Рокоссовский. Клинок и жезл

Глава шестнадцатая СУХИНИЧИ

Контрнаступление, начавшееся довольно удачно, хотя и кроваво, прокатившись железным катком по мёрзлым подмосковным, тульским, калужским и смоленским полям, вскоре стало замедлять своё движение на запад.

«Чем дальше отдалялись наши соединения и части от Москвы, — размышлял потом маршал, — тем больше возрастало сопротивление противника. Из документов, попадавших в наши руки, и показаний пленных стало известно, что Гитлер издал приказ о переходе к стратегической обороне. Тем самым ставилась задача во что бы то ни стало остановить продвижение советских войск и, используя наиболее выгодные естественные рубежи и суровые зимние условия, нанести им как можно больший урон, готовясь к летней кампании 1942 года».

Жуков, в какой-то мере идя на поводу у Ставки и одновременно подстёгиваемый кавалерийским азартом, продолжал гнать войска вперёд. Начались неувязки. Особенно там, где наступление велось несобранно, дивизии направлялись в бой веерно, отдельными батальонами и группами, на расходящихся направлениях. Немцы сразу почувствовали ослабление давления и начали контратаковать.

Особенно неважно шли дела на левом фланге Западного фронта, в районе Сухиничей. Там действовала 10-я армия генерала Ф. И. Голикова[66]. Свежая, укомплектованная полнокровными дивизиями и бригадами, она изначально атаковала из-под Серебряных Прудов на Михайлов и Белёв, переправилась через Оку, совершила широкий марш на жиздринском направлении и завязла в районе Сухиничей и Кирова[67]. Имея под рукой одну из самых мощных армий, Голиков топтался на месте, пропуская один за другим удары со стороны Варшавского шоссе и Жиздры одновременно. Сильная брянская группировка немцев, овладев Сухиничами, угрожала фланговым ударом отбросить как можно дальше на север наши войска от основной магистрали Орёл — Брянск и таким образом значительно улучшить своё положение. Если бы немцы удержали за собой Сухиничи и Юхнов, им ничего не стоило бы с окончанием зимы снова броситься на Москву.

Раздражённый неспособностью штаба 10-й армии ликвидировать сухиничскую группировку, которая продолжала удерживать важнейший узел коммуникаций и угрожала тылам дивизий, ушедших далеко вперёд, к Кирову, Жуков телеграфировал Голикову: «Почему части армии отходят без приказа и виновные в этом не несут ответственности, положенной по приказу фронта?.. Понятно ли Военному совету армии, что исключительная пассивность, отсутствие управления, беспечность привели к активности противника с целью вывода 216 п/д из Сухиничи, и второе — понятно ли Военному совету, что дальнейшие пассивные действия армии, игра в батальоны, игра в поддавки может развязать события и помешать нам в проведении главной операции фронта?»

Войска Западного фронта только что успешно завершили Калужскую наступательную операцию и совместно с армиями Калининского фронта приступили к Ржевско-Вяземской операции. Всё было напряжено. В том числе и нервы. Жуков пропихивал в «дыру», образовавшуюся в районе Медыни и Износок, ударную группировку 33-й армии — на Вязьму. Армии левого крыла должны были с боями продвигаться вперёд на своих участках. Операция заглохнет в апреле, закончившись гибелью западной группировки 33-й армии, её командующего генерала М. Г. Ефремова и полным истощением 10, 50,49, 43-й армий и восточной группировки 33-й армии. Вязьма останется в руках противника.

А тогда, в январском аду наступления, многим, в том числе и Жукову, казалось, что стоит нажать ещё немного, собрать в кулак последние силы и волю — и…

Жуков выслушал оправдания Голикова, понял его настроение и сказал: «Ваши намётки, исходящие из неуверенности, я осуждаю. С такими настроениями только в беспорядке отходят, а победы ждать не следует. Говорю вам из своего личного опыта, что тот командир, который оглядывается назад, никогда успеха не будет иметь».

И заменил Голикова Рокоссовским.

Рокоссовский убывал с правого на левый фланг Западного фронта без войск, с одним полевым управлением. Войска и участок фронта передал соседям. Начальнику штаба генералу Малинину поручил командование штабной колонной, она перебрасывалась в район Калуги, а сам с членом Военного совета А. А. Лобачёвым отправился сначала в штаб фронта, а потом в Москву.

Кстати, в штабной группе к новому месту службы убывала и военврач 2-го ранга Галина Васильевна Таланова.

Встреча с Жуковым была по-деловому короткой. Ком-фронта сразу предупредил, что резервов нет, чтобы по прибытии на место штаб 16-й армии рассчитывал только на те силы, что сосредоточены в районе Сухиничей. Правда, одну дивизию Рокоссовскому он всё же дал — 11-ю гвардейскую полковника Чернышёва. Это была та самая дивизия, бывшая 18-я ополченческая, которую штаб Рокоссовского в октябре 1941 года подобрал на пути из Вязьмы на Можайск.

Рокоссовский посмотрел на карту района: вокруг Сухиничей сосредоточены 322, 323, 324 и 328-я стрелковые дивизии и одна танковая бригада. Они занимали участок фронта протяжённостью 60 километров. Подумал: наверняка дивизии потрёпаны, но если в каждой по полку наберётся — хорошо, драться можно.

Словно угадывая его мысли, Жуков сказал:

— Надеюсь, что вы этими силами сумеете разделаться с противником и вскоре донесёте мне об освобождении Сухиничей.

Рокоссовский сдержанно кивнул:

— Принимаю ваши слова как похвалу.

Они понимали: немцы держатся за сухиничский узел неспроста — удерживая его, они не позволяют нашим войскам развивать наступление дальше, одновременно сохраняют плацдарм для возможного броска назад.

Ночевали Рокоссовский и Лобачёв в Москве. Разыскали начальника московской милиции В. Н. Романченко, сослуживца Рокоссовского по Даурии и боям на КВЖД. Виктор Николаевич жил один в своей просторной московской квартире. Семью отправил в эвакуацию. Старого боевого товарища принял со всей душой.

«В благоустроенной квартире моего товарища мы испытали блаженство, — вспоминал маршал ту встречу. — После ночёвок в машинах, окопах, землянках вдруг такая роскошь: горячая ванна, постели с чистым бельём. Светло, тепло и тишина — ни выстрелов, ни разрывов снарядов и бомб. На рассвете, плотно позавтракав, отправились в Калугу, куда в этот день должен был прибыть весь штаб».

Виктор Николаевич Романченко не забывал своего боевого товарища во все дни московского противостояния. Узнав, что на Ламе под Волоколамском и Клином армией командует его бывший комбриг, тут же навестил его. Начал присылать необходимое снаряжение. За время боёв по его приказу в 16-ю армию из парка московской милиции было отправлено 300 единиц различного транспорта. Однажды позвонил по ВЧ: «Константин Константинович, принимай пополнение…» И вскоре у штаба выгружался из машин и строился в две шеренги, повзводно, батальон в милицейских шинелях. Прекрасно экипированный, хорошо вооружённый лыжный отряд. Его вскоре забросили в немецкий тыл для разведывательно-диверсионных действий. Связь поддерживали по радио. Разбившись на небольшие отряды, диверсанты комиссара Романченко взрывали немецкие штабы, обрезали провода связи, уничтожали склады и армейскую технику врага, добывали важные сведения. Статистика свидетельствует: каждый четвёртый московский милиционер в дни московской битвы дрался с врагом на фронте. Или же за линией фронта, в немецком тылу.

Дружбу они сохранят на всю жизнь. После войны судьба их разведёт навсегда. Рокоссовский уедет в Польшу. Романченко попадёт под подозрение. В органах начнутся очередная чистка и перестановка кадров. Всплывёт девичья фамилия матери Виктора Николаевича — Натальи Францевны Шведе. Проверки, разбирательства. На вопрос о немецких корнях он ответит: «А какое имеет отношение национальность коммуниста к его партийности?» Сошлют вначале в Новосибирск. Потом и вовсе переведут в Управление исправительно-трудовых лагерей. В 1950 году его тело найдут в служебном кабинете «с запёкшейся кровью на затылке».

Друзья проверялись временем, испытывались обстоятельствами. С годами их становилось всё меньше. Оставшихся Рокоссовский ценил, относился к ним бережно. Дружбе помогало качество, которое он сохранял на протяжении всей жизни, — верность. Неспособность к предательству. Это спасёт — в конце всех мучений и приключений — и семью.

Кто придумал эту операцию, неизвестно. Она была гениальной!

Следующую ночь штаб 16-й армии провёл в Калуге. Вот там и созрел окончательно план взятия Сухиничей.

Решили: в штабных и дивизионных колоннах, которые через недавно отбитый у противника Мещовск маршируют к Сухиничам, переговорные устройства не отключать, напротив, радиопереговоры усилить, давая понять противнику, который явно будет контролировать эфир, что к Сухиничам движется войсковая колонна основных сил 16-й армии. Во время переговоров называть номера дивизий, части усиления и фамилию командующего!

Генерал Лобачёв вспоминал: «При передвижении штаба М. С. Малинин шумел по радио как мог, запрашивая, где Рокоссовский, интересуясь, подходят ли дивизии».

Отдавая распоряжение к началу движения, генерал Малинин пошутил:

— Атакуем с развёрнутыми знамёнами!

— Да! — засмеялся Рокоссовский, ещё не вполне веря в успех задуманного. — И с барабанами…

На следующий день в небольшой деревушке отыскали штаб 10-й армии. Хозяйство им доставалось незавидное. Дивизии — одни только номера и по полторы-две сотни бойцов. Да и те растянуты в нитку, так что нитка эта при первом же нажиме может лопнуть, и тогда начнётся то, что поправить имеющимися силами будет непросто.

— В штабе фронта мы получили сведения, что группировка фон Гильса вами окружена в Сухиничах, — выслушав доклад, сказал Рокоссовский.

Командир дивизии, которая занимала позиции в непосредственной близости к городу, пояснил:

— Мы их окружили, знаете ли, флажками. Но опасаюсь, как бы самим не очутиться в западне…

Стало ясно, что поставленная комфронта задача не соответствует ни силам, ни средствам, имевшимся в распоряжении Рокоссовского, ни реальной обстановке, сложившейся к этому времени в районе Сухиничей.

Однако приказ надо было выполнять. Начали собирать войска.

По плану, разработанному штабом, главный удар наносила 11-я гвардейская, а вспомогательный — более слабая 324-я дивизия генерала Н. И. Кирюхина[68].

Наступило утро 29 января. Ночью полки заняли исходные рубежи. Атака должна была начаться после артподготовки. Генерал Казаков, поглядывая на часы, уже снял с рычага телефонную трубку, чтобы отдать приказ артиллеристам открыть огонь. Но тут зазуммерил аппарат командира гвардейской дивизии. Генерал Чернышёв взял трубку. Докладывали из полка первого эшелона.

— Что случилось? — спросил Рокоссовский.

— Товарищ командующий, командир полка докладывает, что в расположение пришли жители города и сообщили: немцы спешно покидают позиции и уходят. В Сухиничи высланы усиленная разведка и батальон пехоты с двумя танками.

Казаков поморщился, махнул рукой:

— Очередные немецкие штучки…

Действительно, не похоже было, что боевая группа фон Гильса покидала город. Буквально накануне поступили разведданные: гарнизон Сухиничей пополнился прибывшими со стороны Брянска частями 208-й пехотной и 18-й танковой дивизий.

«Как бы там ни было, — вспоминал маршал, — но я решил задержать открытие артиллерийского огня. Казаков передал приказ на батареи. Долетели звуки редкой перестрелки. Явно из города. Но стрельба не усиливалась. Что же там происходит?»

Через несколько минут командир 11-й гвардейской дивизии сообщил:

— Из штаба полка только что доложили: противник бежал из Сухиничей. Разведка, батальон с танками и полковая артиллерия уже в городе, а полк на подходе к нему.

Рокоссовский тут же отдал распоряжение на преследование. Генерала Малинина по телефону предупредил:

— До полного выяснения обстановки в штаб фронта о случившемся не доносить. Подготовить всё для перевода КП в город и сейчас же выслать ко мне оперативную группу со средствами связи.

Вскоре штабные машины въехали в Сухиничи. Повсюду виднелись следы поспешного бегства противника. Возле одного из домов, где размещался штаб фон Гильса, обнаружили вполне исправную легковую машину. Редкий трофей.

Город не был заминирован. Видимо, фон Гильс до конца был против оставления Сухиничей. Разведка застала в городе несколько групп немецких автоматчиков — прикрытие, обеспечивавшее вывод тяжёлой техники и орудий, и завязала с ними бой.

Ударные подвижные группы 16-й армии начали преследование. Но уже в шести километрах к западу от Сухиничей натолкнулись на прочную оборону. И Кирюхин, и Чернышёв вскоре почти одновременно доложили, что преодолеть огонь противника не удаётся.

Рокоссовский, зная умение немцев отыгрывать временные неудачи мощными контратаками, приказал стянуть к Сухиничам всё, что можно, чтобы перекрыть возможные пути опорными пунктами и огнём артиллерии.

И только вечером позвонил в штаб фронта. Жукова на месте не оказалось, доложил начальнику штаба генералу Соколовскому[69]: Сухиничи в наших руках. Вскоре от Жукова поступил запрос на подтверждение. Наконец комфронта вызвал командарма-16 к прямому проводу:

— Поступило донесение о взятии вами Сухиничей. Хотел бы услышать от вас лично: соответствует ли оно действительности?

— Да, соответствует. Сухиничи — наши.

— Где ваш штаб?

— В Сухиничах. Говорю с вами из Сухиничей, — ещё раз подтвердил Рокоссовский.

— Где противник?

— Противник закрепился на линии Попково — Маклаки.

— Опасно, — на всякий случай предупредил Рокоссовского комфронта. — Скоро получите директиву на ближайшее время.

На этом разговор прервался. Что означало жуковское «опасно», можно было только догадываться. Однажды под Волоколамском в октябре комфронта выговорил ему за то, что штаб и КП загнал слишком глубоко в тыл. Упрёк уязвил. Однако малодушием Рокоссовский не страдал и подобные упрёки быстро забывал.

О том, каково штабу и командному пункту 16-й армии приходилось под боком у противника, вспоминал генерал Лобачёв: «Сухиничи находились под артиллерийским обстрелом и днём и ночью. Противник долбил нас методически вплоть до 8 марта. Артналёты следовали один за другим, по два, а то и по три раза на день. Иногда обстрел продолжался 20–30 минут. Даже баней не удавалось попользоваться в своё удовольствие. Однажды с командармом поддали пару той крепости, какую любит и терпит только русская кость. Банька вздрагивала от недалёких разрывов. Вошёл старый хозяин и одобрительно заметил, что дух подходящий, но посоветовал всё же заканчивать.

— Видишь, он рядом кладёт, долго ли до греха…

— Ничего, отец, — отвечал Константин Константинович. — Смерть будет лёгкая…

Артобстрел немцы вели из Попкова. Большое село, расположенное на высоте, господствовало над окружающей местностью. Фашисты превратили его в сильно укреплённый пункт, основательно насыщенный огневыми средствами. Вражеский гарнизон там насчитывал свыше полутора тысяч человек. На вооружении имелись и танки».

Главное требование новой директивы штаба Западного фронта 16-й армии было таким: «Удерживая прочно Сухиничи, наступательными действиями продолжать изматывать противника, лишая его возможности прочно закрепиться и накапливать силы».

В Ставке опасались нового рывка группы армий «Центр» на Москву. В армиях центрального направления Гитлер заменил почти всех своих генералов, сделал значительные перестановки среди фельдмаршалов. Из Франции, внутренней Германии и даже Африки перебросил пехотные и танковые дивизии.

Командующий обсудил новую директиву со своим штабом и командирами дивизий и полков. Приказ есть приказ.

«Требование фронта было трудновыполнимым, — вспоминая Сухиничи, писал маршал. — Одно дело изматывать врага оборонительными действиями, добиваясь выравнивания сил, что мы и другие армии и делали до перехода в контрнаступление. Но можно ли «изматывать и ослаблять» наступательными действиями при явном соотношении сил не в нашу пользу, да ещё суровой зимой?»

После кровавого марша по подмосковным, тульским и калужским снегам, после изматывающих боёв и колоссальных потерь и командармы, и их солдаты ждали отдыха. Или хотя бы основательной передышки. Сделавшие своё дело, они рассчитывали, что вполне заслужили эту паузу. И Рокоссовский, и командующие соседних армий от пленных, из донесений агентурной разведки и лётчиков знали, что против них стоят более мощные группировки и было бы благом, не изнуряя свои войска атаками, на какое-то время перейти к глухой обороне, накопить силы, огневой ресурс, пополнить людьми дивизии и артполки.

Получив директиву, Рокоссовский со штабом изложил своё видение задачи по изматыванию и ослаблению противника и представил его в виде «обстоятельного доклада» в штаб фронта.

Документа этого в архивах пока обнаружить не удалось. В мемуарах в главе «Сухиничи», надо полагать, коротко приведены основные положения того доклада: «На широкие наступательные операции сил не хватало. Решено было каждый раз ограничиваться определённой конкретной целью. Наиболее заманчивым объектом борьбы были населённые пункты, занимаемые противником. Потеря каждого такого пункта являлась для врага чувствительной, так как это сразу отражалось на его системе обороны огнём, в которой пробивалась брешь.

Немецко-фашистские войска учитывали характер местности и зимние условия. Все деревни и хутора на переднем крае и в глубине были превращены в опорные пункты, обнесённые колючей проволокой. Подступы к ним были заминированы. Под домами — блиндажи с бойницами для кругового обстрела. Танки располагались для ведения огня прямой наводкой с места, являясь бронированными артиллерийско-пулемётными точками».

Ответ Жукова не замедлил себя ждать, и он был кратким: «Выполняйте приказ!»

8 февраля 1942 года началась наступательная операция левого крыла Западного фронта с задачей уничтожить сухиничско-жиздринскую и болховско-брянскую группировки противника. Задача, поставленная штабом Западного фронта, была явно невыполнимой.

Вот здесь-то и начал Рокоссовский шлифовать и совершенствовать свой полководческий дар. Маневрировать пришлось на фронте шириной в несколько километров силами полутора-двух дивизий и десятка танков, из которых только два-три были тяжёлыми или средними, а остальные относились к классу «саранчи», как называли немцы наши лёгкие танки за их слабую броневую защиту, но хорошую манёвренность и быстроходность. Многие свои операции, принципы воздействия на противника, модели атак, отвлекающих ударов, взаимодействия родов войск Рокоссовский со своим надёжным штабом отработал именно здесь, под Сухиничами, Полковом и Маклаками.

Чтобы выполнить задачу, поставленную Жуковым перед 16-й армией, Рокоссовский пришёл к выводу: надо сколачивать немногочисленные, но мощные ударные группы и атаковать на узких участках с целью разгрома опорных пунктов противника. «Потеря каждого такого пункта, — вспоминал маршал, — являлась для врага чувствительной, так как это сразу отражалось на его системе обороны огнём, в которой пробивалась брешь».

Противник пытался погасить такие атаки массированными налётами бомбардировочной авиации, тем более что небо принадлежало люфтваффе. Но Рокоссовский приказал закрыть небо и маршруты своих атак зенитным огнём. В бою за опорный пункт Попково зенитчики сбили шесть немецких самолётов.

Момент попадания в один из «юнкерсов» наблюдал командарм. Вот облачка разрывов приблизились к самолёту, тот неожиданно «клюнул». Вокруг оживлённо загудели: «Есть попадание!» «Юнкере» начал заваливаться на крыло, задымил. Из него выпал чёрный шарик и стремительно полетел вниз. «Только один», — заметил кто-то из наблюдавших за падением самолёта. Парашют так и не раскрылся. Группу поиска всё же послали. И через несколько минут, к изумлению офицеров штаба, немца привели «живым и почти невредимым». Немецкий пилот упал с высоты почти двух тысяч метров в глубокий овраг, забитый снегом, и это его спасло.

Однажды перед очередной атакой в штаб армии прибыл представитель командования Западного фронта генерал Ф. И. Кузнецов[70]. Фёдор Исидорович до начала московского контрнаступления не совсем удачно командовал 51-й Отдельной армией в Крыму. Немцы и румыны смяли оборону армии, прорвались через Турецкий вал и хлынули к Севастополю. Ставка срочно бросила туда резервы во главе с надёжными генералами. Кузнецов от командования 51-й армией был отстранён. И вот прибыл налаживать дела здесь, в центре.

Кузнецов курировал Сухиничскую операцию и раскритиковал её в пух и прах. По поводу дальнейших частных ударов 16-й армии по немецким опорным пунктам он тоже высказывал своё неудовлетворение. О недостатках в организации наступательных действий 16-й армии Кузнецов постоянно докладывал Жукову, однако ни в распоряжениях, ни даже в телефонных переговорах Рокоссовский не почувствовал, что комфронта как-то на эти замечания и пожелания реагирует. А однажды просто посоветовал не обращать внимания на назойливого инспектора и спокойно продолжать командовать армией.

Не добившись желаемого, Кузнецов перебрался в 61-ю армию и там стал допекать генерала М. М. Попова[71]. Постоянно звонил в штаб фронта и доносил об упущениях и недостатках работы командарма-61. Однажды, когда Кузнецов раскритиковал очередные мероприятия генерала Попова, не выдержал и сам Жуков: приказал Кузнецову немедленно вступить в командование 61-й армией «и показать, на что сам горазд». Кузнецов спохватился, понял, что перегнул, попытался пойти на попятный: мол, после его указаний Попов теперь и сам справится с делами, выправит положение. Но Жуков был непреклонен.

Не прошло и месяца, и противник, почувствовав ослабление давления 61-й армии, предпринял серию контратак, отбил важнейшие опорные пункты и опасно вклинился в оборону — местами до 30 километров. Видя неладное, Жуков спешно удалил крымского полководца из 61-й армии.

Взятие немецкого опорного пункта Попково Рокоссовский считал большой удачей. В Попкове оборону держал крупный гарнизон — до двух тысяч человек. Окопанные танки, артиллерия и миномёты на тщательно замаскированных огневых позициях. Ими был пристрелян каждый метр предполья.

Оборону сломили. Попково взяли. Появилась возможность для нового манёвра.

Именно в те дни, когда в районе Попкова всё гремело и горело, Рокоссовский получил наконец письмо от жены. Юлия Петровна нарушила обет молчания. Женское сердце дрогнуло. То письмо не сохранилось. Но в ответном послании Константина Константиновича можно прочитать многое:

«Милая Люлюсик!

Наконец-то получил от тебя целую пачку писем. Всё это передал мне лично корреспондент «Правды», побывавший у тебя. Сижу, перечитываю письма и переживаю медовый месяц. Никто мне тебя не заменит, и никого мне не надо. Не грусти, Lulu, бодрись и верь, что мы с тобой встретимся и опять заживём по-прежнему. Целую тебя, мой светлый луч, бесчисленное количество раз.

Любящий тебя твой Костя.

17 февраля 1942 года».

Вечером 8 марта в Сухиничах намечалось торжественное собрание по случаю Международного женского дня. Накануне из-за частых обстрелов городских кварталов многие жители покинули свои дома и разбрелись по окрестным деревням. Там было спокойнее. Но после взятия Попкова, когда линия фронта значительно отодвинулась, люди стали возвращаться.

От Попкова до Сухиничей Рокоссовского домчали аэросани Отдельного аэросанного батальона, который только что успешно атаковал лыжный десант противника, прорвавшийся в тыл и опасно оседлавший одну из дорог. Немецкий отряд оказался довольно большим, до двух лыжных рот. Аэросанный батальон буквально раскромсал их внезапным нападением и мощным пулемётным огнём. Бойцы захватили пленных. Их предстояло допросить в штабе армии.

Серия снарядов разорвалась рядом со штабной избой. И через небольшую паузу ещё один. Звякнуло оконное стекло. Стало трудно дышать. И Рокоссовский выдохнул:

— Ну, кажется, попало…