Ребята Джо

ГЛАВА XIV Театр в Пломфильде

Так как хроника семейства Марч будет неполной без описания кое-каких театральных эпизодов, мы лучше сразу перейдем к рождественскому спектаклю в Пломфильде, тем более что он оказался знаменательным для некоторых наших героев.

Когда мистер Лори задумал план постройки колледжа, он включил в него и небольшую театральную залу, в которой с тех пор устраивались спектакли, литературные вечера и концерты. На занавесе был изображен Аполлон, окруженный музами, и домашний художник, рисовавший его, в виде благодарности щедрому жертвователю придал этому богу определенное сходство с мистером Лоренцом, к великому удовольствию всей компании. Артисты, декорации и оркестр поставлялись собственными силами, и грандиозные спектакли происходили на хорошенькой маленькой сцене.

Миссис Джо написала для молодежи пьесу, стараясь избежать подражания французским образцам, которые были очень в ходу в то время. Торжественные монологи и драматические положения оказались ей не под силу, и она удовлетворилась несколькими сценками из обыкновенной жизни, в которых комические и трогательные эпизоды переплетались между собой. Так как она писала роли, сообразуясь с актерами, она надеялась, что первый опыт будет удачным и докажет, что правда и естественность еще не утратили своей привлекательности. Мистер Лори помогал ей, и под псевдонимами Бомон и Флетчер они очень утешались своей работой. Опытность Бомона сдерживала чрезмерно пылкое перо Флетчер, и оба льстили себя надеждой, что их объединенные усилия в конце концов увенчаются успехом.

Все было готово, и в первый день Рождества шли последние репетиции. Робкие актеры примеряли костюмы и отыскивали утраченное достояние, а на сцене устанавливались декорации. Вся зала была убрана зеленью и цветами из оранжерей Парнаса, повсюду развевались пестрые флаги в честь ожидаемых гостей, из которых самой почетной посетительницей была мисс Камерон. Оркестр особенно тщательно настраивал инструменты, сцена блистала изяществом, суфлер героически забился в свою будку, а актеры одевались дрожащими руками, рассыпая булавки и обливаясь потом, вследствие чего грим не держался на лицах. Бомон и Флетчер поспевали всюду, волнуясь за судьбу своей пьесы.

«Приехала?» — спрашивали все за занавесом. И когда Томми, который играл старика, решившись заглянуть в щелку, объявил, что среди почетных посетителей он видит и мисс Камерон, нервная дрожь охватила всю компанию, а Джози объявила, что сейчас упадет в обморок.

— Я убью тебя, если ты посмеешь выкинуть что-нибудь подобное, — воскликнула миссис Джо, которая совсем потеряла голову от своих многотрудных обязанностей.

— Ты успеешь собраться с мыслями во время нашей пьесы. Мы опытные актеры, и совершенно спокойны, — сказал Деми, кивнув в сторону Алисы, которая была совершенно готова к выходу на сцену. Но хваленое спокойствие несколько изменило им, о чем свидетельствовали пылающие щеки, блестевшие глаза и несколько учащенное дыхание под бархатными куртками и кружевными фижмами.

Представление началось с веселой маленькой пьесы, которую они исполняли и раньше с большим успехом. Алиса была высокая брюнетка с умным и красивым лицом. Костюм Маркизы как нельзя более подходил к ее стройной фигуре, а Деми, в треуголке, в белом парике и с саблей на боку, был очень хорошим Бароном. Джози играла Субретку[22] и отлично справлялась со своей ролью. Других действующих лиц в пьесе не было, и успех ее всецело зависел от живости и естественности игры актеров.

Трудно было узнать серьезного Джона и ученую Алису в развязном господине и кокетливой девушке, которые смешили публику своими изменчивыми настроениями. Джози все время приковывала к себе внимание, подслушивая за дверями, заглядывая в чужие письма и появляясь в самые неурочные моменты. Высоко подняв нос и заложив руки в карманы, она с головы до ног представляла собой олицетворенное любопытство. Все шло хорошо, и капризная Маркиза, вдоволь натешившись над Бароном, признала уже себя побежденной и была готова отдать ему свое сердце, как вдруг боковая декорация покачнулась и чуть не закрыла собой Алису. Деми заметил несчастье и, как современный Самсон, поспешил плечом подпереть стену. Опасность была живо устранена, и Деми уже начинал свой последний монолог, когда взволнованный декоратор перегнулся вниз и шепнул, что все обстоит благополучно. При этом молоток выскользнул у него из кармана и упал прямо на Деми, чем в буквальном смысле слова отшиб ему память.

Занавес скрыл от публики хорошенькую сценку, не указанную в афишах, ибо Маркиза поспешила на помощь, говоря:

— О Джон, вы ушиблись? Обопритесь на меня, — предложение, которым Джон с радостью воспользовался, так как он чувствовал себя несколько ошеломленным, но не утратил при этом способность наслаждаться нежным прикосновением рук Алисы и участливым выражением ее лица. За то сознание, которое он почерпнул в них, он считал, что отделался бы дешево, если бы получил целый дождь молотков и весь колледж себе на голову.

Явилась Нэн с неразлучной карманной аптечкой, и рана была благополучно промыта и залеплена к тому времени, как влетела миссис Джо, вопрошая трагически:

— Что с ним? Если он не может играть, моя пьеса пропала.

— Нисколько, тетя, вместо нарисованной раны у меня есть теперь настоящая. Не беспокойтесь, я сейчас буду готов. — И, схватив свой парик, Деми исчез с красноречивым взглядом, брошенным на Маркизу, которая испортила из-за него свои перчатки, но не выглядела огорченной, хотя перчатки были длинные и стоили дорого.

— Как ваши нервы, Флетчер? — спросил Лори, стоя рядом с миссис Джо в ожидании последнего звонка.

— Так же покойны, как и ваши, Бомон, — отвечала миссис Джо, отчаянно жестикулируя миссис Мегги, у которой чепец съехал набок.

— Мужайтесь, товарищ; что бы ни было, я буду с вами.

— Пьеса должна удасться. Мы вложили в нее столько труда и правды. Посмотрите, как Мегги мила в своем крестьянском костюме.

Миссис Мегги изображала Старую Фермершу и, сидя на кухне у веселого огонька, качала люльку и штопала чулки так естественно, как будто вся ее жизнь прошла в этом занятии. Седые волосы, хороший грим, простое платье, чепчик на голове, маленький платок на плечах и клетчатый фартук окончательно преобразили ее, и ее появление на сцене было встречено всеобщим одобрением. В коротком монологе она выяснила ситуацию: Сэм — ее сын — хотел идти в солдаты, Долли — ее беспокойная дочка — стремилась к городским удовольствиям и развлечениям, а бедная Элиза, неудачно вышедшая замуж, вернулась домой, чтобы умереть, и завещала своего ребенка матери, не желая оставлять его дурному отцу.

Иллюзия усиливалась реальностью обстановки, так как в котле кипела вода, тикали часы, а из люльки выглядывала пара детских ножек в синих шерстяных чулках. Эти ножки вызвали первые рукоплескания в публике, и мистер Лори с восторгом шепнул своему партнеру:

— Я знал, что ребенок будет иметь успех.

— Если он не закричит, мы спасены, но положение рискованное. Будьте готовы прийти на помощь, если Мегги с ним не справится, — ответила миссис Джо.

— Вот Деми, — продолжала она, схватив мистера Лори за руку, увидев испитое лицо, показавшееся в окне. — Надеюсь, что его не узнают в роли Зятя. Никогда не прощу вам, что вы отказались играть Негодяя.

— Автор не может участвовать в своей пьесе. Он отлично загримирован и как раз подходит для мелодрамы.

— Эту сцену следовало бы поместить дальше, но мне хотелось сразу определить героический характер Матери. Мне надоели влюбленные девицы и беглые жены, а здесь мы докажем, что и старость имеет свою поэзию. Вот и он.

На сцене появился несчастный обтрепанный мужчина, пришедший отнимать своего ребенка. Последовала сильная сцена, и миссис Мегги удивила всех, даже хорошо ее знавших, той благородной скромностью, с которой она встретила страшного человека. Потом, так как он продолжал грубо настаивать, она сложила руки и дрожащим голосом умоляла оставить ей ребенка, которого она взяла от умирающей матери. А когда он, оттолкнув ее, бросился к люльке, публика замерла в ожидании, увидев старуху, которая, прижимая ребенка к груди, бросала смелый вызов в лицо негодяя. Отец был безоружен перед лицом такой защитницы, и громкие аплодисменты, которыми публика наградила актеров, доказали взволнованным авторам, что первая сцена имела успех.

Следующее действие было спокойнее. Джози в роли хорошенькой деревенской девушки накрывала ужин. Она была, очевидно, в очень дурном расположении духа, швырялась тарелками, шумела чашками и с остервенением резала большой каравай хлеба, изливая в то же время все свои юношеские мечты и огорчения.

Миссис Джо не сводила глаз с мисс Камерон и несколько раз подметила знаки одобрения с ее стороны при некоторых удачных движениях и прекрасной мимике маленькой артистки. Джози поджаривала гренки, и ее сражение с ними очень смешило публику, так же как и ее презрение к дешевому сахару, которым она в конце концов все-таки решилась подсластить свои тяжелые обязанности. А когда она, покончив все свои дела, уселась на полу, грустно глядя в огонь, в публике послышались восклицания: «Бедненькая! Неужели же никто ее не пожалеет?».

Появляется старуха, и между Матерью и Дочерью происходит хорошенькая сценка, в которой Дочь умоляет и грозит, слезами и поцелуями добиваясь от Матери разрешения навестить богатую родственницу в городе. Получив желаемое, Долли мгновенно преображается и становится веселой и очаровательно любезной. Бедная женщина еще не успевает прийти в себя от этой неприятности, когда входит ее Сын, одетый в мундир, и объявляет, что уходит на войну. Патриотическое чувство помогает Матери перенести и этот тяжелый удар, но когда молодежь расходится, она предается своему горю. Склонив над колыбелью седую голову, старая Мать плачет и молится о своих детях, так как теперь только маленькое существо, лежащее в люльке, остается ей, чтобы утешать ее доброе любящее сердце.

В конце действия в зале слышались всхлипывания, а когда занавес опустился, все были так заняты своими носовыми платками, что не сразу зааплодировали. Такая тишина была дороже громких знаков одобрения, и миссис Джо, отирая настоящие слезы с лица сестры, сказала настолько торжественно, насколько это позволяло случайное присутствие некоторого количества румян на кончике ее собственного носа:

— Мегги, ты спасла мою пьесу. О, почему ты не настоящая актриса, а я не настоящий драматург?!

— Не суетись, милая, а лучше помоги мне одевать Джози. Она так взволнована, я ничего не могу с ней поделать, а сейчас ее лучшая сцена.

Так это и было на самом деле. Миссис Джо нарочно постаралась для племянницы, и маленькая Джо была очень счастлива в своем нарядном платье с длинным шлейфом, который соответствовал ее самым смелым мечтам.

Гостиная богатых родственников убрана по-праздничному, и деревенская Кузина входит туда, озираясь с таким восторгом на свои шуршащие оборки, что ни у кого не хватает духу смеяться над этой маленькой вороной в павлиньих перьях. Однако новые и более серьезные испытания стоят теперь на пути бедной Долли. У нее находится богатый претендент, но она не доверяет ему и в своих сомнениях страстно тоскует по Маме.

Следуют танцы, в которых принимали участие Дора, Нэн, Бесс и еще кое-кто из молодежи, составляя красивый фон для скромной фигуры Фермерши, появляющейся в своем деревенском костюме с зонтиком и огромной корзиной в руках. То наивное удивление, с которым она озирается кругом, ощупывает шторы, поправляет свои старые перчатки, оставаясь незамеченной другими, очень эффектно. Но радостное восклицание Джози при виде Матери, к которой она бежит, путаясь в своем длинном шлейфе, отличалось большой естественностью и сердечностью. Она представляет Матери своего Жениха, и старуха своими испытующими вопросами выводит наружу его намерения и доказывает Дочери, как близка она была к той же участи, что и бедная Элиза. Долли отказывает своему жениху и, наедине с матерью, глядя на ее старое платье, грубые руки и доброе лицо, бросается к ней на шею и говорит со слезами:

— Возьми меня домой, мама. Довольно с меня этой жизни.

— Это урок тебе, Мария. Не забывай его, — сказала одна из дам в публике, когда занавес опустился, а девушка ответила, просушивая свой кружевной платок:

— Право, я не понимаю, что здесь трогательного, но я не могу не плакать.

Следующая сцена представляла военный госпиталь при действующей армии. Здесь Том и Нэн в качестве Доктора и Сестры милосердия обходят больных, щупая пульсы, давая лекарства и выслушивая всевозможные жалобы с такой неподдельной серьезностью, которая смешила зрителей. Делая перевязку раненому солдату, доктор рассказывает сестре об одной женщине, которая день и ночь разыскивает своего без вести пропавшего сына.

— Она сейчас будет здесь, и я опасаюсь ее прихода, так как мне представляется, что тот бедный малый, который умер недавно, и есть ее сын. Легче, по-моему, находиться в пылу сражения, чем иметь дело с этими несчастными матерями, — говорит доктор.

— Это верно, — отвечает Сиделка, вытирая глаза передником.

При этих словах появляется миссис Мегги. Она одета в то же платье, держит себя все так же просто и естественно, а в руках ее по-прежнему зонтик и корзина. Но ужасное испытание преобразило бедную женщину в истомленную страдалицу с обезумевшими глазами, дрожащими руками и с выражением отчаянной решимости на лице, которое предает всей ее фигуре трагическое величие. В нескольких словах она сообщает историю своих тщетных поисков и снова принимается за печальный обход. Публика затаила дыхание, когда она переходит от кровати к кровати, а на лице ее отражается попеременно то радостная надежда, то ужас, то горькое разочарование. На узкой койке лежит длинная фигура, прикрытая простыней, и здесь она останавливается, как бы собираясь с духом взглянуть в лицо неизвестному покойнику. Затем она откидывает простыню и облегченно вздыхает, говоря тихо:

— Слава богу, это не мой сын, но и у него есть мать, — и, наклоняясь, она нежно целует его холодный лоб.

В зале послышались рыдания, а мисс Камерон смахнула слезинку, не желая ничего упускать из происходившего на сцене.

Поиски несчастной Матери заканчиваются благополучно, так как в конце палаты на кровати поднимается исхудалая фигура и, протягивая к ней руки, восклицает радостно:

— Мама, мама, я знал, что ты придешь ко мне!

Она бросается к нему с криком неописуемой радости, покрывая его слезами и поцелуями.

Последняя сцена представляет резкий контраст с предыдущей. Знакомая уже нам кухня убрана по-праздничному. Раненый герой с костылями расположился в кресле у огня. Хорошенькая Долли суетится вокруг, накрывая на стол и украшая комнату зеленью, а Мать с ребенком на руках сидит около Сына. Выспавшись и подкрепившись в антракте, маленький актер, внушавший всем столько опасений, покрыл себя неувядаемой славой, весело прыгая на коленях миссис Мегги и тщетно пытаясь достать огни с рампы. Забавно было смотреть, как миссис Мегги возилась с ним, закутывая его толстые ножки и усмиряя его бурные порывы куском сахара, за что благодарный младенец обхватил ее голову ручонками и стяжал себе новую бурю рукоплесканий.

На дворе раздается пение, и входят соседи с праздничными поздравлениями и подарками. Сцена становится очень оживленной, так как невеста Сэма ухаживает за ним с нежностью, которой даже Маркиза не проявляла Барону. У Долли также есть поклонник, но в нем только длинные ноги позволяли узнать Теда. Все заканчивается веселым пиршеством, во время которого Сэм поднимается на своих костылях и произносит взволнованным голосом первый тост в честь Матери. Все пьют его стоя, Долли обнимает старушку, которая старается скрыть свои слезы на груди у Дочери, а малютка, в это время предоставленный самому себе, весело колотит ложкой по столу.

Занавес опустился и быстро поднялся вновь, причем главную героиню засыпали цветами, к великому удовольствию ее юного питомца. К несчастью, один из цветов ударил его по носу и вызвал тот крик, которого вначале так опасалась миссис Джо.

— Для первого опыта недурно, — сказал Бомон со вздохом облегчения, когда занавес опустился в последний раз, а актеры отправились переодеваться.

— Для начала это положительно хорошо. Теперь мы можем попробовать и нашу драму, — ответила миссис Джо, в голове которой роились всевозможные мысли для новой пьесы.

Представление закончилось живыми картинами, в которых изображались все боги и богини Парнаса. В своих белых париках и фланелевых хитонах они были очень эффектны, благодаря вкусу и искусству миссис Эми. Мистер Лори представлял профессора Ольсдарка, и после высокопарного предисловия приступил к объяснению своих статуй. Первая фигура изображала Минерву, вид которой вызвал всеобщий смех, так как на щите ее красовалось требование прав для женщин, а маленькая ступка и пестик украшали ее шлем. За ней следовал Меркурий, беспокойные ноги которого с трудом стояли на месте, а дальше очаровательная маленькая Геба разливала нектар из серебряного чайника в китайские чашки. В центре группы находился величественный Юпитер и его жена. Царь богов был великолепен с «громом» в одной руке и старой линейкой в другой. Чучело большого орла из музея стояло у его ног, а милостивое выражение лица свидетельствовало о его благодушном настроении, на что он имел полное основание, так как в его адрес было сказано много лестных слов насчет его мудрого управления и образцового порядка в его владениях. Эти речи вызвали гром аплодисментов, которые принудили громовержца раскланяться перед публикой.

Юнона с павлином, пером и суповой ложкой отделалась не так легко. На нее посыпался целый ряд критических замечаний и даже оскорблений. Профессор намекал на ее несчастную семейную жизнь, говорил о ее сварливом характере, злом языке, дурном и ревнивом нраве. Речь его закончилась, однако, похвалой ее умению ладить с воинствующими героями и упоминанием о ее любви к молодежи. Эти замечания вызвали общий смех вперемежку с несколькими свистками, так как возмущенные мальчики не выносили и шуточных нападок на милую маму Баэр, которая сама, по-видимому, ничего не имела против данной ей характеристики.

Хорошенький Вакх появился, сидя верхом на бочке. Он дал повод к краткой проповеди о воздержании, направленной непосредственно против целого ряда молодых людей, расположившихся вдоль стен залы. Все они несколько смутились, когда огромные очки профессора повернулись в их сторону, так как сознавали, что их вакханалии выводятся на чистую воду для всенародного осмеяния.

Заметив произведенное впечатление, ученый муж обратился к прелестной Диане, которая, держа в руках лук и стрелы, стояла такая же бледная и неподвижная, как и гипсовый олень у ее ног. Критик был к ней очень снисходителен и быстро перешел к своей последней фигуре, изображавшей Аполлона. Лучезарный бог искусно зачесал свои волосы, чтобы скрыть довольно заметный синяк на лбу, красиво расположил ноги, а вдохновенные руки положил на кухонный рашпер[23], долженствовавший изображать лиру. Профессор переименовал все его божественные атрибуты, так же как и мелкие ошибки и слабости. В числе последних видное место занимали любовь к фотографии и игре на флейте, попытки сотрудничать в газетах и пристрастие к обществу муз. Этот намек вызвал смех и смущение среди девушек, но пришелся по душе мужской половине молодежи.

После короткой заключительной речи профессор откланялся. По требованию публики занавес многократно поднимался, но в последний раз он опустился недостаточно быстро, чтобы скрыть Меркурия, отчаянно болтавшего ногами, Гебу, бросившую чайник, Вакха, катавшегося верхом на бочке, и возмущенную Юнону, бившую по голове непочтительного профессора линейкой Юпитера.

По окончании спектакля актеры и актрисы, переодевшись, присоединились к гостям, где на их долю выпало много лестных похвал, а хороший кофе и мороженое подкрепили их и освежили. Миссис Мегги сидела рядом с Джози, и Деми прислуживал им обеим, когда мисс Камерон подошла к ней и заговорила так любезно, что нельзя было сомневаться в искренности ее слов:

— Я знаю теперь, миссис Брук, от кого ваши дети унаследовали свой талант. Прошу Барона принять мои поздравления; что же касается маленькой Долли, то я надеюсь, вы позволите мне заняться ею будущим летом, когда мы будем на море.

Можно себе представить, как было принято это предложение. На долю Бомона и Флетчер также выпало немало дружеских комплиментов. Все были довольны, особенно маленькая Долли, весело танцевавшая с легконогим Меркурием, и Аполлон, разгуливавший под руку с Маркизой, которая оставила все свое кокетство вместе с румянами в уборной.

Когда все окончилось, Юнона сказала Юпитеру, с которым она шла домой под руку:

— Милый Фриц! Рождество — хорошее время для всяких новых решений, и я обещаю тебе, что никогда больше не буду раздражительна и нетерпелива с тобой. В шутках Лори была доля правды, и он попал в мое больное место. С этого дня я становлюсь образцом добродетели, иначе я недостойна быть женой лучшего и прекраснейшего человека на свете.

И, будучи драматично настроена, Юнона здесь же заключила в объятия своего Юпитера, к великому удовольствию некоторых запоздавших прохожих.

Таким образом, все три пьесы имели успех, ибо Деми получил ответ на не предложенный вопрос, заветная мечта Джози осуществилась, а миссис Джо, сдержав свое обещание, сделала занятую жизнь профессора Баэра еще более счастливой. Через несколько дней она получила свое вознаграждение в виде письма от Дэна, которое уничтожило ее опасения на его счет, хотя она и не имела возможности ему ответить, так как он не оставил своего адреса.