Спорады — поджарые волки, и охотятся они стаями; безводные, иссушенные солнцем. Эти острова вырастают по обе стороны, когда плывешь вдоль побережья Анатолии. Потом, к полудню, взгляд утыкается в лохматую зелень Коса; а потом из морозной синевы выскальзывают влажные зеленые крылья Родоса.
Как хорошо повидать места, где был когда-то счастлив — увидеть их через много лет и в иных обстоятельствах. Младенец спит в пеленках; длинная, любимая, изъезженная вдоль и поперек береговая линия идет вровень с палубой лайнера, а потом разворачивается панорама города-каждый минарет как любимое постаревшее лицо земного друга. Я точно смотрю в колодец, надеясь вновь увидеть лица Хойла, Гидеона, Миллза — и темную, пылкую красоту Э.
Перед нами сгущается ночь, другая ночь, и Родос начинает погружаться в равнодушное море, откуда его теперь может извлечь только память. Высоко над Анатолией висят облака. Теперь другие острова? Другое будущее?
Думаю, нет, после того как пожил у Венеры Морской. Рана, оставленная ею, не заживет никогда — останется до самого конца света.