Размышления о Венере Морской

Глава VII Эпоха рыцарей

Когда в палящем зноем июле 1099 года крестоносцы наконец-то взяли Иерусалим, родосцы могли бы заявить, что это и их победа, хотя они и не были причастны к ужасающей бойне, которая последовала за ней: около семидесяти тысяч человек были зверски убиты на улицах, после чего крестоносцы опустились на колени на залитые кровью булыжники у Гроба Господня, «плача, ибо радость их была слишком велика», чтобы возблагодарить Всевышнего за победу. Корабли с Родоса доставляли провиант осаждающим. Но и до того остров посылал припасы крестоносцам, когда те разбили лагерь у Антиохии. Эта поддержка была следствием скорее религиозных, нежели политических предпочтений родосцев, впрочем, в ту эпоху трудно отделить одно от другого.

И все же о прямой связи рыцарей-иоаннитов с Родосом можно говорить лишь предположительно, ссылаясь на единичные эпизоды, поскольку это лишь малая часть грандиозной истории рыцарства, выходящей за временные рамки истории острова. Очень долго сам Родос пребывал, если можно так выразиться, на задворках этого огромного поля битвы.

Его значение начало возрастать, когда рыцарей изгнали из Иерусалима, и те укрылись на Кипре — в 1291 году. В ту пору, будучи номинальным владением императора Константинопольского[73], остров, по сути, был отдан на милость генуэзцев, которые им правили и — в качестве союзников Византии — пользовались своего рода пиратской лицензией в гаванях и бухтах Родоса, где снаряжали свои галеры для нападения на богатые торговые караваны Венеции в Средиземноморье.

Одним из первых в перечне этих негодяев, которые присваивали себе титул Адмирала, стоит Виньоло де Виньоли. Это он предложил Великому Магистру рыцарей Святого Иоанна овладеть Родосом и сопредельными островами. Остров был его базой, откуда этот разбойник совершил набеги на Кипр, и, вероятно, он все больше осознавал, какую силу представляют собой рыцари, порой пересекающие пути его разбойничьих экспедиций. А кроме того, ему постоянно докучали турки, нападавшие из бухт и заливов нынешней Анатолии. Они практически отрезали острова от материка. Они-то и вынудили Виньоли полностью сосредоточиться на своем коварном замысле. Ведь каждый раз, возвращаясь после нападения на венецианские караваны, он только и слышал, что натворили турки в его отсутствие: сожгли город, потопили несколько галер, вырубили лес на одном из островов… Почему бы, подумал Виньол и, не решить одним махом три проблемы: нейтрализовать кипрских рыцарей[74], заключив с ними союз, убедить их объединить острова Додеканес в борьбе против турок; и оставить себе полную свободу действий?

Фульк де Вилларе, Великий Магистр рыцарей-госпитальеров, был человеком ответственным и осторожным, неусыпно пекущимся о своем Ордене и о вере, ради которой тот был основан; Виньоли же был дерзок и умел убеждать. Стратегическая ценность плана была очевидна — поскольку острова Додеканес, как их теперь называют[75], обеспечили бы крестоносцам естественную вторую линию обороны, те и сами наверняка понимали, что слишком удлинили линии сообщения с Европой, от которой зависели. После потери Иерусалима Кипр стал похож на ненадежные мостки, которые уже почти затоплены водой. И хотя рыцари ревностно хранили то, что было им вверено, стало очевидно, что невозможно вечно противостоять нарастающей волне варварства. Да и само море было небезопасно; там хозяйничали каперы всех расцветок. Рыцари были словно жертвы кораблекрушения на каменных плотах своих крепостей в море, кишащем акулами; для поддержания этих возведенных ими ненадежных религиозных анклавов — каждый замок даже сегодня, кажется, сжат, как облаченный в броню кулак, — требовалась кровь и камень.

Рыцари двинулись через здешние чарующие красоты, повинуясь импульсу, как диковинные автоматы, эти железные люди, и там, где правили бал лишь алчность и хаос, воцарялся порядок и прояснялись цели. Поддерживая себя строжайшей дисциплиной и стремлением к нравственному идеалу, рыцари пробуждали нечто вроде восхищения даже в сердцах врагов. Их пылкая преданность своему делу могла противостоять любому соблазну — кроме, в конце концов, томных левантийских пейзажей, в которых они так долго владычествовали.

Но план Виньоли предлагал нечто совершенно иное: цепь островных крепостей, откуда можно было держать под контролем и прицелом все пестрое побережье Анатолии; цепь переходных мостков, ведущая на север, к Константинополю. Надо сказать, слуга Господа Фульк де Вилларе оказался человеком достаточно земным, чтобы потребовать у красноречивого и ласкового пирата четких условий договора. В случае успешной кампании каждый получал то, что больше всего хотел: рыцари — оборонительный рубеж, а Виньоли — драгоценное спокойствие, столь необходимое для реализации всех его талантов. Договор был таков: Родос отходил рыцарям, у Виньоли оставались только две деревни. Острова Лерос и Кос, которыми пират уже владел, возможно, на основании какой-нибудь Золотой Буллы, он был готов уступить своим союзникам. Треть дохода от любых других островов архипелага, которые могли быть завоеваны, должна была выплачиваться Виньоли, а две трети доставались рыцарям. Виньоли сохранил за собой право быть владыкой всех островов, кроме самого Родоса.

Кстати сказать, среди тех, кто удостоверил этот документ своей подписью, был член влиятельного флорентийского банковского дома Перуцци. В конце концов, поход такого рода требовал и заботы о побочных доходах, поскольку торговля следовала за Орденом, как позднее будет следовать за британским флагом.

Великий Магистр снарядил две больших военных галеры и четыре корабля поменьше. На них погрузились тридцать пять избранных рыцарей и пехота, и 22 июня конвой этот при крепчающем ветре отправился в путь. В Кастель-Россо[76] они месяц делали запасы воды, а пока Виньоли двинулся вперед на разведку. По его возвращении флот поднял паруса и подошел к гавани Макри — в соответствии со стратегическим планом Виньоли, питавшего надежды на скорое и бескровное завоевание Родоса. Две генуэзские галеры должны были незаметно войти в гавань, так, чтобы застать врасплох византийцев, владевших городом, но они испортили все дело. Оба капитана были арестованы и умудрились вырваться только благодаря отчаянному вранью, заморочив голову тем, кто их поймал. Когда они вернулись, Фульк де Вилларе отдал общий приказ: атаковать всем сразу. Все получилось не так гладко, как обещал Виньоли.

Город был атакован и с моря, и на суше, но к концу сентября только Фераклея, гора бесполезных булыжников, перешла под контроль рыцарей. В начале ноября была взята твердыня Филеримос — врасплох: греческий слуга коменданта, чтобы отомстить за порку, показал захватчикам неохранявшийся тайный ход. Началась чудовищная резня, были убиты триста турецких наемников. Сами византийцы попросили убежища в церкви на горе.

Между тем наступала зима. Первые легкие снегопады выбелили мрачные утесы Атабироса и переполнили горные потоки. Северный ветер денно и нощно хлестал северо-восточную сторону острова. Фульк де Вилларе понял, что Родос ему не покорить: пехота была измотана в сражениях, а многие рыцари ранены. Они с грехом пополам передислоцировались, чтобы разбить лагерь на продуваемых склонах Филеримоса, и, глядя, как дрожащие воины сгрудились вокруг бьющихся на ветру костров из сосновых веток, Великий Магистр заранее знал, что им не справиться с островом. Миновали весна и лето. Дело не сдвинулось с мертвой точки. Но рыцари научились тому, чему может научить только долгая кампания: терпению, упорству. Правда, после яростной битвы при Филеримосе число их увеличилось — за счет пополнения, спешно вызванного с Кипра. Но и с пополнением сил было недостаточно. Но самым печальным было то, что казна Ордена оскудела.

Пауза в сражениях длилась два года, и все это время Фульк де Вилларе пытался усилить свои позиции.

Сначала он обратился к императору Констаитинопольскому с просьбой пожаловать на остров взамен на рыцарей в качестве вассалов: на воинскую службу у императора он был готов отрядить триста человек. В ответ на прошение он получил категорический отказ. Тогда Великий Магистр вынужден был обратиться за помощью к Папе, которая была оказана лишь после того, как сам де Вилларе дважды ездил на север, чтобы приложиться к руке и лично умолять о поддержке. Весной 1309 года он все же собрал значительные силы и смог снарядить двенадцать галер, все за свой счет. Византийцы к тому моменту были измучены длительным ожиданием атаки, и когда был захвачен генуэзский транспорт с зерном и оружием, предназначенными для гарнизона, Фульк де Вилларе велел его капитану идти на Родос и начать переговоры о сдаче острова. Он был уверен, что те перечить не станут, и не ошибся.

Потребовав и получив должные гарантии для защитников острова, 15 августа 1309 года Родос сдался. Скоро рыцари захватили и другие острова: Халки, Сими, Телос, Нисирос, Кос, Калимнос и Лерос на севере и северо-западе. Кастель-Россо также сдался им, но, готовясь к атаке на Касос и Карпатос, они быстро оттуда убрались — как только в эту историю вмешалась Венеция. Рыцарям не нужны были проблемы в этом районе.

Историки говорят о том, что именно после того, как Орден захватил Родос, а также унаследовал обширные владения переставших существовать тамплиеров, в нем начались медленные, но неотвратимые перемены. Накопленные богатства, считают некоторые, постепенно подрывали моральные устои. Мирские интересы вступили в бой с духовными.

Во всяком случае очевидно, что Фульку де Вил-ларе было уже недостаточно полномочий Великого Магистра, и после завоевания Родоса он начал вести себя как суверен. Рыцари не замедлили воспротивиться и уже в 1317 году попытались захватить его во время путешествия по острову. Некоторое время его осаждали в крепости Линдоса, решили, что его надобно сместить; но компромисс был все-таки найден, поскольку и его преемники обладали на Родосе почти такой же властью, что венецианские дожи.

Ну а самим жителям Родоса присутствие Ордена принесло неоценимую пользу. Турки больше не осмеливались нападать на их земли; в судах царило правосудие; расцвела торговля. В портах острова купеческие корабли теперь без опаски могли встать на якорь. Орден теперь без труда получал огромные займы за границей — среди крупных банковских домов, сотрудничавших с рыцарями, был, конечно же, дом Перуцци. Частые налеты на турецкие корабли, курсировавшие по акватории Леванта, приносили им огромную добычу, с лихвой покрывавшую дефицит бюджета, иногда такое случалось из-за расходов на укрепление островных фортификаций. Родос купался в этом преходящем покое и изобилии. Виньоли теперь без всяких проблем занимался разбоем — доверху нагружая каперы золотом и серебром, драгоценными камнями и шелками, захваченными у турок, и возвращаясь домой с любой плавучей добычей, не ведая ни малейшего стыда. Разве турки не были нехристями? Разве не был он христианином?

Рыцарей все это ничуть не смущало, и они со спокойной душой пользовались любой возможностью, чтобы казнить пленных антихристов. На их совести — или из-за отсутствия таковой, это как посмотреть, — сотни изуверски загубленных. История тех давних лет слишком изобиловала разными событиями, поэтому мы лишь вскользь ее коснемся.

За стенами сада Ордена госпитальеров начали твориться беззакония. Устав предписывал рыцарям жить во имя служения бедным и защиты истинной веры. Они должны были соблюдать три обета: целомудрия, бедности и послушания. Но мы подошли к тому моменту, когда Орден (по слухам) был богаче всех прочих церковников вместе взятых и многие рыцари владели огромными состояниями. Они начали роскошно одеваться, не жалели денег на золотую и серебряную посуду, на богатые занавеси и ковры, привезенные торговцами с материка. Конюшни были полны лошадей под дорогими чепраками. Они охотились с ловчими птицами. Они напрочь забыли про бедняков. Правда, время от времени издавались законы о налоге на предметы роскоши, но ясно, что подобные излишества, не менее чем сама пленительная атмосфера Родоса, пагубно влияли на их характеры. Иначе откуда взялись эти довольно туманные, но подтвержденные свидетельствами истории о том, что рыцари и сами не брезговали пиратским разбоем? Случалось, что они вместе со своими подчиненными переодевались в турецкое платье и нападали на венецианские торговые караваны; всего за несколько лет до осады 1522 года[77] было выдвинуто обвинение, что один из капитанов, состоявших на службе у испанского морского разбойника, был рыцарем.

Тем не менее подобные отступления от кодекса праведника пока еще не ослабили их воинской доблести, о чем свидетельствуют две великие осады. И вне всякого сомнения, для простых горожан Орден все еще оставался прежним — оплот сплоченных железной дисциплиной бойцов, поднявшийся над бушующим морем. Недаром говорят, что тяготы избранной ими жизненной стези были так велики, что лишь один из двадцати доживал до пятидесяти лет. Молодость многих рыцарей была весьма примечательна. В Орден можно было вступить в четырнадцать, это давало право жить в крепости и носить полное орденское облачение, но доспехи и оружие им вручали не раньше восемнадцати. Сыновья знати и дворянства тоже могли быть приняты в Орден — в качестве учеников — и пройти обучение военным наукам.

В мирной жизни облачение членов Ордена было черным с восьмиконечным белым крестом, введена эта форма была до печального изгнания рыцарей из Палестины. В бою они носили красное облачение с прямым белым крестом, о чем свидетельствуют многие картины старых мастеров. В их мрачных крепостях простое, предельно скромное одеяние, должно быть, излучало тепло христианского утешения, столь необходимого пациентам, которыми были переполнены их огромные больницы. Полумонашеский устав Ордена произвел на жителей острова невероятное впечатление, ибо по-военному строгая дисциплина поддерживалась неукоснительно и постоянно. Сам замок бдительно охранялся днем и ночью. Даже в дни народных гуляний не было никаких послаблений, во время карнавала ни один человек в маске не имел права войти на территорию крепости Родоса. Да и самим рыцарям почти не разрешалось отлучаться в город, кроме как верхом или подвое. В госпитале Родоса приор и капеллан отвечали за пополнение складов, обращенных фасадами к Морским воротам. Врачи обязаны были посещать больных не реже двух раз в день. Два хирурга, подчинявшихся им, должны были находиться поблизости, дабы провести любую необходимую операцию. Еще сему лечебному заведению полагалось постоянно иметь в наличии большой запас трав и лекарств, а пациентов кормить разнообразной и полезной пищей. Но игра в кости и шахматы, а также чтение хроник, историй, романов и прочей развлекательной литературы были запрещены.

Мертвых выносили в город четыре человека в черных одеждах, специально хранившихся для церемонии погребения. Горожане смотрели, как они выходят из ворот Святой Екатерины с торжественно-серьезными лицами, озаренными пляшущим желтым светом факелов, возможно, под мерный тягучий звон одинокой литавры — живые символы веры, относившейся к смерти так же серьезно, как к жизни на земле. Встретив подобную процессию, крестьянин крестился и вздыхал, глядя на этих железных людей, восхищаясь их милосердием и праведностью и одновременно испытывая отвращение к чрезмерной строгости и упорядоченности их жизни. Ах, куда ушли старые добрые дни Византии, когда у каждого было свое мнение — если имелся кинжал, чтобы подкрепить его!

Орден состоял из представителей разных наций, в общей сложности подразделений (так называемых «языков») было восемь, и защита крепости передавалась то одной национальности, то другой, в зависимости от ее численности и доблести. Поначалу среди госпитальеров преобладали французы, поскольку рыцари Прованса и Оверни тоже были, в сущности, французами, как и французские рыцари. Но в 1376 году Великим Магистром был избран испанец[78]. Он продержался у власти двадцать лет, и оба его преемника были испанцами. Преемники всячески старались усилить испанское влияние, за счет Кастилии и Арагона. То был важный шаг, поскольку при голосовании в Совете учитывалось не количество рыцарей, а число представленных национальностей.

Вот такая организация была теперь в ответе за Родос и его жителей. Хроник и исследований той бурной и обильной событиями эпохи полным-полно, и хотя Торр, проанализировавший источники этого периода, считает, что авторам этих хроник не хватает вкуса и объективности, в общем — «фактологической достоверности», для моих собственных задач тех сведений, что имеются, вполне достаточно и они вполне меня устраивают. Нет нужды сочинять очередное краткое изложение, столь модное сегодня, ради того, чтобы перекинуть мостик между потными жизни страницами Бозио[79] и любым из десятка исследований, с тех пор опубликованных.

Две великих турецких осады, занимающих центральную часть картины Средневековья, впечатляют не меньше, чем осада Деметрия; но они требуют столь сочных, буйных, столь разнообразных красок, что было бы жестоко посвятить им главу, а не целую книгу. С этим придется подождать. Пока же замечу только, что Орден, так долго противостоявший не только божеству острова, то есть «гению места», но и препонам самой истории, в конечном итоге пал. В декабре 1522 года, после жестокой битвы, в которой погибло три тысячи солдат гарнизона и двести тридцать рыцарей, Родос сдался неверным.

Условия капитуляции были не такими уж тягостными. Рыцарям было позволено забрать оружие и вещи и удалиться; сам султан [80] помог им снарядить корабли. Любое гражданское лицо могло по желанию покинуть Родос в течение трех последующих лет, взяв собой все имущество. Тех, кто оставался, на пять лет освобождали от всех податей, а их дети также навеки освобождались от военной службы в качестве янычаров. Им была гарантирована свобода христианского вероисповедания.

Итак, в первый день нового, 1523 года рыцари взошли на корабли своего посрамленного флота и снова отправились на Кипр.

Мало что сохранилось до наших дней, кроме ряда разрушенных крепостей и названий знаменитых сражений, постепенно тускнеющих под патиной времени в книгах по истории. Культура, наследниками которой были рыцари, пустила неглубокие корни и прожила после их ухода очень недолго. Она так и не проникла в сердцевину средиземноморского жизненного уклада, сдобренного смесью из суеверий, минутных побуждений и мифов, которыми тут же обрастает все, привнесенное на остров со стороны, ибо остров стремится приручить чужие обычаи. Пейзаж, подобно незримой нимфе, заключает в свои объятия и обычаи, верования, и сам образ мышления, и они постепенно опутываются тонкой сетью его ласк. И вот уже тропинки теряются в траве, колодцы заваливает обрушившаяся ограда, крепости серебрит мох. Упадок насаждает свой собственный хаос. Поэтому сегодня, стоя на какой-нибудь куче камней, глядя, как пастух доит коз, слушая, как ударяют о ведро струи молока, которым вторит жужжание вьющейся над ним мошкары, гадаешь, кому эта куча камней принадлежала. Франкам или микенцам, византийцам или сарацинам? И чаще всего напрашивается ответ — им всем. Но только взгляд специалиста может прочесть ее, как палимпсест[81], текст, наслоившийся на текст, каждый из которых таит свои причуды или поэзию.

Что же касается крестоносцев, сегодня за ними нужно охотиться в народных песнях и суевериях. То здесь, то там можно обнаружить отблеск их рыцарства в здешних приграничных балладах; их влияние заметно в работах старых оружейников — стиль, заимствованный константинопольскими кузнецами и слившийся с их собственным стилем. И в поэзии то же. В керамике некоторых периодов можно увидеть узоры, выведенные скорбящими турецкими и персидскими пленниками, которые утешались в изгнании, расписывая тарелки, в которых и теперь слышно эхо их тоски по родному Востоку.

Даже здесь, в саду виллы Клеобул, где я пишу эти строки… Хотя он по-прежнему находится там, где когда-то был сад Великого Магистра, его облик поменялся с той поры раз десять, не меньше. И тем не менее все эти похожие на будку часового склепы и мраморные надгробия со струящимися арабскими надписями выглядят неким памятником именно той далекой эпохе. Хотя, конечно, посвященный видит, что они относятся к гораздо более позднему периоду — могилы мелких турецких чиновников, умерших от переедания и скуки в каком-нибудь захолустном консульстве, или политических ссыльных, чьи сердца не выдержали ожидания амнистии. Над всеми этими могилами возвышается эвкалиптовая роща, которая посыпает их осенними листьями. Каждый год их приходится выкапывать из-под курганов листвы, чтобы подновить. И даже сейчас, когда я пишу, сухие серпики листьев отламываются и планируют вниз, вращаясь, как пропеллеры, прежде чем упасть на синие плиты.