Разъяренный

10 ВРЕМЯ КОНЦЕРТА Пандора

Вечер проведения концерта — это настоящее безумие. Нужно иметь десять глаз, чтобы не споткнуться обо что-нибудь, когда идёшь за кулисы, и в кого-нибудь не врезаться, не говоря уже о том, чтобы остаться целым.

Замечаю Джакса, который курит в углу возле занавеса, и тут же жалею, что не засунула свою электронную сигарету в карман джинсов.

— О, можно мне тоже? — спрашиваю я. Джакс выпускает струю дыма и передаёт сигарету мне. Я делаю вдох и закашливаюсь. — Это травка?

— А ты думала что? — ухмыляется он и протягивает руку, чтобы забрать у меня косяк, но я быстро отодвигаюсь, решив сделать ещё одну быструю затяжку.

Джакс смеётся и хлопает меня по спине, когда я снова кашляю.

— Полегче, мисс Джонс, — говорит он.

— О, пожалуйста, не пори чушь. Я не мисс Джонс.

— Ну, тебя здесь все так называют, — улыбается он, и я замечаю, что у него самый странный оттенок глаз, который я когда-либо видела. Они фиолетовые. — Такое чувство, что мы всё о тебе знаем, поскольку Джонс поёт о тебе, о себе и обо всём остальном, — протягивает он, обращаясь теперь ко мне вполне по-братски.

— Говорю же, всё это ложь. Погоди, пока не услышишь, что я расскажу о нём, — решительно киваю, а он оглашает окружающее пространство раскатистым смехом.

Откуда ни возьмись, появляется Лайонел, хватает сигарету и тушит её.

— Хватит, Джакс. Господи Иисусе, сколько раз тебе нужно повторять?

— Ммм. Ещё разок?

Лео хмуро смотрит на него, а затем поворачивается ко мне.

— Хочешь посмотреть концерт с первого ряда? — Очевидно заметив моё колебание, он подталкивает меня к дверям, ведущим на стадион. — Да ладно. Тебе будет весело, а мне — меньше поводов для беспокойства. Не хочу, чтобы Кенну отвлекали. Он уже зациклился на том, какой парик надеть сегодня вечером.

— В любом случае, он выглядит нелепо, так что скажи ему, что он вполне может сделать выбор в пользу ирокеза, — шутливо говорю я, выходя вслед за ним на улицу.

Наверное, я должна была понять, что пребывание в первом ряду будет иметь последствия: придётся слушать крики толпы: CRACK BIKINI! когда на сцену выходит он, вслед за ним выскакивают Викинги, и мелодия нарастает… сначала медленно, как прелюдия, затем стремительно приближается к музыкальному оргазму, который берёт тебя в удушающий захват и не отпускает. Я должна была понять, что моё тело предаст меня, как и в прошлый раз. Я должна была понять, что мне будет жарко, я буду обеспокоена и сбита с толку…

Точно так же, как в прошлый раз.

А что Маккенна? Поверх его короткого ёжика красуется колючий синий ирокез, и это меня просто изматывает. Он что, таким образом дразнит меня или, наоборот, следует моему совету? Этот мужчина так хорош в том, что делает. Толпа возбуждена, и он приветствует всех довольной усмешкой и энергичным криком.

— Ну и шумная же вы компания!

Толпа в ответ кричит громче, и после короткой паузы он занимает позицию в центре сцены и начинает петь.

Моё тело вибрирует в такт музыке. И его голосу.

Он поёт с невероятной страстностью, и что меня больше всего в нём восхищает — он никогда не стоит на месте. Его тело всегда в движении, под кожей перекатываются рельефные мышцы, а плавные движения скрывают большую физическую силу. То, какие кульбиты он совершает… как перепрыгивает с одного уровня сцены на другой и делает сальто… сбивает дыхание, и мне нужно сознательно заставить свои лёгкие наполниться воздухом. Потому что они перестают работать в автоматическом режиме.

И, как будто недостаточно одного вида Маккенны, звук его голоса пронизывает моё тело и заставляет кровь в венах бешено пульсировать. Его голос такой глубокий и мужественный, что ни одна женщина не в состоянии остаться равнодушной. Он поёт всем сердцем, и это видно — это чувствуется — в каждом слове. Когда наступает очередь «Поцелуя Пандоры», я слышу гнев в песне, в безумных аккордах гитар близнецов… И стоит только встретиться с быстрым хмурым взглядом Маккенны, как в душе нарастают собственный гнев, разочарование и боль.

Он смотрит на меня глазами, полными боли. Внутри всё переворачивается, когда он продолжает петь, не отводя от меня взгляда. Эти волчьи глаза выследили меня в толпе, поймали и пленили. Он перестаёт кружить по сцене. Танцоры движутся позади него, а он просто поёт… смотрит на меня, и поёт:

— Я не должен был открывать тебя, Пандора…

Когда он поёт, глядя мне в глаза, о своих разочарованиях и сожалениях, понимаю, что это для камер.

Так нужно.

Я сбита с толку. В замешательстве от того, что его гнев и мой смешиваются в мощную комбинацию, которая порождает явную электрическую искру вожделения. Люди кричат, музыка вибрирует в каждом из нас, но в меня она проникает и врастает, словно неведомое существо. Дышащее. Пульсирующее. Разрывающее изнутри.

Музыка ревёт, Лив и Тит подходят к Маккенне по бокам и начинают гладить его грудь. Он не обращает на них внимания, продолжая петь, а их пальцы касаются его сосков и груди. Точно так же, как мне придётся это сделать в «Мэдисон-сквер-гарден». Если меня сначала не стошнит от нервов.

Тит смотрит на меня со сцены. Быстрый взгляд, который все остальные пропускают — и даже я не заметила бы, если бы не была так поглощена тем, что с ним делают девушки, — затем Тит наклоняется и лижет его сосок. Меня пронзает ревность, его голос эхом отдаётся в моём теле, доводя до такой степени исступления, что хочется пойти и крикнуть этой суке: «Он был моим первым!»

Маккенна поворачивается, прижимается к Тит и поёт, глядя теперь уже на неё, и, удивительным образом, я ощущаю отсутствие его глаз, как удар под дых. Но потом наступает очередь гитар, и когда его взгляд возвращается ко мне, я заряжаюсь энергией в тысячу ватт. Ночь продолжается, его внимание время от времени переключается на меня, чтобы увидеть, что я наблюдаю за ним, и я чувствую себя… сексуальной, желанной, женственной. Помню, как Брук однажды сидела среди зрителей, когда её муж заметил её с боксёрского ринга. Раньше мне казалось, как это нелепо быть такой ошеломлённой и взволнованной. И вот я здесь, прикованная к своему месту. Пытаюсь показать, какая я крутая. Мне так долго приходилось подавлять свою чувственную сторону, что сейчас приятно её принять. Зная, что он наблюдает за мной, я закрываю глаза и растворяюсь в музыке, каким-то образом ощущая перемену в его голосе.

Когда последняя песня заканчивается, я открываю глаза и вижу, как он что-то кому-то шепчет. Один из техников выходит и проводит меня за кулисы.

— Что происходит? — растерянно спрашиваю я.

— У Кенны сейчас будет перерыв. Ему нужно утолить жажду и сменить костюм. И он хочет, чтобы ты была там.

Викинги на некоторое время сменяют перед микрофоном Кенну, и я ловлю себя на том, что жду в темноте под сценой, пока он внезапно не запрыгивает на тот же открытый лифт, который в начале концерта поднимал Викингов.

Вскрикиваю от удивления, когда лифт резко спускается вниз. Маккенна спрыгивает с платформы и прижимает меня к своему твёрдому телу, чтобы удержать, и тихо говорит у виска:

— Спокойно.

Он обнимает меня, его сердце бешено колотится под ухом. Мы оба тяжело дышим. Здесь темно, но я чувствую, как его глаза, оценивая, смотрят на меня сверху вниз. Тишина здесь жутковатая, но снаружи всё ещё слышится рёв публики.

— Никогда не думал, что твоё присутствие на выступлении подействует на меня так сильно. — Его глаза — серебристое пламя. — Тебя это завело так же сильно, как и меня?

Ожидала чего угодно, но только не этого.

И я прикусываю язык, прежде чем успеваю сказать ему, что всё это заводит меня ещё больше. Боже, это возбуждает меня ещё сильнее. Его желание — не единственное, что меня возбуждает; его пристальный взгляд кажется мне очень интимным. Это чувство, глубокое и пьянящее, как тяжёлый якорь в груди.

— Скажи мне, — требует он, обхватывая мой подбородок большим и указательным пальцами. — Почему ты не пришла ко мне прошлой ночью? Решила упрямиться, когда знаешь, как я тебя хочу? — Он запрокидывает мою голову, поэтому у меня не остаётся другого выбора, как смотреть в его до щемящей боли в груди красивое лицо. Его улыбка обаятельная, отчасти удивлённая, отчасти сожалеющая. — Ну, ты же знаешь, что говорят, Пандора, — бормочет он, поглаживая большим пальцем мой подбородок. — Если Магомет не идёт к горе, то гора идёт к Магомету.

— А ты и есть эта ходячая гора? — усмехаюсь я, пытаясь разрядить напряжённую атмосферу между нами. Это уже слишком для меня. Он удивительный. Притягательный.

Маккенна запускает пальцы в гущу моих волос и массирует кожу головы, это движение почти так же гипнотизирует, как и его звучащий так близко хриплый рокерский голос.

— Совершенно верно. Слышал, ты танцевала, вкладывая всю свою душу. Ты твёрдо решила не опозориться во время нашего последнего концерта?

— Совершенно верно.

Я сосредотачиваю всё своё внимание на его сильной челюсти, а затем на губах. На чём угодно, лишь бы он не смотрел мне в глаза и не увидел того, о чём я вдруг подумала. Я хочу произвести на тебя впечатление. Хочу, чтобы ты помнил девушку на коньках. Ту, которую, по твоим словам, ты любил…

Боже, я такая обманщица. Чёрная одежда, чёрные ногти! Я слабачка. Невинный маленький котёнок, притворяющийся женщиной-кошкой. Этот мужчина сможет убивать меня снова и снова, пока мои девять жизней не закончатся.

— Знаешь, — говорит Маккенна. Тон спокойный, но в голосе слышится томительная хрипотца, напряжение голосовых связок делает его грубоватым. — Когда я поцелую тебя на глазах у всего мира, то буду ласкать тебя языком. Я собираюсь, чёрт возьми, растерзать твой рот и дать Лайонелу именно то, что он хочет. Поцелуй, который будет красоваться на всех грёбаных экранах по всей стране. Поцелуй, который ты, Пандора, никогда в жизни не сможешь забыть. Ты ведь тоже этого хочешь, правда? Хочешь, чтобы люди увидели, что ты мне действительно нравишься. Что я грёбаный дурак, поющий о тебе так, будто я тебя не хочу, когда правда состоит в том, что я хочу тебя больше, чем свою следующую чёртову песню?

Слова эти настолько неожиданные, что лёгкие забывают расширяться и сжиматься. Кажется, единственное, что сжимается, — моё горло и грудная клетка, а между ног нарастает пульсация.

— Не важно. Ведь это всего лишь спектакль, — говорю я.

— Думаешь. — Это утверждение, а не вопрос. Он обхватывает четырьмя длинными пальцами мой затылок и поглаживает большим изгиб шеи. — Я певец, Пандора. Не актёр.

Вот он предупреждает меня, глядя прямо в глаза, а в следующую секунду наклоняет голову с, как это ни странно, сексуальным ирокезом и касается своими губами моих. Прикосновение лёгкое и дразнящее, но его достаточно, чтобы меня воспламенить.

— Охх, Кенна…

Мне не нравятся исторгаемые мной звуки. Как будто я жаждала этого бог знает сколько времени, но кого это волнует, когда он проталкивает свой язык между моими губами. И я бы издала этот звук снова, чтобы заставить его продолжать ласкать мой рот.

Что я и делаю.

И он вжимает свои губы в мои, поцелуй влажный и скользкий, горячий и глубокий. Земля уходит из-под ног, и я хватаюсь за его крепкие руки и придвигаюсь ближе. Ладони Маккенны ложатся мне на ягодицы, и он впечатывает меня в свои бёдра. Я чувствую вздыбившуюся эрекцию у своего живота. Но она совсем не там, где мне хотелось бы. А хочется мне где-то совсем в другом месте.

Я уже готова обвить его ногами и потереться об него, но он вырывается и отодвигает меня в сторону с таким видом, как будто для этого требуется колоссальное усилие. Гора не смогла остаться в стороне от Магомета.

— Стой здесь, детка. И только попробуй дёрнуться, не напрягай ни одну из своих милых, длинных, восхитительных маленьких мышц. Я вернусь через три песни.

Он ступает на платформу лифта как раз в тот момент, когда в раздевалке загорается счётчик, отсчитывающий от 10 до 0. Затем, похоже, вспоминает, что надо бы сменить костюм. Вбегает обратно в комнату, ругаясь и срывая с себя рубашку, хватает с вешалки новую и снова запрыгивает на платформу.

Я прикрываю рот рукой. Влажная и горячая, она покалывает, и на ней остался его вкус.

— Стой здесь, — снова велит он.

Взгляд направлен на меня, светлые глаза мерцают, ноги расставлены в стороны, руки по бокам сжаты в кулаки.

Мне так жарко, и кажется, что моя кожа вот-вот поджарится. Я не в состоянии ему ответить. Боже, что он со мной делает?

В тот момент, когда платформа снова взлетает вверх, я стону от отчаяния. Затем слышу над собой его голос. Дерьмо. Что я делаю? Начинаю вышагивать взад-вперёд, представляя, как облизываю его сосок и поглаживаю его, как это делали те танцовщицы. Я немного завидую всем этим людям, которые пялятся на него прямо сейчас, но больше всего я чувствую восторг. Переполнена эмоциями. Желанием.

Вожделением.

До сих пор я здесь и жду. Почему я жду? Потому что не могу думать ни о чём, кроме его соска под моим языком. Кроме его серебряных глаз. Хочу сорвать его парик, чтобы провести пальцами по коротко остриженным волосам.

Когда, наконец, раздаётся оглушительный рёв — примерно через год! — понимаю, что шоу окончено.

С бешено колотящимся сердцем гадаю, откуда Маккенна появится. Ещё через несколько мгновений он спускается вниз по какой-то скрытой от моих глаз боковой лестнице, и вот его тело заполняет дверной проём.

Как два магнита, наши взгляды притягиваются друг к другу.

Дыхание прерывается.

Маккенна срывает маленький микрофон, прикреплённый скотчем к спине, и наушник с уха, и отбрасывает их в сторону.

Затем направляется ко мне. Вокруг полно всевозможных кабелей и хитроумных приспособлений, и я отступаю, пока не натыкаюсь спиной на стену с металлической дверью. Мысли в голове мечутся так же, как и бабочки в моём животе.

О боже, я должна ему позволить.

Нет, я не могу ему позволить.

Запаниковав из-за переполняющих меня чувств, я поворачиваюсь и бегу, лихорадочно ища выход. Здесь, внизу, настоящий лабиринт. Маневрирую между кабелями и оборудованием, но выхода найти не могу.

Позади слышу приближающиеся шаги, а затем приглушённый и хриплый от вожделения голос:

— Пандора.

Маккенна останавливается у меня за спиной, кладёт руку на моё запястье и притягивает к себе. Сердце беспомощно колотится где-то в горле, и я чувствую, как от его прикосновения расслабляются мышцы. Позволяю повернуть себя к нему лицом. Смотрю на Маккенну, полная страха, желания, смятения, не препятствуя ему медленно прижать меня к металлической двери. Он запускает руки за пояс моей юбки, а я хватаю его колючий ирокез и стягиваю. Маккенна прижимается своим носом к моему, парик летит в сторону, и я целую его в макушку, потому что… даже не знаю почему. Потому что он Маккенна Джонс. Приводящий в бешенство, ужасный, и в то же время… самый восхитительный мечтатель, воплотивший свою мечту в реальность. Наш поцелуй импульсивен, но он заставляет его застонать, как будто задел в глубине его души какие-то струны. Я дрожу от нахлынувших эмоций, а он дрожит от, как я полагаю, притока адреналина.

— Ты уже влажная? — спрашивает он, тяжело дыша.

— Да, — отвечаю я. Так и есть. От того, что смотрела на него, на его потную грудь, и от ощущения теплоты его покрытой чернилами кожи под моими пальцами.

— Я так чертовски возбуждён, — стонет он, отодвигая мои трусики в сторону и вводя в меня два пальца. Без малейшего труда. Они так легко скользят, потому что я промокла насквозь. Не могу контролировать себя, не в состоянии удержаться от того, чтобы откинуть голову назад и сжать бёдрами его пальцы. О боже, я никогда не испытывала ничего подобного… Он прикусывает мою нижнюю губу и втягивает в свой рот. Горячий, влажный и вкусный. Такой сладкий. Я жадно кусаю губу Маккенны, впиваясь ногтями в кожу его головы.

— Кенна, — вырывается из меня стон.

— Боже, я скучал по тому, как ты вот так произносишь моё имя.

Только ведь ты, Пандора, знаешь, что это не может случиться, это ведёт в никуда, в тёмный и опасный тупик.

И поскольку я всё понимаю, то стою здесь со странной болью и страхом, желая и в то же время не желая того, что, судя по его взгляду, он собирается сделать.

Маккенна разводит мои руки в стороны и стаскивает с меня рубашку. Потом расстёгивает лифчик. Кожи касается прохладный воздух, соски напрягаются.

— Не надо, Кенна, — резко говорю я, отступая назад и неловко застёгивая лифчик.

— Твою мать, Пинк, не закрывайся от меня, — хрипло приказывает он.

Дрожащими руками пытаюсь застегнуть лифчик.

Маккенна хмыкает — сексуально, по-мужски, — цокает языком, снова расстёгивает лифчик, касаясь пальцами моей кожи, и отбрасывает его в сторону.

Он обнимает меня, даже не представляя, какие сожаления и воспоминания во мне бурлят. Наклоняется, чтобы поцеловать меня в губы. У него горячие руки, и от него пахнет мятой. Он задирает до бёдер юбку, опускается на одно колено, раздвигает мои ноги и крепко сжимает лодыжку, отчего моё дыхание учащается, и я начинаю задыхаться.

— Закинь ногу мне на плечо, — велит он.

Я поднимаю ногу, и он наклоняется, чтобы прижаться ртом к моей киске. Жар его языка, скользящего по клитору, заставляет меня стонать.

Нет, нет, нет. Нам не следует этого делать.

Но он раздвигает мои ноги шире, втискивая между ними свои плечи, тянется рукой и нежно ведёт пальцами вверх по внутренней стороне бёдер. Язык Маккенны скользит по коже, отчего оголённые ноги начинают дрожать.

Я опускаю руку на его затылок и выгибаю спину, чтобы ему удобнее было лизать меня сильнее, быстрее, глубже.

Его голод ощутим в каждом движении его языка, в каждом издаваемом им стоне. Я извиваюсь. Стону. Он поднимает голову, чтобы на меня взглянуть. Его глаза горят, челюсть сжата, как будто он сдерживается со страшной силой.

— Посмотри на себя, — сипит он, окидывая меня лихорадочным взглядом серебристых глаз. Его губы блестят от моих соков. Коротко стриженые волосы остаются идеальными, даже после того, как мои руки их растрепали. Он проводит рукой по голове, и я слышу скребущий звук.

— Чёрт подери, Пинк, — он говорит так, словно я сейчас уязвима, и это выводит его из себя. Но вот что странно. Вместо того чтобы чувствовать себя уязвимой под его пожирающим взглядом, я чувствую себя такой сильной, будто я — весь воздух на этой земле и вся вода тоже.

Поднявшись на ноги, он притягивает меня к себе. Каждый горячий, твёрдый, каменный мускул прижимается ко мне, его тело, разгорячённое и влажное, прижимается к моей обнажённой коже. И он набрасывается на меня, как зверь — его рот, зубы, язык, губы ласкают моё тело. Его стоны, как и мои собственные, вырываются из самых глубин.

Наши руки повсюду, рты не пропускают ни единого кусочка кожи.

Чувствую, как его бёдра вжимаются в мои, как член упирается в мой таз. Чувствую себя неудержимой. Дикой. Хочу, чтобы он был ближе, хочу, чтобы он оказался во мне.

— Держись крепче, детка, — шепчет он своим низким, охрипшим после концерта голосом, понимая меня, понимая, что мне нужно.

Стою, тяжело дыша.

Он просовывает между нашими телами руку, чтобы полностью стянуть с мощных мускулистых ног обтягивающие чёрные рокерские кожаные штаны. Я поспешно спускаю с бёдер трусики, пытаясь побыстрее их сбросить, пока он надевает на член презерватив.

Маккенна поднимает меня, медленно опускает моё дрожащее тело на себя, проникая в меня сантиметр за сантиметром. Снова стону, просовываю руки ему под рубашку и, стягивая её через голову, так что он остаётся голым. Маккенна глубоко вдыхает, когда оказывается полностью во мне. Он кажется таким большим, что я уже готова взорваться.

Я облизываю его сосок, пока он ласкает мою грудь самым восхитительным образом. Его зубы впиваются в мочку моего уха и дёргают в тот момент, когда Кенна начинает толкаться, и дарящие наслаждение движения его члена стимулирует все мои нервные окончания.

Наши рты ненасытны, его резкие ритмичные толчки говорят мне, что он настроен серьёзно, и я отпускаю себя. Маккенна хватает меня за бёдра и двигает на себе, задавая нужный ему темп, словно я создана только для того, чтобы он трахал меня. И, боже, он такой…

Гораздо сильнее, чем раньше. Больше, чем раньше. Крепче, чем раньше.

Не могу думать… не могу дышать… Он горячий, твёрдый… Боже, мне это так нужно. Я и не догадывалась, насколько сильно, пока не оказалась в тисках его рук. Он внутри моего тела. Его язык проникает в мой рот.

Ничто не имеет значения, кроме его дыхания, моих вздохов, его ворчания и моих стонов, моего тела, растворившегося в нём. Я льну к Маккенне: руки, ноги, даже шея — всё моё тело врастает в него. Он точно знает, что делать своим ртом, его губы отставляют влажный след на коже шеи, на челюсти, в местечке около уха, а затем впиваются в мой рот.

— Это так… — я с трудом сдерживаю слово «правильно» и вместо этого сильнее вдавливаю свои губы в его. Мы стукаемся зубами, затем Маккенна отрывается, смотрит мне в лицо горящими глазами, как будто он под кайфом, и трахает меня всё быстрее и быстрее, наблюдая, как я задыхаюсь, а моя грудь ритмично подпрыгивает.

— Кончай, — хрипит он, и как только меня накрывает оргазм, кончает сам, жёстко и быстро. Его член дёргается во мне три раза, дыхание с шипением вырывается в унисон сжимающимся и разжимающимся подо мной мышцам. Он вдавливает меня в себя и двигается, пока наши тела продолжают содрогаться.

Нам требуется несколько минут, чтобы прийти в себя, ни один из нас не шевелится. Я всё ещё стискиваю его в объятиях, но, когда понимаю, какой прилипчивой, должно быть, кажусь, отрываю голову от изгиба его шеи и открываю рот, чтобы заговорить. Маккенна прижимает палец к моим губам.

— Нет, детка, — говорит он, его голос одновременно и нежный, и укоряющий.

Мозг продолжает гудеть. Чувствуя вожделение и странную игривость, я снова приоткрываю губы и с улыбкой прикусываю его палец. Маккенна стискивает челюсть, его глаза вспыхивают, как будто он вспоминает другие случаи, когда я так делала. Затем без предупреждения наклоняется и тоже прикусывает один из моих пальцев. Как в старые добрые времена…

«Ай! — шутливо запротестовала я. — Ты хочешь откусить мой палец? Правда?»

«О, перестань жаловаться. Вот, возьми мой…»

Грудь сжимает странное чувство, и это причиняет боль. Он нежно проводит пальцем по моему языку, и я делаю то же самое.

— У тебя вкус пота, — притворно морщусь я.

— А ты на вкус как сахар, — выдыхает он, его веки тяжелеют.

Я высвобождаю руку, а он продолжает пристально смотреть на меня, ожидая от меня каких-то слов. Попытка воздвигнуть стены с треском проваливается.

— Я… — начинаю неуверенно.

— Не порть всё, — говорит он, прижимаясь своим лбом к моему и вздыхая, — Знаешь, ты была бы удивлена, узнав, что я отдал бы за то, чтобы услышать, как ты этим ртом говоришь мне, что на самом деле чувствуешь ко мне. — Он поглаживает рот, о котором говорит, кольцом на большом пальце, и мои соски снова твердеют.

— Помнишь, я набивала его овощами— говорю я, не в силах сдержать в голосе похоть.

— Хм, да, незабываемый опыт.

Он в последний раз прикусывает кончик моего пальца, и, прежде чем отпустить, берёт его за основание и целует подушечку.

Это был такой откровенный акт нежности, что я сама себе удивляюсь, когда утыкаюсь носом в его шею. Чувствуя удивительную игривость, целую его в губы и, желая удивить, говорю то, чего он никак не ожидал от меня услышать.

— Мне очень нравится, как ты кончаешь.

Он обхватывает ладонями мою голову и в шоке на меня смотрит.

— Ты это сейчас серьёзно? — пристально вглядывается в моё лицо.

Облизываю губу, и мне нравится, что его взгляд опускается туда. Смотрю на него сквозь опущенные ресницы, и мне так хорошо, как не было никогда за долгое время. Рядом с ним тело расслабляется, и я чувствую себя… спокойной. Счастливой. Довольной миром. Он пахнет как мужчина — как единственный мужчина, с которым я когда-либо была. Он пахнет моими воспоминаниями и мечтами, моим детством и юностью. Пахнет парнем, который привлёк меня настолько, что я почувствовала себя расслабленной.

Маккенна скользит взглядом по моему лицу и с растущим напряжением изучает, улавливая все эмоции, его хорошо модулированный голос вызывает мурашки по коже.

— Мне не просто нравится, как ты кончаешь, детка — я получаю от этого удовольствие. Удовольствие от того, как ты пытаешься сдерживать оргазм, но он овладевает тобой, и ты не можешь держать глаза открытыми. От того, как ты не можешь сдержать вырывающиеся из тебя звуки, и сжимаешь меня так, словно не хочешь отпускать. Ты чувствуешь меня? — требовательно шепчет он мне в ухо, крепко прижав к себе. — Я так напряжён внутри тебя, а ты скользкая и горячая, и сжимаешь меня, как кулак. Ты чувствуешь меня?

Я закрываю глаза и вздрагиваю, когда длинными пальцами руки он начинает ласкать меня под футболкой. Затем убирает руку и сползает вниз по металлической двери, и мы на какое-то время остаёмся там.

Меня выводит из оцепенения щелчок зажигалки и крепкий запах табачного дыма. Я поворачиваю голову и в темноте вижу светящийся кончик сигареты, когда Маккенна делает затяжку. Он быстро выдыхает дым и предлагает мне.

— Что это? — спрашиваю я, сощурив глаза.

— Кэмел. Просто обычный табак. Я не увлекаюсь наркотиками. Полагаю, они уже испоганили мою жизнь с помощью отца.

Из его губ вырывается дым, я наблюдаю, как он расплывается, и импульсивно тянусь, чтобы его вдохнуть. Закашливаюсь и смеюсь, он тоже смеётся и хлопает меня по спине. Маккенна выкуривает несколько сигарет подряд, и я с изумлением думаю, что вот такой стала его жизнь. Поэтому спрашиваю:

— И вот так ты живёшь?

Он смотрит на беспорядок вокруг нас и лениво курит.

— Да.

— Тебе нравится?

Он пожимает плечами.

И тут я понимаю, что даже если бы он всё ещё хотел меня, даже если бы он не разбил мне сердце, в этой его жизни для меня нет места. А если бы и было, то я бы не смогла видеться с Магнолией. Он предпочёл эту жизнь мне. А я выбираю свою.

От этого становится грустно.

Но я не хочу, чтобы он знал об этом, поэтому со стоном вырываюсь из-под его тяжёлой руки, обнимающей меня за плечи.

— Ты потный.

— Ты тоже.

Стараюсь держать между нами дистанцию, но он тушит сигарету о цементный пол, проводит рукой по волосам, не отводя от меня глаз, и начинает смеяться.

— Чтобы прикоснуться к тебе, я должен быть внутри тебя? Чтобы к тебе прикоснуться, нужно, чтобы тебя трахали, детка?

— Ненавижу любые проявления чувств и привязанности. Это глупо.

— Здесь нет никого, кроме меня. И глупо вот это, — он с игривой улыбкой дёргает меня за розовую прядь.

Вздохнув, поддаюсь порыву и прижимаюсь к нему, остро ощущая, как соприкасаются наши плечи.

— Жить вместе с группой становится слишком шумно, — говорит он, уставившись в потолок и рассеянно перебирая мои волосы, и это заставляет меня чувствовать себя юной и прекрасной, совсем как раньше. Это беспокоит меня — очень, — но не так сильно, как мне нравится чувствовать себя юной и прекрасной.

— Ты иногда уходишь, чтобы побыть одному?

— Не так часто, как хотелось бы. — Он снова проводит рукой по волосам, встречаясь со мной взглядом в темноте. — Я думаю о тебе, Пандора. О нас.

Мгновение мы смотрим друг на друга.

Мои лёгкие — что с ними сегодня? Постоянно пытаюсь глубоко вздохнуть, и в то же время стараюсь это скрыть.

— Мне кажется, каждый раз, когда приходится делать выбор, задаёшься вопросом, правильный ли выбор ты сделал, — объясняет он свои слова.

— И?.. — спрашиваю я, жаждая узнать его мысли больше, чем мои лёгкие нуждаются в кислороде.

— И… что? — подстёгивает он к продолжению.

— Это был правильный выбор?

— Это ты мне скажи, — огрызается он в ответ, слегка нахмурив брови и оценивающе рассматривая меня.

— Нет, это ты мне скажи.

— Нет. Потому что на самом деле это был не мой выбор.

Я смотрю в ответ, тоже хмурясь, потому что внезапно это становится уже чересчур. Весь этот разговор. Он сказал, что уйти — это был не его выбор. Да пошло оно всё на хрен!

— Маккенна, я не могу этого сделать, — пытаюсь подняться, но его рука сжимает моё запястье, останавливая. Я такая сверхчувствительная, что прикосновение обжигает мои нервные окончания. — Кенна, — говорю я, и мой голос срывается.

Ты хочешь прийти ко мне сегодня ночью?

Всегда…

Боже, как бы я хотела сделать клизму для мозга и вымыть все воспоминания, чтобы они перестали причинять такую боль. Но когда он начинает смеяться над моим вспыльчивым характером и притягивает обратно к себе, каждое воспоминание о нашем прошлом со мной — с нами.

— Иди сюда, — вкрадчивым голосом уговаривает он меня.

Мурлыкаю с таким удовольствием, что это даже неприлично. Во мне кипит энергия. Это слишком много, и одновременно мало. Это просто пытка.

Он мучает меня. Оттягивает момент, пока я наконец, наконец, не падаю — прямо ему на колени. Затем Кенна кладет руку мне на затылок, губы касаются шеи. Мягко. Нежно. Дорожкой поцелуев спускается по изгибу горла к плечу. Его слова, искренние и сексуальные, отдаются жаром на моей коже. Льются мне в ухо.

— Боже, от тебя невозможно оторваться. Ты настоящая ведьма.

Маккенна произносит это благоговейно, с таким обожанием, что моё сердце едва различает слова. Только улавливает тон. И оно бьётся где-то в небеcах. Но мне необходимо, чтобы сердце вернулось ко мне. Он разбил его, и я не позволю ему его забрать. Я не могу позволить ему его забрать.

Хочется плакать, но я редко это делаю — не проронила ни слезинки даже когда он ушёл. Я плакала, когда потеряла свою девственность, потому что была счастлива. Плакала, когда умер мой отец, потому что мне было грустно.

«Твой отец не заслуживает ни одной из твоих слёз! — кричала моя мать. — Он предал нас. Ты не прольёшь по нему ни слезинки, слышишь меня?»

Когда я потеряла Маккенну, то продолжала слышать те же самые слова. Мой разум прокручивает их снова и снова. Он предал тебя. Ты не прольёшь по нему ни единой слезинки.

Сердито ворчу и пытаюсь освободиться, но мне не верится, когда понимаю, как легко ему меня остановить, и более того… как сильно я на самом деле хочу, чтобы он меня остановил.

Так вот почему я пришла? Потому что хотела посмотреть, плевать ему на меня или нет? Хотела посмотреть, попытается ли он вернуть хотя бы частичку меня обратно? Сейчас эта мысль беспокоит меня больше всего на свете, и даёт силы высвободиться, вскочить на ноги и быстро натянуть джинсы.

— Ты собираешься притвориться, что не хочешь этого? — со злостью спрашивает он, обратно влезая в свою кожу.

— Это не притворство. Просто животная страсть, не более того.

Отворачиваюсь, поправляю одежду и направляюсь к той же лестнице, через которую появился он. Слышу позади его шаги, мы поднимаемся на сцену, где рабочие сцены и члены команды наводят порядок.

— Сегодня ночью я докажу, что ты ошибаешься, — говорит он, следуя за мной к одной из машин, которая должна отвезти нас обратно в отель. Камера настигает нас в коридоре, и я знаю, что мы не сможем от неё избавиться — по крайней мере, до тех пор, пока я не вернусь в свою комнату.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, когда Маккенна садится в машину следом за мной. Пока мы отъезжаем и оператор ловко проскальзывает на переднее сиденье машины и молча целится в нас камерой, он ничего не говорит. К счастью, Кенна не настаивает на дальнейшем обсуждении этого вопроса, и я тоже.

Тишина окружает нас всё время, пока мы втроём поднимаемся на лифте, и не нарушается даже тогда, когда Маккенна идёт за мной в мою комнату.

— Маккенна, что ты делаешь? — тихо шиплю я.

Я открываю дверь, во мне горят тревога и предвкушение.

Всегда…

Кенна показывает средний палец оператору, затем захлопывает дверь у него перед носом и оборачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Твоя комната в другом месте, — указываю я на дверь у него за спиной.

— Сегодня вечером моя комната здесь, — говорит он с дерзкой улыбкой. И наблюдает за моей реакцией.

То есть за тем, как я заикаюсь.

— Н-н-нет. Нет, не здесь.

— Да, именно здесь.

Маккенна вдруг подхватывает меня на руки и, охнув, говорит:

— Ты тяжёлая, малышка.

— Отпусти меня, если не хочешь заработать грыжу! Боже!

— Грыжа, лучше и не скажешь, — смеётся он. И с лёгкостью относит меня на кровать — грёбаный клоун даже грамма усилий не прилагает, чтобы отнести такую тяжёлую меня. Затем опускает меня на кровать, снимает с меня туфли на шпильках и бросает их на пол. В смятении я пытаюсь спастись бегством, когда понимаю, к чему это снова может привести. Опасность!

— Не надо! Этого никогда не будет, Маккенна.

— Это уже происходит, — возражает он. — Я остаюсь на ночь, Пандора.

— Но я этого не хочу!

Он берёт мою ступню в одну руку и скользит пальцами другой вверх по голой ноге, его сексуальные губы растягиваются в белозубой хищной улыбке.

— Дай мне десять минут, чтобы доказать, что ты ошибаешься. Чтобы доказать тебе, как сильно ты сама этого хочешь.

Я смотрю на его обнажённую грудь, чувствую пальцы на своде стопы и с дрожью в голосе говорю:

— Я не хочу, чтобы ты был здесь.

Маккенна замолкает, и на мгновение мне кажется, что он собирается уйти, и это наполняет меня неожиданной паникой, которая только ещё больше сбивает с толку.

Но он не уходит.

Кенна одаривает меня кривой ухмылкой.

— Десять минут, и ты запоёшь по-другому.

— Я не пою — это делаешь ты.

— Ты будешь петь, как чёртова канарейка, детка. Ложись, — говорит он, и напряжённость в его взгляде идеально сочетается с дьявольской ухмылкой и апломбом.

— Ладно. Даю тебе десять минут. Но в одежде, — соглашаюсь я. — И если ты не сможешь соблазнить меня за десять минут, то ты уйдёшь.

— Я не буду трогать твою одежду. Но считай, что тебя уже соблазнили, — с невинным видом поднимает он руки.

Я успокаиваюсь. Отчасти.

Однако сердце продолжает биться, как барабан.

Снова устраиваюсь в постели, которая принимает меня в свои объятия, и я не понимаю, почему не протестую, просто у меня нет сил делать что-либо, кроме как дышать. Я никогда ещё так остро не ощущала своё дыхание.

Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Его прикосновения, вернувшиеся к моей руке и обжигающие тыльную сторону запястья, заставляют меня напрячься. Я резко выдыхаю, когда он проводит пальцами вверх, это так знакомо и восхитительно. О боже, это так восхитительно. Он дотрагивается нежно, словно пёрышко, но с напряжением в миллиард киловатт.

Когда я вспоминаю, как Маккенна впервые прикоснулся ко мне, то хочется закрыть глаза. Я помню его лицо, помню, как его сексуальный рот изгибался в идеальной улыбке, и я клянусь, его глаза говорили, что он любил меня, как Ромео любил глупую Джульетту. Я чувствовала его пристальный взгляд в своём сердце. Сейчас он не улыбается. Прикрыв потемневшие глаза, с серьёзным и сосредоточенным, как и всегда, выражением лица, проводит двумя пальцами по моей обнажённой руке. Сердце больше не чувствует его пристального взгляда, но я ощущаю его взгляд у себя между ног. На сосках. На своих чёртовых яичниках. Я могла бы забеременеть от этого взгляда.

Кенна просовывает кончики пальцев под рукав футболки, затем проводит ими вниз по руке.

— Расслабься, Пинк, — мурлычет он.

Его голос приобрёл грубость, и волоски на руках встают дыбом от удовольствия.

— Меня зовут… Пандора.

— Так случилось, что я очень хорошо знаю твоё имя и помню, что оно тебе не нравилось, но тебе нравилось, когда я называл тебя красоткой. От этого у тебя темнели глаза, и ты прикусывала губу точно так же, как делаешь это сейчас, потому что тебе очень хотелось, чтобы я тебя поцеловал. Ты помнишь это, красотка?

Я усмехаюсь, но звук получается слабый. Я прикусываю губу, но теперь она кажется влажной, и Маккенна пристально смотрит на неё, как будто ожидая, что я приглашу его меня поцеловать. Он продолжает прикасаться ко мне своими длинными музыкальными пальцами.

Никогда не встречайтесь с музыкантом. Потому что другие мужчины никогда не смогут с ним сравниться.

Гибкими пальцами Кенна ласкает мои руки и локти. Запястья и пальцы. Потом, поглаживая, поднимаются вверх по ногам. Эти пальцы скользят по мне, и в животе сворачивается тугой узел удовольствия.

Я с трудом делаю вдох и выдох. Вдох, выдох.

Когда он проводит пальцами по моему горлу, мышцы сводит от напряжения. Боже, как тут можно устоять? Как можно сопротивляться парню, единственному, кого я когда-либо целовала. Когда-либо любила, и занималась любовью. Его пальцы скользят по моей коже, и я начинаю ёрзать.

— Расслабься. Дай мне десять минут, чтобы заставить тебя передумать, а прошло всего лишь две.

— Серьёзно? Только две? — хныкаю я.

Он наклоняется и целует мою ключицу, горло. Тёплое дыхание овевает моё тело, и я вспоминаю всё.

Пальцы, которыми Кенна прикасается ко мне. Ты совершенство, Пандора…

Мои пальцы, неловко обхватывающие его член. Как мне?..

Малышка, клянусь, как только ты пошевелишь рукой, я кончу.

Я держу в руке член Маккенны, горячий, длинный и толстый. Сердце пускается вскачь, тело бьёт нервная дрожь от возбуждения. Он смотрит на меня сверху вниз, будто изголодавшийся сексуальный маньяк. Головка влажная, и мне хочется попробовать…

Твою мать, не двигай этой рукой!

Накатывают воспоминания о том, какими невинными и возбуждёнными мы были, и прежде, чем разум успевает меня остановить, обвиваю руками шею Маккенны и выдыхаю ему в ухо:

— Хорошо, можешь сегодня остаться на ночь.

Его взгляд устремляется на моё лицо, он приподнимает одну бровь.

— Уверена?

Я прикусываю губу и нетерпеливо киваю.

Слышу, как он шепчет: «Чёрт», и тут же просовывает руки под мою футболку и обхватывает грудь поверх лифчика, глядя на меня сверху вниз и облизывая губы, словно смакуя меня. Нельзя хотеть этого так сильно, действительно нельзя.

— Только на одну ночь, — говорю я. «Навсегда…» — слышу у себя в голове.

Но он сосредоточенно кивает и говорит:

— Только на одну ночь.

Маккенна прокладывает дорожку поцелуев к моему рту, я поднимаю голову и приоткрываю губы, и когда наши губы соприкасаются, он стонет и продолжает только скользить по ним своими. Меня так возбуждают мысли о поцелуе с ним в постели, что я открываю глаза.

— Что? — шепчу я, затаив дыхание и чувствуя, как тело судорожно сжимается от желания, когда он проводит пальцами по моим соскам. — Ты не хочешь поцеловать меня? — Мне хотелось немного подразнить его своим поцелуем, но теперь я уже сама чувствую, что меня дразнят, потому что он решил меня так наказать.

Маккенна убирает руки из-под футболки и поднимает моё лицо к себе, ладонями обхватывает затылок, и, пристально всматриваясь горящими от вожделения глазами, бормочет:

— Я хочу намного больше, чем просто целовать тебя.

Я облизываю губы и смотрю на его рот. Его рот, который я действительно хочу — нет, в котором нуждаюсь, — прямо сейчас. Собираюсь попросить о том, чего хочу, но я уже попросила его остаться, и просьба о большем заставляет меня чувствовать себя беззащитной… такой открытой… такой слабой…

Мне неудобно выражать свои чувства, и эту чёрту я унаследовала от своей мамы. Её отношения с моим отцом были почти деловыми. С тех пор как он умер, с тех пор как ушёл Маккенна, моим единственным источником эмоций была Магнолия.

Но она не представляет для меня такой опасности, как Маккенна.

Она не сломала меня так, как это сделал он.

Поэтому я просто хватаю его за затылок, поднимаю голову и целую. Проходит всего лишь какая-то наносекунда, прежде чем он в ответ становится агрессивным, чуть не расплющивая меня, когда вытягивается надо мной своим большим телом так, что его член оказывается между моих бёдер. И я чувствую его. Его толстый, твёрдый, пульсирующий член. Вжавшийся в моё тело. Нас разделяют только мои джинсы и его кожаные штаны.

— Это надо снять, — говорит он и пытается потянуть мою майку вверх.

Останавливаю его и натягиваю её обратно.

— Подожди.

Его искрящиеся глаза бросают мне вызов, и я игриво улыбаюсь, стараясь делать это медленно, чтобы заставить его задохнуться в предвкушении.

«Сделай это, Пандора. Ох как он обрадуется, когда ты всё это у него отнимешь. Подумай о синих шарах, которые ты можешь ему устроить», — говорит во мне маленький дьявол. Тот самый дьявол, который наблюдал, как мне причиняли боль.

Он наблюдает с восхищением во взгляде.

Я стягиваю майку через голову.

Он тянется к лифчику.

— Подожди, — снова приказываю я.

Веки Маккенны тяжелеют, челюсти плотно сжаты, и он снова облизывает губы. Мой голодный волк с серебряными глазами…

Медленно расстёгиваю и снимаю лифчик.

Маккенна наблюдает, как я расстёгиваю молнию, и его глаза становятся всё темнее и темнее, а желваки на скулах ходят ходуном.

Он повторяет мои действия и расстёгивает молнию на своих кожаных штанах.

Смотрит на один напряжённый, твёрдый сосок, затем на другой, наклоняется, чтобы прикусить один кончик зубами, тянет, стаскивая штаны, а я скидываю свои. Застонав, я инстинктивно трусь об него, кожа к коже. Всё это не было запланировано — весь этот секс, — но у меня столько лет не было мужчины, что я просто… о-о-о. Его стон. Его стон убивает меня. Он обхватывает другую мою грудь ладонью и бормочет:

— Тебе понравился этот маленький стриптиз?

— А тебе? — задаю в ответ встречный вопрос.

Он тянет сосок сильнее, почти до боли.

— Как думаешь, насколько сильно я тебя хочу?

— Судя по… — качнув бёдрами, добиваюсь более тесного контакта — Предполагаю, что сильно?

Маккенна смеётся, уткнувшись мне в грудь, и от этого его смех становится ещё горячее.

— Я хочу тебя не просто сильно, а адски сильно. — Маккенна поднимает лицо, и его взгляд становится затравленным. — Пандора… — говорит он, как будто это начало чего-то другого, его кольцо на большом пальце скользит по моей грудной клетке. — …что случилось? — изучающе всматривается в меня. — Что случилось?

Закрываю глаза и глубоко дышу, на меня обрушивается лавина слов. Ты, блядь, ушёл! Ты разбил мне сердце. Мне пришлось в одиночку выдерживать давление матери. Я потеряла волю к жизни. Я потеряла то, что могло бы у нас быть.

— Эй, эй, посмотри на меня, — просит он, поворачивая мою голову за подбородок. Но я не могу смотреть на него.

Просто не могу.

Внезапно снаружи раздаётся шум и стук.

— Эй! Дора! ДОРРРРА! Привет! У нас есть выпивка! Открывай, сучка!

Я разочарованно стону.

— Это Лив и Тит? — спрашивает Маккенна.

— Да.

— Ты что, дружишь с этими двумя гадюками? Они же, не раздумывая, насадят твою голову на кол. — Похоже, он чертовски раздражён. И теперь, после этой передышки, я, собственно, тоже.

— А что, где-то поблизости есть другие девушки, с которыми можно было бы потусить? Нет. Так что — да, мы подруги.

Маккенна, вздыхая, отодвигается назад, а затем молча встаёт. Нет. Нет, нет, нет! Кажется, моё дрожащее от желания тело пронзает паника.

— Ты хочешь, чтобы я ушёл? — спрашивает он.

Нет, нет, не хочу. Не хочу.

Но продолжаю сидеть, не в состоянии сказать ни слова, наблюдаю за ним, а он смотрит на меня в ответ.

— Кивни головой, если хочешь, чтобы я остался, — говорит он, смягчая голос.

Его руки прижаты к бокам, как будто он с нетерпением ждёт моего ответа. Я качаю головой, но не уверена, это да или нет. Маккенна вздыхает, затем натягивает футболку через голову. И когда он направляется к двери, меня охватывает паника. Он не вернётся ко мне в постель.

— Маккенна! — кричу, чтобы его остановить — как раз в тот момент, когда он рывком открывает дверь.

— Устраивайте вечеринку в другом месте. У неё уже есть компания, — рычит во всю глотку.

И захлопывает дверь у них перед носом.

Я моргаю, сердце замирает в груди. Маккенна поворачивается ко мне, его глаза словно языки пламени на моей коже.

— Однажды ты будешь умолять об этом, — и с этими словами он снова стаскивает с себя рубашку и пересекает комнату.

Сердце начинает бешено колотиться о рёбра.

— В твоих мечтах, Маккенна, — лукавлю я.

Он лишь тихо смеётся и качает головой.

— Ты упряма, нужно отдать тебе должное. Но ты скоро устанешь.

— Никогда.

Маккенна наклоняется, и вся его мужская мощь нависает надо мной, а губы прижимаются к моему уху в очень нежном поцелуе.

— Нет, малышка. Всегда.