Разъяренный

3 ПОХОЖЕ, МНЕ ПРИДЕТСЯ ПОЦЕЛОВАТЬ ЛЯГУШКУ Пандора

— Это же охренеть можно, сколько денег, — говорит Мелани, когда мы возвращаемся домой.

— Мелани, я, мать твою, их ограбила. Я бы уступила и за половину. Чёрт, да я за половину даже поцеловала бы задницу бегемота!

Что только что произошло?

Я всё ещё пытаюсь осознать тот факт, что, подписав документ, я отказалась от спокойной жизни. Или, точнее, это произойдёт через три недели, после поцелуя и появления на премьере фильма.

Я возвращаюсь после пары самых сюрреалистичных часов в моей жизни. За девяносто минут я познакомилась с кинопродюсером Трентоном, кучей юристов и чеком на крупную сумму.

Сейчас мы едем на заднем сиденье лимузина, предоставленного принцессе Мелани не кем иным, как её собственным мистером Кингом. Водитель — это, по-видимому, водитель её парня. Говорю же, находиться рядом с ней в последнее время — значит, утонуть в грёбаных комплексах. Особенно когда твой бывший смотрит на тебя так же, как только что смотрел на меня Маккенна. Будто он хочет убить меня, медленно, а потом разрезать тела на части и спрятать их в ящик. Хотя, вообще-то, в легенде речь идёт о ящике Пандоры, а не о Пандоре в ящике.

Мелани постукивает наманикюренными ноготками по хрустальному бокалу, который достала из мини-бара в машине. На каждом ногте буквы, составляющие имя G-R-E-Y и сердечко на большом пальце.

Просто смешно.

Обе мои подруги состоят в серьёзных отношениях с мужчинами, которые доказали свою верность, совершив немыслимое — бросив ради них свои прежние жизни. Я ненавидела парня Мелани, потому что думала, что он ей не подходит, но оказалось, что он был именно тем, о ком она мечтала, и даже больше. Горячий, заботливый, опасный, альфа на максималках, он сделает для Мелани всё. А Брук? Брук уже замужем за своим парнем — нет, он не просто парень, он зверь. Высокий, стройный, мускулистый, темноволосый, голубоглазый, сексуальный зверь, который смотрит на неё так, словно живёт только ради неё.

Я не говорю Мелани, что мне больно, когда Грейсон появляется в офисе, чтобы украсть её на целый день, или что мне больно видеть, как Брук и её муж, сами того не осознавая, прижимаются друг к другу во время разговора. Может, это потому, что мне неудобно показывать кому-либо, что я замечаю это дерьмо. Но я-то замечаю. Замечаю, как обратила бы внимание, если бы у меня отсутствовала конечность, или если бы врезалась в ветку дерева и она торчит из моего туловища.

Да, я замечаю, как Грейсон смотрит на Мелани, и как Реми смотрит на Брук. Всего несколько месяцев назад Брук с мужем и с ребёнком были в городе, и я видела, как он улыбался ей через всю комнату. Как каждый из них искал место, где находился другой. Как, когда они находились рядом, Реми положил свою огромную ладонь на бедро Брук и наклонил к ней голову, так близко, что его губы коснулись её уха, и, глядя на неё сверху вниз, он улыбнулся, а его глаза засверкали. Я заметила застенчивую улыбку Брук, и то, как она повернулась к нему всем телом и обхватила ладонями его подбородок. В воздухе чувствовалась любовь, и мне казалось, что я вторгаюсь во что-то интимное и особенное. Увидев их, я хмуро уставилась на свои колени, потому что не могла этого вынести.

А Мелани? Вероятно, она загадывала желание на какую-нибудь дурацкую звезду, надеясь, что однажды оно сбудется. И представляете? Сбылось. Её грёбаный парень души в ней не чает. Она нашла настоящую любовь. Любовь, о которой я никогда не позволю себе мечтать, потому что у меня никогда и ни с кем такого не будет. Я никогда застенчиво не опущу голову и не буду одной из тех девушек, которые вдохновляют мужчину защищать её так, как мужчины моих подруг защищают их. Я никогда не вдохновлю мужчину на то, чтобы он захотел из-за меня измениться к лучшему. Потому что я не вдохновляю. Я из тех озлобленных людей, с кем никому не нравится слишком долго общаться.

И всё потому, что Маккенна меня разрушил.

Он вытрахал мне мозги, потом вытрахал моё сердце и то, что ещё оставалось от моих мозгов, а я была слишком молода, чтобы это пережить. Теперь, после того как я посмотрела в эти глаза, взгляда которых совершенно не могу вынести, я скорее умру, чем откажусь от такого вызова. Он не хочет меня видеть? Ну что ж, тогда я встану перед ним так, что ему придётся это сделать. Я превращу его жизнь в сущий ад, как он превратил мою. И что самое главное. Мне за это заплатят. Похоже, я просто наслаждаюсь своей первой удачей с момента… моего рождения.

— Да, Мистер Триллион, всё прошло потрясающе! — взволнованно кричит в трубку Мелани, разглядывая свои ногти, чтобы убедиться, что они идеальны. Иногда она называет своего парня «Мистер Триллион», объясняя, что это самое большое число, которое она смогла придумать. Мне это было непонятно, но она попросила не волноваться, потому как главное, что он понимает.

Да без разницы. Мелани — это просто… Мелани.

Затем она говорит тише, только для него.

— Да, я думала о тебе… Ты нужен мне больше. Я попрошу Улисса ехать быстрее. Нет, если он за рулём, это не опасно. Я соскучилась.

Она краснеет, как будто её парень только что прошептал, что планирует с ней сделать что-то непристойное. Она, как маленькая девочка, прикусывает нижнюю губу, прикрывает трубку ладонью и что-то шепчет, потом смеётся и отключает мобильный.

— Мелани, ты похожа на жеманную девственницу, — чересчур резко говорю я.

Её глаза блестят, как будто парень только что занимался с ней любовью по телефону.

— И что такого? Он заставляет меня стесняться, когда подробно описывает, что собирается со мной сделать.

— Подруга, у тебя на ногтях его имя, а на больших пальцах — сердечки. Такие мужчины, как твой, любят сложные задачи. Осторожнее, иначе он решит, что тебя завоёвывать уже не надо, ты и так его, и бросит тебя.

— Я его, и он мой. Мы любим друг друга, и собираемся пожениться, глупенькая.

Ни хрена себе, теперь из нашей троицы я одна осталась не замужем. Даже у нашего самого близкого друга Кайла теперь есть девушка.

Зашибись. Тьфу ты. Да пошло оно всё лесом.

Остаток пути домой мы молчим. Мелани переписывается, может, со своим парнем, а, может, с Брук. Мелани всегда держит её в курсе событий.

— Расскажи мне, как вы познакомились? — требует она, оторвавшись от своего телефона. Век бы не видеть и не слышать о Маккенне.

— Очень давно. В старших классах, ещё до того, как я сменила школу и встретила тебя.

— Но до вчерашнего дня ты не считала нужным рассказать о нём. Он разбил твоё чёртово сердце и поёт об этом по радио!

Я смотрю в окно, воздвигая вокруг себя толстые стены.

— Что случилось?

— Глупая девчонка увлеклась плохим парнем, подарила ему девственность, в итоге сердце её разбито. Конец истории. Меня сейчас волнует не он. Сейчас я беспокоюсь о том, что скажу своей матери. Наверное, просто скажу, что нашла другую работу, и поговорю со Сьюзен, чтобы та мне позволила следующие несколько недель поработать дистанционно. Я расскажу маме правду, когда всё закончится.

Придётся соврать, но кому какое дело. Я лгала и раньше. Как в те времена, когда я с бешено колотящимся сердцем тайком выбиралась посреди ночи, чтобы встретиться с Маккенной.

— Давай поговорим об этом парне, хорошо?

— Нет, не будем.

— Тогда давай поговорим о другом — я не могу поверить, что ты согласилась сниматься в чёртовом фильме!

— Это ненастоящее кино, — фыркаю я. — Это похоже на фильм с Кэти Перри и Джастином Бибером.

— Это кино, Пандора. И его показывали в кинотеатрах. И мне понравились и Кэти, и Джастин! Помнишь, ты всё время спрашивала, как Брук могла взять и уехать из города ради парня, которого любит? Теперь ты уезжаешь из города ради того, кого ненавидишь! Это для тебя кармический урок. Перестань осуждать влюблённых за то, что они делают. Ты делаешь ещё худшее дерьмо ради того, кого даже не любишь, — говорит она самодовольно ухмыляясь.

— Думай, что хочешь. Но я получила чек на крупную сумму, а что получила ты? У тебя даже фотографии с ними нет.

— У меня есть Грейсон, вот! Он — это всё, чего я хочу. И я наконец-то узнала имя твоего говнюка бывшего. Кенна — самый горячий из трёх наших парней, и ты, подруга, это знаешь. Расскажи мне, что произошло. Мы ведь подруги. С кем тебе вообще разговаривать обо всём этом? Ты просто заболеешь, если всё будешь держать в себе. Тебе нужно излить душу.

— Я и изливаю, только в виде помидоров, — улыбаюсь я, когда вспоминаю случившееся, и на какое-то мгновение чувствую себя счастливой, увидев, что Мелани смеётся.

— А этот эпизод будет в фильме? Пожалуйста, скажи «да»! — умоляет она, хватает мою рубашку и трясёт меня.

— Надеюсь, — со смехом допускаю я, рывком освобождая свою рубашку. — Надеюсь, чёрт возьми, что смогу сделать это ещё раз в Мэдисон-сквер, как раз перед тем, как его поцелую. Так ему и надо.

— Правильно. Тогда он снимет свою рубашку. Боже!

Я бью её в плечо.

— Мел! Он носит парики и хватается за свой член, когда танцует. Он отвратителен.

— Дорогая, клянусь, половина людей, которые наблюдали за тем, как он там зажигает, уже забеременели! — смеётся она, но я смотрю в окно и свирепею. Стоит мне вспомнить каково это — смотреть в эти необыкновенные, жутковатые серебристые глаза, как гнев снова набирает обороты.

Это было очень неприятно.

Тревожно, грязно, непросто и определённо неприятно.

Вспоминаю, как он втирал помидор мне в волосы, и в желудке начинает бурлить, как будто там всё кипит от токсичной неприязни.

— Пандора, вы оба выглядели уж слишком кровожадно. Может, тебе сначала стоит поговорить со своим психотерапевтом? Чтобы она дала тебе несколько советов, как сохранять хладнокровие?

Моя гордость уязвлена.

— Мне не нужны советы. С меня хватит. Она давала мне советы шесть лет.

— Отлично. Просто возвращайся сюда целой и невредимой, чтобы успеть снять мерки для твоего платья подружки невесты. Пан, это моя свадьба, так что смирись, сучка.

Вздыхая, выхожу из машины, а она смеётся и шлёпает меня по заднице. Мел всегда оживлена. Всегда в приподнятом настроении. Она не такая, как я. И я рада за неё. Правда. Но мне также стыдно, что я злюсь из-за того, что она так счастлива. Иногда мне кажется, что я терпеть не могу счастливых людей.

Просто потому, что ни хрена их не понимаю.

Я направляюсь в квартиру, стараясь не шуметь. На случай, если вы ещё не догадались об этом по одному моему имени, спешу сообщить, что моя мать не хотела меня рожать и никогда не позволяла мне об этом забыть. Слова «чтобы ты не совершила ту же ошибку, что и я» засели у меня в голове с тех пор, как у меня начались первые месячные, и я никогда до конца не забывала, что ошибка — это я.

Наверное, мне следовало бы жить одной. Но нас с мамой спасла Магнолия, моя двоюродная сестра. Она потеряла свою маму, мамину сестру, из-за лейкемии и переехала к нам жить совсем маленькой через несколько лет после смерти моего отца. Она вытащила и мою маму, и меня из глубокой печали. Если бы не её проницательный взгляд по утрам, я бы подсела на наркотики. Или на алкоголь. Или на то и другое. Не знаю, почему меня тянет к наркотикам или выпивке, или и к тому, и к другому, но когда умер мой отец, а Маккенна меня бросил, и моя мама давала мне пощёчины каждый раз, когда я плакала, и велела взять себя в руки, быть сильной… Просто в то время я не чувствовала, что жизнь может мне хоть что-то предложить. Пока к нам не пришла маленькая Магнолия. Моя мама сосредоточила свои усилия на ней, и я тоже.

Я крадусь в ванную, которую мы делим, включаю душ и сбрасываю с себя одежду. Вода льётся мне на голову, а я представляю его глаза, сверкающие серебром и злостью, и мой желудок сжимается, потому что я думала, что мне будет лучше после того, как причиню ему боль. Когда мы напали на него во время концерта, сначала я почувствовала небольшой прилив удовольствия, но потом увидела его, и понимаю, что чувствую себя нехорошо.

После душа не могу заснуть, поэтому сажусь на диван в гостиной, слушая тихий стук дождя и свист ветра снаружи. На цыпочках пробираюсь в комнату Магнолии и смотрю, как она, такая невинная, свернулась в клубок на кровати, а её тёмные волосы веером рассыпались по подушке. Ей, как и Мелани, очень нравится розовая прядь в моих волосах.

— Панпан, почитай для меня, — попросила она всего две ночи назад.

Она вытащила историю о принцессе, и я, откашлявшись, начала читать. И пока я не отложила книгу, Магнолия оставалась тихой и сосредоточенной.

— Мэг, послушай, не думаю, что эти книги дают тебе правильное представление о том, каковы на самом деле мужчины, — сказала я. У неё нет ни отца, ни брата, в её жизни нет никакого мужского влияния, и это меня беспокоит. — Ты захочешь полюбить такого принца, но никогда его не найдёшь.

— Фу! — с криком запрыгнула она на кровать: — Я читаю это не из-за принцев! Я читаю их ради волшебства!

— Но очень скоро тебя соблазнит какой-нибудь принц…

— Никакого принца! Я хочу, чтобы принца съел дракон. Хелена говорит, что мальчикам с коронами в этих историях больше уже не нравятся девочки. Им нравятся мальчики!

Вот дерьмо, я хохотала над этим до упаду.

А потом немного забеспокоилась.

У неё есть подруга, у которой два отца, и, к счастью, Магнолия совершенно не завидует обилию отцов у своей подруги.

— Зачем нужны два папы? У меня их нет, и я в полном порядке, правда, Панпан?

Когда она это спрашивала, её голос звучал уверенно, но я просто не знаю, что ответить, ведь у меня такие тёплые воспоминания об отце. И всё же я сказала, что она была права, потому что у меня тоже больше нет отца. Но на самом ли деле с ней всё в порядке?

Когда встаёт солнце, я пишу Магнолии короткую записку на случай, если уйду до того, как она проснётся, затем иду и беру с тумбочки электронные сигареты. Ключ к отказу от курения — всегда держать их полностью заряжёнными. Я уже два месяца не курю и не собираюсь снова начинать курить из-за такого хренова мудака, как Маккенна. Засунув электронные сигареты в сумку и повинуясь импульсу, подхожу к коробке из-под обуви в моём шкафу, где я спрятала кое-какие старые вещи. Среди этих вещей особенно ценный — дурацкий камень, который Маккенна мне подарил. Почему я его сохранила? Сама не знаю. Это настоящий камень, а не побрякушка. Однажды я споткнулась об него, когда Маккенна провожал меня домой.

— Пни его, — сердито сказала я, зажимая кровоточащий локоть.

— Если мы просто его отбросим, то в следующий раз, когда ты пойдёшь гулять, можешь снова на него налететь. Запомни, чтобы никогда не споткнуться об один и тот же камень, надо просто взять его себе, — сказал он с ухмылкой. — Ты можешь быть полностью уверена, что никогда не споткнёшься об один и тот же камень, только если возьмёшь его и будешь знать, где он находится.

Спасибо тебе, Маккенна, за эту крупицу мудрости. Я сделаю всё возможное, чтобы никогда больше не споткнуться об тебя!

Есть люди, которые оказывают влияние на вашу жизнь. А ещё есть люди, которые становятся вашей жизнью.

Как это сделал он.

Я всегда была одинокой, замкнутой девочкой, моя мать — трудоголик, отец — тоже трудоголик, оба они были строгими и по большому счёту ожидали, что я сосредоточусь на оценках и только на оценках. На самом деле они всегда опасались, что на меня могут оказать плохое влияние или даже появятся друзья. По какой-то причине это, а также мой выбор одежды сделали меня любимым объектом для развлечения крутых девчонок — или раздражения. Я была единственной девушкой-готом в нашем классе, и им нравилось смеяться над моей полностью чёрной одеждой и называть меня Резаком. Но один парень, самый крутой плохой парень однажды перестал насмехаться. Он подошёл ко мне с фиолетовым шарфом, который я раньше видела на одной из девушек, накинул его мне на шею и очень близко притянул к себе.

— Увидимся после школы, — сказал он и поцеловал меня в лоб. Другие девчонки после этого заткнулись.

Потому что каждая отдала бы всё на свете, чтобы привлечь внимание «Джонса» — а он точно отдал его мне.

Вот так я и влюбилась со страшной силой в Маккенну Джонса.

Оказывается, в тот день он действительно ждал меня после школы. Он отвёз меня домой и попросил своего друга сесть на заднее сиденье, чтобы Пандора могла сесть впереди рядом с ним. Я и подумать не могла, что он знает моё имя.

— Зачем ты это сделал? — спросила я, когда он провожал меня вверх по лестнице в мой дом.

— А зачем ты им позволяла так к себе относиться? — ответил Маккенна, и его глаза заставили меня почувствовать себя уязвимой, беззащитной и, как это ни странно, красивой. Для девушки-гота это очень важно.

Действительно важно.

Но по его хмурому взгляду я поняла, что он был недоволен.

— Я не останавливаю их, потому что мне плевать, — сказала я, торопливо поднимаясь по ступенькам. Маккенна последовал за мной, схватил меня за запястье и развернул лицом к себе.

— Эй! Сходи со мной куда-нибудь в пятницу вечером.

— Прости? — поперхнулась я.

— Ты меня слышала.

— Почему ты хочешь встречаться с кем-то вроде меня? Очередь из твоих фанаток недостаточно длинная?

— Потому что девушка, которая мне нравится, здесь, передо мной.

Мы начали встречаться тайком, находя укромные места, где нас никто бы не смог увидеть. Он рассказывал мне о музыке, о том, как он хочет увидеть весь мир. По выходным Маккенна работал диджеем. У него были надежды, мечты и желания. Я рассказала ему, что не знаю, кем хочу быть, и у меня нет надежд, мечтаний и желаний. Думаю, что невозможно чувствуешь себя такой никчёмной, когда находишься с кем-то, кто полон идей и собирается покорить весь мир. Несмотря на это, его тянуло ко мне. Он дразнил меня, смешил, позже помог пережить смерть отца и забыть о том факте, что если я плакала из-за его потери, то моя мать считала это предательством.

Маккенна стал моей жизнью. Я ждала, когда Маккенна, серебристыми, как у волка, глазами увидит меня. Я дрожала и тряслась в ожидании, когда он пройдёт мимо моего шкафчика, даже если он и не мог подойти. Иногда я роняла карандаш, книгу или свою сумку только для того, чтобы он мог с улыбкой поднять и передать их мне, незаметно проведя большим пальцем по моей руке. Полагаю, люди что-то подозревали в отношении нас, но мы никогда не давали им прямых доказательств. Я терялась в догадках, может Маккенна хотел от меня только секса, но я тоже хотела этого. Я фантазировала об этом. О том, когда это произойдёт, где, что я буду чувствовать, будет ли он говорить мне приятные вещи.

В итоге всё получилось потрясающе. Как и каждый раз с ним. Удивительно. Захватывающе.

Я хотела только его.

Несколько месяцев мы просто встречались, не заходя слишком далеко, и только потом, наконец, переспали. После этого всё стало намного серьёзнее. Я собиралась рассказать своей гиперопекающей матери о нас, о том, что позаботилась о школьных оценках, и поэтому у неё нет повода запретить мне встречаться с парнем… И как раз тогда, когда я хотела ей всё выложить…

Его отца арестовали за незаконный оборот наркотиков. В тот вечер, когда я вернулась домой, матери позвонили из офиса окружного прокурора. Надежды Маккенны были разбиты вдребезги, а у меня не было никого из близких, кто бы мог помочь выпутаться из сложившейся ситуации. Я попыталась объяснить матери, что у нас с Маккенной «что-то вроде отношений», на что она немедленно запретила мне связываться с «сыном уголовника». И после смерти папы, как раз когда мы с Маккенной планировали уехать из города, она следила за мной, как ястреб…

В конце концов Маккенна всё-таки уехал. Он бросил меня.

Я снова стала той девушкой-готом, над которой смеялись люди, только теперь я больше не было грустной. Я стала бешеной. Поколотила нескольких одноклассниц, и моя мать отправила меня на терапию, а позже в частную школу, где я в итоге и познакомилась с двумя девочками, которые стали моими единственными подругами.

Мелани и Брук.

Я никогда, ни разу в жизни, не упоминала при них его имени.

Я думала, что он спасал меня, а оказалось, что он намеревался разрушать мою жизнь.

В семнадцать лет я нуждалась в нём.

В восемнадцать лет я всё ещё скучала по нему.

В девятнадцать лет продолжала хотеть его.

В двадцать лет по-прежнему думала о нём.

Но когда я услышала по радио, как он поёт обо мне, сочинив лёгкую песенку из вечеров, воспоминания о которых помогали выживать и не чувствовать себя одинокой, — вот тогда я пожалела, что вообще с ним встретилась.

♥ ♥ ♥

УТРОМ я слышу, как мама ходит по комнате.

— Привет, — говорю я, присоединяясь к ней на кухне. Она улыбается и указывает пальцем на чашку кофе. Я отказываюсь, качая головой. — Спасибо.

— Ты вчера пришла поздно, — говорит она.

— Я была с Мелани.

— Ну, конечно. Это всё объясняет.

Я намазываю маслом тост, чтобы не смотреть ей в глаза, когда вру. Иначе она в одно мгновение всё поймёт. Благодаря профессии, мама, по обыкновению, легко и сразу распознаёт лжецов. Нужно по-настоящему постараться, чтобы её обмануть — что, как я полагаю, у меня здорово получается.

— Мама, у меня появилась возможность, мне предлагают интересную работу, и поэтому я уезжаю на некоторое время из города.

— Уезжаешь? — повторяет она.

Она же юрист. Она привыкла задавать вопросы и давить на тебя взглядом, пока ты либо не раскиснешь, либо не сдашься. Я смотрю на неё в ответ и молчу, заставляя себя не дёргаться под её пристальным вниманием.

— Это подразумевает полёт, Пандора?

От одного этого слова у меня в животе всё переворачивается, как будто кто-то ворошит внутренности ложкой.

— Я только недавно летала с Мелани, я приняла свои лекарства, и всё было в порядке. Когда я проснулась, мы уже приземлились. Я возьму лекарства с собой и попробую часть пути проехать наземным транспортом, — вру я. Понятия не имею, как передвигается рок-группа, путешествуют ли они по суше, воздуху или, чёрт возьми, даже по морю. Тем не менее, я раскрываю ладонь и показываю ей коробочку с лекарствами, которую только что достала, внутри лежат три таблетки.

Она смотрит прямо на меня, не обращая внимания на таблетки.

— Так что же это за возможность такая?

— Хорошая возможность, просто отличная, — поправляюсь я, лихорадочно пытаясь очистить разум от всех мыслей, чтобы изобразить убедительную ложь. — Я представила предложение по нескольким квартирам — с тёмными тканями, ну, ты понимаешь. То, что мне нравится. Эти квартиры принадлежат большой, гм, семье, и меня сразу же наняли. Сказали, что никто это не сделает лучше меня — это должна быть только я. И я занимаюсь дизайном достаточно долго, чтобы понимать, что такой возможности мне, скорее всего, никогда больше не представится. Никогда.

— Хорошо, и когда ты вернёшься домой?

— Недели через три, я думаю.

— Ну, хорошо.

Мы продолжаем наш завтрак в полной тишине. Я стараюсь выдыхать медленно, чтобы дыхание не сбивалось.

— Панпан! — мне на колени приземляется пушечное ядро, и я смеюсь, когда Магнолия окутывает меня теплом своего тела.

— Привет, Магнитик! — говорю я, щипая её за нос. Я придумываю для Магнолии разные имена, начинающиеся с «Маг». Когда я спрашиваю её, что она, задумала, сестра расплывается в улыбке, демонстрируя все свои зубы.

— Ничего такого, — говорит она, высвобождаясь и засовывая руку в коробку с хлопьями на столе.

— Магазинчик, я ненадолго уеду. Сможешь это время постараться держаться подальше от неприятностей?

— Не-а. Беда — моё второе имя.

— Мы же договорились, что это моё имя. — Я подхожу к шкафчику и достаю тарелку с ложкой. — Будешь скучать по мне? И что ты будешь делать, когда я уеду?

Она моргает.

— Пока меня не будет, составь список того, что ты хотела бы со мной сделать, и мы всё сделаем, когда я вернусь, — говорю я ей.

Магнолия кивает и несёт тарелку с хлопьями к столу. Я большая сторонница списков. Ты записываешь свои желания на бумаге, и это всё равно, что предъявляешь их Вселенной: «Сука, ты должна сделать так, чтобы это сбылось». Я переняла это от своей матери, которая замужем за своими списками, и, думаю, что, вероятно, выйду замуж за свой… когда наконец соберусь его написать.

— Хорошо, я так и сделаю, — говорит Магнолия, принимаясь за хлопья. Я чувствую, как вибрирует мой телефон, и замечаю на улице машину Кайла.

— Кайл уже здесь, мне лучше пойти.

Убираю телефон и прижимаю Магнолию к себе. Когда я встаю, мать кивает. Хватаю спортивную сумку и на мгновение теряюсь в сомнениях, обнимать её или нет. Поскольку она стоит с чашкой кофе в руке и не делает ни единого движения в мою сторону, я киваю в ответ и ухожу. Она просто не очень тактильный человек, да и я тоже. Нам удобнее оставаться в наших маленьких пузырях — кажется, что в такие маленькие пузыри способна проникнуть только Магнолия. Ну, Мелани тоже иногда лезет в мои дела.

Обнаруживаю Кайла за рулём и забираюсь в его скучный автомобиль.

— Что всё это значит? — спрашивает он, сбитый с толку сумкой, которую я бросаю на заднее сиденье. — Я везу тебя на парковку какого-нибудь отеля? Ты что, за одну ночь стала членом картеля?

— Я… э-э, буду сниматься на сцене в фильме о Crack Bikini. Так что…

— Внатуре? Да ладно, не гони.

Он выглядит изумлённым, из-за чего мне хочется застонать.

Он не знает, что я знакома с Маккенной. Никто из моих друзей не знает, кто был тем «мудаком, который заставил меня ненавидеть мужчин» — это их слова, не мои. Кроме Мелани, которой я рассказала вчера вечером только потому, что эта сучка хотела отказаться от концерта и остаться дома — вероятно, чтобы позволить своему здоровому самцу затрахать до смерти.

— Потому что я потратила грёбаное состояние на два билета, и потому что он тот грёбаный мудак, кто разбил мне сердце и сделал меня бессердечной и озлобленной сукой.

— Кто? Тот, кто продал тебе билеты?

— Нет, Маккенна-хрен-собачий-Джонс!

— Ты правда будешь сниматься в фильме о Crack Bikini? — спрашивает Кайл.

— Нет, Кайл. Мне просто нравится вешать тебе лапшу на уши ради поездок в случайные отели.

— Когда вернёшься? — настаивает он.

— Меньше, чем через месяц.

Мы направляемся туда, где мне было велено со всеми встретиться, и когда я замечаю кучу заказных автобусов на стоянке отеля, то начинаю так нервничать, что меня потряхивает.

Кайл паркуется в благоговейной тишине, затем хватает сумку и помогает мне нести её к группе музыкантов. Но, прежде чем мы добираемся до них, он останавливается и по-братски чмокает меня в щёку, и — разве это не прекрасно? — за этим наблюдает из-за двери ближайшего автобуса Маккенна. Я приподнимаюсь на цыпочки и засовываю язык Кайлу в глотку, и до того, как он успевает сообразить, какого хрена я обмениваюсь с ним слюной, отстраняюсь с тихим стоном.

— Веди себя хорошо, — пытаюсь произнести слова соблазнительным голосом, но получается не очень убедительно.

А Кайл больше не смотрит на меня. Он смотрит на Маккенну.

На Маккенну, который уже успел выпрыгнуть из автобуса и теперь приближается к нам, — на рок-звезду, всего из себя такого шикарного, с сексуальной стрижкой «ёжик», в тёмных очках и с насмешливой улыбкой.

— Ах, а вот и наша почётная гостья! — лучезарно улыбается Лайонел, направляясь в мою сторону, но его отвлекает кто-то из технических работников.

Маккенна не оказывает нам такого радушного приёма. Руки, которыми, как я мечтала, он должен был обнимать меня до конца жизни, Маккенна скрещивает на широкой груди, и я замечаю, как он хмурит брови, когда снимает солнечные очки, цепляет их за вырез футболки и устремляет свои серебристые волчьи глаза на Кайла. Маккенна бросает на меня быстрый незаинтересованный взгляд, но затем, чёрт возьми, ему требуется гораздо больше времени, чтобы осмотреть Кайла. По моим нервам скользит холодная сталь. Тот факт, что он рок-звезда и потрясающе сексуален, не спасает — и не спасёт — его от моего ада.

— Пандора! — кричит кто-то, и камера нацеливается в мою сторону.

При упоминании моего имени Маккенна поворачивает ко мне голову — и я не готова к тому, что вижу в его глубоких, потрясающих глазах, тёмных и ждущих, или к глубокой, интенсивной вспышке жара, которую они вызывают у меня в животе. На один миг мы встречаемся взглядами, а в следующую секунду он поворачивается к оператору, тянется рукой к камере и сдвигает её так, чтобы объектив был направлен в сторону. Затем подходит и окидывает Кайла с ног до головы ледяным взглядом.

— Маккенна Джонс, — говорит он, протягивая руку.

Кайл смотрит на него, но с жаром вулкана в глазах.

— Кайл Ингрэм. Мужик, я твой большой фанат!

— Рад слышать, — кивает Маккенна.

Почему мой друг должен заискивать перед человеком, которого я ненавижу? Ну почему? Я стону и поднимаю сумку, Маккенна наблюдает за моей борьбой всё с той же насмешливой улыбкой, но его глаза теперь насмехаются надо мной ещё сильнее. И вы думаете, он предлагает помощь? Или совершает поступок, хоть отдалённо напоминающий поступок джентльмена? Как это сделал мой друг? Нет, чёрт возьми. Хочу ли я, чтобы он посмел даже прикоснуться к моей сумке? Нет, чёрт возьми.

Хрен с ним.

Покачивая бёдрами, направляюсь к Лайонелу и с удовольствием убеждаюсь, что мои сапоги на асфальте издают дополнительный хруст. Меня останавливают близнецы-Викинги и оба набрасываются с неожиданным восторгом. Затем с любопытством смотрят на Маккенну, и происходит невозможное. Они выглядят ещё более довольными.

— Пандора, — приветствует меня один из них.

— Пандора, — вторит другой.

— Правильно, ребята, это моё имя, но не надо его лишний раз трепать, — говорю я.

— Ладно, заканчивайте уже. Вы двое, — Лайонел указывает на Маккенну и меня, — поедете в том автобусе. Там больше всего встроенных камер.

— Я, блядь, не могу в это поверить, — рычит Маккенна, качая головой.

Ну, у девушек тоже есть яйца, поэтому, взяв себя в руки, шагаю к автобусу. Он всё время чем-то недоволен? Отлично. Мне платят за то, чтобы я надавала ему пару пинков. Чёрт, может быть, один из них он получит моим сапогом по яйцам. Правильно делает, что боится.

— Спасибо, Лайонел, — говорю я с неожиданно тёплой улыбкой.

Маккенна ошарашенно смотрит на меня, как будто не помнит, что я умею улыбаться.

— Да, спасибо, мужик. С твоей помощью моя жизнь устроена, — внезапно меняет тактику Маккенна и тоже бросается к автобусу. Становится у двери и вытягивает руку. Невозможно не заметить жгуты мышц под бронзовой кожей, и я ненавижу то, что моё тело на него реагирует определённым образом.

— Дамы вперёд, — объявляет он с ухмылкой.

Ему идёт эта ухмылка, и она увлажняет мои трусики, что мне не нравится.

— Дамы вперёд? Тогда, может быть, тебе стоит войти первым, — отвечаю я, махнув рукой внутрь автобуса.

Его ухмылка всё ещё остаётся на лице, но теперь в ней вызов, который предупреждает: «Если ты решила поиграть, то я тоже в игре, и я выиграю».

— Какая очаровательная, милая девушка, — говорит он; перевод: ненавистная чёртова сука. — Сколько тебе лет, дорогая? Восемь?

— Ты такой забавный. Уже готов начать собственное комедийное шоу?

Я заскакиваю в автобус, здороваюсь с водителем и слегка офигеваю, когда вижу, как эти ребята путешествуют. Роскошь на колёсах. Это дерьмо больше, чем вся моя квартира. Рядом с гостиной находится небольшая кухня, а в дальнем конце, через открытую дверь, я вижу большую кровать.

— Как думаешь, мы сможем продержаться, — Маккенна смотрит на свой сотовый, — шесть часов без кровопролития?

Я падаю на диван.

— Посижу пока здесь, подпилю и отполирую ногти, на всякий случай.

— Ты имеешь в виду когти, — поправляет он.

Я растягиваю ноги в сапогах и восхищаюсь, какие у них длинные каблуки, какие гладкие и стильные.

— Зачем полировать когти? Забыла свою метлу и ступу?

— А ты забыл свои яйца? — огрызаюсь в ответ, поднимаю голову и замечаю, что он всё ещё стоит, скрестив руки на широкой груди. — Тебя припугнули и вынудили согласиться, чтобы я поучаствовала в киносъёмках? Это потому что у тебя яйца не такие большие?

Маккенна хмыкает, мягко, тихо и несправедливо сексуально, осматривает автобус, его взгляд останавливается на какой-то точке на потолке.

Когда автобус трогается, я киваю на двери.

— Последний шанс. Если ты ищешь выход, то вот она дверь.

Он не улыбается, как я ожидала.

— Фанатки в туре могут вести себя очень агрессивно, Пандора, — грубо предупреждает он, всё ещё осматривая салон автобуса. — Я тебе не враг — я единственный, кто сможет тебя здесь прикрыть. Помни об этом, когда в один прекрасный день они начнут над тобой издеваться. Тебе здесь не место. Этого не должно было случиться. — Прищурив глаза, он смотрит через моё плечо. — Всего здесь должно быть как минимум шесть камер, — бормочет он.

— И ты хочешь отключить камеры, чтобы не было доказательств того, что это ты меня убил?

— Нет ничего плохого в том, чтобы убедиться, что увидят только то, что мы позволим им видеть.

— Кого это волнует? Это же большое шоу, так что можешь и дальше продолжать набивать свои карманы бабками.

— Кстати, о том, чьи карманы сегодня полны? — Он некоторое время жуёт пластинку жвачки, потом вынимает её изо рта, тянет вверх свои длинные мускулистые руки и заклеивает маленьким кусочком глазок одной из камер. — Сколько он тебе предложил?

— Разве это имеет значение?

— Так сколько денег он тебе предложил?

— Какая разница? Всё дело в том, что, по-твоему, я готова продаться за любую цену. Ты к этому клонишь, не так ли?

— У каждого из нас есть своя цена. — Маккенна с важным видом возвращается ко мне — с таким видом, который даёт девушке понять, что это член движет парнем вперёд, а не наоборот, — и садится рядом со мной, садится очень близко. — Почему ты это делаешь? — спрашивает он, внимательно изучая выражение моего лица.

Он мрачен и серьёзен, и это заставляет меня нервничать. Его солнцезащитные очки висят на горловине футболки — и серые глаза смотрят на меня так… как будто трогают. На нём нет парика поверх короткой стрижки, которую я нахожу ужасно сексуальной. Под глазами осталось немного туши, из-за чего цвет радужной оболочки кажется ещё более серебристым. Запястья обхватывают два широких кожаных браслета. И я вдруг чувствую себя не такой уж крутой, как хотелось бы.

— Потому что, — наконец отвечаю я.

— Потому что что? — Маккенна протягивает руку и дёргает меня за розовую прядь, кривя губы в усмешке.

— Они согласились с моей ценой. Хочу отложить эти деньги, — признаюсь я, высвобождая свои волосы из его хватки.

— Хм. — Он откидывается на спинку сиденья и продолжает внимательно меня изучать. Почему-то мне хочется, чтобы он сказал что-нибудь язвительное, чтобы я тоже могла сказать в ответ что-нибудь язвительное.

Почему, чёрт возьми, он этого не делает? Боже, этот мужчина выводит меня из себя.

— Что? Никакого остроумного ответа? — требовательно вопрошаю я.

— Вообще-то, нет. У нас с Лайонелом сделка. Я даю ему то, чего хочет он, потому что хочу кое-чего взамен — и я, чёрт возьми, получу это, если вытерплю тебя. Не испорть мне всё.

— Я?! Это не я закрывала камеру!

— Правда, ты просто бросала в меня содержимое своих кухонных шкафчиков. — Я открываю рот, чтобы выругаться, но он останавливает меня. — Разве ты не получила памятку? Больше всего я люблю апельсины.

— Ты начинаешь меня раздражать.

Маккенна наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

— В следующий раз, когда ты решишь сделать мне томатную ванну, я заставлю тебя поработать твоим язычком и вычистить им весь учинённый тобой беспорядок. — Он гладит розовую прядь в моих волосах. — Справедливое предупреждение.

Что-то потрескивает в воздухе так сильно, что я не могу ни говорить, ни дышать. Мои соски, киска и даже кожа становятся сверхчувствительными. Я жду, когда он что-нибудь скажет. От странного жара у меня начинает стучать челюсть. Правда. Ведь я не видела, чтобы Маккенна смотрел на меня так близко уже… много лет.

Он кладёт руки мне на талию и вдруг начинает прижиматься ещё теснее.

— Не прикасайся ко мне, — рычу я.

Маккенна обнимает меня, и прикосновение его пальцев вызывает во мне жар и боль.

— Знаешь, ты единственная девушка из всех, кого я когда-либо встречал, которая по-настоящему рычит? Как старый злой медведь, — хрипло шепчет он мне на ухо.

Особенно мне не нравится, как нежно его большой палец касается моей кожи, вызывая восхитительную лёгкую дрожь. И всем сердцем не одобряю то, как он смотрит на меня, слегка изогнув уголки губ, потому что знает, что я действительно это осуждаю. Я отказываюсь отвечать, поэтому его пристальный взгляд продолжает меня изучать.

— Что с тобой случилось? — спрашивает он меня с напряжением на лице и озабоченностью в глазах.

Боже, какая наглость. То, как он двигает большим пальцем…

— Ты случился! — Когда Маккенна оказывается достаточно близко, я замахиваюсь, но он ловит запястье ещё в воздухе. Я замахиваюсь другой рукой, но он хватает и её тоже, поднимая их обе над моей головой. Изучает меня, словно препарирует, что заставляет меня бороться с ещё большим упорством. — Отпусти!

— Значит, ты готова вытащить ещё пару помидоров? — язвит он, впиваясь в меня взглядом.

— Ну, что сказать? Они отлично смотрелись с твоими грёбаными колготками, как у Питера Пэна!

Я сопротивляюсь, но это только усиливает разряды между нашими телами, поэтому заставляю себя замереть как статуя — каждая клеточка моего тела ощущает тиски его рук на моих запястьях.

— Ты хотела привлечь моё внимание, Пандора? Вся моя группа думает, что так и есть, — говорит Маккенна. Его низкий, неожиданно мягкий голос пробегает волной сквозь меня, внутри моего тела, и я не могу ясно мыслить. От силы его воздействия на меня перед глазами опускается туман. Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, ладонь, которой Маккенна скользит вниз по внутренней стороне моей руки, путает мысли. — Детка… если это то, чего ты хочешь, — наконец шепчет он, осторожно, — я могу помочь.

— Мне не нужно твоё внимание, мне ничего от тебя не нужно! — выдыхаю я.

— Нет, ты действительно чего-то хочешь. Это я? Я тот, кого ты хочешь?

— Нет, блядь! — рычу я от возмущения, взмахнув внезапно освободившейся рукой.

Он снова ловит моё запястье. Я помню, как хотела получить его голову на блюде. Помню, я поклялась себе, что однажды заставлю Маккенну признаться в любви, а сама рассмеюсь и уйду, как это сделал он. И я шепчу:

— Боже мой, тебе успех действительно отбил всю голову? Ты думаешь, что можешь получить всё, что захочешь, и всегда поступать по-своему? У меня есть для тебя новости, придурок. Я здесь для того, чтобы превратить твою жизнь в кромешный ад, и всё это будет заснято на плёнку. Твоё полное унижение. Просто посмотри на меня!

Он смотрит на меня и ничего не говорит. Тело полностью отдаёт себе отчёт, где он держит меня, не сильно, но… крепко и горячо.

— Нет, детка, — говорит он, стиснув зубы. — Ты не испортишь мне всё это. Поняла? Мы сделаем то, что от нас хотят, и ты ни хрена мне не испортишь.

Я сжимаю челюсти.

— Если ты не хочешь, чтобы я всё испортила, тогда, когда мы будем в «Мэдисон-сквер-гарден», ты скажешь на этой сцене, что твоя грёбаная песня — ложь.

— Это наша песня номер один.

— Если ты хочешь, чтобы я сделала, как ты говоришь… тогда ты скажешь всем своим фанатам, что это ложь.

— Почему?

— Потому что я ненавижу её, ненавижу её слышать. Если они увидят, как я целую тебя, они поймут, что я Пандора, а ты выставляешь меня… ты выставляешь меня… шлюхой, лгуньей и…

Ошибкой. Чем-то грязным. Тем, что нужно скрывать. Тем, о чём ты сожалеешь.

Только одно это воспоминание снова приводит меня в бешенство, но Маккенна не сводит с меня своих серебристых глаз, как будто действительно обдумывает, что делать.

— Я не могу отказаться от этой песни, — говорит он наконец, опускаясь на сиденье и скрещивая руки за головой, а ноги в лодыжках. — Но, если захочешь написать песню обо мне, мы с радостью подберём к ней музыку и сыграем её.

— Я не пишу стихи. Ау?

— Не будем торопиться. Расскажи, что ты обо мне думаешь, и я тебе помогу.

— Придурок. Кобель. Лжец. Обманщик. Подлец. Если ты сожалеешь о том, что мы когда-то были вместе, я сожалею об этом в десять раз сильнее.

Его глаза опасно сверкают, но Маккенна остаётся в той же обманчиво спокойной позе.

— Продолжай, — с угрозой предупреждает он.

— Зачем? Твоя гордость задета?

Он нарочито внимательно проводит взглядом сверху-вниз по моему телу, в его глазах разгорается тлеющий огонь.

— Пожалуй, достаточно для того, чтобы захотеть, чтобы ты передумала.

Я стискиваю зубы, зная, что когда-то внутри меня жила девушка, которая верила, что однажды выйдет за него замуж. Но сейчас та девушка, что во мне осталась, злая, обиженная им, и она выдавливает из себя:

— Я больше никогда не буду твоей.

— Твои губы говорят одно, но всё остальное в тебе кричит об обратном.

Мы смотрим друг на друга ещё мгновение, и я ненавижу себя за то, что тяжело дышу и почему-то действительно чувствую волнение, на щеках появляется румянец, грудь ноет, между ног пульсирует.

— Кого это волнует? — выдавливаю из себя.

— Тебя, — говорит он. — И меня. — Он снова встаёт, подходит и наклоняется ко мне. — Тебе это не нравится, но прямо сейчас — зная, как сильно ты, блядь, ненавидишь то, как ты меня хочешь, — это меня заводит.

Маккенна изучает мой подбородок, губы, скулы, лоб, словно жаждет увидеть в моём лице что-то, что ему не удаётся разглядеть. Затем шепчет:

— У меня стоит на тебя, но это, пожалуй, единственное, что ты делаешь со мной, — и ослабляет хватку.

— Пошёл ты… Трахай кого-нибудь другого.

Он сверкает улыбкой.

— О, это такой приятный опыт, я так и сделаю.

Маккенна садится немного поодаль от меня и откидывается на спинку сиденья, всё ещё поджимая губы и молча наблюдая за мной, и я, лишённая всякой борьбы, чувствую себя немного обманутой.

Внутри всё дрожит от гнева и похоти, а я этого не хочу. Боже, он страдающая от нарциссизма свинья. Маккенна настолько влюблён в себя, что, наверное, даже улыбается в зеркале ради самого себя. Его улыбку, не переставая, обсуждают во всём мире. Это одна из тех по-мужски притягательных улыбок, которые делают его ещё сексуальнее. Она смягчает серебро в его глазах, в то же время расплавляет твои внутренности. Теперь тот факт, что у него красивая улыбка, заставляет всё внутри кипеть, потому что она до сих пор меня привлекает.

БОЖЕ!

Хочется сказать что-нибудь язвительное, что причинит ему боль. Но нет. Он желает наказать меня за то, что я испортила его концерт? А я собираюсь испортить всю. Его. Грёбаную. Жизнь.