Рим. Взгляд со стороны

Надеяться, несмотря ни на что (со стороны Рима)

Таким образом, в течение тысячелетия Рим утверждался в понимании своего традиционного первенства, как абсолютной власти над Церковью. Православный мир привык, обоснованно или нет, воспринимать все действия латинян, как враждебные. Отвергая папизм, как средневековый, так и современный способ реализации римского первенства, православные поставили под сомнение и значимость самого «присутствия» Петра в Церкви. Упрощенно говоря, Петр остался без своих братьев, апостолов, а они остались без Петра. Вследствие того, что оказалось нарушенным соотношение между первенством и соборностью, Христос, оставаясь для Церкви истиной, в меньшей мере стал восприниматься ею, как путь.

Наша надежда сегодня — надежда стольких христиан — состоит в том, что мы сможем, несмотря ни на что, возвыситься над превратностями истории. Эта надежда на то, что Рим в силу действия благодати, которая снизойдет, когда Богу будет угодно, вернется к изначальному пониманию первенства, как служения общения и единства, к осознанию взаимной зависимости епископов Церкви, включая папу, к необходимости пребывать в диалоге со всей полнотой народа Божия. Это неизбежно повлечет интеграцию с протестантами, которые напоминают, что Церковь есть Церковь не только Петра, но и Павла, и примирения, как сестры с сестрой, без каких бы то ни было юрисдикционных притязаний, с Православной церковью. Последняя, в свою очередь, должна хранить учение отцов о свободе церквей — сестер в лоне Вселенской Церкви — и преодолеть искушение «автокефализма» и религиозного национализма, чтобы вернуться к истинному соотношению первенства и соборности. Ведь в течение первого тысячелетия Восток полностью признавал, что при наличии единства веры, первенство неразрывно связано с личностью и исповеданием Петра и основано на служении Петра, уравновешенном харизматическим служением Павла и пророческим — Иоанна.

Знаки «обращения» (раскаяния) Петра умножились во второй половине XX столетия. Павел VI отказался от ношения тиары, в которой две короны символизировали высшую власть: мирскую и духовную. Он пожелал, чтобы его похороны прошли, как можно более скромно. Иоанн–Павел I и Иоанн–Павел II также отказались от тиары и от обряда коронования. Но главное, это II Ватиканский собор, сам факт созыва которого опровергает догмат 1870 г., как казалось отменившего и сделавшего с точки зрения богословской невозможным собор как таковой.

II Ватиканский собор не без влияния Востока, как униатского, так и православного, вернул епископскому служению всю его полноту, восстановил коллегиальную ответственность, папы и епископов, за жизнь Церкви. Несмотря на Nota explicativa praevia 16 ноября 1964 г., свидетельствующую как о рефлексах страха, так и о желании двигаться вперед, в которой утверждается, что коллегиальность епископата реализуется sub Petro и cum Petro (впрочем, этот документ, как таковой, не является соборным постановлением), именно епископской, а не папской власти усвояется (как то было в 1870 г.) характер «регулярной», «непосредственной», «лично осуществляемой во имя Христово». «Пастырская ответственность, т. е. обычное и ежедневное попечение о пасомых всецело лежит [на епископах]. Их нельзя рассматривать как викариев римского понтифика, так как они осуществляют власть, присущую им, и поистине возглавляют вверенный им народ Божий». Каждый из них для своей церкви есть «викарий и легат Иисуса Христа». Таким образом, все епископы, в соответствии с Божественным установлением, «правят домом Бога Живого». Конституция о Церкви строится отныне не от папы к епископам, но от епископов к папе. В основании Церкви Христовой стоит не один Петр, но все апостолы во главе с Петром, т. е. не только папа, но и коллегия епископов, возглавляемая преемником Петра. Из девятнадцати параграфов этой «конституции», в которых упоминается служение папы, лишь один отмечен печатью прежнего юридизма. Все остальные свидетельствуют о реальном возвращении к духовному пониманию первенства. Акценты ставятся в русле святоотеческого понимания, в особенности сформулированного Киприаном Карфагенским, предполагающего, что служение преемника Петра выражает единство епископата и единство Церкви, его первенство является «принципом… единства веры и общения».

Вселенская Церковь определяется, как общение местных церквей, каждая из которых основана на Евхаристии. «Церковь высшим образом выявляется в полноте участия всего святого народа Божия в таинствах, в особенности в единой Евхаристии». Роль римского епископа — «предстоятельство» в любви (термин св. Игнатия Антиохийского) среди всего множества отдельных церквей.

Церковное право должно исходить из таинств, а не из каких–либо независимых источников. В новом кодексе Католической церкви, принятом в 1983 г., отсутствует классический бином дисциплины и юрисдикции.

Так как не существует таинства папства, основой папской власти является тот факт, что он — епископ Рима. Его служение не должно восприниматься вне рамок его епископства. Каким бы широким ни было попечение пап о Церкви, в конечном счете, оно проистекает из его епископской харизмы.

Канонический строй в Католической церкви больше не сосредоточен всецело на папе, но папа сохраняет за собой право на вмешательство в определенных случаях, касающихся блага Церкви в целом. «Епископы сами имеют в епархиях всю власть, необходимую им для совершения пастырского служения; тем не менее, римский понтифик может на основании своего положения сохранять право на рассмотрение некоторых дел или препоручить их кому–либо другому».

Осуществление на практике решений собора требует немалого времени, иногда нескольких десятков лет, как это было в случае с I Вселенским собором 325 г., постановления которого были полностью интегрированы в церковную традицию лишь в 381 г. Как мы увидим из следующей главы, папа Павел VI начинает диалог с Православной церковью на более глубоком уровне. Сохраняя верность духу собора, он учреждает епископские конференции, которые, группируясь по континентальному принципу, дают повод видеть в них начатки патриархатов. Ситуация несколько изменилась с появлением на римском престоле Иоанна Павла II. Какими бы ни были изначально его намерения, ему пришлось самым серьезным образом столкнуться с влиянием идей Маркса (именно Маркса, а не марксизма, различие это, впрочем, было для него не столь существенно), которые проникли в некоторые течения католической мысли. В особенности это касалось определенных исторических исследований, неумеренного модернизма, сомнений в некоторых истинах и т. д., что стало характерным для многих западных христиан. Папа, как и афонские монахи, усмотрел в этом проявления «цивилизации смерти». Он воспользовался plenitudo potestasis, вразрез с решениями II Ватиканского собора, чтобы защитить то, что по его мнению является основой веры, а именно богословский синтез неотомизма и некоторые элементы германской феноменологии. Отдельные епископы были удалены, другие отправлены на покой, роль епископских конференций сокращена, синод при папском престоле превращен в чисто совещательный орган..Сохранились синоды отдельных епархий, но их инициативы, идущие вразрез с позициями Рима, отвергались без комментариев.

Конечно, такая позиция, сам облик нового папы, непосредственно обращающегося к верным и «взрывающего» экраны телевизоров интенсивностью своей веры и молитвы, обеспокоили некатолический мир тем, что существенно повысили психологический и исторический авторитет папской власти. Тем не менее, последние годы Иоанн Павел II все больше проявляет открытости по отношению к Православию. Без сомнения, он разделяет с православными известный страх перед западной цивилизацией, а также приверженность основополагающим истинам веры. С 1993 г. растет количество отдельных высказываний и документов, в которых с католической стороны выражается стремление к сближению и сотрудничеству с Православием. В июне 1993 г. на севере Ливана в университете города Баламанд прошло заседание большой смешанной католическо–православной комиссии, объявившей, что «две церкви являются сестрами» и осудившей унию и прозелитизм. В 1994 г. проповедь на начало Великого поста в Ватикане было поручено подготовить о. Шпидлику, глубокому и тонкому знатоку православной духовности и русского менталитета. В том же году текст Via Crucis, который читается папой в Великую Пятницу, было предложено составить патриарху Константинопольскому. В 1995 г. последовательно появились апостольское послание Orientale Lumen («Свет с Востока»), свидетельствовавшее о признании выдающейся роли Восточной духовной традиции (она же — традиция неразделенной Церкви), большая Энциклика, посвященная вопросам экуменизма Ut unum sint («Да будут едины»), а также учительное определение об исхождении Святого Духа.

В Энциклике оправданность экуменического движения подтверждается признанием, что «освящение и истина» присутствуют у других христиан. Святость Церкви заключается в Евангелии и Евхаристии, однако членам ее могут быть свойственны человеческие и подчас слишком человеческие заблуждения. Экуменическое движение побуждает, в первую очередь, обратиться к Евангелию и покаянию. Папа, как апостол Петр, должен покаяться первым и Католическая церковь вместе с ним. Таков ответ на долгое ожидание со стороны православных «слез Петра». Экклезиология единства на новом уровне предстает, как аналогия единства тринитарного. Веяние благодати чувствуется на уровне языка, который далек от томизма и приближается к языку библейскому и святоотеческому, передающему реальный опыт богообщения. Особенно существенно то, что в конце Энциклики затрагивается проблема церковного первенства. Папа лично ставит ее, утверждая, что служение Петра есть служение раскаявшегося грешника, смиренная открытость благодати. Он обращается ко всем «облеченным церковной ответственностью и их богословам», «чтобы обсудить сообща эту проблему в ходе диалога, братского и терпеливого, обращаясь друг к другу поверх полемических условностей, помышляя лишь о исполнении воли Христа о Своей Церкви».

В своем обращении к патриарху Варфоломею I от 29 июня 1995 г. Иоанн Павел II заявил по поводу Filioque: «Отец, как первопричина троичности, есть единственный источник происхождения Сына и Духа», что в точности отражает православный подход. Определение 13 сентября 1995 г. всецело исходит из Никео–Константинопольского Символа в его изначальном виде. Там утверждается, что «Святой Дух имеет происхождение от одного Отца, собственно, непосредственно, по сущности». Авторы документа не стесняются воспользоваться формулировкой патриарха Фотия, в соответствии с которой «Дух исходит от одного Отца», поскольку, однако отмечают они, Он остается Отцом единственного Сына. В общем, речь не идет об отрицании латинской традиции, но о том, чтобы показать два подхода к проблеме, отчасти различных, но законных и не противоречащих по сути друг другу.