Ревизор: возвращение в СССР #29

Глава 18

Москва. Квартира Ивлевых.

Отправил Ивана, и тут вспомнил про прослушку… Вот же блин… Вбил себе в голову, что нельзя свои дела по группировке обсуждать в квартире, вот и не обсуждаю, а про всякую бытовуху и позабыл. Тут же тоже есть нюансы… Хоть вообще в квартире ни о чем не разговаривай… Воскресенье, к тому же, еще и расслабился.

Прокрутил нашу с Иваном беседу в голове — вроде бы, ничего такого особо опасного не сказал, на что КГБ мог бы возбудиться. Ну, монетки собираю. Ну, понадобился мне специалист, что не будет болтать о моей коллекции, чтобы криминальный элемент не пришел квартиру грабить. Так и сказать сразу можно, если кто спросит, имею право подобного опасаться. И я же не говорил, что в коллекции есть золото или серебро… А только оно и заставляет органы сейчас возбуждаться. Если кто что спросит — редкие трехкопеечные монеты СССР я собираю. Надо, кстати, выделить некоторую сумму, да купить с десяток этих монет, чтобы на видном месте лежали. Пусть кто-нибудь попробует предъявить претензии за сбор того, на чем есть герб СССР… Идеологически неверно это будет, товарищи… Так что, вроде, пронесло. Но в будущем надо быть бдительнее… И про эксперта, что Иван найдет, уже ничего в квартире не обсуждать. А Ивана предупредить, что если кто спросит, не просил ли я его найти такого человека, то чтобы сказал, что я просил, но он найти не смог. Мол, никто не интересуется трёхкопеечными монетами СССР в его институте. Недостаточно давно выпущены, не их профиль.

Где-то после обеда к нам зашли Брагины. Мальчишкам надо было скоро спать и Галия предложила нам с Костяном посидеть с ними во дворе. Девчонки быстренько одели нам детей и выпроводили нас на улицу.

— Поговорить без свидетелей хотят, — пояснил я недовольному Костяну в лифте.

— Да это понятно, — ответил он. — Могли бы просто закрыться в комнате…

Мы вышли на улицу, и сели на лавке у моего подъезда. А у четвёртого подъезда спиной к нам сидел Линин патлатый Трубадур и пел совершенно хулиганские куплеты про советскую действительность, причём, довольно талантливые, и со смыслом, и в рифму. Интересно, это он сам сочиняет?

Мы переглянулись с Костяном и стали прислушиваться. Исполнив несколько куплетов, доморощенный критик советской власти решил сделать перекур.

— Вот же идиот, — покачал головой Брагин. — Разве можно такое на весь двор орать? На пятнадцать суток упекут и весь разговор…

— Это на первый раз, — заметил я. — А не угомонится, может и под фанфары на зону загреметь.

— Может… Опять Лина одна останется… В следующий раз, наверное, уже клоуна из цирка сразу приведёт… Во всем раскрасе, с красным носом…

Тут из подъезда вышли Белый с Малиной и поздоровались за руку с Трубадуром. Рома, увидев нас, помахал рукой, и я решил присоединиться к ним, пока концерт опять не продолжился. Я поднялся с нашей лавки, Костян последовал за мной, и мы перешли к соседнему подъезду.

— Здорово, мужики, — поздоровался я и сразу предупредил, что у нас мелкие засыпают. Стал так, чтобы их хорошо видеть во время разговора.

— Паш, если что, мы этого парня не знаем, — смеясь, показал на Трубадура Серёга. — Павел у нас в Комитете комсомола на заводе работает.

— Виктор, — приподнявшись, протянул мне руку Линин новый друг.

— Павел, — представился я. — Это тоже наш сосед из первого подъезда, — показал я на Костяна.

Они познакомились. Виктор стал прикалываться, что у нас дети одинаковые с Костей. Пришлось объяснить, что оба мои.

— Вить, а как твоя фамилия? — спросил я, пытаясь припомнить по его внешности, не станет ли он в будущем известным рок-музыкантом. Хотя, я не фанат этого движения, чтобы знать все отечественные рок-группы, все их составы и всех их авторов…

— Еловенко, — ответил он. — А что?

— Нет, ничего, — ответил я. Фамилия его мне ничего не сказала. Или он возьмёт в будущем псевдоним, или будет выступать в самодеятельности в какой-нибудь колонии под своей фамилией, но с другим репертуаром, с которым не прославишься. — Хороший у тебя голос, и играешь ты здорово… Только, нафига ты тексты такие выбираешь? Это, кстати, чьи произведения?

— Мои, — насупился он.

— Блин, ну ты же талант! — искренне расстроился я. — Зачем тебе всё это? Хочешь в колонии оказаться за дискредитацию советской власти? По острию ножа, ведь, ходишь! Ты, кстати, где работаешь?

— Грузчиком в хлебном магазине, — немного смущаясь, ответил он.

— А образование у тебя какое?

— Киномеханик я.

— Его в клуб к нам взяли бы, — подсказал Серёга.

— Угу, и в агитбригаду к нам, — хмыкнул Малинин.

— Ещё чего? — посмотрел на нас всех, как на ненормальных, Еловенко.

— Тебе отличное предложение, кстати, парни сделали, — поддержал я друзей. — Или ты сейчас остепенишься и не будешь афишировать своё антисоветское творчество. Или сядешь. Уговаривать тебя перестать это делать никто не будет, посадят и всё. А в колонии тебе никто не позволит этим твоим творчеством заниматься, будешь перепевать песни военных лет и патриотические. Никуда не денешься… Будут перевоспитывать…

— Да я побольше вас всех патриот! — вскочил он. — А вы молчите все, слабаки! А самим мои песни нравятся!

— Тише, дети спят, — сделал я ему замечание. — А насчёт твоего патриотизма… А в чем конкретно он выражается? Песни петь, в которых высмеивается собственная страна? Ну, так себе патриотизм… Разве что если ты хочешь, чтобы советские люди перестали верить в свою страну и сами ее разрушили.

— Да не хочу я разрушать свою страну! — уже тише прорычал он, — просто вот все это… уже так достало… почему я должен молчать?

— Что достало? Что ты, если за ум возьмешься, можешь директором завода стать или депутатом? По возрасту в космонавты уже поздновато, но эти пути тебе не закрыты… Знаешь, насколько тяжело достичь такой позиции в США, если у тебя нет богатых родителей, что поддержат тебя деньгами и связями на этом пути? Хочешь, чтобы и у нас также было? Или ты искренне считаешь, что платная медицина, как в США, сделает жизнь наших граждан намного лучше? Вот у тебя лично, с твоими заработками, найдется пару тысяч рублей на лечение сложного перелома ноги в платной клинике? Если завидуешь американцам, то подумай о том, что так они и живут… А квартиру ты свою, небось, тоже хочешь в кредит покупать, как в Америке, и потом тридцать лет его банку возвращать, вместо того, чтобы бесплатно от государства ее получить для своей семьи? Этот строй ты хочешь подвергнуть опасности, заставив смеяться советских граждан над собственной страной?

Возможно, парень о чем-то и задумался бы. Но этот момент Белый выбрал, чтобы неудачно пошутить:

— Не хочет он бесплатную квартиру получать… Он лучше бесплатно будет жить в Линкиной квартире…

— Да пошли вы! — сорвался Виктор с места. Какой-то подростковый максимализм не позволял ему увидеть жизнь в оттенках серого, он видел жизнь только в чёрном или белом цвете. Так и не найдя, что мне возразить, он использовал предлог для обиды в словах Белого, и пошёл в сторону нашего подъезда.

Господи, мужику уже тридцатник, а инстинкт самосохранения до сих пор не включился, — с сожалением думал я, наблюдая, как он скрылся у нас в подъезде.

Я посмотрел укоризненно на Белого. Тот смущенно пожал плечами, мол, не удержался, встрял.

— У него определённо есть талант, — задумчиво проговорил я. — Только надо направить его в мирное русло.

— Сразу видно, что ты в Комитете комсомола работаешь, — заметил Малина. — Так доходчиво объяснил, всего в нескольких фразах, где он не прав. Я ему тоже пытался говорить, но он меня быстро в нашем споре на лопатки положил.

— Любому делу учиться надо, — уважительно добавил Белый. — А воспитательному тем более.

Они пошли к себе, а мы с Костяном вернулись на лавочку у своего подъезда. В окне увидел высматривающую нас Галию, потеряла нас, что ли? Помахал ей, чтоб не волновалась. Мы посидели ещё минут пятнадцать и мальчишки начали просыпаться. Чем они старше становятся, тем меньше спят на улице.

У нас на кухне уже накрыт был стол. Нас с Костяном девчонки кушать посадили, а сами детьми занялись.

Когда Брагины ушли, где-то через час, сел немного поработать. Потом остаток вечера занимался детьми, играл с ними в большой комнате, пока Галия домашними делами занималась. Потом купали мальчишек… Спокойный семейный вечер получился.

Засыпая, всё же добросовестно пытался вспомнить, был ли в семидесятых-восьмидесятых такой неформатный музыкант Виктор Еловенко? Может, бороду отрастил с годами и выступал с какой-нибудь рок-группой, вот я его и не узнаю? А фамилии участников, когда они в составе группы, только фанаты знают. Не мудрено, что не могу его вспомнить, я больше классиков рока слушал. «Pink Floyd», «Rolling Stones»… Очень уважаю «The Rasmus», жаль, их ещё нет. Как и отечественных музыкантов, кого любил слушать… «ДДТ», «Арию», «Алису»… Цой жив и все такое. Эх… Не хватает…

А может, он, всё-таки, допелся? Угодил в колонию или за сто первый километр? С его упертостью, возможно, он вообще петь бросит, чем начнёт петь «Широка страна моя родная»…

А если его попытаться образумить? У него же объективно есть талант. Голос богатый, слух прекрасный, сочиняет ладно… Ему надо-то просто начать уважать свою страну, да поменять репертуар. С таким голосом дело пойдет. Можно подсказать ему писать тексты без политики, про героев войны, например, про тех же женщин-снайперов. С таким репертуаром ему без проблем разрешат создать свой коллектив и выступать.

Правда, весь вопрос в том, насколько можно образумить того, кто с Линой связался и отношения строить пытается… Хотя, чужая душа — потёмки. И Иван, и Гриша, вроде, очухались и живут нормальной жизнью…

И что я так распереживался из-за него? Ну, подумаешь, талантлив. Земля русская — талантами богата. Хотя и понимаю почему. Конкретно этот талант пытается угробить себя прямо перед моим носом. Обидно же, а натура у меня деятельная…

В понедельник пораньше созвонился с прорабом Жуковым, чтобы договориться с ним о встрече. Хотел познакомиться и обсудить, когда и что у нас по официальному плану строительства и когда он может съездить с нами на место?

Евгений Семёнович сообщил, что у них планёрка с утра, договорились с ним о встрече на одиннадцать утра.

Потом звонила Латышева с радио, предупредила, что завтра выйдет передача с моим участием. Что-то это уже перестало так волновать, как раньше. Даже не буду говорить никому об этом, кроме Румянцева.

Москва. Горный институт.

В понедельник Диана отправилась на занятия в институт к началу первой пары, чтобы не пропустить появление Малюгиной после болезни.

Староста группы Вася Девяткин сразу подошёл к Малюгиной, только она появилась в группе.

— Зой, как так получилось, что твоя бабушка растит твою дочь, а ты даже не помогаешь?

— Какую дочь⁈ Снова, что ли, эту шарманку решили завести? Не хватило мне ваших ходоков на выходные, думаете? Вы с ума тут все посходили, что ли? — возмутилась Малюгина. — Нет у меня никакой дочери! И бабушки нет! Обе бабушки умерли, когда я ещё в школе училась!

— Я не знаю, что за бабушка тебя искала, — недовольно ответил староста, — родная или двоюродная. Но так поступать с ребёнком, как ты, это недостойно.

— Да нет у меня никакого ребёнка! — покраснела от злости Малюгина.

— Знаешь, нам всё равно, дело твоё, можешь и не признаваться, если тебе так проще, — подошла к ней Алёна Шевцова. — Просто возьми деньги, здесь сорок восемь рублей мы собрали, и отправь им. Это совсем не дело, что они вдвоём на тридцать два рубля бабушкиной пенсии живут.

— Да идите вы знаете куда со своими деньгами! — психанула Малюгина и выскочила из аудитории, ударив перед этим по руке Алену. Бумажные купюры взлетели в воздух, монетки зазвенели по полу. Все, кто стоял поближе, принялись собирать деньги.

— Упирается, как будто это что-то изменит, — брезгливо передёрнула плечами Света Виноградова. — Уже все всё знают! Чего ломаться-то?

— Действительно, — добавил Юра Бахтин. — Ну, сказала бы, что натворила делов по малолетству, стыдно до чёртиков, потому и скрывала. Спасибо, что беспокоитесь о моём ребёнке. Кто бы из нас ей что сказал в таком случае? А так…

— Согласен, никто бы из нас её этим не попрекал, если бы вела себя нормально, — добавил Девяткин. — Кто мы такие? Но вот так себя вести, деньги швырнуть, что тебе товарищи собрали… Давайте ее, может, на комсомольское собрание вызовем, проработаем там, как следует?

— Не надо, я уверена в этом, — решительно сказала Диана, — ей и так придется над этим вопросом задуматься.

— Согласен, бесполезно, видите, она непробиваемая, — поморщился староста. — Так что с деньгами делаем?

— Так мы не ей их собрали, — возразила Алёна, — а ребёнку с бабушкой. И что теперь с этими деньгами делать? Обратно раздавать всем, кто скинулся, будем?

— Хотите, я в детский дом их передам? — предложил Юра Бахтин. — Я там часто бываю. А можно купить детям от нас что-нибудь.

— Прекрасное предложение! — воскликнула Диана. — Молодец, Юра. Я только «За»!

— Правильно, — поддержал староста. — Давайте так и сделаем. А то, что Малюгина от денег отказалась, пусть будет на её совести. Сама денег в деревню не даёт, так ещё и от помощи отказывается!

Диана с осуждающим видом кивала головой в такт его словам, а сама удовлетворённо думала, что теперь Малюгиной точно будет не до чужих мужей. И не до слежки за ней…

Прораб оказался подтянутым темноволосым мужчиной среднего роста, лет сорока, взгляд внимательный, сосредоточенный.

— Приятно познакомиться, Евгений Семёнович, — улыбнулся я. — Планируем с коллегой поездку непосредственно на объект строительства в Городне. Хотелось бы, чтобы вы нас сопровождали. Вы можете себе оформить в будни командировку одним днём? Или нам на выходные ориентироваться?

— Могу, конечно. Мне по-любому надо съездить, осмотреться, прикинуть, что где будет. Специально не еду, вас жду.

Мы обменялись домашними телефонами. Обсудили возможность привлечения к работам на нулевом цикле вьетнамцев. Он обещал узнать, как это сделать.

Обсудили с ним график работ…

— А быстро только кошки родятся, — увидев моё разочарованное лицо, ответил он. — Есть технология, мы за её рамки при всём желании не выпрыгнем. Положено фундаменту отстояться минимум неделю, значит, будет отстаиваться. Торопиться себе дороже. И вообще, бетон прочность набирает двадцать восемь дней.

— Значит, до Нового года не откроемся?

— Смеётесь? Там после отделочных работ еще предстоит монтаж специального направленного освещения, сигнализации, мебель заказать, получить и расставить, а размещение экспозиции… Хорошо, если через год откроетесь. Сколько я объектов уже сдал, быстро ничего в эксплуатацию не ввели.

Договорились, что как только я согласую с коллегой дату поездки, сразу позвоню ему.

На самом деле, построить с нуля и открыть за год музей — это очень даже неплохо, — подумал я, оценив доводы прораба. — Музей построить, это не коттедж возвести, а на сколько частное строительство иной раз растягивается, сам столько историй рассказать могу… Тут можно и на три года и на пять зависнуть. И это еще неплохо считается, потому что как вспомню, сколько заброшки стояло по всей России в двадцать первом веке… Многие после квартиры вообще без понятия, что возвести фундамент, стены, поставить крышу, окна вставить и двери наружные — это только половина необходимой суммы. Какие-то представления прямо из девятнадцатого века, когда всех расходов оставалось после такого только на печку и полы, чтобы въезжать. Да и вместо полов можно было просто землю плотно утоптать. Не понимают, сколько дом довести до жилого состояния стоит… Вот и стоят десятилетиями эти крытые двух-, а то трехэтажные дома безо всякого отопления… Часто потом и сносить приходиться новому владельцу участка…

Так что год, говорит… А с учетом немалого административного ресурса, что стоят за спиной наших Стельмухова, Захарова, и Бортко? Может, и раньше получится все сделать? Главное, конечно, чтобы Захаров нас не покинул…

Москва. Один из ресторанов при гостинице «Россия».

Получив от замминистра иностранных дел Чебакова обещание пристроить нужного выпускника на работу в посольство СССР в США, Стельмухов назначил встречу Сергею Егоровичу Кладневичу. В соответствии с их с Захаровым планом, он, как заместитель управляющего делами Совета Министров, имел возможность помочь Захарову усидеть на своём месте.

По телефону Стельмухов ему сказал, что просит о встрече по личному вопросу. Кладневич согласился. Обычно встреча по личному вопросу могла означать только одно: Стельмухов будет о чём-то просить. А иметь в должниках такого человека очень полезно и для карьеры, и для жизни в целом, поэтому он охотно дал свое согласие.

— Приветствую, Андрей Романович, — уверенно сел за стол Кладневич, пожав протянутую Стельмуховым руку. — Как поживаете? Что нового?

Вышколенный официант не подходил к ним близко, пока они не обратили на него внимание. Приняв заказ, он тотчас удалился.

— Всё хорошо, Сергей Егорович. Узнал, вот, от знакомого замминистра иностранных дел, что в нашем посольстве в Вашингтоне есть вакантное местечко и сразу вам позвонил. Слышал, у вас дочь, красавица и комсомолка, в этом году МГИМО заканчивает?

— Да, — тут же поубавилось уверенности у Кладневича. Он сразу понял, что должник-то в этой схеме — это он сам, а вовсе не Стельмухов. И тот что-то попросит сейчас взамен. Потому как, разумеется, нет никакой открытой вакансии. Просто у Стельмухова есть возможность пристроить на такое лакомое место нужного человека. — Вакансия в посольстве в Вашингтоне… Это интересно. И как на неё попасть?

— Есть у вас такой Плотников? — пригнулся ближе к собеседнику Стельмухов, поняв, что рыбка попалась на крючок.

— Есть. Начальник хозяйственного управления, — подтвердил Кладневич.

— Он пытается помешать моему другу и дальше работать вторым секретарём Московского горкома. Хорошо бы ему объяснить, что этого делать не надо.

— А! Место Захарова! Слышал я, слышал, какая грандиозная битва разворачивается… Значит, Плотников не удержался и во все это влез…

Тут принесли обед и мужчины замолчали.

— Это будет не просто, — заметил Кладневич, когда они опять остались одни. — Секрет его влияния вовсе не в его должности, а в его жене. Вы же знаете, чья она дочь?

— Вот с этим вопросом как раз все не так и страшно, — ухмыльнулся Стельмухов, — ходят слухи — он специально сделал упор на слово «слухи», чтобы продемонстрировать собеседнику, что он глубоко в теме, и на самом деле информация достоверная, — что папа в следующем году будет вынужден выйти на пенсию по медицинским показаниям. Между нами, у него очень плохая ситуация со здоровьем. Скорее всего, Плотников потому так и суетится. Понимает, что времени осталось очень мало, когда у него есть еще влияние на серьезные процессы… Хочет помочь провести на такую важную позицию нового человека, сделав его своим должником, чтобы хоть что-то сохранить из нынешнего влияния…

— Вот даже как, — поднял брови Кладневич. — Хорошо, Андрей Романович, договорились. Попросите, пожалуйста, вашего знакомого в МИДе объявить вакансию в Вашингтоне закрытой.

Придя к полному взаимопониманию, они пожали друг другу руки и принялись за еду.

После встречи с прорабом позвонил в часть в «Лосином острове» и договорился с Догеевым, что приеду к нему скоро. Он пристроил меня к группе молодых офицеров на позиции, и в этот раз никому особо представлять меня не стал. Стрелял я средненько, но учитывая, что я не профессионал и был перерыв в занятиях почти год, считаю, что мой уровень очень неплох.

Потом заехал домой, перекусил и через час выдвинулся на тренировку. На выходе из подъезда заметил в почтовом ящике что-то. Оказалось, что пришёл ответ из МПС на мой запрос. Не удержался, решил тут же посмотреть, что там. На улице расположился со своей спортивной сумкой на лавке у подъезда.

Пока вскрывал, пока читал, вышел Линин Виктор, сел рядом и закурил, побренькивая на гитаре.

Поздоровался с ним мимоходом и углубился в ответ чиновников. Как всегда особым чиновничьим языком до моего сведения довели, что МПС отвечает за переходы через железнодорожные пути только непосредственно к станциям, а в том месте, которое я указал в своём запросе, станция отсутствует. Короче, меня вежливо послали лесом.

Тут ещё и Виктор начал опять какую-то ахинею напевать. Хорошо, хоть тихо, а не на весь двор.

— Блин. Ну что же ты делаешь? — спросил я его. — Так тебе на свободе не нравится? Что тебе мешало дома напеться этой антисоветчины от пуза? Нафига ты во двор с этим выперся?

— Кто-то же должен говорить, когда все молчат, — фыркнул он и потащился к четвёртому подъезду.

Знакомая какая фраза… Наверняка ее опытные психологи для ЦРУ разработали, чтобы она периодически озвучивалась всякими «Радио Свобода» для таких вот легковерных. Ну да, так-то по жизни ты грузчик, а вот с такой прокламацией — вроде как и важный политик уже… Это как московские таксисты в будущем — так-то у меня большой бизнес, а таксую я для души.

Как бы он и моих охламонов за собой не увлёк. Белый с Малиной скоро с работы придут… А меня уже и время поджимает… Но все же я им как следует займусь… Как и этой бюрократической отпиской от МПС…