Размышления о Венере Морской

Глава IV Солнечный Колосс

Воспользовавшись тем, что дела забросили Хойла и Гидеона на один из островов архипелага, я решил собрать воедино сделанные когда-то наспех наброски о Колоссе — что-то вроде разговора с самим собой. Миллза тоже нет, он уехал на южную часть острова с очередной благотворительной миссией. Мне их очень недостает, но, надеюсь, разлуку скрасят книги, которые я позаимствовал у обоих: справочная литература по Родосу. Итак, у меня, наконец, выдалось время как следует покопаться в истории — в этой нашпигованной аналогиями системе всевозможных ссылок, не опасаясь затеряться среди мелей и зыбучих песков научной полемики. В любом достаточно полном путеводителе по Родосу непременно будет упомянут Колосс. Но разговор о нем нельзя начинать, не рассказав о породившей его осаде, в ознаменование которой он, собственно, и был создан.

Эта осада сама по себе была колоссальной — так что писать о гигантской статуе Бога Солнца значит, в каком-то смысле, писать о колоссе, которого породил другой колосс: о мире, порожденном войной.

Деметрий (прозванный после этого эпического похода Полиоркетом, то есть Осадником) сперва был автором пропс ходивших на ос тропе сражений, а после, косвенным образом, стал как бы соавтором статуи, воздвигнутой в память о них. Монеты, как поведал мне Гидеон, донесли до наших дней его мясистый профиль с длинным чувственным носом, в этих чертах ясно читаю грубость и вспыльчивость, которые угадываются в Диодоровом описании данного персонажа. Если девизом Клеобула было «мера важнее всего», то Деметрий наверняка выбрал бы противоположный девиз: «неумеренность во всем»; ведь этот амбициозный полководец всерьез мечтал о лаврах Александра Македонского. В двух областях он не знал себе равных: в науке и в разврате. Его гений изобретателя полнее всего проявился в гигантской осадной машине Гелеполис (то есть «берущая города») — третьем колоссе, который едва не опрокинул защитные сооружения Родоса. К моменту высадки Деметрия на Родосе в 305 году до н. э. воинские его таланты, стратега и полководца, достигли уже полного расцвета. Одного за другим он наскоро разгромил Птолемея и Кассандра и заявил права на империю, на всю, в полном объеме: на ту империю, которая после смерти Александра разваливалась на куски: под натиском многочисленных претендентов она таяла быстро, как медуза, которую вынесло на песчаный пляж Времени.

Причины для войны были таковы: Антигон, отец Деметрия, принуждал Родос заключить с ним союз против Птолемея Египетского; от союза родосцы отказались, и это было абсолютно оправданно. Торговые связи с Александрией играли слишком большую роль в экономике острова, чтобы пожертвовать ими ради прихоти хищного старого тирана.

В ту пору Родос мог себе позволить принимать самостоятельные решения. Его историю, как и историю Англии, можно было бы описать буквально несколькими словами: мощный флот, золото и нейтралитет. Благодаря особенностям географического положения и свойствам темперамента, Родос оставался в стороне от политических бурь того времени и на каждом повороте своей древней истории умудрялся извлечь из этого выгоду. При всякой возможности он, так сказать, откладывал решение суда, полагаясь при этом на флот, настолько профессиональный и сильный, что в античную эпоху он был не менее знаменит, чем мифический Колосс — в эпоху современную. Родосские моряки славились своей отвагой и храбростью. Ημείς δέκα Ρόδιοι δέκα νήεδ, говорили они сами о себе, «Десять родосцев, десять кораблей». Для огромного порта, лежащего на перекрестье основных торговых путей в эгейских водах, другого способа уцелеть, собственно, и не было. Однако время от времени сей завидный нейтралитет все-таки нарушался. Миролюбивым родосцам приходилось делать выбор. И выбор они всегда делали, сообразуясь с одной-единственной общей целью: главное — сохранить независимость. Но это им удавалось далеко не всегда: Артемизия[38], Кассий — зловещие личности, разрушавшие островные чары, а были еще и другие… Так что слух о грядущей высадке Деметрия на родосские берега должен был быть воспринят со (мешанным чувством. Родосцы не искали с ним ссоры; на самом деле они пытались уладить конфликт мирным путем — до того момента, как он начал грузить войска на корабли, и даже проголосовали за сооружение статуи его отцу Антигону в надежде, что лесть сможет сделать то, чего не смогла сделать политика; но тщетно. Деметрия послали преподать им урок, и он явно был не прочь прибавить еще одну победу к тем, которыми уже мог к этому моменту похвастаться.

Полководец был человеком основательным; будь то кутеж или научное изобретение, он отдавался делу с завидным азартом и усердием. Готовясь к осаде, он не упустил из виду ни единой мелочи. Через пролив, отделяющий остров от материка, он переправил пехотные части численностью свыше сорока тысяч человек. Не считая конницы, моряков и саперов. Сто семьдесят транспортов шли в сопровождении примерно двухсот боевых кораблей различных размеров — среди которых, вероятно, были и разработанные самим Деметрием гиганты о пятнадцати скамьях для гребцов: на гарнизоны прибрежных фортов, приготовившиеся к атаке с моря, эти чудовища должны были наводить почти священный ужас. За этим огромным флотом, постепенно почти целиком заполнившим лазурно-голубой ковер пролива под сенью Карийских гор, следовали, по сведениям летописцев, бесчисленные корабли снабжения и целая орда более мелких суденышек — кораблей-стервятников — с экипажами из странствующих авантюристов, которые шли v завоевателя в кильватере в надежде на случайную добычу. Родосскому часовому, который стоял на плоской крыше собственного дома и смотрел на развернувшуюся этаким мраморным амфитеатром у самых его ног волшебную панораму города, простительна минутная вспышка страха, пока он переводил взгляд с мирных храмов и колоннад родной столицы на зловещую армаду, изготовившуюся для атаки на гавани. По-над гладкими водами пролива случайный ветерок мог донести до него скрип такелажа, ржание лошадей и хриплый выкрик командира; пронзительные взвизги боцманских дудок и скрип весел на галерах, которые подходили все ближе и ближе к берегу.

Однако нужно отдать родосцам должное: они были полностью готовы к обороне, и если их стратеги ожидали вторжения с относительным спокойствием, то потому лишь, что прекрасно знали, насколько сильна оборона города. Шесть тысяч граждан и тысяча союзников, оказавшихся к началу войны в городе, были поставлены под копье; всех, кто не желал брать в руки оружие, изгнали. К началу осады вооружили даже рабов. Торр высказывает предположение, что только это должно было добавить к осажденному гарнизону около шестнадцати тысяч бойцов. Позже прибыли подкрепления с Крита и из Египта, поскольку на всем протяжении осады мореходный гений родосцев позволял им держать пути на юг и на запад открытыми. Сочувствующие жители Крита провели в город пополнение в сто пятьдесят человек, Египет отправил на помощь своему союзнику две тысячи. В итоге около двадцати пяти тысяч воинов должны были выдержать осаду войска примерно вдвое большего. Деметрий был человеком основательным, но и родосцы в этом ему ничуть не уступали; оборонительные сооружения были укреплены со всем возможным тщанием, рабам посулили свободу и гражданские права, если они будут хорошо сражаться, флоту было приказано приготовиться к бою. Те из граждан, кто не был мобилизован в армию, занялись изготовлением баллист[39] и катапульт и установкой оных на парапетах городских стен. Пока передовые части Деметрия медленно обтекали стены города, вырубая рощи на постройку частоколов и разрушая пригороды, родосский флот совершил неожиданную вылазку и напал на корабли снабжения, следовавшие в лагерь Деметрия. Целый караван был захвачен и приведен в порт — с множеством пленных и богатым грузом.

Деметрий, однако, времени тоже не терял. Он решил, что начать штурм следует с главной торговой гавани — поскольку и впрямь на всей северной, похожей очертаниями на лопату оконечности острова других подходящих для него якорных стоянок больше не было; и если порт останется во вражеских руках, то снабжать и пополнять свою армию ему будет куда труднее. Деметрий построил две гигантские черепахи — плавучие крепости с палубными навесами, достаточно мощные, чтобы нести десантные части, лучников и мощную батарею катапульт, — и вознамерился ввести их в устье гавани. Еще он соорудил две огромные деревянные башни, которые позволяли ему обстреливать сверху и продольным огнем те башни, что стояли на оконечностях портовых дамб и охраняли вход в гавань. Эти две огромные башни тоже могли двигаться по морю. Вся эта неуклюжая флотилия была собрана воедино и был даже отдан приказ к отправке, но разразился шторм и безнадежно смешал боевые порядки. Весь день море хлестало осадную флотилию Деметрия, так что к вечеру стало казаться, что вся затея пошла прахом; но с наступлением ночи установился полный штиль. Упускать такой подходящий для начала атаки момент было никак нельзя, и он им воспользовался и даже добился некоторых успехов. Четыре сотни бойцов высадились на берег, захватили небольшую возвышенность — примерно в пятистах шагах от стены — и укрепились на ней. На рассвете следующего дня подвели тараны, и трубы дали сигнал ко всеобщему штурму. Последовало несколько ожесточенных стычек, продолжавшихся до самой темноты. В стене, которая прикрывала дамбу, удалось пробить несколько брешей, но родосцы держались стойко и отбили все атаки до единой. В сумерках Деметрий отвел свои основные силы на отдых и для перегруппировки, и в это самое время родосский флот под покровом тьмы попытался подвести к вражеским боевым порядкам брандеры[40]. Первая попытка закончилась неудачей, но впоследствии неожиданные вылазки из порта стали для Деметрия постоянной головной болью. Впрочем, главные события этой осады были еще впереди. Деметрий еще несколько раз пытался прорваться в гавань; возле брешей в прикрывающей дамбу стене периодически происходили настоящие сражения, талантливо разработанные и крайне изматывающие для обеих сторон. На захваченном при первом же штурме холмике были установлены гигантские катапульты, которые обстреливали каменными ядрами городскую стену — до тех пор, пока она не подалась. Не следует забывать о том, что метательные орудия той далекой поры представляли собой весьма грозную силу как в нападении, так и в обороне. Они могли метать камни весом от семидесяти до шестисот фунтов[41]; или обстреливать врага дротиками длиной от шести до двенадцати футов [42]. Архимед при осаде Сиракуз сконструировал механизм, способный разом швырнуть в противника тысячу восемьсот фунтов камней[43]. Радиус обстрела существенно менялся в зависимости от размера машины, но для самых крупных средняя дальность стрельбы прямой наводкой составляла порядка шестисот ярдов — и тысячи ярдов для навесного огня[44].

Но вернемся к Деметрию: его отборные пехотинцы упорно карабкались на стены по приставным лестницам, но всякий раз защитники сбрасывали их с парапетов. Стало ясно, что штурм порта провалился; и еще того очевиднее — что вследствие превосходства родосского флота на морс ни о какой морской блокаде не может быть и речи. Деметрий на время отвел свой собственный флот, чтобы привести его в порядок и подготовить к очередной атаке на гавань; он хотел окончательно убедиться в том, что с этой стороны к городу не подобраться, прежде чем применить другую тактику и средства. Вторая попытка взять гавань приступом окончилась так же, как и первая — и снова благодаря шторму и родосскому боевому флоту, который в самый неожиданный момент совершил очередную вылазку и повредил множество кораблей. В общем, не оставалось ничего другого, кроме как построить Гелеполис и натравить ее на родосцев. И снова основные силы Деметрия были оттянуты от городских стен, а сам полководец впал в инженерный раж, самозабвенно командуя постройкой этого колосса осадной техники. Тем временем родосцам отчасти удалось восстановить свой обычный боевой дух; их неуловимый флот постоянно тревожил коммуникации врага, а один из рейдов принес особенно богатую добычу: роскошные подарки, картины и даже письмо к Деметрию от его жены Филы. Все это, вместе с письмом, было отправлено Птолемею Египетскому: поступок, который взъярил Деметрия сверх всякой меры. В довершение всех бед родосская пехота тоже взялась устраивать ночные вылазки и спалила несколько артиллерийских батарей. Однако мало-помалу работа по созданию Гелеполис продвигалась в нужном направлении. Ее описание у Диодора иначе как любовным не назовешь — он только что не оглаживает ладонями ее массивные борта. Машина, видимо, и впрямь внушала ужас сродни священному.

Гелеполис представляла собой движущуюся башню на дубовых колесах. Основание у нее было квадратным, а борта наклонными. Мнения относительно общих ее размеров расходятся. Диодор утверждает, что в высоту она достигала 150 футов при 75 футах ширины[45]. Много позже Виртувий вычислил, что весить она должна была 125 тонн, впрочем, в данном случае мы можем иметь дело всего лишь с абстрактной математической задачей, не более того. В ней было девять этажей, и она легко перекрывала стены Родоса. Она была битком набита катапультами, абордажными крюками и перекидными мостиками, позволявшими легко поднять пехотинцев на те самые стены, на которые они не смогли взобраться по лестницам. Двигалась она с жутким грохотом и скрежетом, но двигалась — и что еще удивительней, для того чтобы стронуть ее с места, требовались слаженные действия команды в три тысячи четыреста человек. Как большинство осадных машин того времени, снаружи она была покрыта плотной чешуей из плетеных щитов и бычьих шкур. На самом верху располагалась площадка для лучников, но предпоследний этаж предназначался для огромных баков, вода в которые подавалась с помощью насосов по шлангам, сделанным из коровьих кишок. По обе стороны к Гелеполис пристроили по черепахе с таранами, а еще — крытую галерею, под защитой которой могли работать саперы. Нетрудно представить, что почувствовали родосцы, когда увидели эту огромную осадную машину на стартовой позиции. С городской стены им наверняка было видно, как инженеры опробуют это чудище, проверяют готовность таранов и выдвижных мостиков, прежде чем придвинуть ее к выбранному участку стены. Горожане предпринимали отчаянные попытки сорвать строительные работы, но тщетно. Сил для предпринимаемых время от времени вылазок катастрофически не хватало; саперы быстро тушили горящие стрелы; кропотливо просчитанные подкопы наталкивались на не менее продуманные контрподкопы, которые сводили на нет все усилия. К Деметрию была послана делегация книдян — в качестве посредников в переговорах, это породило в городе новые надежды. Деметрий, однако, отказался от каких бы то ни было переговоров. Его ответом стала Гелеполис. Он приказал выдвинуть ее на стартовую позицию, наметанным глазом тут же подметив, что тут же обрушившийся на нее со стороны города ливень метательных снарядов практически не опасен. Что ж, решимости родосцам явно было не занимать. Боевого духа тоже. Союзники регулярно снабжали их продовольствием, в количествах вполне достаточных. Первая победа досталась им: Деметрию дважды не удалось взять город с моря, а еще одна попытка одержать верх при помощи взятки тоже провалилась. Его агенты сумели выйти на Афинагора, начальника родосской караульной службы, предложив за соучастие весьма солидную сумму; об этом предложении было тут же доложено родосцам, которые постановили: наградить Афинагора за честность золотым венком и пятью талантами серебра. Афинагор был уроженцем не Родоса, а Милета и командовал египетскими наемниками, и этот его поступок тем паче было расценен как добрый знак. Чтобы еще сильнее укрепить решимость осажденных стоять до конца, родосцы объявили, что любой гражданин, павший с оружием в руках, будет похоронен за счет города, его родителям и членам его семьи будет назначено содержание от городской казны, а дочерей, в случае их замужества, приданым обеспечит все та же казна. Сыновьям же, значилось далее в декрете городских властей, по достижении совершеннолетия на празднестве Диониса в городском театре будет вручен полный боевой комплект. Это был мудрый политический ход. Воодушевленные этими обещаниями, причем не меньше, чем поступающей со всех сторон подмогой, родосцы взобрались на стены города и приготовились защищать их до последней капли крови.

Видимо, примерно на этой стадии осады часть войска неприятеля сумела прорваться на одном из участков сквозь городские укрепления, и бойцы вернулись в лагерь и доложили, что в городе они наткнулись на художника Протогена, который в своем обнесенном стенами саду писал картину, не обращая ни малейшего внимания на оглушительный грохот атак и контратак. К Деметрию уже приходила делегация родосцев с просьбой сохранить это произведение искусства целым и невредимым. Согласно анекдоту, приведенному у Плиния, Деметрий пригласил Протогена к себе в ставку и, когда художник прибыл, спросил его, как же тот может спокойно работать над своей картиной, когда судьба его родного города висит на волоске. Художник ответил: «Я уверен, что ты воюешь с людьми, а не с искусствами». В ответе этом был весьма тонкий привкус лести; впрочем и этого хватило, чтобы завоевать расположение Деметрия, который приставил к художника личного телохранителя и приказал ни в коем случае его не трогать.

При первой же атаке великая Гелеполис сшибла целую башню и разрушила большой участок стены. В пролом, как муравьи, тут же ринулись войска, и на развалинах развернулась отчаянная рукопашная. Сражение длилось весь день, а когда спустилась ночь, Деметрий увидел, что пробиться в город его армия так и не смогла. Мало того, Гелеполис получила серьезные повреждения, и ее нужно было срочно чинить. В который раз ему приходилось останавливаться на полдороге. Диодор не доверил бумаге тех слов, которые произнес полководец, оглядывая травмированный механизм осадной башни, взбираясь на скользкую от крови кучу битого камня, оставшуюся от разрушенной им стены, в расщелинах которой лежали трупы и оружие. Конечно же в данной ситуации могли звучать лишь самые отборные ругательства. А родосцы трудились не покладая рук, используя внезапную передышку для того, чтобы хоть как-то укрепить район, примыкающий к огромному полумесяцу рухнувшей стены. Осадные машины отремонтировали и доукомплектовали. А у Деметрия наспех собранная команда оттащила Гелеполис в безопасное место, где инженеры могли работать над ней, не опасаясь свиста стрел над головой и прицельных выстрелов с городской стены, на которую по-прежнему все карабкались и карабкались защитники. Кампания явно застопорились. Прибывшее как раз в это время посольство из Афин наверняка не преминуло указать на это обстоятельство; однако и их попытки выступить в качестве посредников не нашли понимания. Обе стороны твердо стояли на своем. Гелеполис починили и медленно вывели на прежнюю позицию напротив завораживающего взгляд пролома в городской стене. Деметрий был по хож на огромного кота, загипнотизированного мышиной норкой, такой крохотной, что туда можно просунуть только лапу. Вялые аргументы послов едва ли могли ослабить его страстную нетерпеливую решимость атаковать, подчинить этот непокорный город.

А вот вам восхитительный пример извечной греческой склонности к авантюрам самого сомнительного свойства. Незадолго до начала осады на Родос прибыл некий Каллий из Арадоса и назвался инженером, специалистом по осадной технике. Один из его проектов потряс воображение родосцев. Каллий предложил воздвигнуть на стене кран, якобы настолько мощный, что он сможет захватить целиком всю Гелеполис и одним махом перенести через стену в город. Идея была красивая, хоть и совершенно безумная, если брать в расчет законы механики. И все-таки даже сейчас понятно, чем Каллий так подкупил родосцев… Вот Гелеполис внезапно взмывает в воздух, вражеские воины сыплются из него вниз, как жучки из лежалого сломанного сухаря, беспомощно хлопают по бортам перекидные мостики, потоками льется из баков вода… Кран, задуманный Каллием, превзошел бы по всем статьям саму Гелеполис: по крайней мере, так об этом рассуждали на улицах люди. Каллий был восхищен теплым приемом жителей Родоса и без колебаний принял предложенную ему должность главного архитектора, которую до него занимал человек по имени Диогнет. Согласно представленным чертежам, кран был построен и установлен на стене. Но, к сожалению, выполнить задачу, возложенную на него Каллием, он оказался не в состоянии: он не только не перенес Гелеполис через стену. Он не смог ее даже поднять. Грохот обваливающейся стены, облако пыли, оставшееся висеть в воздухе на том месте, где когда-то стояла башня, избранная в качестве точки опоры, наглядно продемонстрировали всем заинтересованным сторонам непреложность законов механики. Отцы города чуть не бегом кинулись к дому Диогнета. Они хотели, чтобы он снова занял пост главного городского архитектора. Но Диогнет обиделся — то есть впал в то самое беспредельное греческое негодование, которое в неизменном виде дожило и до наших дней и с которым рано или поздно приходится сталкиваться каждому заехавшему в эти края путешественнику. Уязвленный в самое сердце, сжигаемый невыносимой, всепоглощающей обидой, которая и поныне гложет тех его потомков, чьи мельчайшие прихоти не были должным образом исполнены, он отказался даже выслушать просьбы сограждан. В ответ на слезы и мольбы седобородых стариков он лишь пожал плечами. Он кушал фрукты и вздымал брови в знак того, что решение его окончательное и обжалованию не подлежит: он уже давно умыл руки, и теперь вся эта суета нимало его не касается. Люди, у которых хватает глупости доверяться шарлатанам… И сам тон и ход разговора представить несложно. Такие разговоры ведутся каждый божий день и в нынешней Греции. Ничто, кроме полномасштабной процессии искренне страдающих юношей и дев, несущих ветви, не сможет утешить самолюбие, столь глубоко задетое. Диогнет хотел, чтобы родосцы попросили его как следует. И вот в самый разгар осады была организована процессия: во главе шли жалобно стенающие жрецы из местных храмов, а за ними по пятам — хор за хором горько оплакивающих свою несчастную долю юношей и девушек с лавровыми ветвями в руках. «Спаси нас!» — рыдали они; Диогнет, оценив масштаб шествия и выслушав прочувствованные вопли страждущих, решил-таки вернуться на свой прежний пост. По городу прокатилась волна облегчения. Диогнет снова возьмется за работу. Процессия все же растопила лед в его сердце. Отстоявший свои права главный архитектор поднялся на стену и окинул взглядом разоренные городские предместья, посреди которых, в ожидании очередного сигнала к атаке, стояла колоссальная машина. Родосская пехота по-прежнему отчаянно пыталась укрепиться на позициях за лежащим в развалинах полумесяцем бывшей городской стены. Тошнотворная тревога ожидания — густая, как белые клубы пыли от разбитых статуй и взломанных стен, которые неподвижно застыли в горячем летнем воздухе, — повисла над городом. Враг приготовился к новому штурму. Полторы тысячи отборных бойцов ночью одолеют пролом и проложат дорогу в город; после того как будет дан сигнал ко всеобщему наступлению, они должны захватить плацдарм в районе городского театра, закрепиться на нем и держаться до тех пор, покуда Гелеполис не расширит брешь в стене и не позволит всей остальной пехоте пробиться им на помощь. План вроде бы сработал. Штурмовая группа вошла в проем, театр был захвачен, и весь осажденный гарнизон впал в панику, услышав о том, что враг уже в городе. Однако родосцы сумели собраться с духом куда быстрее, чем рассчитывал Деметрий; район вокруг театра был обложен лучшей родосской пехотой, а потом в бой были брошены египетские наемники. Всю ночь над городом полыхало зарево и шла жесточайшая рукопашная. Тем временем неуклюжая громыхающая Гелеполис встретила на своем пути второе и на сей раз роковое препятствие — благодаря инженерному гению Диогнета. Существуют две версии этого сюжета, из которых вторая куда привлекательней. Первая повествует о том, что на пути предполагаемого продвижения Гелеполис была вырыта огромная подземная шахта; вторая утверждает, что Диогнет умело отвел городские стоки прямо под колеса чудовищу и что оно застряло, по колено в грязи, и сдвинуть с места его не удалось никакими усилиями. Это была катастрофа. План Деметрия по переброске войск в город на выручку штурмовой команде провалился. Отряд штурмующих к этому времени был уже сильно прорежен непрекращающимися атаками родосцев, и к середине следующего дня они были вынуждены сдаться в плен. На этом штурм и закончился.

Однако еще в самый разгар баталии Деметрий получил срочное послание от отца, повелевавшего как можно скорее заключить мир с Родосом и спешно возвращаться назад. У Антигона возникли другие, более насущные проблемы. В тот же самый момент — и на сей раз весьма кстати, поскольку их приезд позволил Деметрию сохранить лицо, — прибыли послы от этолийцев с просьбой позволить им выступить в роли посредников. Деметрий принял это предложение, заранее оговорив, что условия мирного договора должны быть для него приемлемы, и послов пропустили в город оговаривать эти самые условия. Граждане Родоса к этому моменту также созрели для начала переговоров; в последний раз они чудом избежали окончательного поражения — и уже сполна вкусили все ужасы войны, от которых их мог избавить мирный договор. Они с готовностью пошли на компромисс — впрочем, статьи договора были не так уж плохи для политического будущего Родоса. В обмен на заключение союза с Антигоном против любого другого противника за исключением Птолемея им было позволено сохранить независимость. В качестве гарантии они должны были выдать Деметрию сотню заложников. Как только по всем статьям договора будет достигнуто соглашение, осаждающие свернут лагерь и оставят остров в покое. Это был компромисс, но компромисс довольно почетный, и родосцы были ему рады; Диогнет получил причитающиеся ему почести, а Гелеполис была доставлена в город и предъявлена народу.

Прогуливаясь по разрушенным предместьям великого города с маленькой группой уполномоченных вести переговоры официальных лиц, Деметрий поймал себя на мысли: что же ему теперь делать со всеми этими бессмысленными, искореженными осадными приспособлениями, которые громоздятся вокруг? Его натуре не было чуждо известное благородство. Упорство, с которым родосцы защищались, вызвало у него чувство уважения. Разве он не может внести свой вклад в ту эпидемию доброй воли, которая теперь, с окончанием осады, казалось, поразила всех вокруг, как друзей, так и бывших врагов? Поддавшись минутному порыву, он подарил весь привезенный с собой арсенал народу Родоса; он попросил их все это продать, а на вырученные деньги воздвигнуть статую в память об этой осаде, ставшей одним из самых значимых событий тогдашней истории. Сей жест был вполне в его духе, и принят он был как таковой. Вот так и появилась статуя Бога Солнца. Только колосс мог стать достойным памятником этой великой осаде, колоссальным машинам, построенным ради нее, героизму, который проявили обе стороны, и тем странным порывам щедрости, которые иногда возникают в сердцах тиранов.

Статую возвел Харес из Линдоса, ученик Лисиппа. Она обошлась в триста талантов (72 000 фунтов стерлингов), которые были выручены от продажи осадной машинерии, оставленной на острове Деметрием весной 304 г. до н. э. На то, чтобы спроектировать ее и воздвигнуть, скульптор потратил двенадцать лет. Высота ее оценивается по-разному, но, вероятнее всего, составляла 105 футов[46]. Если представить себе строительную технику того времени, процесс изготовления и сама установка этой статуи и впрямь не могут не изумлять. Плиний не сообщает, скольких учеников и работников привлек скульптор к своему труду, какого рода оборудование и машины использовались для того, чтобы установить ее на место. Однако он замечает, что даже когда она рухнула и превратилась в груду обломков, вид у нее был грандиозный. Один ее палец превосходил размерами многие из статуй в этом городе колоссов. Зияющие дыры в упавшем гиганте, разломы и трещины явили миру огромные массы железа и камня, ушедшие на создание арматуры, способной выдержать эту гигантскую конструкцию.

Рассказ Плиния необычайно подробен. Писатель жил через триста лет после землетрясения, которое погубило статую, но и в его времена обломки по-прежнему лежали там, где упали. Для тех, кому по нраву неопределенность и научные споры, существует надпись, приписываемая некоему Симониду и утверждающая, что статую создал Лахес из Линдоса. Величественный интеллектуал Секст Эмпирик предложил компромиссное решение этого спорного вопроса, предложив читателю весьма правдоподобную историю о том, что, когда Харес, автор проекта, представил смету и чертежи, ему велели увеличить размеры статуи вдвое; так он и сделал, но поскольку все деньги, выделенные на постройку, были уже истрачены, он покончил жизнь самоубийством, и осуществил его проект Лахес. На возведение статуи ушло двенадцать лет, и простояла она еще пятьдесят шесть, пока не рухнула во время землетрясения 227 года до н. э.

Места, где она стояла, так до сих пор с точностью никто и не установил, нет у нас и описания ее позы, дошедшего из сколько-нибудь надежных источников. Споры относительно места расположения и позы имеют все шансы длиться вплоть до следующего землетрясения, в результате которого — а почему бы и нет — весь остров Родос может уйти под воду, оставив потомкам легенды, призрачные, как и те, что легли в основу мифа об Атлантиде. В любом случае, история о том, что статуя стояла, расставив ноги и упираясь ими в берега Родосской гавани, — всего лишь средневековая выдумка. И здесь следует признать, что и сама по себе слава Колосса по большей части зародилась именно в Средние века. «В древности он не привлекал к себе особого внимания; с точки зрения чисто эстетической это явно был не шедевр, что же касается размеров, то и в этом отношении статуи, возведенные в более ранние времена, вполне могли с ним тягаться, а позже возводились статуи и побольше него». Правда, в список Семи Чудес Света он все же был внесен — собственно, этому обстоятельству он по большей части и обязан тем, что в Средние века стал общеевропейской знаменитостью.

Пятьдесят шесть лет Колосс стоял как дань уважения великой осаде, а затем случилось одно из тех внезапных землетрясений, которым до сих пор подвержена значительная часть Эгейского региона. Город был разрушен. Храмы, арки, статуи — буквально за день от них ничего не осталось. И в этом лесу рухнувших статуй Колосс стал всего лишь одной из жертв того памятного дня в 227 году до н. э. Надпись, не так давно обнаруженная Сэндом, категорически запрещает родосцам возводить статуи, сверх уже имеющихся, в храме Асклепия. Землетрясение со всей очевидностью продемонстрировало необходимость ограничивать количество священных идолов в храмах: эхо от падающих статуй и рушащихся общественных зданий достигло самых дальних оконечностей цивилизованного мира. В течение девяти столетий фигура Бога Солнца лежала в самом жалком виде — в городе, который она когда-то украшала. И только в VII веке ее останки продали какому-то сирийскому еврею, а тот на верблюдах переправил их на Ближний Восток, для переплавки. Судя по всему, металл пошел на подготовку к очередной войне. Такова извращенная, но не лишенная своеобразной поэзии логика нашей жизни. Как бы то ни было, сумма сделки до нас не дошла; вероятнее всего, еврею этот металлолом обошелся недорого; история гласит, что ему потребовалось девятьсот верблюдов, чтобы перевезти этот груз. «Для перевозки двадцати тонн металла, — холодно замечает на сей счет Торр, — понадобится 90 верблюдов, не более того».

О том уважении и той любви, которыми Родос пользовался в античном мире, свидетельствуют события, последовавшие сразу после землетрясения: город был разрушен до основания, но его союзники тут же начали переправлять на остров богатые дары, деньгами и продовольствием. Птолемей, этот проницательный охотник за редкими книгами, был глубоко тронут случившимся несчастьем; цари других соседних государств не менее энергично взялись помогать родосцам. Средства потекли рекой — и немалая их часть, вне всякого сомнения, предназначалась для восстановления статуи Бога Солнца. Родосцы и сами вроде бы горели желанием восстановить ее, но им помешало более чем странное вмешательство со стороны. Дельфийский оракул высказался против. Если Бог Солнца опять встанет на прежнее место, гласило прорицание, последуют худшие несчастья. Граждане Родоса, памятуя о том, что хюбрис[47]всегда влечет за собой воздаяние, отказались от задуманного.

Немало чернил было изведено на то, чтобы хоть как-то прояснить эту загадку. Почему оракул в Дельфах, признанном центре почитания Аполлона, послал и без того несчастным родосцам настолько неблагоприятное пророчество? Злые языки поговаривали, что родосцы просто нашли богатым денежным дарам соседних государств куда более удачное применение и даже что они заключили некую тайную сделку со жрецами оракула, дабы получить именно такое пророчество, которое избавило бы их от досадной необходимости заново отстраивать Колосс. А еще ходят слухи… однако, здесь, как выразился Торр, наши данные становятся далеко «не достоверны»; Гидеон в подобных случаях говорит, что «где тонко, там и рвется». Я предоставляю читателю самому поблуждать в закоулках научных полемик, среди привычных там лазеек и уверток. Мы и сами, бывало, целые дни напролет про водили в спорах о судьбе Колосса; а после обеда отправлялись в гавань, чтобы понырять и оглядеть дно (следуя одной из безумных теорий Гидеона о том, что Колосс стоял на восточной дамбе и, следовательно, хотя бы некоторая часть фрагментов могла упасть в воду). И для меня с тех пор сама эта история неразрывно связана с воспоминаниями о чистом солнечном свете и о танцующей веренице летних дней, проведенных в дружеской смешливой болтовне на брегах катящего пенные валы Эгейского моря. А чего еще желать?