Революционная сага

Его высокоблагородие комбат

Трактир назывался "Под Красной Звездой".

В нем уже наступил коммунизм, пусть и только для военных. Денег тут не брали принципиально, зато за талоны, в кредит и просто под честное слово всегда предлагали посетителям одно и то же: а именно кислую квашеную капусту, к ней пиво такое разбавленное, что оно более напоминало квас.

Обслуживали в трактире плохо часто хамили. Убирали редко, если убирали вовсе. Вероятно, нынешние власти рассуждали так: наступит момент, когда грязь внутри, превысит ту, что снаружи. И посетители вместо того чтоб мусорить, начнут помещение очищать.

Но Аристархов заходил туда частенько, хотя бы потому, что, работая в училище, получал множество талонов, но обменять их на что-то мог Не во многих местах.

Садился или у окна или у стены, а чаще — где повезет. На халяву народа сбегалось много.

Зайдя в этот раз, Евгений обнаружил, что его любимый стол занят, но сидит за ним его бывший денщик.

Обменялись рукопожатиями. Аристархов присел напротив. Спросил:

— Меня ищешь?

— Да нет, просто зашел. Но видеть рад…

Не спрашивая разрешения, принесли обычный набор: всю ту же капусту с пивом.

— А я ведь, ваше высокоблагородие, теперь в батальоне заместо вас… — сообщил денщик. — Совет меня выбрал. Говорят, что я при вас дольше всех был, ну и многому научился. Только ведь что с меня толку — башка у меня дурья. Только и того с меня толку, что чай вам готовить… Думал отказаться: говорят, мол, под трибунал отдадим…

Аристархов прихлебнул пиво и печально улыбнулся. Дескать, ничем не могу помочь.

— А все-таки, мож дадите мне по старой памяти пару советов? Чему вас там учили?

Улыбка Евгения стала еще печальнее:

— Меня, братец, не для гражданской войны учили. А на гражданской войне обычные законы не срабатывают. Один воевал без резервов, победил, отстоял город — молодец. Второй в абсолютно такой же ситуации проигрался, его зарубили — уже через неделю о таком никто не вспомнит.

— Во-во! Про резервы и всякое такое! Может, книжку какую посоветуете почитать? Я ноне грамотный!

— Да какая там книжка… Нынче резерв — это фактор не надежности, а хаоса. Это ты у себя в тылу держишь шайку, которая вдруг что — ударит тебе в спину. Один хороший агитатор стоит полка.

За соседним столом кто-то хвастался:

— Из этого нагана я убил министра временного правительства. Надо его в музей снесть! Дабы поколения светлых времен смотрели на энто революционное, красное оружие!

Старичок, похожий не то на ходока, не то паломника к Гробу Господнему отвечал:

— А разве в министре было какое зло?

— Ну а как же! — искренне удивлялся убийца. — это же был министр! Кровопийца! Буржуй!

— А чего это был министр?

Убийца пожал плечами: сие было ему неизвестно: вероятно то был владелец какого второразрядного портфеля.

— А может, то министр был образования или там главный над лекарями. Может, он всю жисть о народном благе пекся, как Плевакий?

…Новоиспеченный комбат сделал глоток пива, спросил:

— Так что, о гражданской войне нет книг?

— Боюсь, что есть… — ответил Аристархов.

И отхлебнул из своей кружки. Казалось, что там не пиво, а вода, которой мыли бочки из-под пива.

— И как она называется? — оживился денщик.

— "Апокалипсис"… — и наклонился над столом так, что его середина оказалась где-то под животом. — Мне тут историйку рассказывали… Была тут атака беляков недалеко. Половина красного батальона разбежалась, дезертировала. И что делают с другой половиной? Отдают ее под суд ревтрибунала! Где логика-то? Их-то за что, они ведь не побежали!!!

И, сообщив тайну, вернулся на свое место.

К ним подошел усталый солдат в серой шинели и папахе с красной ленточкой и винтовкой. На штыке последней сквозняк трепал квитки:

— Предъявите ваши мандаты! — потребовал человек с ружьем. — Кто вы такие?

— Никто. — отвечал Евгений, уже знакомый с местными правилами.

— Как это? — удивился солдат.

— Нас здесь нет. Мы плод твоего воображения.

— А-а-а… — зевнул солдат и побрел далее.

Как ни странно, пиво хмелило… И Аристрахов выражался не то чтоб сдержано:

— Ну вот, положим, сделают большевики танк. Бронелохань то бишь… В него посадят механика-водителя, стрелка, командира и десять комиссаров. Ну и скажи, кто будет сторожить сторожей?

— Каких еще сторожей? — Удивился денщик.

— Комиссаров…

И запоздало Аристархов замолчал и прикусил язык. Его ординарец был самого востребованного ноне происхождения, а именно рабоче-крестьянского.

Самому Аристархову с происхождением повезло меньше. Вернее не повезло вовсе.

— А вообще… — ответно опьяневший денщик уже сам нависал над столом, желая сообщить нечто секретное. — Я б был бы вами — бежал бы. К Врангелю там, к Дутову, к Краснову. Там — жисть… Там она — Рассея старая, завоведная. А здесь что? Новодел какой-то…

— Ну и бежал бы… — ответил Евгений, отворачиваясь от его хмельного дыхания.

— Да куда мне с моим суконным рылом… — ординарец выглядел откровенно расстроенным. — А, в самом деле… Отчего бы вам не рвануть?

И тут Аристархов ответно навис над столом так, что ухо ординарца оказалось рядом с его устами. Прошептал:

— Потому, что у меня нет иной родины кроме армии. Я — еврей…

Затем вернулся на свое место, сообщил:

— Ладно, пойду я… Нет времени, дела…

Он врал: и дел у него не было, и время свободное он мерил днями. Но отчего-то хотелось быть одному, хотя и осточертело уже одиночество…

Для своих сослуживцев по армии царской, он был евреем. Для евреев же — предателем, выкрестом…

Вышло так: семья, где родился Михаил, отец Евгения, была бедной. Мало того, она была бедной еврейской семьей, и Михаил изначально звался Мойшей. Даже Мойше Левинзоном.

На еврейскую общину тогда налагалась повинность: сдать в рекруты столько-то детей. За мальчишку Мойше было некому заплатить выкуп, и он попал в армию. Без спроса был крещен, стал Михаилом, записан в кантонисты, то есть в число детей, закрепленных за ведомством военным. Крещение изменило не только имя. Евреи-кантонисты лишались и своих прежних фамилий. Новые же приобретали по месту крещения, по имени ныне здравствующего императора, по имени крестного отца. Левинзона переименовали по имени полкового священника — он стал Аристарховым…

Отец его служил, как водится, тяжело: начал рядовым, затем прошел всю унтерскую лесенку. И уже с седыми волосами получил чин подпоручика, затем поручика. То есть стал офицером, "его благородием". Мало того, последний чин давал право на потомственное дворянство.

Своего сына Михаил тоже крестил, и отдал в юнкерское училище. Ведь если задуматься, в армии не так уж и дурно. Во всяком случае, довольно недорого…

В старую веру, разумеется, не вернулся и сам: а что с нее проку, если бывшие единоверцы сдали Мойше-Михаила в рекруты…

Когда в революционном году с офицеров начали срывать погоны, иногда вместе с головами, Аристархова долго не трогали. В полку образовался совет, но на власть командира он не посягал. Затем солдатам стало будто совестно: выходило словно они несознательные.

И они пришли к офицеру, потупив глаза, но с винтовками.

Аристархов все понял, сказал, что погоны спорет сам. Но оружие не сдаст: великолепный американский «Кольт», купленный своим коштом и кортик с лентой Анны третьей степени. Впрочем Анненский бант, в простонародье именуемый «клюквой», был цвета вполне революционного, красного.

…Была у Его Благородия капитана Аристархова еще одна черта, возможно многократно спасшая ему жизнь. Уже не понять, досталась ли она Аристархову от отца, или же Евгений додумался до нее сам. Офицер очень любил солдатскую шинель. Нельзя сказать, что та была заговоренной или приносила ему счастье. Шинели Аристархов менял регулярно. Но шили ему форму под заказ из сукна польского. К слову сказать, польское сукно дерюга-дерюгой, куда ему до материи английской. Но все же надо признать — дерюга качественная.

Под пулями Евгений ходил в шинельке с виду солдатской.

Правда, его несколько раз останавливали патрули, приняв Аристархова за самовольщика-вольноопределяющегося. Но капитан просто расстегивал шинель…

Да и две революции на самом деле мало что в нем поменяли. Он не верил никому. В иные моменты переставал верить и себе. Перепроверял собственные расчеты.

Беда в том, что кто-то считал за него…