Рим. Взгляд со стороны

Папа и вселенский собор в неразделенной церкви

В течении этого периода на Западе, как и на Востоке, сохранялось сильное ощущение Церкви, как евхаристического общения. Именно евхаристическое общение созидает из собрания верных единую Церковь, fidelium universitas, говорит святой Лев. А образует и определяет общение истинная вера. Взаимное евхаристическое общение означает единство веры.

Рим, мы это видели, считал свои суждения решающими ex sese и что собор должен их лишь подтверждать.

В то же время, папы были далеки от того, чтобы отрицать соборный характер Церкви. Они считали, что стоят на страже веры Петра, то есть веры всеобщей. И каждое решение в Риме само принималось соборно, оно исходило не от одного лица, но от синода римской церкви.

В своем письме Эфесскому собору папа Целестин подчеркивает, что собрание епископов опирается на свои собственные решения, которые, уточняет папа, представляются полезными для всеобщего блага, «критерий, который обеспечивает мир всей Церкви». Папа рассматривает собор, как осеняемое Святым Духом собрание преемников апостолов. «Собрание епископов свидетельствует о присутствии Святого Духа». «Святая коллегия» епископов есть продолжение апостольского собора в Иерусалиме. И папе, и всем остальным епископам Господь доверил общую ответственность «научить все народы». «Святой Дух установил епископов «пасти Церковь Божию».

После закрытия собора Целестин пишет клирикам и народу Константинополя, что «Несторий был осужден одновременно и Вселенской Церковью, и нашим собственным приговором». На соборе «Святой Дух, всегда пребывающий в своих священниках, постановил то, что было в интересах всех».

Обратимся теперь к Халкидонскому собору. Святой папа Лев ни во что вменял «разбойничий» Эфесский собор 449 г. Однако он отдавал себе отчет в том, что один он не в состоянии его аннулировать. Именно с этой целью он призывает императора вновь созвать собрание епископов (предлагая это сделать в Италии, что оказалось нереально). Очевидно, что несмотря на свои категорические заявления, он не считал, что осуществляет церковное руководство единолично. Все решения он принимал в согласии с синодом Римской церкви. В письме, содержащем подтверждение Халкидонских постановлений, он называет участников собора «братьями и со–епископами». Всегда он ищет consensus епископской коллегии и вселенской Церкви. Конечно, его легаты утверждают, что Римская церковь есть «глава всех церквей», что ее епископ есть «архиепископ всей Церкви» — выражаясь по–латински: «папа Вселенской Церкви». Этот титул может дать повод к недоразумению. Сам Лев нисколько не претендовал на право управлять епископами отдельных церквей. Он рассматривает, скорее, свой авторитет, как важнейшее свидетельство Истины, которая, по его словам, ему не принадлежит: это вера Церкви, как первым ее исповедал апостол Петр. Вот почему он радуется тому, что его «Томос» был признан собором, «подтвержден бесспорным согласием всей коллегии собратьев». Два подхода, различных на словесном уровне, оказываются тождественными в Истине, которая представляет собою согласие на уровне высшем, не поддающемся объективации, неюридическом.

Лев много потрудился, чтобы Халкидонские решения были приняты повсюду, так как, говорил он, авторитет собора основан на присутствии Святого Духа.

Во время Второго Константинопольского собора папа Вигилий, прибыв в столицу, отказался участвовать в его работе и осудить вместе со всеми тексты, которые он считал православными: тогда собор объявил о его исключении из церковного общения и его имя было вычеркнуто из диптихов.

Тем не менее, шесть месяцев спустя, Вигилий признал собор и его преемники не имели на этот счет никаких колебаний. Таким образом, папы и вся Церковь, на Западе, как и на Востоке, признали вселенскую легитимность собора, который порвал общение с папой, воспротивившимся этому собору. Собор не признал за папой право в рамках всей Церкви лично решать вопросы веры. Преемники Вигилия, как кажется, нисколько не были смущены этим обстоятельством. Они энергично защищали решения V Вселенского собора. Григорий Великий, например, угрожал отлучением всякому, кто не согласен с анафемами, на нем прозвучавшими: «соборы, — пишет папа, — выражают единодушное мнение Церкви».

На Латеранском соборе в 649 г. под председательством Мартина I были приняты все богословские формулировки II Константинопольского собора. Также подчеркивалось, что все решения пяти Вселенских соборов должны признаваться без изъятия: следовательно, включая и отлучение Вигилия…

VI Вселенский собор в согласии с Римом осудил папу Гонория как еретика (тот занял более чем сомнительную позицию по отношению к монофелитству). Это осуждение входило в исповедание веры, которое произносил после своего избрания епископ Рима — по крайней мере, вплоть до григорианской реформы XI в.!

На Вселенских соборах суждения Рима воспринимались не как директивы, но, в то же время, с большим вниманием и уважением. Текст, заранее составленный папой, играл очень важную роль в соборных дискуссиях и часто бывал включен, хотя и не без изменений, в постановления соборов.

В Эфесе (431 г.) отцы заявили в начале своего определения: «Понуждаемые канонами и нашим святым отцом и со–служителем Целестином…» Понуждаемые, конечно же, не юридически, но, так сказать, из уважения. Далее в соборном документе читаем: «Мы прославляем святейшего и возлюбленнейшего о Господе Целестина, епископа Великого Рима, который осудил, еще раньше нашего рассмотрения, еретические высказывания Нестория, и предварил нас, в определении против него». После оглашения послания Целестина участники собора стали восклицать: «Целестин — новый Петр, а Кирилл — новый Павел», «Целестин — одно целое с собором! Целестин, Кирилл, вселенская вера!».

Среди волнений, последовавших за Эфесским собором, а также в процессе таких событий, как примирения Александрии и Антиохии (столь желанного императором) в 433 г. и разбойничьего собора 449 г., количество обращений восточных епископов к Риму умножалось. Иоанн Антиохийский пишет папе Сиксту II 31 июля 432 г., что тот восседает на апостольском престоле и что он светоч для всей Церкви Христовой. Два восточных епископа, которые не принимают довольно сомнительного примирения 433 г., Евферий Тианский и Элладий Тарский, обращаются к папе, именуя его тем, «кого Бог установил, чтобы управлять». Вспомним, что Феодорит Кирский, также как и новый архиепископ Константинополя Флавиан, обращается за поддержкой к Риму.

На Халкидонском соборе очевидным становится конфликт между монархическим и соборным (синодальным) принципами управления церковью, однако, не менее очевидным видится и преодоление этого конфликта. Восток делает акцент на соборности, не отрицая первенства пап, как такового, но и не принимая концепцию первенства Льва Великого. Рим настаивает на своем первенстве, но при этом не в состоянии заставить признать его право единолично устанавливать истину и быть абсолютным мерилом церковного общения. Позиции епископов, защищавших соборный принцип, были слишком сильны. И это нисколько не мешало раздаваться харизматическим возгласам после принятия «Томоса» папы: «Петр говорил устами Льва!».

Особенно характерны споры, разгоревшиеся вокруг 28 правила Халкидонского собора, в котором Константинопольская кафедра упоминалась сразу после Римской, а значит, принципом церковного первенства признавалось политическое значение города. При этом нельзя не учитывать некоторые религиозные коннотации, связанные с понятием «город», как то: представление о нем, как о центре мира и некоем предвосхищении града эсхатологического. Языческого и иудейского происхождения, эти представления, в сущности, ничего общего не имеют с христианством, так как снимают различие между Царством Бога и царством кесаря.

На Халкидонском соборе это правило было принято, невзирая на протесты римских легатов, которые настаивали на том, что первенство епископа Рима зиждется на преемстве Петра, а не на «городском» (и имперском) принципе. Собор близился к концу, и архиепископ Константинопольский Анатолий, другие участники и сам император попытались убедить Льва Великого признать 28 правило. В соборном послании первенство папы признавалось безоговорочно. Мало того, что Лев именуется «устами Петра», собор, пытаясь снять протесты Рима против места Константинополя в диптихах, просит, чтобы луч апостольского достоинства Рима упал на «новый Рим», который таким образом духовно будет с ним одним целым.

Ввиду постоянных отказов Льва, Анатолий в своем письме практически отзывает 28 правило, возлагая ответственность за его формулировку на клир Константинополя.

На VI Вселенском соборе послание папы Агафона было воспринято с не меньшим энтузиазмом, чем на Халкидонском «Томос» святого Льва: «Петр говорит через Агафона!». Собор просит у папы ратификации (был употреблен глагол kanonizein) своих решений, что и осуществляет преемник Агафона Лев II.

Можно обнаружить две тенденции у отцов этого собора, хотя и не стоит их слишком систематизировать в духе западного юридизма более позднего времени. Речь идет скорее об оттенках, в той или иной мере уловимых.

Первая тенденция проявилась у отцов, как кажется, составлявших большинство. Они признавали Рим первым престолом, auctoritas, т. е. престиж и моральный авторитет которого неоспоримы. Слова «Петр говорит устами Агафона» означали для них тот факт, что послание папы выражает веру Петра. Другая тенденция состояла в признании особого служения римского епископа, предполагавшего известное первенство в смысле юрисдикции. Значит, Петр говорит устами Агафона по преимуществу, ибо последний является его преемником и викарием.

Конечно же, те отцы, в суждениях которых проявлялась первая из указанных тенденций, не могли бы сказать о любом епископе, что его устами говорит Петр. Их возгласы были обращены именно к епископу Рима. С другой стороны, и защитники папского первенства не считали, что папы осуществляют свое служение ex sese: оно обретает свой смысл в общении соборном и общецерковном.

Эти две тенденции вновь проявились в преддверии и во время VII Вселенского собора, однако, вторая из них усилилась. В Византии церковные власти и император поддержали иконоборчество. Защитники иконопочитания обратились за поддержкой в Рим, ссылаясь на то, что папы призваны иметь «попечение о всех церквях». Императрица Ирина, обращаясь к папе Адриану для того, чтобы возвратиться к почитанию икон, вынуждена была признать, что ее предшественники и епископы ее церкви заблуждались. Возможно, впервые в собственно византийской мысли появляется тема мистического разделения церквей: Константинополь и весь его патриархат нельзя признать однозначно находящимся вне Церкви, однако, некоторым образом он нуждается в воссоединении с ней. Папа и собор должны его осуществить. Папе, пишет Ирина, принадлежит «высшее священство», установленное Самим Христом. Он — «святейший глава», пребывающий на «престоле святого Петра». Пусть он явится лично или пришлет своих легатов, чтобы принять участие в соборе, который положит конец разделению Церкви, «главою которой является Сам Иисус Христос, Истинный Бог наш».

Во время собора легаты папы пользовались огромным уважением, в деяниях их имена упоминались первыми, а римская церковь именовалась церковью Петра. Легаты первыми поставили свои подписи от имени папы под догматическим определением собора.

При составлении этого столь трудного определения, многие открыто ссылались на авторитет папы, как наместника св. Петра. В особенности монахи, которые сражались с иконоборчеством. Защитник иконопочитания новоизбранный Константинопольский патриарх Тарасий, авторитет которого был еще недостаточно велик, тщетно пытался вступить в переписку с другими восточными патриархами. Ему ответили монахи, поборники благочестия этих патриархатов. В случае необходимости, писали они Тарасию, собор можно провести и без их патриархов, при условии, как в случае VI Вселенского собора, что «святейший папа Рима, преемник апостолов, даст свое одобрение и будет присутствовать в лице своих представителей».

В деяниях собора, после всех исправлений, в окончательном варианте, одобренном византийцами, находим пассаж, в котором папа увещевает императоров почитать «викария Петра», а Рим назван «главою всех Божьих церквей».