Резидент. (стадия 1-3)

3.2

Я шёл и смотрел ему в спину.

Поднимались мы по крутому склону. Шли медленно. Трубач внимательно смотрел под ноги; очевидно, опасался муравьёв. Мне, кстати, тоже не мешало бы также смотреть, а то ещё, чего доброго, познакомлюсь с этими милыми био-букашками.

Где-то вверху маячила вершина. До неё метров двести.

Как и говорил трубач, свет быстро менялся. Планета входила в «красную зону». Потемнело, стало немного жутковато. Красный свет всё больше концентрировался, меняя всё вокруг. Планета всё больше напоминала ад.

Хотелось бы увидеть этого громадного космического соседа, вокруг которого крутилась эта планета, но атмосфера тут такая плотная, что ничего не видно; раньше она была серая, а теперь потяжелела, окрасилась сначала охрой, а теперь превратилась в давящую, угнетающую красноту, которая словно кровавая бездна, всё сгущалась и сгущалась.

Темнело на глазах. Не прошли мы и ста метров, как вокруг стало всё тёмно-красным. Даже некогда жёлтая сера под ногами потемнела и покрылась словно бы ржавчиной.

Поднялся ветер. Мой спутник обернулся и сказал, чтобы я был начеку, – ветер ни с того, ни с сего может так рвануть, что сдует с этой скалы и полечу я вниз, как бревно. Поблагодарил. Принял к сведению. Шёл аккуратно. Каждый шаг просматривал на наличие букашек и твёрдой поверхности. Иногда под ноги попадались крупные камешки, наступив на которые нога могла подвернуться; уклон здесь опасный, сорваться вниз – пара пустяков. Приходилось придерживаться за большие валуны, которые изредка попадались на пути.

Вершина почти рядом. Интересно, что там? Надеюсь, ничего плохого… Да, надежда слабая.

Резкий порыв ветра заставил остановиться. Меня качнуло, но всё же я смог удержаться на ногах. Трубач многозначительно кивнул и махнул, мол, пойдём дальше. Пошли.

Ветер дул всё сильнее. Небо было уже совсем красное. Темно. Жутко. За каждым камешком мерещились ужасные твари. Тени ползли, словно живые. Кровавая атмосфера наполняла всю душу и вгрызалась в мозг своими клыками.

И вот мы наконец дошли. Ветер обдал нас песком, пролетев мимо, как невидимый и грозный призрак.

Голова немного кружилась; кто знает, от чего? Может, от перепада давления, а может, от той мачмалы, которую вколол мне трубач. Но чувствовал я себя действительно неплохо. Могло быть и хуже.

Трубач вдруг резко поднял руку, согнув её в локте.

Что-то случилось; он что-то заметил. Что? Или кого?

Я попытался выглянуть из-за его спины. Неудобно тут, одна нога стоит на крае камня, а вторая висит в воздухе. Надо бы взобраться повыше – там есть маленькая площадка, на которой можно даже присесть.

Трубач молча двинулся вперёд. Махнул мне. Я сдвинулся с места. О площадке, на которой можно было посидеть, пришлось забыть. Тело ныло, но расслабляться нельзя.

Идём; теперь уже вниз.

Вниз идти сложнее, ноги так и норовили соскользнуть куда-то в пропасть. Держаться не за что. Единственное, что спасает – более пологий склон, чем тот, по которому мы поднимались.

Вдали виднелась возвышенность. Это, наверное, и есть та сопка, о которой говорил мой проводник. Но он говорил о второй сопке, значит, нам нужно перемахнуть через эту, а потом через вторую, и только там, внизу, будет база. Путь неблизкий, чёрт возьми!

Впереди – нагромождение камней. Если и есть там тропинка, то очень сложная. Придётся карабкаться.

Пока шли мы без приключений, и это очень хорошо. Пусть так и будет.

Но прескверный закон подлости всё же сыграл свою партию. Трубач снова остановился, всматриваясь куда-то вниз.

Спросить, что там? Я, например, ничего не вижу! Но он сам приблизился к моему уху и тихонько произнёс:

– Движение. Я его видел ещё там.

Он махнул за спину.

– Кто это?

– Ты меня спрашиваешь?

– Да, - бесхитростно ответил я, и только потом понял, что вопрос трубача – это сарказм. Так, надо собраться; что-то я совсем расклеился. Нельзя так.

Задача: склеить лоскуты своих растрепавшихся нервов воедино!

А трубач снова потихоньку пошёл вперёд. Я – за ним. Пытался не отставать.

Мы дошли уже до больших валунов. Здесь дороги вообще не было; приходилось карабкаться на каждый валун, затем прыгать и взбираться на следующий. Спрыгнув с очередного валуна, трубач вдруг застыл на месте. Следом спрыгнул я и понял, что случилось и на что он смотрит.

Между камнями лежали три трупа. Видимых повреждений не было, но ни у кого из них не было шлемов. Задохнулись. Их скафандры пришли в негодность. Но почему? Что случилось?

– Это ваши? – поинтересовался я.

– Из наших, да. Не знаю их, но форма наша.

– Почему они без шлемов?

– Не знаю, как это называется правильно, но мы между собой называли это «подыши-атакой».

– Подыши-атака?

– Да. Есть кислотная шрапнель, которая разъедает медь, а медь – это артерии наших скафандров. Повреди все дорожки, и скафандр перестаёт работать. Вот тут оно и есть: «подыши-атака». Их шлемы откинулись, герметизации никакой, воздух не вырабатывается, солдатики помыкались с полчасика и повалились от здешнего свежего воздуха. Вот так. Ну а мы теперь… мы теперь воспользуемся их оружием. У тебя и у меня нет оружия, верно? Я оставил его в зыбучих песках, а у тебя конфисковали… да и по-моему у тебя его и не было. Я тебя не принимал, поэтому не знаю. Было у тебя оружие?

– Нет.

– А теперь будет. Бери ту винтовку и патроны, а я возьму вот эту. И не вздумай назвать меня мародёром! На войне надо брать всё, что плохо лежит, особенно, если у тебя ничего нет. А то, нападёт на тебя враг, а ты безоружен. Правильно я говорю? Правильно. Вот и не мороси тут.

– А я и не моро… не моросю. С чего ты взял? А не боишься давать мне оружие?

– С чего бы это мне бояться?

– А вдруг я тебя решу…

– Не решишь! Да и без меня ты тут сдохнешь. Налетят гниды и поджарят, как курицу! Разбираться не будут, кто ты там есть! А потом приползут муравьи и сожрут твои поджаренные потроха. Я тебя не пугаю, нет. Но ты сам подумай.

– Ладно, ладно. Я всё понял. Да и не хотел я в тебя стрелять. Это я так… удивился. Я же всё-таки пленник.

– Пока мы не выберемся отсюда, ты напарник. Пленником станешь потом.

Я слегка улыбнулся такой простоте. И согласился. Взял винтовку, патроны, подождал пока трубач разберётся в какую сторону идти, и мы пошли.

Теперь я был при оружии. Надолго ли, вот вопрос…

Кровавое небо и темнота давили на психику, аж кишки переворачивались. К тому же, за каждым валуном мерещились эти паскудные живые тени, от которых пробирало до костей.

Но это не тени, это по небу несутся тучи мошкары; как сказал трубач, мошкара эта генерирует атмосферу – один из пунктов терраформирования планеты; без этих технологичных мошек, здесь совсем не было бы воздуха. Скажем, через каких-нибудь сто лет, на Маане можно будет уже дышать без скафандра.

Но сейчас мне эти рассуждения совсем не интересны. Выбраться бы! Да и красный свет действовал на нервы!

Шли мы ещё долго. Никого не встретили, хвала Создателю! Но идти ещё чёрте сколько. Единственное, что радует, – большие валуны кончились, и идти стало значительно легче. Продвигались теперь гораздо быстрее.

Впереди сопка. Перевалить через неё, и мы почти на месте.

Шли теперь вверх. Подъём сложный, – ноги скользили по мелкой щебёнке, но там, повыше, есть выступ, который петлял по этому огромному холму вплоть до самой вершины.

Прошло неизвестно сколько времени. Определить время в этой кровавой бане не представлялось возможным. Мы где-то идём, даже не знаю, где. Понял только, что добрались до дорожки – уже хорошо. А через ещё один непонятный промежуток времени мне вдруг показалось, что вокруг как-то посветлело. Я указал на это трубачу. Тот кивнул: «Светает». Неужели, этот кошмар скоро закончится!

Идём дальше. Всё выше и выше. Вершина близится.

И когда я уже почти полностью выдохся, мы всё же дошли до самого верха. Не могу поверить своему счастью!

Но! После того, как я посмотрел, что впереди, я просто рухнул на землю и сказал, что больше никуда не пойду, хоть стреляй!

Это оказался вулкан! Мы стояли на краю пропасти, а внизу шевелилась чёрная масса с ярко-красными прожилками!

Мой проводник сказал мне: «Не ссы, этот вулкан никогда не взрывался, он тлеет уже много сотен лет, не застывает, но и не бушует». Сказал ещё, что геологи сказали, что под землёй есть пещера, которая отводит лаву в сторону, а вот, в нескольких километрах отсюда находится ужасный зверь, который плюётся лавой и заливает поля чуть ли не каждый год.

Да плевать мне! Всё равно не хочу никуда идти! На что трубач ответил, что я всё же пленником не перестал быть, и идти надо. Сказал он это так ласково и доброжелательно, что даже спорить не захотелось!

Снова идём. Спускаться вниз, к клокочущей бездне, конечно же, не стоит; нам надо обойти по кромке и спуститься с другой стороны. И только сейчас до меня дошло: зачем было переться в гору, если можно было просто обойти? Да, дальше, но зато легче!

– Минные поля вокруг сопки, понял дядька! – объяснил трубач. – Так мы защитили базу от непрошенных гостей. А обходили бы мы эти поля несколько стандартных дней. К тому же, пешком обычно никакой дурак не ходит. Есть для этого техника.

– А броневик, в котором мы ехали? Ты хочешь сказать, что он взобрался бы по тому склону? Или проехал бы по минам, и они бы не взорвались?

– Была бы связь, нас вместе с броневиком забрали бы флаеры.

– М-м-м… Понятно.

– Так что, дядька, иди и не вякай.

Улыбнулся. Кивнул. Иду. Больше не вякаю. Трубач знает, что делает. А без него, я точно напоролся бы на мину. Поэтому, надо его слушаться.

Это странное обращение «дядька»… Помниться мне, на Киппе так разговаривали между собой только друзья. Неужели он принял меня за друга? Неужели я смог так быстро заслужить его доверие? Очевидно, да, иначе он не называл бы меня дядькой...

Кромка вулкана была широкая и корявая; попадались возвышенности и низменности. Приходилось вилять между нагромождениями камней и зарослей каких-то уродливых колючек. Шипы у колючек не менее метра длиной и покрыты стекающей слизью. Никогда таких не видел. Трубач сказал, что они ядовитые, даже трогать нельзя – кислота может повредить скафандр; да я и не собирался их трогать; не напороться бы случайно, вот в чём дело; но между колючками большие расстояния, поэтому проблем нет.

Снова шли молча. Небо постепенно светлело, становилось спокойнее на душе. Тени уползали в свои укромные места, словно ядовитые твари, прячущиеся от обжигающего дневного света; они прятались до тех пор, пока снова не настанет их кроваво-красное время.

Ветер полегчал; технологическая мошкара высоко в небе стала сбавлять скорость, рассеиваться и исчезать. В воздухе появилась мельчайшая морось, окутывающая камни влагой; влага опускалась лёгким туманом в жерло вулкана, от чего всё вокруг стало погружаться в белёсый пар; внизу послышалось шипение.

Да, условия на этой планете самые ужасные. Для чего её терраформируют? Есть же множество других, более подходящих для жизни планет. Но, наверное, близость Реера играет свою роль; нужен форпост, база или что-то в этом роде. А войска Киппа, насколько я понимаю, решили сыграть на опережение, захватив эту небольшую планету для того, чтобы в последствии выйти к Рееру.

Но для чего им Реер? Линия фронта совсем в другой стороне; но, если задуматься и представить в уме галактическую карту военных действий, то получается, что киппоны решили окружить союзные войска, зайти как бы с тыла, тем самым отрезав противника от выхода в эту часть галактики. Да! План хорош! Но он настолько же хорош, насколько и невероятно труден: смогут ли киппоны воевать на два-три фронта одновременно? Поставки вооружения с Гил-виард-Си идут исправно, всё проплачено, но всё равно это слишком рискованно с их стороны; слишком масштабные боевые действия, разрастающаяся по галактике война – это глупо. Но я не тактик и не знаю всех тонкостей. Наверное, им там, в высоких кругах, виднее. Не привело бы это всё к общегалактической войне! Тогда всем системам может не поздоровиться.

К сожалению, у человечества есть один очень сильный и коварный враг – это само человечество. Думалось мне, этот факт всё же поняли те, кто окружил галактику той сферой, за которую теперь не может выйти никто. Наверное, они были правы – нельзя пускать таких кровожадных и неуправляемых существ в просторы вселенной. А что предстоит мне? Моё задание – узнать путь за пределы галактики. Стоит ли мне это делать? Ответ не так прост…

Из раздумья меня вывел трубач… (Чёрт! Как же всё-таки его зовут?) Он остановился и прислушался.

Стало почти совсем светло, но видно было не так уж далеко из-за пара, поднимающегося из жерла вулкана. Кромка кратера, по которой мы шли, в этом месте была ещё шире, чем раньше. Впереди виднелись холмики и корявые, словно бы высохшие деревья без листьев. Уродливые стволы извивались, а их кроны были опутаны полупрозрачной еле видимой паутиной.

Трубач стоял на месте и во что-то всматривался. Я тоже смотрел во все глаза, но не видел ничего.

Но в следующий момент видеть уже ничего не надо было. Из зарослей корявых деревьев послышался приглушённый вопль. Это был вопль боли, который разнёсся по кратеру страшным эхом. Трубач всё это время держал винтовку на изготове. Я решил последовать его примеру, встав рядом.

И тут я заметил движение. Какой-то человек буквально вывалился из зарослей и упал на камни, метрах в ста от нас. Мы стояли на возвышении и поэтому видели его хорошо.

Полоса тумана двигалась в стороне. Человек вновь вскочил на ноги и побежал в нашу сторону, при этом сильно заорал, словно бы его облили кислотой. Его шлем слегка глушил звук голоса, но всё равно было страшно слушать этот отчаянный вопль.

Я вопросительно взглянул на трубача. Стрелять? Он мотнул головой – рано.

– Кто это?

Трубач ещё несколько секунд смотрел на орущего и мечущегося человека, а когда тот приблизился примерно на пятьдесят метров, вдруг ахнул и воскликнул:

– Да это же Граппудр! Он из нашего отряда!

Не успел трубач это сказать, как Граппудр нас наконец заметил. Он остановился, откинул шлем, набрал побольше обжигающего и отравленного воздуха в лёгкие и прокричал:

– Муравьи! Валите отсюда!

После этого он выгнулся и свалился на землю. Снова заорал.

– Чёрт! – кричал трубач и в отчаянии потрясал винтовкой. – Чёрт! Чёрт!

– Что делать? Ему надо помочь!

– Поздно! Муравей залез ему внутрь! Тварь пожирает его изнутри! Чёрт! Надо валить! Срочно! Тут муравьи! За мной, дядька! Живо!

И он помчался в сторону, не разбирая дороги. Я метнулся за ним.

Сзади слышится душераздирающий вопль боли и отчаяния. Но это не предсмертный вопль! Парню предстоит ещё около двух часов невероятных мучений, прежде чем его сердце не выдержит пыток и не разорвётся.

Мы с трубачом бежали, сами не зная куда. Перемахнули через какой-то холм. Обогнули большую шаровидную колючку. Перепрыгнули через переливающуюся всеми цветами радуги лужу. Пронеслись по пологому склону, упёршись в здоровенный валун. Оббежали его и рухнули с невысокого обрыва на мелкую щебёнку.

Лежим. Склон у наших ног полого спускался вниз.

Я видел, как трубач дрожал всем телом. Слышал его тяжёлое дыхание…

И вдруг он вскочил на ноги. Схватился за выступающий край камня, и выскочил из укрытия.

– Стой! Ты куда? – закричал я, видя, что он собрался вернуться.

Он приостановился, слегка обернулся и бросил мне в ответ:

– Не могу я так!

И скрылся за валуном.

Он решил помочь товарищу.

Я вскочил, схватился за тот же выступ камня и выпрыгнул из укрытия. Оббежал валун и увидел спину трубача. Он быстро бежал в перёд. Я решил его догнать.

Снова тот же путь: пологий склон, разноцветная лужа, большая колючка, небольшой холм… И вот, мы на месте. Я остановился рядом с трубачом. Он тяжело дышал. Его взгляд был устремлён на товарища.

Бедняга мычал, глотая отравленный воздух; его тело извивалось в адских муках, лицо окровавлено, руки и ноги сводило судорогой.

Трубач снял с плеча винтовку, взвёл курок, прицелился и на мгновение застыл. Спустя секунду прозвучал выстрел. Страшное эхо пронеслось, словно бестелесный призрак, по окружности кратера. И застыло где-то вдали. Пуля попала в голову обречённого, разворотив череп. Бедняга Граппудр тут же застыл.

Наступила страшная тишина.

Туман медленно наползал, хватая своими щупальцами теперь уже бездыханное тело.

Он избавил товарища от мучений. Теперь мне всё стало ясно.

Я взглянул на трубача. Он, как стела, как недвижимое изваяние стоял, упёршись ногами в ярко-жёлтую твердь; недвижимый взгляд потерялся в одной точке; губы сильно сжаты; лоснящееся от пота лицо, словно каменное; ноздри раздулись от страшного перенапряжения; и только в уголке глаза едва блеснула крохотная капелька. Спустя пару мгновений, его грудь вздрогнула. Послышался прерывистый вдох. Он рывком развернулся и двинулся обратно. Молча. Не оборачиваясь. С усилием сжимая винтовку.

Я моргнул. На душе скребутся кошки... Надо идти за трубачом... Хочется взглянуть назад… Нет. Не надо. Теперь Граппудр избавлен от мучений. Он на пороге лучшего мира. Создатель позаботится о нём.

Я шёл. Скользил взглядом по желтоватым камням. На извилистой тропинке заметил движение. Сконцентрировал взгляд.

Дорогу перегородила маленькая букашка – не более сантиметра длиной. Я отчётливо видел её сидящей на ярко-жёлтом камушке. Она смотрела на меня, изучала, едва заметно шевелилась…

Муравей!

Ах ты, чёрт! Нельзя позволить этому гаду прыгнуть!

Я прыгнул первый. Ногой врезался в землю, ощутив под подошвой тот самый камушек. И быстро убрал ногу… Мелкая тварь всё ещё шевелилась. Ах ты, мразь! Снова втоптал её в твёрдую землю. Убрал ногу. Задавил. Так тебе и надо, падла!

А теперь стоит убираться отсюда, как можно быстрее.

Надо догнать трубача.

Небольшой холм… колючка… разноцветная лужа… пологий склон… валун… маленький обрывчик…

Я спрыгнул рядом с трубачом. Он сидел, поджав ноги к подбородку. Смотрел в одну точку. Молчал.

Я тяжело вздохнул и сел рядом.