Разъяренный

4 КОГДА ЖИЗНЬ БЫЛА ПРЕКРАСНА Пандора Чуть больше шести лет назад

— Сначала мы снимем небольшую квартиру. С мансардой!

— Хорошо, — отвечает Кенна низким голосом у меня над головой.

— Всё, что нам понадобится — это кровать, — добавляю я.

— И ты, — шепчет он хриплым голосом, и я поворачиваюсь в его объятиях. И встречаюсь с серебристыми глазами — серебристыми, как у волка, с тяжёлыми веками, одновременно нежными и устрашающе проницательными. Кенна изгибает губы в очаровательной улыбке, и я тут же понимаю, что моему парню, конечно же, нравится, что я заговорила о кровати.

— Мы даже можем завести собаку, — нахально добавляю я.

— И рыбку.

Он поднимает руку и указывает на высушенную рыбу-меч, висящую на стене каюты яхты, на которую мы прокрались. Это всё не наше, это лишь одно из наших укрытий. Одно из многих мест, где мы встречаемся и проводим вместе столько времени, сколько можем.

Уже почти рассвело, и, хотя мы не спали и легко могли бы остаться здесь навсегда, Маккенна неохотно встаёт и засовывает свои длинные мускулистые ноги в джинсы.

— Красотка, — зовёт он, запуская руку в карман джинсов. Я натягиваю свою толстовку и поворачиваюсь к нему. — Давно хотел кое-что тебе подарить… — Он подходит и подносит что-то маленькое и блестящее к тонким полоскам света, пробивающимся сквозь круглые иллюминаторы яхты.

Когда я понимаю, что это такое, по телу пробегает дрожь возбуждения.

— Это кольцо-обещание?

Поднимаю ресницы и замечаю, что он наблюдает за мной с тревожным напряжением.

С напряжением парня, который тебя любит.

Точно так же, как ты любишь его.

— Оно прекрасно, — шепчу я, благоговейно протягивая руку.

— Кольцо принадлежало моей матери, — говорит он, наблюдая, как я надеваю кольцо на палец, его голос переполнен эмоциями, красивое лицо сурово.

— Что ты мне обещаешь? — поддразниваю я, поднимая к нему лицо.

Никогда не забуду, как дерзко вздёрнулись уголки его губ, когда он сказал:

— Себя.

О, боже, я люблю его. Я люблю его, как буря любит небо, а чайка — море. Маккенна — лучшее, что есть у меня, он — опора, которая держит меня, единственный, кто меня понимает. Он — всё, что осталось в моей жизни нежного и счастливого. Я бросаюсь к нему, и он ловит меня и сжимает в крепких объятиях.

— Я скажу «да» и возьму всего тебя, так что не шути на эту тему, — предупреждаю я.

— Это не шутка, — уверяет он, поднимая мою руку, чтобы было лучше видно. — Тебе идёт.

Я сжимаю его пальцы своими, а в груди в это же время сжимается моё сердце.

— Но моя мать и твой отец… они оба сейчас нуждаются в нас.

Наша жизнь так несовершенна. Между ним и мной столько препятствий.

После смерти отца моя мать стала ещё более строгой и озлобленной.

После смерти матери Маккенны его отец стал употреблять наркотики. И торговать наркотиками.

И теперь моя мать — окружной прокурор, ответственна за вынесение обвинительного приговора отцу Маккенны, и это разрушает все шансы на наше счастье.

Мне не терпится отсюда уехать.

Нам нужно отсюда уехать.

Он гладит меня по лицу своими длинными пальцами, которыми так здорово играет на гитаре.

— Я знаю, что они нуждаются в нас, но мы не будем нужны им вечно. Слушание состоится только через пару месяцев. Что бы ни случилось с моим отцом, что бы ни решил судья… мы встретимся в парке в тот день ночью и убежим. Поженимся. Я могу давать пару концертов в нескольких местных барах, я смогу помочь тебе оплатить учёбу в колледже.

— Ты действительно поможешь оплатить моё обучение, Кенна? Ты уверен, что сможешь это сделать? — с надеждой спрашиваю я.

— Чёрт, я сделаю для тебя всё, что угодно, — он убийственно серьёзен, когда произносит эти слова, сжимая мои плечи. — Знаешь, я устал прятаться.

— Я тоже устала.

— Я хочу быть с тобой. Не скрываясь. Мне надоело быть твоим секретом. Я хочу быть твоим парнем. Хочу, чтобы люди знали, что ты моя.

— Но ведь это так и есть. — Я снова поднимаю руку в поле его зрения, шевеля пальцами, на одном из которых красуется кольцо. — Я твоя. И что бы ни случилось наш план остаётся в силе. Встретимся в парке после суда.

Он грустно улыбается при упоминании о суде, целует кольцо на моей руке, а потом… потом притягивает меня за талию к своей твёрдой, широкой груди и дурашливо целует.

— Я люблю тебя. И буду любить всегда, — хриплым голосом говорит он.

Любить можно по-разному.

Любовь многообразна.

Это и любовь к домашним животным. К друзьям. Родительская любовь. Любовь к родственникам. И была ещё совсем другая любовь — та, которой мы с Маккенной любили друг друга.

Наша любовь была похожа и на бушующий шторм, и на тихую гавань: неуправляемая и неудержимая, дикая и бесконечная, но в то же время незыблемая и безопасная…

Или так… думало моё глупое семнадцатилетнее сердце.

Пару месяцев спустя я несколько часов просидела на старой хлипкой скамейке, пока в парке не стало совсем пусто и темно. Так темно, что меня могли ограбить или даже похитить. Я была такой глупой и наивной, всё продолжала ещё чего-то ждать. Накрасила ногти на ногах, надела новые туфли, платье, в котором, как мне казалось, я выглядела красивее всего — по крайней мере, одно из немногих не чёрное, а светло-жёлтое. И я ждала, постоянно касаясь и поправляя распущенные волосы. Прокручивая кольцо-обещание, пока основание пальца не покраснело, и я не поняла, что он не придёт. Но кое-кто в ту ночь всё же пришёл. Появившаяся фигура, как оказалось, принадлежала моей матери, матери, которая никак не могла знать, что я встречаюсь здесь с ним. Она протянула руку, и у меня защипало в глазах, а лёгкие сжались, не давая вздохнуть.

— Он не придёт, — прошептала она.

— Он придёт, мама. Я уезжаю. Ты не сможешь меня остановить, — сказала я с большей убеждённостью, чем чувствовала на самом деле.

— Мне не нужно тебя останавливать. Я только что осудила его отца, Пандора. Ты никуда не уедешь с этим мальчиком. Он не придёт. Я видела его с другой. Я подожду в машине.

С другой…

Прямо как мой отец.

Маккенна мне солгал.

И вот так просто Маккенна меня сломал…