Разъяренный

18 ВСТРЕЧА С ПОДРУГАМИ Пандора

Утреннее сообщение, полученное мной два дня спустя на самом деле не от Мелани, а от Брук.

Брук: Ты в Новом Орлеане? Я только что услышала, что позавчера вечером там прошёл концерт Crack Bikini.

Я: Да. Сегодня мы отправляемся в Джексонвилл, остановимся там на ночь, а затем отправимся дальше.

Брук: БОЖЕ мой, мы сегодня уезжаем из Майами! Ты хочешь встретиться?

— Кенна, — направляюсь я в душ и останавливаюсь, когда вижу его в кабинке, намыливающего своё прекрасное тело. Жду, пока он выключит воду, и когда он выходит, у меня перехватывает дыхание.

— Что ты там делаешь, Пинк?

— Смотрю на тебя, — говорю я, даже не перестав его разглядывать, чтобы сохранить в памяти каждый влажный, восхитительный миллиметр услады для глаз под названием «Маккенна Джонс».

— Тебе что-нибудь нравится?

— Да, большая часть того, что вижу.

— Большая часть? — хмурится он. — Ну, и что же тебе не нравится?

— То, что я не знаю, что она означает, — показываю на его татуировку, и он хмуро смотрит на неё сверху вниз.

— Я же говорил тебе. Это значит, я осёл.

— И дерзкий, уверенный в себе мужчина, который считает себя Богом, вытатуировал бы такое у себя на руке? Пффф! Продолжай мне лгать, Кенна.

Я осуждающе качаю головой, но он только ухмыляется и ничего не говорит — вид у него такой, будто он скорее умрёт, чем признается. Затем я вздыхаю и объясняю:

— У одной моей подруги муж боец. Они всё время в разъездах, и вот только что закончили дела в Майами. Подруга спрашивает, можем ли мы встретиться в Джексонвилле.

— Какой боец?

— Не знаю. Кажется, бои без правил.

— Как его зовут? — спросил он.

— Разрывной.

— Ого. Родители его так ненавидели?

— Я думаю, что так и есть, но это не его настоящее имя. Его зовут Ремингтон Тейт.

— Серьёзно? Ладно, а кто твоя подруга?

— Брук.

— Он был боксёром, не так ли? Его выгнали, когда он набросился как Тайсон на каких-то чуваков в баре или типа того? Он мне нравится, — улыбается Маккенна.

— Тебе нравятся все мужчины, рядом с которыми ты чувствуешь себя святым.

— Итак, — ухмыляется он, — ты просишь меня о двойном свидании с тобой и твоей подругой?

— Тьфу ты. Это не свидание. Забудь.

— Где мы с ними встречаемся? — смеётся он.

Я смотрю на свой телефон. В желудке сворачивается тугой узел, потому что всё это кажется таким серьёзным. Свидание. Двойное свидание. Я и Маккенна, Брук и Реми. Мне так хочется встретиться с Брук. Я не видела её несколько месяцев, и она, Мелани и Кайл — мои единственные настоящие друзья.

Я: Мы в деле! Как насчёт ужина?

Брук: Двойное свидание? О да! Напиши мне, когда приедешь в город, и мы забронируем столик.

Я: Это не свидание, поэтому, пожалуйста, не говори этого при Маккенне.

Брук: Срань господня, ужин с Эм Джей из Crack Bikini. Реми мне не поверит.

Я: Почему?

Брук: Он всё время перед боем слушает их дерьмо!

Я: Ну, Маккенна уже признался в своей мужской влюблённости в Ремингтона и Тайсона в прошлом, так что, если Маккенна хочет с кем-то встречаться, он может встречаться с Реми.

Брук: Извини, мой мужчина занят:)

Я: Теперь ты такая собственническая сучка.

Брук: Ему это нравится! Итак, договорились. Увидимся вечером!

— Всё, мы идём, — говорю я Маккенне. — Но это не свидание.

Мы говорим о них по дороге в Джексонвилл. Вернув байк, Маккенна теперь ездит на «порше», а моё сиденье в нём настолько утоплено, что я с трудом вижу дорогу. Наверное, чересчур было ожидать от него моногамности в выборе автомобиля.

— А другая твоя подруга — Барби?

— Барби живёт с самым закоренелым грешником, которого она могла найти. И собирается за него замуж.

— И она нравится этому грешнику?

— Шутишь? Он души в ней не чает. И ради неё нарушил бы любую из десяти заповедей — чёрт возьми, я уверена, что он уже это сделал.

— Разве любой парень не поступил бы также ради своей девушки? Сделал всё возможное, чтобы убедиться, что она здорова и счастлива?

Смотрю на него в замешательстве. Потому что, алё? Когда-то я была его девушкой. И когда Маккенна уходил, он не мог быть настолько глуп, чтобы думать, что это сделает меня «здоровой и счастливой».

Если только он и впрямь не думал, что недостаточно хорош для тебя…

Эта мысль преследует меня всё время, пока он ищет место для парковки в квартале от ресторана, и тут мы замечаем стоящих неподалёку Реми и Брук. Первое, на что обращаешь внимание, — это, конечно же, он. Крупный и привлекательный, с мускулами, которые растягивают футболку на плечах и бицепсах, и с узкими бёдрами, обтянутыми низко сидящими джинсами. Его волосы торчат в разные стороны и взъерошены, как будто Брук только что запустила в них руки. Они увлечены разговором, она что-то говорит, а он с улыбкой кивает, пока его палец теребит её нижнюю губу.

— Эй! — кричу я.

Они поворачиваются, и Брук визжит:

— Пан!

Ремингтон, улыбаясь так, что на его щеках появляются ямочки, подходит к Маккенне.

— Будь я проклят.

— Ах, чтоб тебя! — говорит Маккенна в ответ, и пока мы обнимаемся с Брук, они обмениваются приветствиями, улыбаясь и крепко пожимая и тряся друг другу руки.

— Привет! Как жизнь?

— Привет! Как твоя жизнь? На гастролях с Crack Bikini?

— Да, знакомься, это Маккенна, — говорю я, отступив назад и махнув рукой в сторону Джонса. — Брук, Маккенна. Маккенна, Брук.

— Очень приятно познакомиться с тобой, Маккенна, — мило говорит Брук, но, даже пожимая протянутую руку Маккенны, она вкладывает свободную ладонь в руку Ремингтона, как бы подтверждая, что он для неё единственный.

Ремингтон опускает взгляд на её руку и загадочно улыбается. Он не производит на меня впечатления человека, который нуждается в постоянном заверении чувств, но то, как он сжимает её руку в каком-то безмолвном обмене мыслей, заставляет почувствовать внутри тепло.

Мы направляемся в стейк-хаус, и когда входим внутрь, ресторан подозрительно пуст.

— Личный помощник Ремингтона подумал, что если арендовать это место полностью, то мы сможем хорошо отдохнуть, — объясняет Брук.

— Чёрт, я уже получаю удовольствие, — говорит Маккенна, беря меня за руку.

У меня от его слов мурашки по коже, и из-за них появляется желание отдёрнуть руку, но вместо этого я ловлю себя на том, что хмурюсь и одновременно хочется смеяться.

— Я же говорила, это не свидание, — шепчу ему на ухо так, чтобы мог услышать только он.

Маккенна поворачивает голову и неожиданно дарит быстрый поцелуй в губы. Вот его губы на моих, посылают волну удовольствия, прокатившуюся по телу до кончиков пальцев, а в следующее мгновенье они исчезают.

— Я и в первый раз тебя услышал, — говорит он, улыбаясь и глядя на меня сверху вниз.

Он наблюдает за мной с тем очаровательным волчьим любопытством, с которым наблюдает за мной всегда, и поскольку это выводит меня из равновесия, я решаю сосредоточиться на Брук и Ремингтоне.

Официант ведёт нас к столику в глубине ресторана, и я замечаю все проявления их заботы. Реми обнимает её за шею, а она просовывает указательный палец за пояс его джинсов. Он отодвигает стул, чтобы она могла сесть, шепча ей на ухо что-то, что вызывает у неё улыбку. Когда она смеётся, он наклоняется к ней. Я наблюдаю, как Реми трётся носом об ушную раковину Брук, а она улыбается и прикрывает глаза. Отгораживается от всего мира, чтобы сосредоточиться на том, что делает её муж.

Он садится, и Маккенна, похоже, невосприимчивый к тому факту, что эти два человека тихо занимаются любовью друг с другом, начинает с вопроса:

— Так как ты попал в эти подпольные бои?

Я поражена тем, насколько вежлив Ремингтон, потому что он, кажется, искренне заинтересован вопросами Маккенны, его мощная рука вытянута и уверенно лежит на спинке стула Брук. Её рука под столом, и я думаю, что она у него на бедре. Внутри зарождаются миллион разных чувств, и самое заметное из них — то, которое я, кажется, испытываю всегда, когда нахожусь рядом с ними. Тоска. Потому что я упустила свой шанс на подобные чувства.

Именно тогда, когда Ремингтон коротко объясняет Маккенне, что будет драться где угодно, пока у него есть возможность это делать, я понимаю, где находится рука Маккенны. Он сидит точно в такой же позе, как и Ремингтон — протянул руку на спинке моего стула, а ладонь касается шеи так, будто я принадлежу ему.

Или, по крайней мере, он думает, что это так.

В животе нарастает жар, и я безуспешно пытаюсь его подавить. Мне всегда нравилось то, как относятся друг к другу Брук и её парень, но я? О, нет. Это не для меня. И уж точно не для нас с Кенной.

Ладно, может быть, маленькая часть меня хочет чего-то подобного, но остальная часть — нет.

Я ёрзаю, чувствуя себя неуютно. Затем немного отодвигаю свой стул, просто чтобы посмотреть, опустит ли он руку.

Не опускает.

На самом деле, он даже не поворачивается, чтобы на меня посмотреть.

Слышу, как Ремингтон спрашивает Маккенну:

— Как ты начал петь в группе?

— Рейсер стал таким большим, — наконец говорю я Брук, переводя разговор на её сына и отчаянно пытаясь игнорировать руку Маккенны, ласкающую мой затылок.

Брук улыбается и начинает рассказывать мне точный график приёма пищи Рейсером и о том, какой он беспокойный, и что скоро уже начнёт ходить, но сейчас едва может встать на пару секунд.

Когда подходит официант, Брук не останавливается, и я слышу, как Ремингтон сам делает для неё заказ. Она продолжает разговаривать со мной, слышу, что Маккенна заказывает еду для себя, и не успеваю открыть меню, чтобы решить, что заказать мне, как понимаю, что он заказывает и для меня тоже.

— Она будет мандариновый салат и жареные гребешки.

Я резко обрываю Брук на полуслове и поворачиваюсь, стучу сбоку по его твёрдому черепу.

— Тук-тук.

— Кто там? — дразнит он меня.

— Ты только что сделал заказ для меня, даже не спросив, что я хочу.

Он с ухмылкой откидывается назад.

— Хорошо, Пандора. Чего ты хотела бы? — приподнимает он одну бровь, и, боже, чего я только не хочу сделать с этой ухмылкой. Целовать. Облизать. Укусить. И всё это сразу.

— Мандариновый салат и обжаренные гребешки, — наконец признаю поражение я, ненавидя себя за то, что он заставляет меня улыбаться ему в ответ.

— И что заказал я?

Он так.

Ухмыляется.

Боже!

Чувствую вдруг, что голодна, и всё из-за его чёртовой ухмылки. Я всю свою жизнь любила мандарины и морские гребешки — с тех самых пор, как мы тайком ходили в доки. И глубоко в мозгу слышится глупый голосок: «Он помнит».

Как такой пустяк смог превратить меня в кашу?

— Может, я хотела что-нибудь другое, — возражаю я, продолжая улыбаться.

Он с ухмылкой приподнимает бровь.

— Но это ведь не так. Поверь, я знаю, чего ты хочешь, Пинк.

Боже, помоги мне, я хочу поцеловать эту ухмылку. Поцеловать так крепко, что потом уже я буду той, кто станет ухмыляться ему в ответ. Но тут Брук пинает меня под столом и показывает универсальный знак «идём-в-туалет-обсудить-парней».

Отлично.

Мы извиняемся, и как только оказываемся вне пределов слышимости, она набрасывается на меня — ей не терпится узнать, что творится.

— Что происходит?! — спрашивает Брук, когда мы врываемся в туалет.

В своём коротком чёрном платье и на заоблачно высоких каблуках она выглядит на миллион баксов. Я подхожу к зеркалу, смотрю и вижу там… себя. Похожую на маленькую сердитую чёрную ворону с розовой прядью, готовую к атаке. И Брук. Лицо которой словно светится изнутри. Так как она знает, что нужна. Кому-то. Так как хорошо спит по ночам, потому что спит рядом с голубоглазым мужчиной, который смотрит на неё так, словно и лелеет её, и одновременно мысленно трахает. И это так горячо.

— Пан! — говорит Брук, окружённая сиянием, и сверлит меня своими золотыми глазами. — Ты должна мне сказать. Я даже не знала, что ты знакома с этим парнем. Теперь он сидит там, делает заказ для тебя, зная то, чего я о тебе даже не подозревала…

— Мы с этим парнем были знакомы раньше. А сейчас меня взяли для съёмок в их дурацком фильме, и мы трахаемся.

Я мою руки и стараюсь не встречаться взглядом со своим отражением в зеркале, но всё же бросаю украдкой быстрый взгляд и пытаюсь заставить исчезнуть морщинки на лбу.

— Правда? Ты трахаешься с ужасной тройкой из Crack Bikini? — спрашивает Брук, не веря в это так же, как и я сама.

— С самым главным. Но это ненадолго.

— Но он тебе нравится! О боже!

— Нет! — хмурюсь я.

— Да. Нравится! — возражает она. — И ты определённо нравишься ему. Я балдею с того, как он бросает на тебя украдкой долгие взгляды. Такие долгие, как будто его глаза охватывают всё твоё лицо, твои виски, твои глаза, нос, губы, твой подбородок. Каждый раз, когда он смотрит на тебя, кажется, что он изучает каждую чёрточку твоего лица, прежде чем отвести взгляд. И ты заставляешь его улыбаться.

— Он делает это просто для того, чтобы меня позлить! — выкрикиваю я, раздражённая из-за волнения и страха, которые вызывают во мне слова Брук.

— Нет, он делает это не для того, чтобы позлить тебя. И как ты можешь так говорить, если даже не замечаешь, когда он это делает?

— Он настоящий кобель, Брук. Он смотрит на мой рот, потому что ему нравится, когда я им кое-что делаю. Держу пари, у него в голове одни только грязные мысли, — говорю я. Во мне вспыхивают воспоминания о том, как он кормил меня своим членом, и я не могу полностью подавить проносящуюся по телу дрожь.

Она смеётся и пожимает плечами.

— Возможно. Но лично мне нравится, когда Ремингтона посещают всякие грязные мысли обо мне в присутствии других людей. Я вижу это по его глазам. Иногда я просто трусь об него всем телом, чтобы подтвердить свои подозрения, и мне нравится, когда доказательства врезаются в меня, а он рычит.

Я в удивлении поднимаю брови, потом смеюсь.

— Ты перестала заниматься сексом с Реми, когда у тебя родился ребёнок?

— Ты серьёзно?

— Мне просто любопытно, как… живут пары, когда у них появляются дети.

Брук улыбается, затем в её глазах появляется мечтательный огонёк, и она признается:

— Раньше у нас были трудности, когда Рейсер не спал всю ночь. Мы выкраивали каждое мгновение, чтобы провести его вместе. Но Рейсер такой хороший ребёнок… — её улыбка становится шире. — Во всяком случае, сейчас Ремингтон стал ещё более безумным и ревнивым. Одна только мысль о том, что я принадлежу ему, заставляет его меня хотеть. Сильно. Чёрт, если ты сядешь и скажешь что-нибудь обо мне и назовёшь меня его женой, то увидишь, что это с ним сделает.

— Черт, я должна это увидеть.

Она счастливо улыбается.

— Хорошо! Но я тогда тоже могу подразнить Маккенну.

Ребята сидят на своих местах — Маккенна пьёт пиво, Ремингтон — простую воду. Я замечаю, что они наблюдают за нашим возвращением. От одного только взгляда Маккенны тело начинает гореть, но я хочу не этого, поэтому наблюдаю, как Брук улыбается Ремингтону, а его взгляд оценивающе скользит по её фигуре. Она наклоняется и прежде, чем сесть, целует его в тёмные волосы.

— Мы с Мелани так скучали по твоей жене, Реми, — быстро говорю я, садясь.

Перемена происходит мгновенно: его голубые глаза сверкают, на щеках появляется ямочка, и я вижу, как он убирает руку со спинки стула и опускает её на шею Брук.

— Это она велела тебе так сделать? — спрашивает меня Ремингтон своим рокочущим голосом, его глаза мерцают, пока он ласкает её затылок.

— Что? — уточняю, отвлёкшись.

Он улыбается и, не переставая глядеть на меня, запускает пальцы в волосы Брук поглубже, и я почти слышу, как Брук мурлычет.

— Моя жена сказала тебе, что мне нравится, когда ты называешь её моей?

— Да! — смеётся Брук, но он двигается очень быстро для такого крупного мужчины и успокаивает её поцелуем. В губы.

Они целуются целую секунду. Без языка, но стиснув друг друга в объятиях — как будто нас с Маккенной здесь нет. Руки Реми ложатся на затылок Брук, её руки скользят вверх по его шее.

— Ты этого хотела? — спрашивает затем Ремингтон, нежно глядя на жену сверху вниз.

То, как властно они смотрят друг на друга, и то, как он начинает потирать её губу подушечкой большого пальца, вызывает у меня внутреннюю боль. Меня охватывают острые, жгучие ощущения, и, когда Маккенна берёт за руку, я виню его за то, что умираю от желания. Виню за то, что из-за этого чувствую себя ещё грязнее, похотливее и опустошённее. Маккенна переплетает пальцы с моими, наполняя мою грудь чем-то, что я боюсь почувствовать снова.

Мне следовало бы отодвинуться, но на самом деле я хочу, чтобы он был ближе. Мне нужно, чтобы он был ближе. Потому что у меня могло бы быть с ним так же. У нас могла бы быть семья. Я наблюдаю, как Ремингтон смеётся над признанием Брук, что это она велела мне его спровоцировать, и начинает сам её дразнить, утверждая, что ей самой нравится к нему приставать. И в этот момент Маккенна наклоняет мою голову к своей в присущей только ему собственнической, сексуальной манере.

Серебристые глаза ловят мой взгляд.

— Приятно узнать, что у тебя есть сердце, — шепчет он с нежным взглядом и ещё более нежной улыбкой, и я с трудом могу вынести, что он это заметил. — Это не делает тебя слабой, детка. Это делает тебя человеком.

— Я не была запрограммирована на то, чтобы испытывать чувства. Это просто не было закодировано на моём жёстком диске, — вру я, изо всех сил стараясь вернуться к своему сварливому, обороняющемуся «я».

— Ну, а как вы двое познакомились? — спрашивает Брук, и когда я вспоминаю, что согласилась позволить ей подколоть Маккенну в ответ, хочется застонать, но вместо этого решаю ответить за нас обоих. Просто чтобы убедиться, что мы остаёмся на безопасной территории.

— В школе. Раньше мы встречались тайком, — бормочу я.

— Тайком? Почему? — недоумевает Брук, и она искренне возмущена.

— Отец Маккенны попал в тюрьму, — тихо говорю я, снова и снова переворачивая ложку на кухонном столе.

— О нет, — говорит Брук, широко раскрыв глаза, — и твоя мама…

— Это она его туда отправила, — заканчивает за неё Маккенна, его голос не выдаёт никаких эмоций.

Тишина.

— Извини, мужик, — говорит Ремингтон.

Он тянется к руке Брук, и теперь они оба смотрят исключительно на Маккенну.

— Сколько тебе было лет, когда это случилось?

— Семнадцать. Это уже не имеет никакого значения.

— Пан, — шепчет Брук, её внимание возвращается ко мне в полную силу. — Всё это время ты знала его и не сказала ни слова. И он пел о тебе!

Громко рассмеявшись, Маккенна протягивает руку и с очаровательной, притягательной ухмылкой, которая сводит меня с ума, забирает лежащий рядом со мной нож.

— Пожалуйста, даже не упоминай об этом. У неё есть… возражения против этой песни.

— Потому что это ложь!

Маккенна со стоном закатывает глаза.

— Значит, это был ты, — со смехом говорит ему Брук. — Человек, которого мы все хотели повесить за то, что он разрушил её жизнь.

— Не надо, Брук, — предупреждаю я.

— Она страдала из-за меня? — спрашивает Маккенна, его голос становится хриплым, как это иногда бывает, когда он спрашивает обо мне. Он кажется сверхзаинтересованным, его хищный, волчий взгляд светится в полную силу.

— Не надо. Нет! Брук, ничего не говори.

— Нет, она не грустила, — признает Брук, скривив губы. — Она сходила с ума от злости.

— О, она правда всегда злится на меня, — соглашается Маккенна.

Я недовольно вздыхаю и хлопаю себя ладонью по голове, но, в конце концов мы все взрываемся смехом.

♥ ♥ ♥

ПОСЛЕ УЖИНА мы расстаёмся, и когда возвращаемся на парковку, глаза Маккенны мрачнеют.

— Тебе нравится, да?

Дерзкий взмах его брови меня удивляет.

— Прости?

— Нравится? Заставляешь меня ревновать.

— Что ты имеешь в виду? То, что я наблюдала за Ремингтоном? — Я смотрю на тротуар на другой стороне улицы. — Такие отношения у всех моих друзей, и это вызывает у меня любопытство, но я такого не хочу. Мне это не нужно. Я хочу всю жизнь оставаться независимой, — лгу я.

— Твой нос только что вырос примерно на пару сантиметров, — тихонько посмеивается он.

— Отлично. Я могу этого хотеть, но не думаю, что получу… Тебе этого не понять.

— Почему? Я понимаю. Знаешь, я тоже хочу чего-нибудь нормального.

Я так удивлена, что останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом.

— Ты хочешь жену? У тебя и так долбаный гарем.

— И что? Я хочу, чтобы когда-нибудь у меня была жена.

Мимо нас проходит пожилая пара, и я смотрю на их переплетённые руки, морщинистые от старости, но всё ещё держащиеся друг за друга.

И они даже не разговаривают, будто знают друг о друге всё, что им нужно.

Внезапно в моей голове проносятся воспоминания о прогулках с Маккенной, когда мы не могли держаться за руки, потому что нас могли увидеть, и новая мысль дразнит меня, умоляет выяснить, не по этой ли причине он сейчас так решительно настроен всё время держать меня за руку. Когда ведёт машину. Когда мы в ресторане. Даже после того, как мы потрахаемся.

Этот вопрос обрушивается на меня, на все мои драгоценные стены, и я так растерзана, что бессильна ему сопротивляться.

Особенно сейчас, когда его глаза мерцают в лунном свете, а на лице играют замысловатые тени, делая его более сексуальным, губы мягче, ресницы длиннее.

— Я не ревнивый, — говорит он, пристально меня изучая. — Чёрт, может, я и впрямь ревную. Безумно ревную. Почему ты улыбалась ему, а не мне?

— Потому что у нас дружеский секс. Тебе хочется думать, что только ты можешь заставить меня улыбнуться.

— Я могу заставить тебя улыбнуться. Чёрт возьми, я могу заставить тебя смеяться до потери сознания.

Пытаюсь уйти, но он разворачивает меня, берёт за плечи и шепчет приказ, который звучит почти как мольба:

— Давай придумаем мэшап¹² из песен.

— Что?

Он притягивает меня к себе и мурлычет мне в макушку.

— Ну же, — уговаривает он, наклоняясь, чтобы нежно поцеловать в ухо. — Спой со мной, — повторяет он.

— Ты всё время заставляешь меня делать всякие глупости, — стону я.

— Это часть моего очарования, Пинк. А теперь давай, — настаивает он, его голос убаюкивает меня, погружая в расслабленное состояние. К тому же, как устоять перед блеском этих волчьих глаз? Я люблю эти глаза, даже если они преследуют меня, следят за мной, созидают меня, ломают меня…

Я прочищаю горло, готовясь потерять те крохи гордости, которые у меня ещё остались, и делаю попытку:

— Как девственница…¹³

Маккенна смеётся и добавляет своим низким, неповторимым баритоном:

— Забери меня, возьми меня с собой, дай мне что-нибудь, о чём я мог бы мечтать…¹⁴

— Как девственница. Мне так хорошо.

— Такая вкусная, что взрослый мужчина расплачется… Сладкий вишнёвый пирог!¹⁵

Я начинаю хохотать. Мы такие смешные, но Маккенна прижимает меня спиной к витрине магазина, добавляя несколько потрясающих слов из Miss Independent:

— И она ходит как босс… Делает то, что делает босс…¹⁶

— Я не верю, что какое-нибудь произведение искусства когда-либо сможет сравниться с твоим лицом¹⁷, — шепчу, подражая Кайли Миноуг.

— Когда я вижу тебя, у меня не хватает слов, чтобы сказать…¹⁸

Боже. Такое чувство, что он поёт для меня. И… это «Красивая» Эйкона?

Я так взволнована и вовлечена в ситуацию, когда внезапно вспоминаю о том, как его потеряла, что выбираю медленную грустную песню The Fray:

— Где ты был, когда всё рушилось… Все те дни, что я провела у телефона…¹⁹

Он отвечает строками из Guns N’ Roses — Sweet Child o’ Mine:

— Я ненавижу смотреть в эти глаза и видеть даже каплю боли…

Меня внезапно захлёстывают эмоции, такие же, как и Рианну в Take a Bow:

— Что ты скажешь на шквал аплодисментов… овации стоя…?

Он проводит серебряным кольцом по моей нижней губе точно так же, как Реми ласкал губу Брук, и почти шёпотом поёт:

— И ты можешь сказать всем, что это твоя песня…²⁰

— Я разваливаюсь на части, я едва дышу… — тихо продолжаю песней Broken Lifehouse.

А потом низким и ровным голосом вступает он:

— Милая, дорогая, пожалуйста, если ты когда-нибудь почувствуешь, что ты ничто, то знай — для меня ты офигенно идеальна²¹.

Идеальная песня Пинк, исполненная его мужественным голосом, заставляет меня остановиться. Я ни о чём не могу думать, потому что понимаю, что мне поют серенады, но чувствую себя обвинённой в том, что неосознанно собрала свои чувства в случайные песни и случайные слова и смешала их с его чувствами.

Он наблюдает за мной, ожидая, что произойдёт дальше.

— Здесь и сейчас, — с искренней улыбкой поднимает он глаза к небу, затем переводит палец с меня на себя. — Нет ничего лучше. Лучше этой песни и быть не может. Я мог бы так петь весь день и быть на седьмом небе от счастья.

— У тебя есть рога, Кенна, твоей ноги никогда не будет в раю.

— Тем больше причин, по которым мне нужно найти свою собственную маленькую версию рая здесь, на земле, — ухмыляется он, когда мы снова направляемся к машине, и смотрит на меня своими сладкими волчьими глазами.

— Знаешь, песня пишется для одного исполнителя. В дуэте… — задумчиво произносит он, пока наши ноги бредут по тротуару, — …у каждого певца своя роль. Каждый знает, что хочет сказать. Но когда ты миксуешь, то берёшь песни, созданные каждая отдельно друг от друга, и смешиваешь их. И хотя они должны звучать отдельно, вместе — это полное безумие, не имеющее никакого смысла, но каким-то образом всё получается.

Я срываюсь и бегу мимо него вниз по улице.

— Стой, что случилось? — говорит он.

— Я не могу этого сделать.

Маккенна останавливает меня и разворачивает к себе.

— Нет, ты можешь, Пинк. Ты можешь это сделать.

— Когда я с тобой, меня это разрушает! — кричу ему в лицо.

Он пристально смотрит на меня и обхватывает плечи. В душе поднимаются гнев, разочарование и любовь — да, любовь! — но мой голос слаб и несчастен.

— Чего ты хочешь, Маккенна? Чего ты от меня хочешь?

Он сжимает челюсти и смотрит на меня глазами, которые кричат о своей муке.

— Однажды у меня было твоё сердце, Пинк, и этого было недостаточно. Теперь у меня есть твоё тело, но этого тоже недостаточно. — Маккенна держит моё лицо, чтобы заставить меня смотреть ему в глаза, и требует: — Я хочу твой разум, твои мечты, твои надежды, твою грёбаную душу. Я хочу всё это.

Чувствую себя так, словно только что проиграла битву.

Чувствую себя… разрушенной.

Я обманываю себя, что ненавижу его, но я не испытываю к нему ненависти. То, что я чувствую к нему, неизменно и неудержимо. Ничего в моих чувствах к нему не изменилось — изменились другие чувства. Раньше я была в восторге от любви к нему. Я чувствовала себя цельной, взволнованной, счастливой оттого, что была полна ожиданий. Потом он ушёл, и я возненавидела чувство любви. Это разъедало меня, разъедало изнутри, преследовало. И вот я здесь, думая, что могла бы найти успокоение, деля с ним постель. Поцелуи. Узнавая больше о нём и о том, что он делает. Мне это слишком нравится.

Я не могу обманывать себя, обвиняя его в своих ошибках. Не могу обманывать себя, обвиняя его в том, что я не могу его забыть.

Мой гнев был маскировкой. Но теперь он сорвал с меня маску.

И я… Люблю… Его.

До сих пор. Всегда любила и всегда буду любить. Я люблю этого мужчину — этого бога рока — так же сильно, как барабанщик любит игру на барабанах. Но мне ясно, что мы никогда не сможем быть вместе, даже если произойдёт чудо, и он сможет полюбить меня в ответ и быть верным только мне. Даже тогда это никогда не сможет сработать.

Никогда.

Он не в курсе, он не имеет ни малейшего представления. Но я-то знаю.

— Ты не можешь получить всё, — шепчу я, молясь, чтобы он не услышал дрожь в моём голосе. — Ты всё это уже забрал. Ты забрал всё, и теперь мне больше нечего отдавать.

— Послушай меня, — тихо говорит Маккенна приказным тоном, заставляя меня поднять взгляд на него, на его лицо, выражающее непреклонную решимость. — Женщина, которую я вижу сейчас, — не ничто, она — всё. Всё. Ты тоже сломала меня, Пинк. Мы… оба сломаны.

Он лезет в карман джинсов, и я удивлённо моргаю, когда вижу кольцо, которое он протягивает.

Его кольцо-обещание.

Это кольцо-обещание?

Что ты мне обещаешь?

Себя.

В желудке скручивается тугой узел, когда я вижу знакомое кольцо из жёлтого золота с крошечным бриллиантом в центре, удерживающимся шестью закрепками и словно умоляющим о внимании.

— Не надо, — шепчу я.

Он сжимает челюсти.

— Пандора, я оставил тебя не потому, что хотел этого. Я ушёл, потому что был вынужден.

— Нет. Неправда.

— Я, блядь, был вынужден. А если ты мне не веришь, то можешь пойти и спросить свою мать.

— Что? — Слёзы застилают глаза. — Какое она имеет ко всему этому отношение?

— Она никогда не хотела, чтобы мы были вместе, детка. Уверен, для тебя это не новость.

— Это совсем не значит, что ты должен был дать ей больше власти над нами, чем она уже имела надо мной.

— У неё была власть над моим отцом. Над его приговором. — Его лицо становится каменным, а голос — жёстким от ярости. — Она предложила сократить ему срок, если я оставлю тебя в покое. Она сказала мне, что я не стою и минуты твоего дня, потраченного впустую на размышления обо мне. Я пообещал ей, что вернусь за тобой, чёрт возьми, я сказал ей, что буду достоин дочери любой женщины, особенно её дочери. Я ждал только одного — когда мой отец отбудет свой срок. Я много лет планировал вернуться к тебе, Пандора!

— Нет! Маккенна, ты хоть понимаешь, что говоришь?!

— Я говорю тебе правду.

— Мне нужно позвонить маме, — внезапно решаю я. Грудь вот-вот разорвётся от боли, которую причиняет копание в нашем прошлом. — Мне нужно поговорить с мамой. — Я добегаю до угла и поднимаю руку, чтобы поймать такси. Маккенна кричит мне вслед:

— Какого хрена ты делаешь?

Когда такси с визгом останавливается, я забираюсь внутрь и захлопываю дверь, мой мир рушится.

— Поехали! Сейчас же.

Маккенна вскидывает руки верх и машет, но машина с визгом проносится мимо, и мне кажется, но я не уверена, что вижу, как он произносит одними губами: «Какого хрена?».

Я близка к разгадке, и говорю себе, что я её разгадаю. Что когда вернусь домой, то хорошенько поплачу, даже если мне понадобятся месяцы или годы, чтобы прийти в себя. Но сейчас я не могу сломаться. Не тогда, когда мне необходимо узнать правду.

У моей матери есть свои недостатки. Она резкая, это правда. Склонна к гиперопеке, но…

Я не могу понять, как она могла так с нами поступить.

Разлучить нас.

Использовать свою власть.

Заставить меня испытать ту же боль от предательства, которую она испытала после того, как стала известна правда о романе моего отца.

Спустя какое-то время нахожу себя у открытой двери Лайонела. Я даже не реагирую на Оливию, которую вижу на кровати позади него.

— Я отказываюсь. От контракта. Всё кончено. Я верну тебе деньги.

— Что?.. — Он оглядывается на Оливию, крутит замок, чтобы дверь за ним не закрылась, и выходит, одетый лишь в гостиничный халат. — Что, чёрт возьми, он сделал?

Меня захлёстывает волна желания его защитить.

— Дело не в Маккенне. А во мне, ясно? Так что, какую бы сделку вы с ним ни заключили… пожалуйста, просто выполни её. Мне сейчас очень нужно уехать домой. У тебя ведь уже есть какие-то материалы. Спроси Ноя, он застукал нас целующимися в самолёте. И как мы дурачились в машине. Я уверена, он поймал нас, когда… мы смотрели друг на друга. И когда мы были заперты в кладовке, он, наверняка, тоже слышал звуки наших поцелуев. Но, пожалуйста, — умоляю его, и мне на это плевать, — я больше не могу здесь находиться. В контракте есть пункт, в котором говорится, что я могу от него отказаться заявив, что выплачу всё до последнего цента. Я так и делаю. Я отказываюсь. Я ухожу.

— Ты не можешь уйти!

Эти слова произносит тихий, сердитый, до боли знакомый голос Маккенны. Я оборачиваюсь и вижу его в боевой стойке, глаза сверкают гневом. Но он выглядит… смущённым. Как будто не понимает, что здесь происходит. Только недавно мы пели песни, и вот, я уже убегаю. Но может ли он винить меня за то, что я сбежала, когда он тоже сбежал? Я знаю только, что мне просто необходимо оказаться дома. Мне нужно остановить стремительно закручивающуюся спираль событий. Мне необходимо поговорить со своей матерью.

— Мне нужно домой, — говорю я ему самым убедительным голосом, на который только способна, пытаясь найти в его лице хоть каплю жалости.

— Мисс Стоун, — начинает Лео, но Кенна его останавливает.

— Если она этого хочет, я полечу с ней.

— Ты уверен? — спрашиваю я, широко раскрыв глаза.

— Да. Уверен.

Меня захлёстывает огромная волна облегчения и благодарности. И любви. Болезненной, сильной, всепоглощающей любови, которая заставляет меня обхватить себя руками, от того, что моё тело дрожит.

— Спасибо тебе.

— Ааа! К хренам собачьим всё! — взрывается Лео. — Джонс, если ты уедешь с ней домой, наша сделка расторгнута. Ты слышишь меня! — кричит он, когда Маккенна направляется в свою комнату в противоположном от моей направлении.

Когда Маккенна отвечает, его голос твёрд и спокоен:

— Ну и хрен с тобой.