, я много чего не знаю. Чувство есть, мне хватает.

Это верно, уверенности в собственной правоте у этого юного дебила имелось хоть отбавляй. Игорь и сам что-то такое чувствовал — умеют они как-то манипулировать полумертвым сознанием. Вот кто «они» — это вопрос. Кстати, не исключено, что вообще все происходящее — бред и спутанность угасающего сознания. Изнутри, поди, разберись.

Спутанность нынче была особо освежающая — вроде и солнце проглядывало, а холодок ледникового утра так и лез под бушлат. Игорь подоткнул камуфляж на пояснице.

— Думать, оно, конечно, необходимо, — бормотал озабоченный рыболов, следя за поплавком. — Но и обстоятельства надлежит учитывать. Как ни крути, в нашем состоянии что-то ушло, но что-то и пришло. В теоретике мы слабы, это верно. Профессора бы какого. С философско-лабораторной методой.

— Патологоанатома, что ли?

— Вот смешная шутка, просто оборжаться, брови ее колесиком. Ты как хочешь считай, но наше состояние вовсе не означает пенсионной расслабленности и само-попустительства. Мертвый человек — тоже человек и обязан вести себя достойно…

У самого Ивана имелось образование в пять классов, самоуверенность размером в Эльбрус и привычка срезать-срубать жизненные углы на манер перфоратора. Иной раз на такой подход и возразить нечего.

— Подкормить, что ли? Чую же, есть рыба, есть, — ворчал рыболов, делая плечами-руками физкультурные движения и скрипя своей грубо-кожаной «комиссарской» курткой.

— Подкорми, — согласился Игорь.

— Так червя мало. Опять, что ли, копать…

Вано возился, нарубая ножом толстых червей, и закатывая «фарш» в песчаные колобки. Над рекой плыла низкая и кудлатая облачная пелена — не облака, а тот же туман, поднявшийся чуть повыше и экономно сгустившийся в ожидании вечера. Да, нерадостные дни случались в ту ледниковую пору.

Колобки с подкормкой плюхнулись в воду.

— Сейчас-то должно, — рыболов перекинул удочку…

…Это был не клев, а бред какой-то. Игорь торопливо снимал с крючка бьющихся рыбин, совал в вещмешок, припасенный спутником, «сидор» буйно прыгал по песку, взмахивал хвостом лямки, норовил сползти к воде.

— Живей, живей, уйдет табун, — торопил Вано, дергал лесу, чуть не вонзая вновь наживленный крючок в ладонь напарнику, забрасывал — бамбук тут же сгибался от сильного рывка-удара рыбы. — Ого, какой крупный!

Игорь не был уверен, что голавли шастают табунами, да и головы у той рыбьей породы чуть иные. Но плавники добычи пылали ярким красно-оранжевым цветом, бока сияли расплавленным серебром, оттеняющим почти черную зелень спин, — явные родичи настоящих голавлей…

— Все, кажись, — отдуваясь, сообщил Вано. — Да нам и хватит.

— Куда больше, — согласился Игорь, придавливая к песку не желающего лезть в мешок хвостатого беглеца.

— Пескарей бы для сладости навара надергать. Уху сварганим. На кухню-то пустишь? Там кастрюля большая…

Игорь промолчал, сделав вид, что занят отмыванием от песка бьющейся рыбы — первобытный прародитель голавлей оказался удивительно силен.

Пару рыбин выпотрошили, посолили и пристроили на прутьях над огнем.

— Надо было перца взять, — вздохнул Игорь, озирая берег — там словно бригада рыбхоза поорудовала, так изрыто и истоптано.

— Да, не догадался я. Опыт не по той части, — прозрачно намекнул рыболов.

— И мешок пластиковый надо бы — «сидор» теперь хрен отстираешь.

— Чего его стирать? Выкинем. Этого добра на рынках… — Вано махнул ладонью с налипшей чешуей.

На Полянский рынок Игорь с ним уже ходил. Странное развлечение: разговаривать и переругиваться с торговками и лавочниками, придирчиво выбирать творог и соленые огурцы, и ни за что не платить. Нет, Вано и не думал «быковать» и наглеть — просто продавцы неизменно опускали момент расчета: то ли считали, что уже получили свои пятачки и гривенники, то ли в долг давали как старым знакомым. Просто проскакивала эта часть рыночной сделки как излишняя и бесполезная.

— Разводишь ты их влегкую, — с некоторым изумлением признал Игорь.

— С чего это развожу⁈ — возмутился керст. — Если бы были деньги, я бы отдал. Так у меня нету. Да и как тут поймешь, какие именно медяки совать? Ошибешься с годом монетки, торговцы же и отгребут. Не, они и так не обеднеют, я лишнего не возьму, а при случае сочтемся.

— При каком случае? Ты эту тетку больше и не увидишь.

— И что? Мы местные. С отцом ее пересечемся, ну, или с внучкой. Ты пойми: они уходят и приходят, а мы остаемся. Остаемся с полной ответственностью за Пост, ну и за всю округу. Конечно, в меру сил, но отвечаем. И народ это чувствует. Пусть нутром и подсознательностью, но четко. Они, между прочим, не тупые.

— Я про тупизну не говорил. Но ты их в убыток вводишь.

— Кто бы помалкивал. Я же не картриджи по пять раз перепродаю, а десяток огурцов беру. Исключительно для поддержания сил и боеспособности.

— Ты не путай. У них здесь не крупная фирма, а личная торговля. Небогатая. А ты каждый день ходишь и обжираешь.

— Тьфу, брови колесиком. Я же в разные места хожу и не нахальничаю. Вот к кухмистерскую Самсоновой или в ресторан Башбекова зайдем при случае. Богатые хозяйчики, считай, миллионщики. Я бы таких буржуев вообще к стенке ставил. Или вон ваш «Пыжик-ежик» — это же не гастроном, а натурально засада, бандитская и грабительская. Переживут и не почешутся. Но на рынке продукт вкуснее, — убежденно подчеркнул Вано.

Огурчики действительно попались редкостные — в меру соленые, с удивительным хрустом.

Теория товарища керст-отметника была проста: Дом является осью времен, вокруг которой вращается вся остальная Якиманка. Осей таких много: и за Пятницкой есть своя шестеренка времен, за рекой тоже имеются, и вообще весь мир схож с жутко сложным часовым механизмом. Миллионы шестеренок кружатся-постукивают, взаимодействую друг с другом, большие и малые, разношаговые, пристроенные в бесчисленном множестве плоскостей и измерений. Понять умом все это чертовски сложно, да и занятие такими теориями больше подходит досужим академикам-исследователям. Но уж бесспорно — у каждой временной шестеренки обязана быть своя ось: какая безнадзорная, а какая с гарнизоном. Возможно, есть и стратегические оси с целыми пульбатами охраны, но знать о тех объектах рядовому керсту ни к чему. По вполне понятным причинам секретность.

Несомненно, принять подобную модель мироздания было сложно. Теория вполне могла оказаться стебом и насмешкой — Вано, несмотря на свое классическое образование и облезло-кошачьи усишки, был далеко непрост и неглуп…

— Еще чуток, тушка великовата, — поведал теоретик и секретчик, поворачивая над огнем прут с зарумянившимся голавлем. — Эх, надо было ему чрево пошире раскроить, вот мы как-то на Аральском…

Игорь хотел уточнить насчет похождений тов. Вано в далеких восточных краях — о своей боевой и гражданской до-смертной биографии сосед повествовал крайне отрывисто и скупо, но концы с концами все равно не сходились. Но задать каверзный вопрос оказалось не судьба — перекрывая потрескивание углей костра, захрустели ветви кустов…

Вроде бы в полумертвом состоянии опасаться особо нечего, вот только при виде чудовищной перекошенной хари, высунувшейся из зарослей, сердце все равно ёкнуло. Морда огромная, глазки крошечные, косматый чубчик, дырищи ноздрей… на редкость безобразный черт.

— Этот, как его… — прошептал Вано, запуская руку под куртку.

Игорь осознал, что в камыше стоит вовсе не черт, а вполне себе нормальное животное, не особо перекошенное, просто рога растут не по краям башки, а последовательно по середине хари.

— Угу, носорог, — так же шепотом ответил Игорь. — Ископаемый. Не вздумай стрелять. Они толстокостные.

— Что я живодер? Только пугну, — заверил керст, взводя пистолет.

Носорог любознательно моргнул на «маузер»…

Игорю казалось, что ископаемые непарнокопытные должны быть как-то величественнее. Нет, это-то был, несомненно, ископаемым — вон в какой мохнатой дубленке — но вполне скромных размеров, в холке не выше метра. Хотя, возможно, он…

— Не вздумай стрелять! — прошипел Игорь.

— Вот что ты истеришь как юннатка-пятиклассница? Говорю же, только пугну. А то ишь, подкрадывается, колода ходячая. На рыбий запах потянуло, не иначе…

— Да ты же… — попытался объяснить Игорь.

Привлеченный перешептыванием зверь шагнул навстречу людям и костру — сквозь дым до рыболовов долетел мощный запашок, схожий с козлиным, но поедренее…

Вано, целя поверх рогатой башки гостя, дважды нажал спуск…

…Грохот маузера быстро угас над речной водой — эхом выстрелам ответило довольно звучное журчание. Рогасто-волосатое животное замерло, и в ужасе уставившись на людей, бурно опорожняло мочевой пузырь.

— Эко его со страху… — пробормотал в некотором смущении молодой керст.

Носорог опомнился и со звучным жалобным ревом ломанулся сквозь кусты прочь.

— Чудная все-таки тварь, — начал Вано…

— Заткнись! — Игорь вскочил на ноги.

…Раскачивались поломанные ветви, белел сломанный корень вывернутого перепуганным беглецом куста, а откуда-то справа с тропы донесся ответный жуткий звук: тяжелый топот, потом оглушительный рев — словно грузовой локомотив накатывал. Песок под кроссовками ощутимо вздрагивал под тяжелыми великанскими шагами…

К счастью, вновь стрелять Вано и не думал. Рыболовы, не сговариваясь, рванули к воде. Игорь поспешно, но стараясь не плескать, плыл от берега, молодой керст, держа над головой удочку и «маузер» загребал параллельным курсом.

Туша пронеслась по тропе: громадная, едва ли до половины скрытая высокими кустами. Глухой топот, громогласное фырканье, развевающаяся черно-рыжая шерсть… На опущенной голове рог размером с великанскую саблю, второй чуть повыше по морде, но тоже серьезный. Да хрен с ними, с рогами, — такое чудовище попросту наступит, и той толстенной стопы-колонны, что живому, что полуживому человеку, вполне хватит чтобы стать лужей кровавой кашицы…

У берега вновь взревело — со склона отозвалось обиженной иерихонской трубой волосатое дитятя. Хрустели ветви, топотало и ломилось сквозь заросли…

— Хорошо что на запах дыма не свернуло, — подал голос, стоящий по шею в воде, Вано. — Боятся они огня, это верно ученые говорили. — Но выждать нужно, на всяк случай.

Игорь не ответил — в воде было холодно. Вверху еще согревал бушлат, но ниже ноги и иные части тела почти не чувствовались.

…Рыболовы выбрались на песок, когда на склоне окончательно стихло. Семейство ископаемых великанов убралось из беспокойного места, следовало последовать их примеру.

— Теперь быстренько и ничего не забываем, — бодро призвал Вано, торопливо выливая из сапог воду.

Игорь молча подхватил вещмешок с рыбой…

На середине склона согрелись. Пришлось скинуть промокший и до невозможности отяжелевший бушлат. Мешок с рыбой оттягивал другую руку. Вано, отягощенному удочкой и «шампурами» с полуготовой рыбой, шагалось легче, зато неудобнее.

Приостановились, отдуваясь.

— Глянь, а тут ясень точь в точь как у нас за школой растет, только чуть потоньше, — удивился керст. — Видимо, такое изначально ясеневое место. Может, еще миллион лет до нашего революционного времени, а он стоит, как ни в чем не бывало.

— Знаешь, Иван, безотносительно того, что ты людям в затылок стреляешь, ты вообще редкостный долбодятл, — сообщил Игорь.

— Затылки тут ни при чем, — пробурчал сосед. — А так да, лопухнулся. Несведущ я в этих древних животных. Откуда мне знать, что это теленок был? Ничего, учту на будущее. А перед тобой готов извиниться.

— Иди-ка ты в жопу, — Игорь вскинул на плечи поклажу.

Соседи в молчании прошли мимо поста Межкниги и Валерика, пытавшегося уточнить, как правильно пишется «трищотка» или «трещетка»?

Без Вано все же обойтись не получилось — рыбы приволокли многовато. Игорь разделал добычу на кухне и решил не уподобляться. Отдал двух рыбин в бойлерную, посоветовав сделать голавлей вместо курицы — рабочие восприняли идею и халявный продукт с энтузиазмом. Вымыв руки, Игорь пошел к себе и стукнул гвоздодером в стену.

— Чего? — глухо откликнулись из-за каменной толщи.

— Иди «шашлык» дожаривай на сковородке. И остальную рыбу жарь. Я разделал.

На двух сковородах получалось быстро, между делом сожрали по куску голавля с хлебом. Потом Игорь в молчании чистил картошку для рыбного супа, а керст продолжил возиться с жарехой.

— Я двух рыбин рабочим отдал, — сказал Игорь кожаной спине. — Задолбали они со своей курой.

— Это правильно. Я им чесноку занесу, иначе опять своей преснотой подвал наглухо провоняют. Прямо тошнит от того запаха, — поморщился Вано.

— Они тебя, значит, знают? — хозинспектор кинул нож в мойку и принялся мыть руки.

— Как обычно: знают, да не помнят, — буркнул сосед. — Миска еще есть?

Игорь дал миску, сходил за банкой спирта.

В прежнем молчании приняли по полстакана. Рыба была вкусна, вот хлеба маловато.

— Надо бы разнообразить меню, — вздохнул Вано, облизывая пальцы. — Разные вкусы и запахи в нашем положении — первое дело.

— Да ты и так жрать горазд, — заметил Игорь, подвигая на середину стола пачку салфеток.

— Так набранная энергия еще важнее вкусов и ощущений, — сосед промокнул усишки. — Между прочим, я никогда не утверждал что святой и безошибочный. Да, на должности начоперота состою, так и что в том особенного? Иных претендентов не имеется. Вот, может, ты в начальство выйдешь, так я и не подумаю возражать. У меня опыт в иных делах, а жизненного и руководящего навыка у тебя куда побольше.

— Нет уж, я к строительству карьеры устойчиво равнодушен, — хмыкнул Игорь. — Вот только скажи — что бы с нами случилось, если бы мама-носорог нас по берегу размазала?

— Что-что… Хрен его знает. Думаю, размазня бы и случилась. А почему, собственно, «мама-носорог»? Может, то их папаша был?

— Это принципиально меняет дело?

— Не особо. Просто обидно под носорожью корову попасть. Вообще-то, ты бы мог четче предупреждать что это детеныш.

— Я вроде и пытался, — напомнил Игорь.

— Решительнее нужно! — рубанул ладонью керст-отметникъ. — От заблуждений никто из нас не застрахован, но бороться с ними необходимо! Нацеди еще граммульку…

Вот сколько же ему, дураку, лет было, когда его… в керсты определили?

На полный и ощутимо заспиртованный желудок полужизнь казалась слегка поприятнее. Игорь дошел до своих складским апартаментов и, наконец, осмелился залезть в Сеть и глянуть что такое эти самые «керст-отметники». Оказалось ничего особенного: «керста», если в женском роде, — означает древнее «гроб», «могила», а «отметникъ» — это «адступнік» или если современнее «отступник-отщепенец». Ну, примерно так и догадывался.

Кстати, если верить ученым, шерстистые носороги достигали веса трех с половиной тонн, но на них все равно охотились храбрые первобытные люди. Да, живые первобытные дикари были поупорнее нынешних полуживых интернет-пользователей.