Разъяренный

22 МОЯ ПОДРУГА МЕЛАНИ ГОВОРИТ, ЧТОБЫ Я НЕ ЖДАЛА ПРЕКРАСНОГО ПРИНЦА — ОН МОЖЕТ ЗАСТРЯТЬ НА КОНЦЕРТЕ Пандора

Поэтому я прислушиваюсь к её совету.

Перелёт утраивает моё беспокойство, но я уже начинаю становиться профессионалом в этом деле. Оказавшись на борту, принимаю клоназепам и извиняюсь перед парнем на соседнем кресле, предупреждая:

— Если тебе нужно будет в туалет, просто иди, потому что я сплю как убитая.

— Нет нужды, — говорит, засмеявшись.

Следующее, что я помню, это то, что стюардесса трясёт меня — довольно сильно — сообщая, что мы прибыли в Нью-Йорк.

Нью-Йорк.

«Мэдисон-сквер-гарден».

И Маккенна Чёртов я-люблю-тебя-ты-восхитительный-ублюдок Джонс.

Выхожу из здания аэропорта и, волоча за собой чемодан на колёсиках, ловлю такси. Вещей, что я с собой взяла, хватит на неделю, но я не знаю, что будет дальше. На самом деле я ничего не знаю, кроме того, что он не ушёл. Что он вернулся за мной.

Минуты, пока мы направляемся на концерт, тянутся мучительно долго. Я барабаню пальцами по бёдрам, ерошу волосы, беспокойно выглядываю в окно. За последние полчаса мы едва продвинулись на метр.

— О боже, такие пробки, — жалуюсь таксисту, ноги ноют от какого-то неудержимого порыва бежать. Просто беги к нему, верни его, поговори с ним. Признайся, наконец…

— Там проходит концерт… Трудно подъехать близко.

— Дальше я пойду пешком, — говорю я водителю, сунув ему пару купюр, а затем с сожалением вытаскиваю свой багаж и устремляюсь ко входу в «Мэдисон-сквер-гарден».

Сцена подготовлена и освещена тёплым светом. Замечаю одного из помощников и бросаюсь к нему.

— Мне нужно войти, — прошу его, задыхаясь. Он мгновенно меня узнаёт, — я вижу это по блеску в его глазах — отодвигает заградительную ленту и впускает меня внутрь.

— Пройди за сцену. Об этом я позабочусь, — говорит он, указывая на мой чемодан.

— Спасибо.

— Группа на «разогреве» скоро закончит, — сообщает он.

В этот самый момент дикая музыка, играющая на заднем плане, смолкает, свет гаснет, и когда я, пробираясь наощупь, обхожу сцену и слышу, как в темноте начинает играть скрипка, то останавливаюсь, затаив дыхание. Звучит мягкая, берущая за душу мелодия, заставляющая плоть трепетать. Включается свет, мои глаза фиксируются именно на той фигуре, которую они освещают.

Боже, я люблю его так сильно, что щемит в груди.

Он опустился на одно колено, наушники с микрофоном обхватывают подбородок, голова опущена, и когда остальные инструменты подхватывают медленную легко запоминающуюся мелодию скрипки, Маккенна начинает петь.

Как лунатик, делаю шаг к сцене, но я всё ещё недостаточно близко, чтобы быть замеченной, потому что он в противоположном углу, затерянный в своём собственном мире начинает петь медленные и скорбные строки.

Ты смахиваешь розовую прядь цвета сахарной ваты в своих волосах,

И я молю богов, чтобы ты была там всегда:

В ночных кошмарах, в моих фантазиях и снах.

Я так боюсь, что больше не увижу тебя никогда.

Слова и музыка теперь начинают звучать обнадеживающе.

Ты можешь прятаться за своим гневом,

И я могу пытаться убежать.

Но ночью, когда я сплю, ты врываешься ко мне,

И мне страшно, потому что для меня ты единственная.

Мелодия достигает своей кульминации и голос Маккенны звучит во всю мощь.

Ты моя девушка!

Ты моя девушка!

Пандора, ты моя девушка.

Я не могу выкинуть тебя из головы,

Я всегда тебя обожал.

Пандора,

Умоляю тебя,

Ты для меня единственная.

Так предписано звёздами, отныне и навечно.

Ты моя девушка!

Ты моя девушка!

Пандора, ты моя девушка.

Высокие, до бёдер, кожаные сапоги, в любую погоду,

Сегодня, сейчас и во все времена.

Подойди, моя девочка, вонзи в меня свои коготки

Я не боюсь, потому что ты единственная, и это судьба.

Ты моя девушка!

Ты моя девушка!

Пандора, ты моя девушка.

Я не могу выкинуть тебя из головы,

Я всегда тебя обожал.

Пандора,

Умоляю тебя,

Ты для меня единственная.

Так предписано звёздами, отныне и навечно.

Ты моя девушка!

Ты моя девушка!

Пандора, ты моя девушка.

Под конец слова звучат сбивчиво, почти как импровизация.

Я никогда не должен был тебя обижать

Лгать, что я по тебе не скучал.

Мне в моей жизни нужен твой сексуальный огонь

Никто другой не сможет поднести спичку

К свече, потому что эта свеча — ты, ты — моя «добыча».

Ты лишаешь меня разума!

Ты сводишь меня с ума!

Ты наполняешь моё сердце надеждой

И выворачиваешь душу.

Нет такого места в мире, где бы я не хотел,

Моя королева вампиров,

Кричать, прикасаться, целовать и любить тебя.

Пандора, ты моя девушка.

Когда песня заканчивается, наступает удивительная тишина, тысячи и тысячи огоньков сияют в темноте, а последний куплет эхом разносится по всему стадиону.

Эмоции сжимают горло так сильно, что становится трудно дышать. Вот почему он хотел, чтобы я была здесь.

Думаешь, я появлюсь, ты мне споёшь, и мы будем жить долго и счастливо?

Это то, к чему я стремлюсь…

Счастье и любовь свернулись клубочком у меня в животе. Как будто мне сейчас семнадцать. Хронологически я старше и внешне озлоблена, но внутри я всё ещё его девушка.

Та, кто думала, что однажды он ко мне вернётся.

Та, кто надеялась, что однажды он поймёт, что оставить меня было ошибкой.

Я думала, он меня не хочет, но это не так. И теперь я боюсь, что всё это исчезнет, когда он узнает, что я наделала…

В горле пересохло от невысказанных слов, тело отяжелело, и всю меня обдало жаром. На долгое, долгое мгновение кажется, что я парю в воздухе и нахожусь в трансе, и когда замечаю, как взгляд Маккенны ищет меня в толпе, моя реакция мгновенна.

Я проталкиваюсь к одному из рабочих сцены. Не говоря ни слова, он впускает меня, и я бегу как можно быстрее, слыша крик Лекса со сцены:

— Ладно, народ, вы слышали этого красавчика, — гул публики превращается в рёв. Тяжело дыша, останавливаюсь у края сцены, и мой парень — мой парень — кажется, изо всех сил пытается прийти в себя. Он только что выложился перед тысячами людей, и я вижу, что он продолжает искать меня в толпе.

Я так хочу, чтобы он увидел меня. Если бы у меня был помидор, я бы швырнула его ему в лицо. Его великолепное, знаменитое лицо, которое так хочется поцеловать.

Делаю шаг вперёд, на сцену, но вдруг меня останавливает Лайонел.

— Он создаёт вокруг себя самый большой хаос. Ты можешь объяснить, что, чёрт возьми, происходит?

— Дайте мне пройти. Пожалуйста. Пожалуйста.

— Ты поцелуешь его? — сердито спрашивает он.

— ДА!

Начинается новая песня. Когда я вижу там все эти тысячи людей, меня охватывает вспышка дурного предчувствия, но это только подпитывает мою решимость.

Из динамиков льётся вокал Маккенны, и на него направлен каждый луч света. Его окружает дюжина танцоров.

— Лео, отойди! — умоляю я.

Когда Лео отходит в сторону, я врываюсь на сцену. Уже не важно, что я так сильно не хотела быть здесь — теперь ничто не разлучит меня с ним. Ни эта сцена, ни Лео, ни свет, ни фанаты, ни моя мать, ни его отец, ни я.

Пока я двигаюсь вперёд, чувствую, что камеры следят за каждым моим шагом, и стоит мне пересечь сцену, как верхний свет внезапно смещается в мою сторону. Ноги Маккенны широко расставлены, его мощные мускулы бугрятся, задница обтянута кожей. Он стоит лицом к своим поклонникам, его вокал держит их в напряжении, и тут я прижимаюсь к нему сзади. В тот момент, когда моё тело соприкасается с ним, вижу, как напрягается его кожа, как будто он меня почувствовал. В горле скручивается горячий узел. Руки Тит и Лив чувственно скользят вверх по его бокам, но когда девушки видят меня, то убирают руки, отходят на пару метров и продолжают танцевать там.

Хочется плакать от благодарности, когда я понимаю, что они, наконец, больше не мои враги. Как это могло случиться? Они позволяют мне отвлечь всё внимание на себя.

Скольжу пальцами вверх по мышцам спины Маккенны, медленно извиваясь, прижимаюсь всем своим телом к моему великолепному мужчине. Чувствую, как напрягаются под кончиками пальцев упругие мышцы, и скорее ощущаю, чем вижу, его резкий выдох, стоит мне провести рукой по его груди.

Ты узнал меня, грёбаный бог? Узнал?

Касаюсь губами его кожи, задеваю зубами плечо и игриво покусываю. Но дальше я уже не могу этого выносить и высовываю язык, пробуя его на вкус.

Не сбиваясь с ритма и продолжая петь, Маккенна обнимает меня одной рукой за талию и притягивает к себе. Обхожу его и, убедившись, что большинство частей моего тела соприкасаются с его, становлюсь перед ним. Бесстыдно прижимаюсь губами к его груди и двигаюсь вместе с ним.

Всё верно, это я. И я собираюсь перевернуть твой грёбаный мир так же, как ты перевернул мой, Маккенна Джонс.

Всем телом медленно прижимаюсь к нему и касаюсь губами напряжённого коричневого соска. Кружу вокруг него языком. Ласкаю маленькое твёрдое острие. Давая понять перед всеми этими людьми, что я его хочу.

Провожу руками по его мускулам, думая о том, насколько он совершенен. Обычно я сдержанна, но он тот, кого я хочу, кого я люблю и желаю, чтобы он это знал. Маккенна крепко впечатывает меня в своё тело и плавно двигается в такт музыке, поглаживая мою спину. Этого не было предусмотрено сценарием. Совсем. Ни того, как он сжимает мою задницу. Ни того, как между горячими, грохочущими текстами я ощущаю пьянящие прикосновения его губ к моей шее. Которые он дарит мне в каждый удобный момент. Управляя и контролируя всем. Своим пением. Нашим танцем. Мной.

Маккенна разворачивает меня к себе лицом, затем притягивает ближе, я выгибаюсь дугой, запрокинув голову, и мои волосы спадают каскадом за спину.

Наступает тишина.

Восстановив дыхание, он позволяет мне стать прямо и слегка касается моего лба своим. И, прежде чем успевает опомниться, я с нетерпением оттягиваю вниз от его подбородка микрофон и прижимаюсь губами к его губам. Его рот — такой знакомый, такой горячий, такой желанный — ждал меня. Маккенна целует меня крепче, чем когда-либо, пока мои губы — каждая клеточка — не начинают гореть, как огонь. Вспыхивает свет, и наступает тишина, а мы не можем остановиться, наш поцелуй только разжигает желание.

Затем я всё же отстраняюсь и обеими руками глажу его подбородок, шепча в губы:

— Ты мой. Я заявляю на тебя права. Я люблю тебя. Ты мой.

Позади ревут зрители. Срань господня, я и забыла, что кроме нас здесь есть ещё другие люди. Глядя на восторженную толпу, улыбаюсь одними уголками губ. Когда я оборачиваюсь и мои широко раскрытые глаза встречаются с его волчьими, мне хочется плакать от тех необузданных эмоций, которые там вижу.

Как сказать парню, которого любишь, как сильно ты его любишь и как сильно ты облажалась?

Делаю один глубокий вдох, второй, ожидая, когда успокоится учащённый пульс. Затем вкладываю ему в руку маленькую записку и шепчу на ухо:

— Встретимся в этом отеле. Там тебя будет ждать ключ. Пожалуйста, приходи.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он ловит меня за запястье, прорычав лишь одно слово:

— Подожди.

И крепко меня целует, просовывает свой язык внутрь, чтобы соединиться с моим, пуская искры по всем нервным окончаниям и поражая разрядами молний всё тело вплоть до пальцев ног. Отпустив меня, шлёпает меня по заду, придавая ускорение.

— А вот это была, — обращается Маккенна к своим поклонникам хриплым сексуальным голосом, — Пандора.

Слышу рёв его фанатов, и на лице расцветает такая широкая улыбка, что становится больно. Я продолжаю улыбаться, забирая свой чемодан у помощника, заказывая такси и на протяжении всей дороги до отеля.

♥ ♥ ♥

Я ТАК НЕРВНИЧАЮ. Так взволнована. Думаю, именно это должны чувствовать пациенты кардиологического отделения, когда их сердце начинает вести себя «по-другому».

Никогда в жизни так не нервничала и не волновалась.

Даже когда выбиралась ночью из постели, чтобы с ним увидеться…

И бросалась к окну, чтобы его встретить…

Или вновь и вновь переживала, лёжа в своей постели, наш самый первый поцелуй…

Даже после того, как он спас меня от школьных хулиганов. Даже после того, как я держала его за руку около здания суда пока шло заседание. Или в ту ночь, когда я встретила его в доках, где, прежде чем мы успели поздороваться, прежде чем было произнесено хоть одно слово, он оттолкнулся от колонны, к которой прислонялся, я ускорила шаг и, до того, как это осознала, оказалась в его объятиях, а он в моих, наши губы сомкнулись и слились в горячем и нетерпеливом поцелуе, дыхание сбилось с ритма, наши руки хаотично двигались. «Ты пришла», — бормотал он, обхватив ладонями моё лицо и целуя висок, подбородок, щёку, нос.

«Всегда», — прошептала я в ответ, наслаждаясь прикосновениями его больших ладоней к своему лицу и представляя, что со временем они станут ещё больше.

Я любила его тогда, как сумасшедшая. Но тот уровень безумия — ничто по сравнению с тем, что происходит сейчас!

Мелани мной бы гордилась. Чёрт, Брук тоже гордилась бы мной. Даже Магнолия гордилась бы.

В ожидании расхаживаю по гостиничному номеру, затем подхожу к зеркалу, чтобы проверить внешний вид. Блядь. Я, наверное, выгляжу глупо? Надеваю серёжки, туфли на шпильке вместо сапог и крашу ногти розовым лаком, заменив тёмно-фиолетовый цвет, которым обычно пользуюсь. Меняю кожаную куртку на белую шёлковую блузку. Боже, это так очевидно, что мне хочется ему угодить. Потому что мне нравится, когда он называет меня «Пинк». Я хочу выглядеть женственной и нежной, но…

Ладно, хорошо. Пусть будет очевидно, что я его хочу. Он назвал меня своей королевой вампиров… и я хочу, чтобы он был моим королём. Чтобы он вырвал кусок прямо из моего сердца, выпустил из меня кровь и отнёс в свою опочивальню. Логово. Куда ему, на хрен, захочется!

Меряю шагами комнату, растирая обнажённые руки и вдруг слышу щелчок! двери. Я разворачиваюсь, чувствуя себя какой-то глупой девицей восемнадцатого века, готовой вот-вот упасть в обморок.

Потому что он здесь, в моём гостиничном номере, такой сексуальный, что я готова потерять голову.

Моя рок-звезда.

Меня захлёстывает волна эмоций, когда он закрывает дверь и просто стоит там, глядя на меня своими жадными серебристыми глазами, которые хотят поглотить меня всю, от макушки до кончиков пальцев. По его груди стекают струйки пота. На нём белые джинсы с серебристым поясом — он выглядит как настоящая рок-звезда. Запястья Маккенны в широких браслетах, на большом пальце поблёскивает на свету серебряное кольцо. Тело изнутри пронзает резкий толчок, стоит только представить, как его серебряное кольцо задевает мою кожу. Подбородок, губы, соски, моё лоно. Боже, да — зачем останавливаться на губах, когда я чувствую, как оно восхитительным образом касается меня повсюду?

— Ты пришла. — От грубоватого тона кожа покрывается мурашками.

Маккенна делает шаг ко мне, но я поднимаю руку, чтобы остановить его, и выпаливаю:

— Кенна, у нас не может быть будущего, если ты не… если ты не узнаешь, кто я такая на самом деле. И что я сделала. Когда ты от меня ушёл.

Он тихо смеётся и проводит рукой по своему изумительному короткому ёжику на голове, сводя меня этим с ума.

— Я тоже совершил ошибку, Пандора, — говорит Маккенна, разводя руки в стороны. Его глаза сверкают сожалением, он смотрит на меня так, словно я какое-то видение, в которое с трудом может поверить. — Всё в порядке, детка мы были молоды, но теперь мы умнее. И больше не причиним друг другу боли. Тогда у меня не было будущего, мне нечего было тебе предложить, и что бы ты ни говорила, я всё равно не должен был уходить…

— Ты! Ты должен был предложить мне себя, Кенна.

Он смотрит, как я протягиваю руку, чтобы показать ему кольцо, которое он мне подарил. Я с гордостью ношу его на пальце. И разве я не хотела бы так же гордиться своими словами?

— Я знаю, что сделала моя мать, — с болью шепчу я. — Не знала тогда, но знаю сейчас.

Он смотрит ещё пристальнее, хмуро сдвинув брови.

— Маккенна, — мой голос становится хриплым и мрачным, — всё, что, ты, по-твоему, знаешь обо мне, всё, что ты, возможно, чувствуешь, — всё это прямо сейчас может исчезнуть.

Я замолкаю, чтобы перевести дыхание из-за вспышки охватившего меня дикого горя, а он глухо шепчет:

— То, что я чувствую, никуда не денется. И не изменится. Это не имеет конца. Это…

— Кенна, я дрянь. Я отстой…

— Ого, детка, — останавливает он меня недоверчивым смехом. — Называй меня как хочешь, но будь я проклят, если позволю тебе сидеть здесь и оскорблять так мою девушку…

— Я была беременна, Кенна.

Эти слова обрушиваются на него, как бомба.

Какое-то мгновение я не могу продолжать, меня охватывает тревога. Мгновение я наблюдаю — насколько он неподвижен и молчалив.

— Когда ты меня бросил, я была беременна, — заставляю себя закончить.

Шок не позволяет ему пошевелиться, а меня в это время тихо раскалывает боль. Это мой ящик. Ящик несчастий, который Пандора никогда не должна открывать. Всё плохое, всё без остатка вырывается из моей души, чтобы единственный человек, которого я хочу любить и хочу, чтобы он меня принял, узнал об этом.

— Что, чёрт возьми, ты несёшь, Пандора? — отстранённо звучит его голос. Это стопроцентное неверие.

Ох, это выражение его красивого лица. Я буду помнить его каждый день до самой своей смерти. То, как изменился цвет его глаз с ярко-серебристого до потрясённо-серого. Как застыли в неверии линии его совершенных черт.

И мне требуется вся моя храбрость до последней капли, чтобы выдохнуть остальное:

— У нас есть маленькая девочка.

Он продолжает стоять в шаге от меня, его грудная клетка не шелохнётся, он даже не дышит.

— Она немного моложе Магнолии. Это было закрытое усыновление. — Я едва могу смотреть на него, мне тяжело видеть его нахмуренные брови, побелевшие губы, сжатые челюсти. — Я её бросила, Кенна, — выдыхаю я, и это самые трудные четыре слова, которые мне когда-либо приходилось произносить в своей жизни.

Он не дышит. Не двигается. Совсем. Я обнимаю себя, просто чтобы тело не развалилось на части.

— Меня убивает, что я ничего не знаю… — продолжаю я жалким шёпотом. — Я не знаю, твои у неё глаза или мои. Я не знаю, счастлива ли она. Любят её… или нет. Но что я знаю точно, так это то, что ты был нужен мне рядом. Мне было необходимо, чтобы ты забрал нас и увёз. Я не хотела быть слабой и отказываться от неё, но я не могла её оставить. Мама сказала, что я не справлюсь. И я была напугана и чувствовала себя преданной, и поэтому отказалась от неё… потому что думала, что ты отказался от меня.

Не могу на него смотреть. Он слишком сдержан, слишком молчалив, стоит с опущенными руками, сжав руки в кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

Меня пугает его молчание.

Он никогда, никогда тебя больше не полюбит, Пандора…

Никогда больше не назовёт тебя «малышкой» или «Пинк», словно это моё имя и, несмотря на всю мою мрачность, оно принадлежит мне…

— Мне пришлось сменить школу, — продолжаю я, в волнении карябая ногтями руки, вверх-вниз, вверх-вниз. — Там я познакомилась со своими новыми друзьями. Мелани, Брук и Кайлом.

Он смотрит на меня так, словно я только что вырвала у него сердце, на самом деле.

И сейчас, впервые за шесть лет, я вот-вот расплачусь.

— Я хотела сделать аборт. Мне нечего было ей предложить. — На каком-то уровне я знала, каким-то образом понимала, что стоит только рассказать об этом кому-нибудь, — ему, — признания вырвутся из меня, и это как выдавливать зубную пасту из тюбика — её невозможно запихнуть обратно. И, как зубная паста, признания льются из меня непрерывным потоком. — Но я была несовершеннолетней, и клиника связалась с моей матерью. Так она и узнала, что я беременна. И даже если то, что сделала моя мать, чтобы нас разлучить… использовать твоего отца против тебя… было неправильным, она не злая. Она тогда потеряла моего отца и была поглощена беспокойством из-за того, что потеряла и меня тоже. Она хотела, чтобы я родила ребёнка. Она сказала, что где-то есть родители, лучшие родители, которые могли бы дать нашему ребёнку больше шансов. Поэтому я согласилась, но… — Я хватаюсь за живот. — Но я не знала, что за эти девять месяцев так сильно к ней привяжусь. Она была частью тебя, и за это я её любила, но в то же время мне было больно чувствовать её внутри себя, потому что ты уехал из Сиэтла без меня. — Я отвожу взгляд, а затем снова смотрю на него, не отрывая глаз от горла, где вижу, как неистово бьётся его пульс. — Я подписала документы, где говорилось, что я не буду пытаться её найти, но я знаю, что она где-то есть. Мы никогда не узнаем, издеваются ли над ней или у неё есть друзья, знает ли она, кто она. Никогда не узнаем, повезло ли ей с матерью, потому что независимо от того, насколько хорошо всё могло выглядеть на бумаге, а вдруг у неё плохая мать. Возможно, она лучше меня, но мне всё равно очень… — Я поднимаю на него глаза, и мне кажется, что обида, бессилие и боль в них отражают то, что я чувствую, — …интересно, похожа ли она на меня? Может быть, она нелюдимая, как и я, и её не понимают. Или, может, она такая же неугомонная, как ты. Или как ты красивая, музыкальная и весёлая.

Всё, не могу продолжать, но когда я останавливаюсь, то слышу надтреснутый голос Маккенны:

— Пинк, — говорит он, затем прочищает горло и качает головой. Надолго замолчав, опускает голову, и я слышу только его дыхание — вдох-выдох, вдох-выдох. — Твоя мать пришла ко мне…

— Знаю, Кенна, — делаю шаг к нему. — Я должна перед тобой извиниться.

— Нет, Пинк. Это я должен тебе шесть грёбаных лет. Я обязан был быть рядом ради тебя и ради неё…

— Нет, я слишком долго ждала, чтобы всё тебе рассказать, а потом ты… ушёл. И стал знаменитым. Ты воплотил свои мечты в реальность, и я больше не могла тебе ничего рассказать. Я была уверена, что если ты не хотел меня, то не захочешь и её.

— Детка, я бы пришёл к тебе. Я безумно тебя любил. — Маккенна притягивает меня в свои объятия, и я чувствую, как сильно он дрожит, как глубоко его потрясла моя новость. Я крепче обнимаю его за талию, целую в мощную шею, и всё, что могу сделать, это целовать снова и снова, пока он стоит, обнимая меня и едва сдерживая эмоции в напряжённом теле. — У нас есть дочь, — почти благоговейно шепчет он мне на ухо.

— Мы потеряли дочь, — шепчу я, пряча глаза от стыда.

Он берет меня за подбородок и поднимает моё лицо к своему.

— У нас родилась дочь, — поправляет он.

В горле стоит комок, но я всё же ухитряюсь произнести:

— Да.

Внезапно взгляд его темнеет.

— Мои девочки нуждались во мне… но меня не было рядом. Мне было больно. Бунтарь, никому не нужный, написавший глупую песню о том, как сильно ненавидел твой поцелуй. — Он проводит по моим губам тем серебряным кольцом, чего я так сильно жажду, и всё моё тело дрожит. — На самом деле, всё, чего я хотел, — это твой поцелуй. Ещё один твой поцелуй. Чтобы твои губы сказали мне, что их обладательница любила меня.

— Мы не сможем её увидеть… не можем с ней поговорить. Ты даже не представляешь, как сильно я об этом сожалею.

— Мы поговорим с ней, — уверяет он меня со стальной решимостью, его кольцо все ещё скользит по моему подбородку и шее. — Я найду способ с ней поговорить.

Меня пронзает чувство любви. Долгие годы я не смела даже надеяться… но теперь во мне проснулась надежда.

— Ты не ненавидишь меня? — секунду колеблюсь, но не могу удержаться от того, чтобы мои руки не скользнули вверх по его затылку.

Он горько усмехается, неуверенно прикусывает губу, а потом поднимает взгляд на меня.

— Я ненавидел тебя, твою мать, своего отца и то, что мы были в разлуке… Я ненавидел всё, что мог, так долго, как только мог, но сейчас избавился от ненависти, Пинк. — Он продолжает кусать губу, в его глазах смесь сожаления и, самое главное, принятия. — Я люблю тебя, — шепчет он. — В общем, мы облажались. Мы здорово облажались. Срань господня, но я не хочу снова облажаться. А ты?

— Нет, боже, нет.

— Значит, ты любишь меня? И я имею в виду, по-настоящему, Пинк, навеки.

Он уже в тысячный раз спрашивает меня, люблю ли я его.

В ответ сердце в груди трепещет.

Закрываю глаза, собираясь с духом.

— Ну же, малышка. Всего три слова. — Он касается губами уха, голос звучит настойчиво, почти умоляюще. — Они волшебные. Произнеси их, и начнут происходить хорошие вещи.

— Я уже сделала это перед тысячами людей, жадный ты человек, — шепчу я, смеясь, затем совершенно серьёзно: — За всю свою жизнь Кенна, я не говорила этого ни одному мужчине, кроме моего отца, и посмотри, что он с нами сделал.

— А если бы ты их не говорила, было бы менее больно? — Маккенна поглаживает розовую прядь в моих волосах большим и указательным пальцами. — Послушай, он совершил ошибку. Разница в том, что у него не было шанса это исправить, но у нас он есть. Давай, Пинк, скажи это, скажи мне. Следующие пару десятилетий ты будешь говорить мне эти слова, и я даю тебе это обещание прямо сейчас. А теперь скажи, что любишь меня.

— Да, чёрт возьми!

Его смех глубокий и восхитительный.

— Ты всё равно не хочешь произносить слово на букву «Л»? — спрашивает он

— После всего, через что мы прошли? После всех этих лет в разлуке, когда мы могли бы быть вместе?

Дрожь в моём сердце передаётся всему телу.

Любовь.

Это всего лишь одно слово.

Но когда она так реальна и правдива, и ты чувствуешь её в своём сердце, когда она причинила тебе боль и ты боишься потерять её снова, она становится большим, чем просто одно слово. Она становится всем. Всем, чем является для меня этот мужчина.

Вдруг Маккенна молча наклоняет голову, просовывает пальцы под бретельки блузки и затем спускает их с моих плеч. Целует обнажённую кожу, его губы одновременно любящие и нежные, и этот поцелуй разбивает мои стены, как шар-баба²². Когда я издаю тихий стон боли, он поднимает голову, и в его взгляде — вихрь оттенков, обрамлённых желанием и потребностью.

— Всё будет хорошо, Пинк, я обещаю, — шепчет он. — Она узнает, что мы её любим. — Сильные, нежные руки обхватывают мой затылок, и Маккенна целует меня в лоб. Мы стоим так пару мгновений, тихо скорбя, но потом моё лицо начинают осыпать мягкие, лихорадочные поцелуи — с каждой секундой всё более лихорадочные и влажные. И когда он издаёт низкий волчий рык, я понимаю, что нужна ему. Маккенна должен быть рядом. Чтобы почувствовать нашу связь. Чтобы восстановить её. Боже, и мне это так нужно.

— Я нужна тебе так же, как ты нужен мне? — спрашиваю я его тихо, почти умоляюще. — Ты будешь наслаждаться мной так же, как я хочу насладиться тобой?

Его слова чёткие, лицо сосредоточенно и серьёзно.

— Я когда-нибудь давал тебе повод сомневаться в том, что это не так?

Качаю головой, а затем медленно снимаю блузку, потому что он мне нужен, потому что я хочу его, потому что я его люблю.

Сейчас Кенна нужен мне больше, чем когда-либо. Мне необходимо знать, что он здесь ради меня, и мне необходимо показать ему, что я здесь ради него. Мне нужно почувствовать его любовь, как будто это его прощение…

Чему никогда не учила меня моя мать, но Маккенна научит.

Из-за того, как он сейчас на меня смотрит — принимая со всей моей темнотой и всем моим розовым, когда он поднимает мою руку и разглядывает кольцо на руке, как будто это его клеймо, — я понимаю, что он тоже чувствует моё принятие.

Я раздеваюсь для него, а затем тихо спрашиваю:

— Что ты хочешь со мной делать? Сегодня вечером я твой приз, так что выбор за победителем. — Потом я стою перед ним, обнажённая, если не считать лёгкой улыбки.

— Что я выиграл? — задиристо спрашивает он, расстёгивая пояс на брюках.

— Меня.

— А это так?

Маккенна сбрасывает брюки на пол, и он так красив, что при виде его загорелой кожи у меня текут слюнки. Всё это для меня, чтобы съесть его, как конфету.

С мягкой усмешкой он протягивает руку и быстро проводит костяшками пальцев по моим соскам, всегда таким чертовски напряжённым и тугим, как ластики на карандашах. А потом он обхватывает пальцами мою грудь и наклоняется ко мне.

Он сосёт один сосок, причмокивая, как это сделал бы ребёнок, затем с другим моим соском проделывает то же самое. А моя киска? Маккенна медленно начинает поглаживать пальцами мою киску. Влажные звуки, исходящие от моего тела, говорят, как сильно оно хочет вобрать глубже его палец.

— Ты такая красивая, такая великолепная. Моя идеальная розовая маленькая злая ведьма. Я собираюсь заняться с тобой любовью. Я начну с тобой всё сначала — начну сейчас. Прямо сейчас. Мой план в том, чтобы облизать тебя всю от твоих длинных ног, прямиком к киске, а затем хорошенько и долго пососать твои сиськи. Тебе нравится?

— О, пожалуйста, — стону я, изгибаясь всем телом и скользя ладонями по его мускулистым рукам.

Он ухмыляется — нет, не ухмыляется. Его сексуальная улыбка на губах вызывает у меня желание прикусить этот грязный, сексуальный рот. Я и прикусываю, и звук, который он издаёт, сводит меня с ума от вожделения.

— Кенна.

Он целует меня в висок, его рука накрывает мою грудь, дыхание касается лица, глаза не отрываются от моих.

— Такое ощущение, будто в первый раз, правда?

Я киваю и выдыхаю, но нервничаю я не из-за него.

Из-за себя.

Хочу это сказать. Хочу, чтобы он знал. Я проглатываю слова, которые хочу — нуждаюсь — сказать, но он их ждёт. Как ждал их в прошлом.

Я готова. Я готова и напугана, но это не имеет значения, потому что он для меня единственный. Мои руки на его восхитительной, тёплой коже говорят об этом первыми. Мои губы вторят, касаясь его мускулов.

— Кенна.

Он стонет. Кажется, понимает.

— Скажи это, Пандора. Скажи, что ты чувствуешь.

Маккенна проводит большими пальцами по вершинкам моих грудей, так что соски становятся ещё твёрже, грудь судорожно вздымается и опадает. Прерывистое дыхание становится всё быстрее и быстрее.

— Если я скажу это, пообещай в ответ сказать то же самое, — умоляю я.

— Не даю никаких гарантий, — поддразнивает он, пощипывая мои соски, и от этих действий киска похотливо сжимается и пульсирует.

— Кенна, — стону я, обхватываю его затылок и притягиваю к себе. — Я люблю тебя.

Целую его, вжимая свои губы в его, и внезапно понимаю, что мне не нужно, чтобы он ответил.

Мне нужно самой говорить… и говорить… и говорить эти слова. Говорить до тех пор, пока он не попросит меня заткнуться.

Мне нужно сказать их за все те разы, когда я этого не делала.

— Люблю тебя. — Обвиваю руками его плечи, тянусь к нему, чтобы снова завладеть его губами в то время, как его поджарое, мускулистое тело сотрясает дрожь. — Люблю тебя, — шепчу я соблазнительно и нежно, поглаживая пальцами его спину, сжимая зад, затем рукой обхватываю его эрекцию.

Он стонет. Боже, я люблю, когда он стонет. Люблю хрипотцу в его голосе.

— Да, Пинк, покажи мне. Покажи мне, что ты меня хочешь. Скажи, что ты меня хочешь. Как тебе нравится, что ты хочешь меня.

— Мне нравится, что ты делаешь со мной, и как я хочу тебя, — бормочу я, касаясь губами щетины на его подбородке и снова прикусывая губы Кенны.

Провожу рукой по всей его длине и чувствую, как он становится ещё твёрже.

— О, детка, — рычит Маккенна, в его голосе слышится мука, и всё же он инстинктивно сильнее прижимается к моей руке. — Ты такая обалденная маленькая дразнилка. — Он накрывает ладонью моё лоно и просовывает средний палец между моими половыми губками. — Сладкая, горячая, похотливая маленькая дразнилка, которая очень хочет, чтобы её вот так потрогали.

Затем вводит палец внутрь меня, и что бы я ни собиралась в этот момент ответить, у меня вырывается лишь стон. Я раздвигаю бёдра шире.

— О, да, Маккенна, порадуй меня. Доставь мне удовольствие так, как можешь только ты.

Его губы у моего виска, а палец проникает глубже.

— Не сдерживай себя, мне нравится, когда ты говоришь грязные словечки, — шепчет он. — Скажи мне, о чём ты думаешь. Чего ты хочешь.

— Я думаю, что твой член намного толще. И длиннее. И… лучше… чем твой палец. Хотя у тебя такой славный палец…

— Славный? — Он проталкивает его глубже.

— О, да. Да, вот так… пожалуйста.

Кенна прижимается губами выше к моему виску. Он вводит в меня второй палец, покусывая мою нижнюю губу, и это кажется правильным — таким правильным.

— Тебе нравится, когда я так делаю?

— Да, — выдыхаю я.

— Пандора? — стонет он.

— Да?

— Я так сильно тебя люблю, Пинк, — говоря это, он с сексуальной улыбкой наблюдает за моей реакцией, затем приближает свои сексуальные губы к моим. Лёгкое прикосновение подводит меня к черте. А потом он накрывает мой рот своим, и я чувствую это. Фейерверк. Взрыв в теле, когда его палец снова погружается в меня, а язык проникает в рот. Да, пожалуйста. Такой голодный.

Он знает, что я кончаю, потому что раздвигает мои губы нежным нажатием и скользит языком внутрь, не переставая действовать внутри пальцем.

Я мотаю головой и хнычу:

— Ах, Кенна… Кенна!

Поцелуй заглушает мои слова, он вводит в меня два пальца, три, пока я не чувствую себя пронзённой, одержимой, прижатой, захваченной. Яростно прижимается к моему. Кажется, что он пожирает мою душу, и я хочу, чтобы он насытился ею до конца.

Лежу на кровати, тяжело дыша, пока постепенно ослабевают волны оргазма. Лунный свет освещает с головы до ног моё больше ничем не прикрытое тело. Ничего не говорю, глядя на него, такого великолепного и мужественного. Его глаза блуждают вверх и вниз по моему телу, а я, прикусив нижнюю губу, лишь страстно желаю, чтобы он снова меня поцеловал.

— Чего ты ждёшь? — спрашиваю я, задыхаясь от желания.

— К чему такая спешка? — ухмыляется он. — У нас впереди вся ночь.

Его рука начинает своё движение с моей лодыжки, а затем он проводит ею с кропотливой медлительностью и экспертной точностью вверх по изгибам тела, по бёдрам, огибая талию, грудную клетку и прикрывает мою возбуждённую грудь.

— Ты сводишь меня с ума, — вскрикиваю я.

Он игнорирует мой крик, продолжая рассматривать меня с блеском, который показывает, что ему нравится сводить меня с ума. Он наклоняется и целует мой сосок. Всасывает его в рот. Я тихо вскрикиваю и выгибаюсь, изнемогая от удовольствия.

— О боже, пожалуйста… ещё раз.

Я обхватываю ногами его поясницу и, учащённо дыша, обвиваю руками его шею.

Маккенна отстраняется и мощным толчком входит на всю длину. В ту же секунду меня пробивает дрожь, а он, оказавшись внутри, хватает мои волосы в кулак и начинает толкаться в меня как сумасшедший.

— В тебе так тесно.

— Ооооо!

Матерясь, он прижимает меня к себе, продолжая вдалбливаться, и я задыхаюсь от интенсивности наших занятий любовью, вздохов и его рычания:

— Скажи это, моя великолепная девочка. Скажи мне это ещё раз.

Маккенна с сокрушительным напором входит и выходит, моя киска становится жадной и чувствительной, мышцы лона снова сжимаются вокруг него. Накатывает ещё один оргазм. Я прикусываю губу и запрокидываю голову, и когда он щиплет меня за соски, взрываюсь, чувствуя, что он уже близко и кончает необыкновенно мощно. Никогда прежде не видела, чтобы он так кончал.

— Люблю тебя, — выдыхаю я, тяжело дыша.

— Я тоже тебя люблю.

Мы лежим на кровати уже готовые отключиться, но у меня не получается расслабиться, и я продолжаю моргать и пялиться в потолок.

Боже. Не могу поверить, что сказала это. И на этот раз мне так легко дались эти слова. Больше никаких страхов. Больше никакой неуверенности. Я влюблена, и откровенно это признаю!

— Люблю тебя, — повторяю я, приподнимаясь на локте и целуя его в подбородок. — Люблю тебя, дурак-тупица-болван, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

Маккенна перекатывается и придавливает к постели, заставляя вскрикнуть и начать смеяться.

— Наконец-то в этой женщине проснулся разум!

Я вздыхаю и прижимаюсь к нему.

— Кенна… что мы будем делать?

Он обнимает меня, пока я лежу, нежась в постели, подносит мою руку к своим губам и целует вторую по ценности вещь, которую он мне когда-либо дарил. Кольцо его матери.

— Мы поженимся.