Рим. Взгляд со стороны

Православная реакция

Разрыв 1054 г. был, бесспорно, связан с подъемом «григорианской реформы». Позиция византийских богословов долгое время оставалась сдержанной и открытой, ни в коей мере не подвергающей сомнению присутствия Петра в Риме и первенства римской кафедры. В XI в. Феофилакт Охридский в своем комментарии на Евангелие от Луки 22. 32—33 приходит к заключению: «Именно Петру, а не кому–либо другому, ему одному Господь доверил пастырство над всеми овцами вселенной». Митрополит Никомедийский Никодим, комментируя аргументы в пользу папства, представленные Ансельмом Авелбергским в ходе диспута, имевшего место в Константинополе в 1136 г., соглашался: «Мы располагаем у себя, в архивах Святой Софии, повествованиями о славных деяниях римских понтификов, мы располагаем актами соборов, в которых подтверждается все, что ты говорил об авторитете Римской церкви. Не сообразно ни с чем было бы отрицать то, что, как мы видим, говорили наши собственные Отцы». Великий литургист XV в. Симеон Фессалоникийский напоминает, что святые папы, бывшие до разделения, продолжают почитаться Греческой церковью. Он соглашается также с перечнем пап, принятым в Риме, в соответствии с которым Петр считается первым епископом этой кафедры: «Вместе с папами Петром, Лином, Климентом, Стефаном, Ипполитом, Сильвестром, Иннокентием, Львом, Агапитом, Мартином, Агафоном и им подобными мы находимся в общении со Христом и не имеем никакой причины отделяться от них. Это несомненно, ибо мы празднуем их память и называем их учителями и Отцами».

В общем и целом, византийские богословы признавали реальную аналогию между положением Петра среди апостолов и епископа Рима среди других епископов. Но они спрашивали себя, не оказывается ли папа вне веры Петра, когда он пытается навязать Востоку filioque, а также существенным образом пытается пересмотреть свою роль в Церкви. Тот же Никодим пишет: «Епископ Рима не должен именоваться князем церкви и верховным священником (pontifex maximus), ни как–либо иначе в этом духе, но лишь епископом первой кафедры… Церковь Рима, первенства которой среди своих сестер мы не отрицаем, за которой мы признаем право председательства на вселенских соборах, сама отделилась в результате своих претензий… Если римский понтифик, пребывая на троне своего величия и славы, желает метать против нас громы и молнии и рассылать указы с высоты своего превосходства, хочет судить наши церкви без совета с нами, руководствуясь лишь собственным мнением, то о каком братстве и даже о каком отцовстве может идти речь? Кто может согласиться на подобное? Так как в этом случае мы не могли бы называться, и не были бы сынами Церкви, но настоящими рабами. Ведь Истина Христова возрождает нас в Церкви не для порабощения, но для свободы».

И Восток, подобно тому как Христос в Евангелии, призывает Петра к раскаянию и слезам, чтобы вновь обрести свое настоящее место в Церкви. Феофилакт Охридский, обращаясь к Петру, вкладывает в уста Христа следующие слова: «Так как я сделал тебя главою Своих учеников, ты утвердишь других, после своих слез и раскаяния». Ему вторит Никодим Никомедийский: «Если [папа] хочет иметь соработников в винограднике Господа, пусть он пребывает в смирении своего первенства и не презирает своих братьев». Не иначе думает и Симеон Фессалоникийский: «Когда латиняне утверждают, что римский епископ первый из всех, не стоит им противоречить… Пусть только он покажет нам, что пребывает в вере Петра и его преемников, что обладает наследием Петра, тогда он будет первым, главою всех и Верховным понтификом… Если он уподобится [ прежним папам ] в исповедании символа веры, в своем житии, в приверженности православию, он станет нашим общим отцом. Мы будем считать его Петром и единство пребудет вечно».

Во всех этих высказываниях звучит уверенность, что существует единая Церковь, внутри которой, однако, имеются серьезные разногласия. В ожидании настоящего объединительного собора, в вероятности которого никто не сомневался, на Востоке не могли считать решения западных соборов обязательными для греческой церкви. «Если, в силу обстоятельств, римская церковь созывала соборы западных епископов, даже не ставя нас об этом в известность, справедливо, что они принимают решения своих соборов и соблюдают их с должным почтением… Но мы, хотя и не имеем разногласий с римской церковью по существу католической веры, как можем мы, не участвуя в этих соборах, соглашаться с их решениями, которые были приняты без нас и о которых мы ничего не знали».

В начале XIII в. разделение и новая римская экклезиология оказались запечатленными в трагических событиях: разграбление Константинополя, расчленение Византийской империи, назначение туда папой Иннокнтием III латинского патриарха, венецианца Фомы Морозини, латинизация, им осуществлявшаяся. Именно тогда зарождается и усиливается на Востоке жесткая антиримская полемика. Полемика, которая будет обостряться по мере ощущения на Востоке экономической, политической, культурной и религиозной экспансии Запада. Итальянские торговые республики и отдельные франкские бароны эксплуатировали и колонизировали византийский мир. Ферраро–Флорентийский собор 1438—1439 гг., когда турецкая угроза нависла над Византией и император был готов на любые уступки, обернулся для Востока, несмотря ни на какие словесные ухищрения, самой настоящей капитуляцией, впрочем быстро дезавуированной монахами и народом. В итоге можно констатировать, что в XVI в. христианский Запад и христианский Восток становятся двумя различными конфессиями, объединительный собор между которыми оказывается немыслим. Отсюда аннексия Римом обширных православных территорий и возникновение униатства. В Оттоманской империи при поддержке посольств католических стран активно начинают действовать латинские миссионеры, которые с начала XVIII в. прибегают к практике перекрещивания после столетий спорадического communicatio in sacri. Латинизация исконно православных греческих островов, находившихся под контролем итальянцев, проводилась вплоть до окончания Второй мировой войны. А во время этой войны десятки, а, возможно, и сотни тысяч сербов были уничтожены хорватскими националистами, что воспринималось как своего рода крестовый поход. Все перечисленные события, список которых можно было бы продолжать, объясняют страх и недоверие православных по отношению к католикам.

Необходимо напомнить аргументы анти–римской полемики: отрицание всякого первенства Петра и утверждение, что Церковь основана исключительно на его исповедании веры; отказ признавать какую бы то ни было петрову харизму римской кафедры, низводя ее первенство в древней Церкви до канонической договоренности; минималистское толкование понятия primus inter pares, согласно которому епископ Рима имел лишь первенство чести среди равных… Все эти утверждения были восприняты и усилены в XVI и XVII вв. протестантами, которые в какой–то момент в пылу полемики, дошли до того, что объявили папу антихристом. Православные и протестанты сотрудничали на территории Польши и Литвы, чтобы противостоять экспансии католической Контр–реформы. В начале XVII в. великий константинопольский патриарх Кирилл Лукарис смело пользовался кальвинистскими формулировками, чтобы пробудить православную мысль, впавшую в суеверный сон под исламским владычеством… В XIX в., когда среди русской христианской интеллигенции вновь пробуждается интерес к теме «Москва — Третий Рим», великие славянофилы и Достоевский подозревали, что папы поддались на искушения, которые в пустыне отверг Христос.

В виду подготовки и последовавшего обнародования догмата I Ватиканского собора появились такие документы, как послание восточных патриархов 1848 г. и послание Константинопольского патриарха и синода 1895 г., утверждающие, что «папизм», как «претензия на превосходство» есть ересь, и что лишь Церковь в своей полноте обладает непогрешимостью: «Защитником веры является все тело Церкви, то есть сам церковный народ, который хранит свою веру неповрежденной». Епископы являются «судьями», а народ — «щитом» Истины. Послание призывает «Петра» к новому раскаянию и «слезам».

Таким образом, тяжелая подозрительность, вызванная наступательными действиями Рима, и последовавшая затем полемика, может быть, также определенный комплекс превосходства — неполноценности по отношению к Западу, привели к некоторому затемнению в православном сознании той части Предания отцов Церкви, в которой признается присутствие Петра в Риме, а также возможность служения единства и вселенскости епископа этой кафедры.

До конца XIX в. патриархат Константинополя, Altera Roma, в некотором смысле замещал в православном мире место римской кафедры, прежняя роль которой получала тем самым признание. На соборе 1592 г., когда был учрежден Московский патриархат, подчеркивалось, что «Апостольский престол» Константинополя есть «глава и примас всех патриархатов». В патриаршем и синодальном томосе 1663 г. можно найти следующий вопросоответ: «Может ли Константинопольский престол быть высшей инстанцией для всех других церквей, и может ли он разрешать все церковные вопросы? Ответ: Это была привилегия пап до того, как Церковь оказалась разделенной в результате самомнения и враждебности. После разделения все церковные дела представляют на суд престола Константинополя, который выносит окончательное суждение, так как по канонам, он имеет равные преимущества с древним Римом». (Нельзя не отметить здесь осторожность по отношению к квалификации схизмы и открытость к возможности диалога…).

Постепенно возросшее значение Русской церкви, а также стремление наций к независимости трансформировали de facto Православную церковь в совокупность национальных церквей, объединенных верой, таинствами, канонической традицией, но при этом все более и более независимых друг от друга. В определенном смысле автокефалия традиционна: автокефальная церковь произошла от местной, представлявшей некогда собою евхаристическую общину, она пользуется правом избирать своего предстоятеля. Нечто подобное было предусмотрено уже Никейским собором, в его 4–м и 6–м правилах, где шла речь о церковных провинциях, возглавляемых митрополитами. Потом появились великие патриархаты Пентархии. Однако между церквями в ту эпоху существовали отношения взаимозависимости, обусловленные гибкой системой иерархии первенств. Напротив, национальные автокефальные церкви в XIX и XX вв. под влиянием секулярного национального самосознания эволюционировали в направлении почти что полной независимости, что, по сути, является настоящим религиозным национализмом. При этом внутрицерковные отношения в них подчас немногим отличаются от практикуемых католиками. Последним реликтом Пентархии стало постановление Константинопольского собора 1872 г. о ереси «филетизма», определяемой как «создание особых церквей, объединяющих граждан одной национальности и исключающих остальных».

I Ватиканский собор состоялся в 1870 г., Константинопольский — в 1872 г. Две различные ситуации: одна церковь во всеуслышание подтверждает весьма спорную практику, другая — осуждает практику не менее спорную. Возможно ли в таком случае взаимопонимание, не говоря уже о взаимодополнении?