Разъяренный

2 ВЕДЬМА ЗАБЫЛА МЕТЛУ, НО НЕ ЧЁРТОВ ПАКЕТ С ПОМИДОРАМИ Маккенна

— Она согласилась, Кенна. Ты удивишься, узнав, что это заняло не так уж много времени. Говорю тебе, нынешние выпускники колледжей готовы работать за гроши.

Выхожу из душа, хватаю махровый халат, кутаюсь в него и нахожу в своей комнате сияющего от новостей Лайонела.

— Ты, блядь, не можешь быть посерьёзнее? — требую я, вытирая голову полотенцем для рук. Он тут же становится совершенно серьёзным, и я качаю головой, перебирая одежду. — Лайонел! У меня в носу грёбаный яичный желток. И, кажется, ещё осталось немного в ухе. — Я прижимаю полотенце к уху наклоняю голову вбок и прыгаю вверх-вниз, вытряхивая воду.

— Ты маленький засранец. Ты сказал, что её не существует, — рычит он.

Я засовываю разбросанные повсюду парики в ящик и захлопываю его.

— Её не существует, — выдавливаю я из себя. Ну и что, что мне пришлось сказать себе, что такой девушки нет? В течение шести лет это работало. Но теперь она здесь. Словно какой-то демон — какой-то полтергейст — напоминает мне о том, чего я хотел подростком и чего так никогда и не смог получить. Напоминает о том, что я потерял. И что мог бы сделать, чтобы вернуть всё обратно.

Пандора.

Мой кошмар, мои мечты, моя ходячая, говорящая фантазия.

Здесь.

Бросила кольцо.

Моё собственное чёртово кольцо прямо мне в лицо. Кольцо моей матери.

Вот же дерзкая маленькая оторва!

И что это за чёртовы сапоги? Господи, всё, что ей необходимо для завершения образа, — это топор и кровь, капающая с ногтей. Или метла и котёл.

Боже, эта женщина…

Что-то ёкнуло у меня внутри, когда я услышал её. Её спокойный голос, спокойный, но всё же не совсем. Её голос, единственный такой в мире. Это как песня, которая заставляет тебя чувствовать себя дерьмово. Заставляет чувствовать себя… как тот никчёмный подросток, который жаждал её, как наркотик.

Подросток, который любил стихи, песни, барабаны, пианино, мелодии — всё, что заставляло чувствовать, что моя жизнь не была отстойной. Песни делают друзей ненужными. Песни заставили меня помнить её, но в то же время и забыть. Я люблю песни. Музыка спасла мне жизнь, и теперь стала моей жизнью. Но ни одна песня никогда не была так хороша, как мелодия её голоса. И ни одна песня никогда не была так ужасна, как реальность, где она насмехается надо мной и бросает вызов своим бездонным чёрным взглядом.

— Я думал, ты поёшь о вымышленной женщине, — продолжает Лео, и когда я останавливаюсь на футболке с черепом — чтобы соответствовать настроению, в котором я нахожусь благодаря этой сучке, — то поворачиваюсь и вижу глаза Лайонела. Они остекленевшие и безумные, какими бывают, когда мы заключаем контракт на запись, на съёмку фильма…

Или когда он думает, что мы только что наткнулись на золотую жилу.

Но Пандора — это бесконечная тёмная шахта, в которой для меня нет алмазов. Я хочу забыть, что только что смотрел ей в лицо, но оно отпечаталось на моей сетчатке, и я вижу только его. Сердитый хмурый взгляд маленькой строптивицы, чёрные губы, нелепая розовая прядь, сапоги. Я прекрасно могу представить её сидящей верхом на мужчине, обхватывающей его бёдра ногами в этих сапогах. И да, я хочу, чтобы этим мужчиной был я.

Сжимая в кулаке кольцо моей матери, поднимаю голову, киваю в сторону двери.

— Где она, твою мать? — хриплым голосом спрашиваю я

— Ждёт. Я вызвал адвокатов и уже отправил сообщение Трентону.

— Хренову продюсеру? Если ты снимешь её в фильме, она станет мишенью для миллиона разгневанных фанатов, разве ты этого не понимаешь? Они узнают, как она выглядит. Узнают, что она была моей, и её жизнь никогда больше не будет в безопасности!

— Ах, мы её уже защищаем? Мне нравится эта твоя сторона, Кенна. Никогда раньше такого не видел. Чёрт! Тем больше причин, чтобы она была здесь! И что бы между вами ни произойдёт, это должно случиться именно здесь, — Лайонел указывает на дверь, ведущую в помещение для «встреч со звездой». — Мы хотим этого. И мы хотим сцену поцелуй-и-примирение на концерте в «Мэдисон-сквер-гарден». Для публики и перед камерой. Ещё мы хотим, чтобы она была на премьере под руку с тобой, а потом мы придумаем прекрасную историю расставания, которая позволит тебе вернуться домой свободным.

— Эй-эй-эй, притормози, Лайонел!

— Ого, ну ни хрена себе! Я видел, как она вывела тебя из себя. Видел драму. И я увидел намного больше, чем у нас есть для этого грёбаного фильма, в котором вы, парни, в основном пьёте и трахаетесь. Я увидел возможность, и как ваш менеджер, просто обязан воспользовался такой возможностью, за что, собственно, вы мне и платите.

— Нет, — говорю я.

— Послушай, Кенна, всё, что мне от тебя нужно, — это пара хороших сцен, ближе к концу фильма — сцена с примирением и она под руку с тобой на премьере. Дай мне это, а я дам тебе то, о чём ты просил.

— Ты наконец-то сдаёшься?

— Ага.

Я начинаю шагать туда и обратно, обдумывая его предложение. Я получаю то, чего хочу, о чём давно просил. И ещё я смогу быть с ней рядом. Поговорить с ней. Может быть, я и не могу сказать ей правду, но я смогу её вернуть, если захочу.

И, блядь, я не только хочу этого, моя гордость требует, чтобы я это сделал.

Когда-то её мать сказала мне, что я недостоин её дочери. И я поклялся, что через несколько лет буду достаточно хорош для дочери любой женщины… особенно для её дочери.

— Ты лучший певец и главная знаменитость, но давай посмотрим правде в глаза, Кенна, из вас троих ты самый дерьмовый актёр. Но сейчас… всё будет просто гениально. С ней тебе даже не придётся притворяться, — ухмыляется он. — А теперь иди к поклонникам и раздай автографы. Я позабочусь о твоей девушке.

— Моей девушке? — усмехаюсь я. — Извращенке, людоедке, кидающейся помидорами, которая, кажется, только рада возможности крутиться рядом, чтобы устроить мне ад!

— Точно. Это хорошая идея.