Ребята Джо

ГЛАВА XXI Рыцарь Аслауги[29]

Интересно было видеть перемену, которая произошла в Дэне после разговора. С души его свалился тяжелый камень, и хотя прежний необузданный нрав прорывался еще иногда, но видно было, что он старался необычной кротостью и доверием выразить своим друзьям благодарность, любовь и уважение. Профессор и мистер Лори не касались больше этого вопроса, но их сердечное рукопожатие, теплое сочувствие, ободряющие слова и удвоенная ласковость к Дэну не позволяли сомневаться в искренности их прощения. Мистер Лори немедленно начал заинтересовывать влиятельных лиц в планах Дэна, а мистер Баэр с искусством опытного преподавателя постарался дать пищу его голодному уму и продолжал работу, начатую добрым священником, с таким участием, что бедный юноша начал смотреть на него как на родного отца. Мальчики возили Дэна кататься и развлекали его своими шутками и разговорами, а все женское царство Пломфильда так усердно ухаживало за ним, что Дэн чувствовал себя турецким султаном, окруженным безответными рабами. Всего этого было более чем достаточно, чтобы вывести Дэна из повиновения. Он ненавидел возиться со своими болезнями, и потребовался весь авторитет миссис Джо и все искусство девушек, чтобы заставить его лежать, покуда не поправилась его спина и не зажили раны на голове. Дейзи угощала его своей стряпней, Нэн заведовала лекарствами, Джози читала вслух, чтобы скоротать длинные незанятые часы, которыми он так тяготился, а Бесс принесла все свои картины и слепки, и по его просьбе устроилась у него в комнате со своим станком и начала лепить голову буйвола, которую он ей подарил. Этим временем Дэн дорожил больше всего, а миссис Джо, занимаясь в соседней комнате, могла любоваться на красивую картину, которую составляли втроем две кузины и Дэн. Девушки были очень довольны результатом своих усилий и старались быть очень занимательными, с женским тактом приноравливаясь к настроениям Дэна. Когда он бывал весел, комната оглашалась смехом, если на него нападало уныние, они читали и работали в почтительном молчании, ободряя и утешая его своим присутствием, а во время острых приступов страдания они склонялись над ним, «как два ангела», по его собственному выражению. Он часто называл Джози «маленькой мамой», но Бесс всегда была Принцессой, и его манеры с двумя кузинами были совершенно различны. Джози иногда раздражала его своей суетливостью, продолжительным чтением и теми нотациями, которыми она угощала его за всякое ослушание. Но в адрес Бесс он никогда не проявлял ни нетерпения, ни усталости, но слушался малейшего ее слова, старался выглядеть здоровым в ее присутствии и так интересовался ее работой, что мог часами следить за ней, в то время как лучшее чтение Джози оставляло его совершенно равнодушным.

Старшие дамы также были внимательны и любезны к больному, но каждая из них имела, кроме того, свои дела и заботы. Миссис Мегги хлопотала по хозяйству, миссис Эми готовилась к предполагаемому весной длинному путешествию по Европе, а миссис Джо спешила с окончанием книги, сильно запоздавшей из-за последних событий. Но когда она сидела за своим столом, разбирая бумаги или кусая перо в ожидании вдохновения, мысли ее нередко отвлекались от воображаемых героев и переходили на изучение живых типов, бывших у нее перед глазами. Таким образом ей удалось подметить маленький роман, который до сих пор оставался для всех еще тайной.

Дверь между комнатами была обыкновенно открыта, и у большого окна виднелась с одной стороны Бесс в серой рабочей блузе, занятая своей работой, с другой — Джози с неразлучной книгой в руках, а между ними, на кушетке, обложенный подушками, лежал Дэн в пестром восточном халате, подаренном ему миссис Лоренц. Лицо его было обращено к миссис Джо, но он, по-видимому, совершенно не замечал ее, неустанно следя глазами за тонкой фигурой Бесс, на белокурой головке которой играли бледные лучи зимнего солнца. Джози была наполовину скрыта дверью, она отчаянно раскачивалась в качалке у изголовья кушетки, и только звук ее свежего голоса нарушал тишину.

Что-то в больших черных глазах и в худом лице Дэна поразило миссис Джо, и она стала с любопытством следить за ним, так как было ясно, что больной не слушает чтение. Иногда взгляд его приобретал нежное и грустное выражение, иногда он бывал полон огня, и яркий румянец вспыхивал на щеках, несмотря на то, что Дэн старался скрыть свое волнение нетерпеливыми движениями рук и головы. Но большею частью он лежал мрачный, печальный и суровый, как будто с завистью следя за какими-то запретными радостями, и это последнее выражение так часто возвращалось к нему, что миссис Джо начала беспокоиться. Ей хотелось подойти к своему мальчику и спросить, какие черные мысли омрачают для него эти счастливые часы. Она знала, что преступление и перенесенное наказание должны были сильно мучить его, но молодость, время и новые надежды брали свое, и по временам, когда Дэн шутил с товарищами, разговаривал со старыми друзьями или ездил кататься по первому снегу, он опять становился самим собой. Почему же эта тень возвращалась к нему в присутствии двух милых невинных девушек? Они никогда не замечали ее, и, если та или другая поднимала голову или заговаривала с ним, светлая улыбка, как солнечный луч из-за темной тучи, озаряла лицо Дэна. И миссис Джо продолжала наблюдать за ним, пока случай не подкрепил ее опасений.

Однажды Джози зачем-то вызвали, и Бесс, которая устала работать, предложила заменить ее и продолжать чтение.

Пожалуйста. Я больше люблю, когда читаете вы. Джо так торопится, что у меня болит голова, и я перестаю что-либо понимать. Только не говорите ей этого, она милая девочка и очень добра, что соглашается сидеть с таким медведем, как я.

Улыбка была уже готова на лице Дэна, когда Бесс подошла к столу за новой книгой.

— Вы очень хороший и совсем не похожи на медведя. Мама говорит, что мужчине всегда тяжело находиться взаперти, а в особенности это должно быть ужасно вам после вашей неограниченной свободы.

Если бы Бесс не рассматривала книги, она бы заметила, как Дэн съежился от ее последних слов. Он ничего не ответил, но другой человек понял, что значило выражение его лица, и миссис Джо, захватив свою рабочую корзину, поспешила в соседнюю комнату, думая, что там может понадобиться громоотвод, так как Дэн походил на грозовую тучу, заряженную электричеством.

— Что нам читать, тетя? Дэну все равно, а вы знаете его вкус. Посоветуйте мне что-нибудь хорошее и недлинное. Джози скоро вернется, — сказала Бесс, роясь в книгах на столе.

Раньше чем миссис Джо успела ответить, Дэн вытащил из-под подушки сильно потрепанную книгу и, передавая ее Бесс, сказал:

— Пожалуйста, прочтите третий рассказ. Он хороший и недлинный, я люблю его.

Книга сама открылась на надлежащем месте, и Бесс улыбнулась, увидев заглавие.

— Неужели, Дэн, вам нравится эта немецкая повесть? В ней говорится о сражениях, но, насколько я помню, она очень сентиментальна.

— Я знаю, но я так мало читал, что простые рассказы больше всего мне подходят. Я почти всю книгу выучил наизусть, но мне никогда не скучно слушать про сражающихся рыцарей, злых духов, ангелов и прекрасных дам. Прочтите «Рыцаря Аслауги», я уверен, что вам понравится. Эдвальд слишком мягок, но Фрода великолепен, а ангел с золотыми волосами всегда напоминает мне вас.

Покуда Дэн говорил, миссис Джо уселась против зеркала, в котором она могла наблюдать за выражением его лица, а Бесс придвинула большое кресло и сказала, поднимая руки, чтобы перевязать ленту, придерживавшую ее густые мягкие локоны:

— Надеюсь, что волосы Аслауги не были так непослушны, как мои. Вечно они валятся. Сейчас я буду готова, Дэн.

— Пожалуйста, распустите их. Я люблю, когда они блестят на солнце. Они отдохнут, а вы будете служить хорошей иллюстрацией к рассказу, Золотоголовочка, — просил Дэн, называя ее детским прозвищем.

Бесс засмеялась, встряхнула головкой и принялась читать, радуясь, что волосы закрывают ее лицо, так как комплименты всегда ее смущали. Дэн слушал внимательно, не пропуская ни одного слова, из которых каждое имело для него большее значение, чем для всякого другого слушателя. Лицо его постепенно прояснялось и вскоре приобрело то выражение, которое оно всегда носило, когда что-нибудь прекрасное или доблестное пробуждало в нем его лучшее «я». Это был поэтичный рассказ Фуке о рыцаре Фроде и о прекрасной дочери Зигурда. Последняя представляет собой скорее духа и является своему возлюбленному в минуты опасности и испытаний, так же как во время победы и радостей. Она становится его добрым гением, укрепляя его в мужестве, благородстве и правде и вдохновляя на великие подвиги блеском своих золотых волос, которые днем и ночью светят ему на поле битвы и во сне. Наконец, после смерти этот лучезарный дух встречает его на пороге лучшего мира, где он получает награду за все пережитые страдания.

Из всей книги эта повесть казалась наименее подходящей для Дэна, и даже миссис Джо удивилась, заметив, что он понял идею рассказа, скрытую сентиментальным языком и поэтичными образами. Но, слушая и наблюдая, она вспомнила, что Дэн всегда отличался скрытой чуткостью, которая делала его способным восхищаться красотой цветка, грацией животного, изяществом женщины, героизмом мужчины и всеми теми высшими проявлениями духа, которые связывают между собою сердца, хотя он, не обладая красноречием, не умел проявлять эту, унаследованную им от матери, более нежную сторону своей натуры. Страдания души и тела укротили его необузданный нрав, а окружившая его атмосфера ласки и заботы очистила и согрела его сердце, и теперь оно жаждало той пищи, которой Дэн так долго пренебрегал. Эти ощущения были ясно написаны на его выразительном лице, в то время как он, думая, что никто не видит его, с невыразимой тоской глядел на девушку, служившую в его глазах воплощением красоты, мира, счастья и любви.

Сердце миссис Джо болезненно сжалось, ибо она ясно сознавала всю безнадежность подобной мечты.

Свет и мрак не были столь различны между собой, как невинная Бесс и грешный Дэн. Девушка еще ни о чем не догадывалась, но красноречивые глаза Дэна вскоре могли выдать его тайну, и сколько было бы горького разочарования для него и отчаяния для Бесс, которая была так же холодна и чиста, как ее мрамор, и не допускала покуда даже и мысли о любви.

«Как жизнь жестока к моему бедному мальчику. Не могу же я теперь разбивать его мечты и отнимать у него тот дух добра, который он начинает любить. Когда все мои питомцы наконец устроятся, я никогда не заведу себе новых: душа рвется, глядя на них, и силы мои также совершенно истощились», — думала миссис Джо, пришивая подкладку к рукаву Тедди вверх ногами.

Чтение скоро кончилось, Бесс поправила волосы, а Дэн, в своем увлечении снова став самим собой, спросил ее мнение о прочитанном.

— Рассказ очень хорош, и я понимаю его мысль, но мне всегда больше нравилась «Ундина».

— Конечно, она вам больше подходит: лилии, жемчуг, духи и чистая вода. Я увлекался прежде «Синтрамом»[30], но я полюбил этот, когда… гм, когда мне не везло в жизни. Он успокоил меня. В нем есть что-то для души.

Бесс широко раскрыла глаза, удивляясь неожиданному интересу Дэна к душе, но только кивнула, говоря:

— Некоторые стихи очень хороши. Их бы следовало положить на музыку.

Дэн засмеялся:

— Иногда по вечерам я пел последний куплет на мотив собственного сочинения:

Созвучьям неба ты внимаешь,

Твой дивный взор не омрачен,

И свет живой он отражает…

Блажен, тебя кто обожает,

Аслауга, и кто честь стяжает

Быть рыцарем твоим, твоим рабом.

— А вот это лучше подойдет к вам теперь. — И, желая принять участие в его интересе, Бесс тихо прочла:

Пусть залечатся раны героя,

И пусть рыцарь окрепнет скорей,

Чтоб в борьбу вновь вступить,

Честь и жизнь защитить…

Брань всего его сердцу милей!

— Я не герой и никогда таковым не буду. А слава и жизнь уже больше не для меня. Все равно. Прочтите мне газету, пожалуйста. Я окончательно одурел после своего ушиба.

Дэн говорил мягко, но лицо его снова потемнело, и он беспокойно двигал головой, как будто шелковая подушка была полна колючих шипов. Заметив перемену его настроения, Бесс спокойно положила книгу, взяла газету и пробежала глазами столбцы.

— Биржа вас не интересует, музыкальные известия также. Вот убийство. Один человек убивает другого. Вы любили прежде такие истории.

— Нет.

Одно слово, но миссис Джо вздрогнула и несколько минут не смела взглянуть в предательское зеркало. Когда она решилась поднять голову, Дэн лежал неподвижно, закрыв глаза рукой, а Бесс беззаботно читала художественные известия для очень невнимательного слушателя.

Чувствуя себя вором, укравшим чужую тайну, миссис Джо тихо вышла в соседнюю комнату, куда Бесс вскоре последовала за ней, так как Дэн, как сообщила она тетке, крепко заснул.

Отправив племянницу домой с твердым намерением держать ее там как можно больше, миссис Джо погрузилась в глубокое размышление. Когда же на легкий шорох в комнате Дэна она вошла к нему, то убедилась, что притворный сон перешел в настоящий. Дэн тяжело дышал, щеки его горели, а рука была плотно сжата на широкой груди. Сердце миссис Джо переполнилось еще большей жалостью, и она села рядом с ним, стараясь придумать выход из тяжелого положения. Дэн во сне сделал движение рукой и оборвал шнурок на шее, причем на пол соскользнул маленький медальон. Порванный шнурок был

свит из бледно-желтой душистой травы, а медальон представлял собой индейскую резную работу. Миссис Джо подняла его и, так как Дэн не просыпался, держала его в руках, тщетно стараясь догадаться, какой талисман хранится в этой маленькой вещице.

— Я не буду допытываться его тайн, а починю этот шнурок и никогда не скажу ему, что видела его талисман.

С этими словами она перевернула медальон, и на колени ей упала фотография, на обратной стороне которой были написаны два слова: «Моя Аслауга». В первую минуту миссис Джо думала, что это может быть ее собственное изображение, которое имелось у каждого из мальчиков, но папиросная бумага развернулась, и она увидела фотографию Бесс, сделанную Деми в тот ясный летний день, когда все были так веселы и счастливы вместе. Теперь нельзя было больше сомневаться. Миссис Джо положила фотографию обратно и только хотела водворить медальон на место, когда, нагнувшись над Дэном, увидела, что он не спит, а смотрит прямо на нее с таким выражением, которого она еще не видела на его переменчивом лице.

— Ты порвал шнурок во сне, медальон упал, и я хотела повесить его снова, — объяснила миссис Джо, чувствуя себя как провинившийся ребенок.

— Вы видели портрет?

— Да.

— И знаете теперь, какой я дурак?

— Да, Дэн, мне так жаль…

— Ничего, мне приятно, что вы знаете, хотя сам я, конечно, никогда бы не сказал. Я отлично знаю, что это безумная мечта, из которой ничего не может выйти. Боже мой, разве этот ангел может быть для меня чем-нибудь другим, как светлой грезой обо всем хорошем и прекрасном?

Тронутая его тихой покорностью больше, чем самыми пылкими и страстными излияниями, миссис Джо могла только произнести голосом, полным участия:

— Мне очень, очень жаль, мой мальчик, но мне кажется, что здесь не может быть другой точки зрения. Но хватит ли у тебя благоразумия и мужества, чтобы так смотреть на этот вопрос и оставить твою тайну между нами?

— Клянусь вам в этом. Я не выдам себя ни словом, ни взглядом, а если никто не знает и не о чем не догадывается, то ведь я могу сохранить свою красивую мечту и эту вещицу, которая спасла меня от гибели в том проклятом месте.

Дэн говорил взволнованно и спрятал маленький потертый медальон, как будто опасаясь покушения на него. Желая ознакомиться с вопросом, прежде чем советовать или утешать, миссис Джо сказала тихо:

— Оставь его у себя и расскажи мне все про свою мечту. Раз уж я случайно напала на твой секрет, посвяти меня в него, чтобы я могла прийти тебе на помощь.

— Он вам покажется смешным, но мне все равно. Вы ведь всегда открывали наши тайны и помогали нам в них разбираться. Я никогда не любил читать, но там, когда дьявол овладел моей душой, мне нужно было что-нибудь делать, иначе я боялся сойти с ума; поэтому я взялся за те книги, которые вы мне дали. Одной из них я не понимал, покуда добрый священник не научил меня, как читать ее. Но другая, вот эта, служила мне огромным утешением. Мне нравились все рассказы, а особенно «Синтрам», но потом я дошел до последнего, и он как-то подходил к счастливому времени моей жизни здесь прошлым летом.

Дэн остановился на минуту, потом продолжал с глубоким вздохом:

— Я не мог спать, и мне нужно было думать о чем-нибудь. Я воображал себя рыцарем и смотрел на блеск волос Аслауги, которые мерещились мне в мерцании коридорной лампы или в бледной предрассветной мгле. Моя камера была очень высоко, и я мог из окна различать кусочек неба. Иногда там виднелась звезда, и я радовался ей, как живому человеку. Я странно дорожил этим голубым клочком неба, а когда пробегало облако, мне казалось, что ничего не может быть красивее на свете. Конечно, я был дураком, но эти мысли и чувства помогали мне, и я дорожу ими. Ее милая блестящая головка, белое платье, глаза, как звезды, и тихие нежные движения, которые делают ее для меня такой же недостижимой, как и далекое небо, — не отнимайте их от меня! Это только мечта, но человек не может жить без любви, а я лучше буду любить бесплотного духа, как она, чем одну из наших обычных девушек, которой я могу случайно понравиться.

Тихое отчаяние в голосе Дэна болью отозвалось в сердце миссис Джо, но она не могла его обнадеживать. Она чувствовала тем не менее, что он прав и что эта несчастная любовь может более облагородить и очистить его душу, чем всякая другая привязанность.

— Да, Дэн, ты вполне прав! Сохрани эту невинную мечту, если она утешает тебя, покуда ты не найдешь в жизни что-нибудь более реальное, могущее составить твое счастье. Мне очень жаль, что я ничем не могу утешить тебя, но мы ведь оба знаем, как родители обожают эту девочку. Едва ли найдется в мире такой человек, которого они признают достойным ее. Пусть она остается для тебя той далекой блестящей звездой, которая влечет тебя вверх и заставляет верить в Небо.

Голос миссис Джо оборвался. Ей казалось слишком жестоким убивать ту слабую надежду, которая еще светилась в глазах Дэна. Может быть, это был лучший выход из положения, так как ее сердечное участие утешило его, и он вскоре мог говорить тем покорным тоном, который свидетельствовал об искренности его намерения. Сумерки уже спустились, а миссис Джо и Дэн все еще разговаривали, и эта вторая тайна сблизила их больше, чем первая, ибо в ней не было ни греха, ни позора, а только тихое терпеливое страдание. Когда наконец раздался звук колокола, яркий солнечный закат уже давно погас, а на зимнем небе виднелась одна большая светлая звезда.

Подойдя к окну, чтобы опустить занавеску, миссис Джо сказала весело:

— Посмотри, какая чудная вечерняя звезда.

И когда он, бледный и худой, остановился около нее, она прибавила тихо:

— И помни, милый, если тебе не суждено связать свою судьбу с любимой девушкой, у тебя есть старый друг, который любит тебя и молится за тебя.

На этот раз миссис Джо не была разочарована. Дэн обнял ее своей здоровой рукой и сказал голосом, вполне вознаградившим ее за все ее тревоги и заботы:

— Этого я никогда не забуду, так как вы помогли мне спасти мою душу и дали мне право смотреть наверх и молиться за нее, говоря: «Спаси ее, Господи, и помилуй!».