Рокоссовский. Клинок и жезл

Глава вторая ДРАГУН КАРГОПОЛЬСКОГО ПОЛКА

Удивительное дело, приказ о зачислении Рокоссовского в 6-й эскадрон 5-го драгунского Каргопольского полка появился 5 августа 1914 года, а уже через три дня, 8 августа, полк оказался в деле. Новобранцы шли в одном ряду с ветеранами. Рекрутами, вольноопределяющимися и охотниками спешно пополнили эскадроны и — в бой.

Таким образом, никакой основательной подготовки, ни тем более учебной команды Рокоссовский не прошёл. Сразу — на передовую.

5-я кавалерийская дивизия — уланы Литовского, гусары Александрийского, казаки Донского войскового атамана Власова и драгуны Каргопольского полков — двигалась к фронту. К 8 августа передовые разъезды, достигнув реки Пилицы у посада Нове-Място, обнаружили авангарды противника. Неприятель занимал посад, но какими силами, выяснить пока не удавалось. Необходима была более тщательная разведка.

Командование дивизии выслало вперёд несколько разведгрупп, но все они вернулись ни с чем. И только одиночный разведчик-маршрутник точно и в полной мере выполнил приказ и принёс исчерпывающую информацию о неприятеле. Тем удачливым разведчиком оказался драгун Рокоссовский.

В Нове-Място он пошёл один, переодевшись в гражданское. Переговорил с местными жителями, обошёл посад. Выяснил: в посаде и окрестностях дислоцирован полк немецкой кавалерии; эскадроны отдыхают, о близости русских ещё не подозревают.

Смелость и находчивость молодого охотника привели в восхищение начальство. Вскоре сведения подтвердились. После удачно проведённой операции против полка немецкой кавалерии, занимавшего Нове-Място и окрестности, отличившихся тут же представили к наградам. В их числе оказался и Рокоссовский. За дерзкую разведку и ценные сведения о противнике его наградили солдатским Георгиевским крестом 4-й степени. Свой первый крест за № 9841 Рокоссовский получил вскоре после первого боя. Реляции тогда не задерживали. В представлении к награде говорится: «Будучи дозорным в разъезде и войдя в деревню Ястржем, наткнулся на пехотную заставу, которая стала в него стрелять, а с другой стороны на него бросился немецкий кавалерист; драгун Рокоссовский, выказав под огнём заставы большое хладнокровие, зарубил шашкою подлетевшего к нему немецкого улана и, поскакав к разъезду, вовремя предупредил его об опасности, благодаря чему разъезд избежал ловушки».

Вот так: сам погибай, а товарища выручай.

Удивляет только вот что: откуда у добровольца-охотника, только вчера перекинувшего через плечо драгунскую портупею, столь искусное владение шашкой и такое хладнокровие в бою?

До войны Рокоссовский пять лет работал каменотёсом. После смерти матери жил у родственников, то в одной, то в другой семье. В 15 лет поступил учеником каменотёса в мастерскую Стефана Высоцкого, мужа тётки Софьи. Стефан Высоцкий очень скоро воспитал в племяннике настоящего мастера с хорошо поставленной рукой. Мастерская дядюшки занималась изготовлением надгробий. Кстати, родовой склеп Рокоссовских на кладбище Повонзки сделан в мастерской Стефана Высоцкого именно в те годы, когда там ворочал гранитные плиты и работал скарпелью и троянкой юный Константы Рокосовски. Когда мастерская дядюшки заполучила выгодный контракт на облицовку гранитными плитами пятисотметрового моста Николая II[3] в Иерусалимских аллеях в Варшаве, каменотёсы работали день и ночь. Физический труд развил юношу. Кроме того, в этот период Рокоссовский увлекался танцами.

История Красной армии знает и ещё одного талантливого танцора — маршала Г. К. Жукова, который с юных лет так отплясывал русскую, что его удалью восхищались не меньше, чем его военными победами. Танец, как известно, учит владеть телом, как никакие другие физические упражнения. Потому и рубакой Жуков тоже был лихим.

В выходные дни Рокоссовский продолжал регулярную и столь любимую им выездку на лошади. Тогда же, можно предположить, овладел кавалерийской шашкой и тонкостями сабельного боя. Иначе трудно представить, каким образом необученный охотник, неделю назад зачисленный в эскадрон, зарубил немецкого улана. А ведь тот первым бросился на русского драгуна, значит, чувствовал свою силу и был уверен, что одолеет его. Но наскочил на смертельный удар более сильного и уверенного противника.

Спустя десятилетия, размышляя о солдатском долге и пройденном пути, о кавалерии и её значении, маршал скуповато отметит: «…Я сроднился с этим родом войск, полюбил его. Здесь прошёл хорошую школу — и в боях, и в мирное время. Здесь поднимался со ступеньки на ступеньку от командира эскадрона до командира корпуса».

Что ж, именно здесь следует заметить, что опыт Первой мировой (в советской историографии — империалистической) войны автором «Солдатского долга» был сознательно изъят из пережитого. Теперь об этом можно лишь сожалеть. Маршал отсёк целый кусок своей жизни, сделав это, по всей вероятности, намеренно, чтобы книга легче миновала рогатки военной и партийной цензуры и поскорее — пока он жив — увидела свет. А ведь дорога к Красной площади, к маю 45-го, к триумфальному в его военной карьере Параду Победы, началась в Варшаве 1914 года, с драгунской шашки под Нове-Място и пролегла через окопы под Ригой и на Западной Двине.

Представление к награде Георгиевским крестом пошло по команде. Но в конце августа в штаб 5-го драгунского Каргопольского полка поступило распоряжение из штаба дивизии: «…список возвратить для пересмотра и вторичного представления согласно личным указаниям начальника дивизии»[4].

Документы, как сейчас говорят, доработали и снова направили в штаб дивизии. 28 октября 1914 года командующий 9-й армией генерал от инфантерии П. А. Лечицкий наконец подписал приказ, в котором в списке нижних чинов, награждённых солдатским Георгиевским крестом 4-й степени, под шестым номером значился драгун 6-й сотни «охотник Константин Рокоссовский». Подлинник этого приказа ныне хранится в Российском государственном военно-историческом архиве, и мы можем убедиться, что описание подвига претерпело лишь небольшую стилистическую правку с целью уплотнения текста: «Будучи дозорным в разъезде, выйдя в д. Ястржем, наткнулся на неприятельскую засаду, был окружён противником, но, зарубив немецкого кавалериста, пробился к своей части и предупредил её о засаде»[5].

5-я кавалерийская дивизия почти не выходила из боёв. Её полки как наиболее надёжные и боеспособные бросали с фронта на фронт, с одного опасного участка на другой. В конце 1914 года 5-й драгунский Каргопольский полк, понёсший наиболее значительные потери, отвели во второй эшелон на отдых. Эскадроны расквартировали в одной из деревень под Варшавой. Варшава тогда ещё оставалась в руках Русской армии.

Рокоссовский получил краткосрочный отпуск. Повидался с роднёй и сёстрами. Старшая, Мария, к тому времени вышла замуж. С ней он виделся в последний раз. Хелену ещё встретит, ещё обнимет её. Судьба подарит им несколько долгожданных свиданий. Ближайшее — через 30 лет. А вот Мария исчезнет. Она словно облачко растворится в тучах революции и Гражданской войны. Ни судьбы, ни могилы её никто из родни так и не узнает.

А тогда, в январе только что наступившего 1915 года, они были счастливы. Вспоминали родителей, свой дом и те маленькие радости, которыми когда-то жила семья…

Отпуск закончился скоро. Все деньги, которые у Рокоссовского скопились за это время, включая прибавку к наградам, он с удовольствием потратил на сестёр.

Биографы маршала пропустили весьма важное из раннего периода жизни Рокоссовского — была ли у него в это время любовь. И кто она, если была. В мемуарах самого маршала об этом тоже нет ни слова. Врождённая скромность, воспитанная в семье и впитанная с ранних лет в той среде, в которой он рос и познавал жизнь, не позволяла ему рассказывать о своих женщинах. Даже о девушке, которая, как вспоминали в семье, всё же была, он промолчал. Сразу замечу: впоследствии так же канет в неизвестность и роман с актрисой Валентиной Серовой.

Летом 1915 года дивизия занимала оборону восточнее Вильнюса. Полки перебросили с Юго-Западного фронта на Западный в район Поневеж-Шавли. Кавалеристы, казалось, окончательно превратившиеся в пехоту, сидели в глубоких сырых окопах. Для Русской армии удачи первого года войны сменились рядом поражений в Восточной Пруссии и Галиции. Австро-германские войска значительно усилились резервами и предприняли масштабную операцию: ударами из Восточной Пруссии и Галиции прорвать фронт и окружить основные силы Русской армии с целью вывести Россию из войны. Германии и её союзникам воевать против стран Антанты на два фронта становилось всё тяжелее и опаснее. В германском Генштабе решили разделаться с противником по очереди. Первый удар был обрушен на Русскую армию.

К лету второго года войны Русская армия после тяжелейших боёв оставила австрийскую Галицию, часть Прибалтики и русскую Польшу. Только благодаря этому манёвру удалось избежать худшего — окружения и разгрома войск. Гибель армии генерала Самсонова, отход армии генерала Ранненкампфа, ухудшение снабжения, недостаток артиллерийских снарядов, гибельные атаки, необеспеченные огнём тяжёлого вооружения, — всё это угнетало солдат. Генерал А. И. Деникин впоследствии писал: «Весна 1915 г. останется у меня навсегда в памяти. Великая трагедия русской армии — отступление в Галиции. Ни патронов, ни снарядов. Изо дня в день кровавые бои, изо дня в день тяжкие переходы, бесконечная усталость — физическая и моральная; то робкие надежды, то беспросветная жуть…»

Эту горькую чашу неудач испил и 5-й Каргопольский полк, а с ним и наш герой.

Весна с её трудными манёврами на отход миновала. Казалось, всё начиналось сначала. Противоборствующие стороны основательно врылись в землю по новой линии образовавшегося фронта и вели позиционные бои.

В июле 5-й Каргопольский полк участвовал в одной из таких частных операций. Командование предприняло серию атак при интенсивной поддержке артиллерии. Артподготовка, затем кавалерийская лава, артналёт и — снова драгуны летели к немецким окопам, пока их шальной галоп не осаживали пулемёты противника. Немцы укрепились основательно, и все попытки выбить их со станции Трашканы заканчивались новыми и новыми потерями для атакующих.

И тогда в штабе полка приняли решение: небольшой группой надёжных людей из числа добровольцев под покровом ночи проникнуть в расположение неприятеля, захватить участок окопов, закрепиться и держаться, сковывать противника до подхода основных сил.

Среди добровольцев, тщательно отобранных в ударную группу для ночного рейда, оказался и драгун Рокоссовский.

Ночью пятеро храбрецов — «Пять — против тридцати!» — скрытно подобрались к немецкой траншее, ворвались в неё, пустили в ход штыки и тесаки. Вскоре, взвод за взводом, в отбитую траншею перебрались поднявшиеся в наступление эскадроны. Захваченный плацдарм тут же расширили. Закрепились.

Утром немцы контратаковали. Но эскадроны, установив по флангам пулемёты, уверенно отразили и первую, и вторую атаки, и все последующие.

Все участники ночной атаки, в том числе и Рокоссовский, были награждены георгиевскими медалями «За храбрость». Рокоссовский — медалью 4-й степени.

Так же как Георгиевский крест, Георгиевская медаль «За храбрость» имела четыре степени: 4-я и 3-я — серебряные; 2-я и 1-я — золотые. К ним полагались наградные: за 4-ю степень — 12 рублей годовых дополнительно к жалованью; за 3-ю — 18 рублей; за 2-ю — 24 рубля; за 1-ю — 36 рублей. При получении Георгиевской медали высшей степени прибавка к жалованью определялась по последней. За георгиевские кресты платили в три раза больше. По смерти кавалера его вдова ещё год получала из казны причитающиеся погибшему деньги.

В перечне льгот для награждённых значились: запрет на телесные наказания, сохранение звания при переходе в гвардейские части, а также ускоренное производство в следующий чин. Кавалер четырёх солдатских георгиевских крестов тут же производился в подпрапорщики.

Для Рокоссовского, по всей вероятности, уже тогда стало определяться его будущее — оно виделось ещё смутно, но уже явно в кавалерийской шинели, в высоких сапогах со шпорами и на лихом коне. Награды приближали мечту и делали её более определённой и реальной.

В мае 1916 года он получил очередную награду — Георгиевскую медаль «За храбрость» 3-й степени.

К тому времени эскадроны, казалось, окончательно засели в глухих окопах. Полк занимал позиции на реке Дубице. На фронте установилось продолжительное затишье. Лишь изредка оно нарушалось артиллерийскими дуэлями да лазутчики то одной, то другой стороны утаскивали друг у друга «языков».

Осенью 1916 года полк ввиду больших и уже невосполнимых потерь в личном составе из шестиэскадронного переформировали в четырёхэскадронный. В дивизию прибыл новый командир — генерал Скоропадский. Совсем скоро, когда империю поразят великая смута и взаимная братская ненависть, он займётся украинизацией подвластных ему частей, провозгласит Украинскую державу и примет титул Его Светлости Ясновельможного Пана Гетмана Всея Украины.

Осенью 1916 года Каргопольский полк сменила в окопах пехота. А драгун снова посадили на коней и отвели в ближний тыл. После короткого отдыха и приведения себя и конского состава в порядок объявили, что днями в расположение прибудет сам государь император. Николай II к тому времени возложил на себя обязанности главнокомандующего, сменив на этом посту своего дядю Николая Николаевича, и объезжал со своим штабом войска. Вот что отметил в своих мемуарах генерал Тюленев[6], служивший с Рокоссовским в одном полку: «…Стояла дождливая осень 1916 года. Наш полк сменила в окопах пехота. Мы же готовились к торжественной встрече самодержца, который принял на себя верховное командование. По этому случаю в частях служились молебны о даровании русскому воинству победы.

Две недели мы лихорадочно готовились к встрече царя: выводили вшей, чистили амуницию, снаряжение и втихомолку проклинали Николая, суматоху, вызванную его предстоящим приездом.

В один из погожих осенних дней царь прибыл на фронт. Под Двинском был назначен большой парад войск 5-й армии, которой командовал генерал Плеве.

Полки вывели на гладкую, как плешь, равнину. Конницу в составе двух дивизий построили во взводно-резервных колоннах.

Выезжая на парад, мы шутливо перемигивались:

— Посмотрим, какой он из себя — наш бог на расейской земле.

Вдали показалась вереница автомобилей.

С правого фланга перекатами донеслась до нас команда: «Равнение направо». Появилась группа всадников. Она манежным галопом подъезжала к правому флангу. Впереди скакал Николай Второй. Рядом с ним — министр двора Фредерикс и командующий 5-й армией Плеве.

Прозвучало тихое, неуверенное, картавое:

— Здорово, дети-каргопольцы!

Бледное, болезненно-испитое лицо царя-полковника, щуплая фигурка, вялость в движениях, штатская посадка на коне разочаровали даже тех, кто последние дни не ел, не пил — скорее бы увидеть самодержца всея Руси.

— Ну и папаша, ну и отец… — подталкивали мы локтями друг друга. — Теперь понятно, почему Гришка Распутин да немцы, дружки царицы, управляют страной. Да какой же из него главнокомандующий? Пропала матушка-Россия!

Шли месяцы, а конца войне не было видно. Позиции, окопы, гнилая вода под ногами, стужа…

Наступал 1917 год.

По окопам поползли слухи о дворцовом перевороте, об убийстве Распутина, о бунте матросов на Балтике.

Солдаты чутко ко всему прислушивались, ждали больших перемен, хоть и не знали, с какой стороны они придут».

Тон и стилистика мемуаров, разумеется, выдержана строго в духе того времени. Мемуарист писал (или диктовал), редакторы и ГлавПУР потом правили. Что оставалось? Картавый государь да намёки на шашни царицы. Читатель, надеюсь, сам сумеет отделить наносное.

Войска дрались, по-прежнему удерживая фронт. В Петрограде тем временем бурлила и вскипала смута. В феврале произошли главные события, определившие и дальнейший ход истории страны, и судьбу нашего героя.

В мае 1917 года партизанский отряд, сформированный специально для рейдов по тылам противника и дерзких разведывательных вьшазок, получил очередное задание: провести разведку вдоль Псковского шоссе. Действовали небольшими разъездами, в которые включали самых храбрых и опытных бойцов. В один из таких разъездов напросился Рокоссовский. К тому времени он уже имел ефрейторское звание. В описании подвига, за который он получил Георгиевскую медаль «За храбрость» 2-й степени, читаем: «В ночь с 23 на 24 августа 1917 г. у м. Кроненберг вызвался охотником ехать в разъезд, высылаемый по Псковскому шоссе. Несмотря на тёмную ночь, когда противника можно обнаружить, только вызвав огонь на себя с явной личной опасностью, поехал в разведку и обнаружил наступление противника лесом по обе стороны шоссе».

К тому времени царь уже отрёкся от престола и войска присягнули Временному правительству.

Годы спустя генерал А. И. Деникин, в то время командующий 7-м армейским корпусом, напишет: «Многим кажется удивительным и непонятным тот факт, что крушение векового монархического строя не вызвало среди армии, воспитанной в его традициях, не только борьбы, но даже отдельных вспышек. Что армия не создала своей Вандеи…»

Армия не почувствовала катастрофы. Солдаты, привыкшие верить своим отцам-командирам, присягнули, а по сути дела — отреклись от государя и вековых устоев вслед за своими офицерами и по их примеру. Генерал Деникин, вспоминая присягу в своём корпусе, писал в «Очерках русской смуты»: «…Местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слёзы». И далее: «Думаю, что для многих лиц, которые не считали присягу простой формальностью — далеко не одних монархистов, — это, во всяком случае, была большая внутренняя драма, тяжело переживаемая; это была тяжёлая жертва, приносимая во спасение Родины и во спасение армии».

Текст новой присяги был вполне патриотичным, никакими потрясениями не угрожал: «Клянусь честью солдата и обязуюсь перед Богом и своей совестью быть верным и неизменно преданным Российскому государству как своему Отечеству…» Вновь назначенный Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич в своём первом приказе войскам говорил: «Установлена власть в лице нового правительства. Для пользы нашей Родины я, Верховный главнокомандующий, признал её, показав тем пример нашего воинского долга. Повелеваю всем чинам славной нашей армии и флота неуклонно повиноваться установленному правительству через своих прямых начальников. Только так Бог даст нам победу».

Однако не все столь безропотно подчинились обстоятельствам. Нашлись в русской армии офицеры, не пожелавшие присягать дважды. Генерал Ф. А. Келлер, первая шашка России, командир 3-го конного корпуса, отказался присягать Временному правительству. Срочно прибывшему к нему генералу Маннергейму Келлер заявил: «Я христианин и думаю, что грешно менять присягу».

В 3-м конном корпусе генерала Келлера в те дни служил кавалер двух георгиевских крестов унтер-офицер и будущий Маршал Советского Союза, друг и соперник нашего героя — Георгий Жуков.

О настроении же Рокоссовского намекнул в своих мемуарах однополчанин Тюленев. После присяги Временному правительству Юбилейный штандарт полка с вензелем отрёкшегося императора был доставлен в Петроград «для выполнения работ по снятию вензеля». В полку произошли и другие изменения. Но самым заметным стало ухудшение дисциплины. Нижние чины всё меньше походили на солдат. Армия разлагалась.

В те дни революционно настроенные солдаты 5-го Каргопольского полка начали снимать с себя награды. Георгиевские кресты не имели царской символики, но на золотых и серебряных медалях «За храбрость» на аверсе был выбит барельеф Николая II. Носить такие награды стало не просто, как теперь говорят, неполиткорректно, но и опасно. Солдаты, охваченные революционной злобой, особенно из числа эсеров и анархистов, а также тех, кто их не имел, могли запросто сорвать ордена с груди, оскорбить, а то и пригрозить штыком. Георгиевские кавалеры попрятали знаки своей боевой доблести и солдатской чести в ранцы. Другие распорядились иначе.

Из воспоминаний генерала Тюленева: «Кто-то притащил мешок, и здесь же, на лужайке, в него посыпались георгиевские кресты и медали. Это был наш первый отклик на революционные события.

Отныне мы заботились главным образом о том, чтобы раздобыть газеты. Каждый день мы снаряжали на станцию посыльного и он приносил всё, что удавалось там найти. Обычно это были зачитанные, уже прошедшие через многие руки газетные листы.

Так как газеты попадались разных партий — и кадетов, и меньшевиков, — события каждой из них толковались по-своему, оттого и сумбур в наших головах был ещё больший.

Однажды встречаю Константина Рокоссовского — он служил в нашем полку, только в другом эскадроне. Идёт мрачный. Остановились, закурили. Спрашиваю, как он смотрит на события. Оказывается, и у них в эскадроне тоже никто толком не поймёт, что же происходит в России».

В войсках царило оцепенение. Словно рыба в воде чувствовали себя разве что активисты и агитаторы из различных партий, быстро наводнявшие окопы и казармы. А войско жило ощущением того, что царь, отрёкшись от престола, от ответственности за страну и своих подданных, попросту бросил их на произвол судьбы — их, своих сынов, героев, храбрецов, готовых ради него, ради Веры и Отечества на всё.

Неизвестна судьба Георгиевского креста 4-й степени и трёх медалей «За храбрость», которые своей кровью заслужил за три года войны Рокоссовский. То ли они упали в ту же торбу и были переплавлены и обращены на пользу революции, то ли он их всё же сохранил тогда. Во время войны многие солдаты, офицеры и даже генералы носили свои георгиевские кресты: маршал Будённый — у него был полный бант, генерал Трубников — тоже полный кавалер.

Вполне возможно, что свои награды Рокоссовский тогда сохранил. Могло случиться, что их обнаружили во время ареста и последующего обыска сотрудники НКВД в августе 1937 года. Но все документы, касающиеся ареста и допросов, затем оказались уничтоженными. Сам Рокоссовский о своих царских наградах не оставил никаких сведений.

В обстоятельствах подобной немоты намёк бывшего однополчанина о мрачном настроении Рокоссовского говорит о многом.

Вместе с самодержавием рушилась страна. Вскоре станет очевидным, что Временное правительство не в состоянии управлять делами бывшей империи. Зараза разложения, как бубонная чума, охватит армию. Наступит хаос. Осенью, в октябре, его прекратят большевики. Во всяком случае, им, победившим, тогда так казалось.

А что же наш герой среди этого хаоса? Он продолжал служить Отечеству, в какие бы флаги его ни пеленали.

Удивительно и другое.

Ещё в августе 1914 года Верховный главнокомандующий русскими войсками великий князь Николай Николаевич приказал «собрать отряд из поляков и идти на помощь армии». Вскоре в городке Ново-Александрия (Пулавы) был сформирован 1-й Польский легион. Легион хорошо показал себя в боях, и на его основе начали формировать Польскую стрелковую бригаду. В сражениях 1916 года бригада отличилась храбростью своих солдат и преданностью офицеров.

К тому времени Царство Польское оказалось оккупированным германскими и австро-венгерскими войсками. На освобождённой от русского влияния земле создавалось Польское королевство под протекторатом победителей. Формировались национальные вооружённые силы — «Польская Сила Збройна» и «Польский вермахт». У настоящих поляков существовало два пути: на родину, в Польское королевство, в «Польский вермахт» или в Польскую дивизию, которая в то время по приказу командующего Юго-Западным фронтом генерала от кавалерии А. А. Брусилова формировалась на базе бригады.

В Польской дивизии, дислоцированной в Киеве, царствует польский язык. На параде войск киевского гарнизона в марте 1917 года полки дивизии проходили под польскими знамёнами и с национальной символикой. Уланский полк дивизии, принимая новую присягу, клянётся в верности и неизменной преданности не «Российскому государству как своему Отечеству», а свободной и объединяющейся Польше.

Более того, во всех войсках, дислоцированных на территории России от Киева до Владивостока, создаются «союзы военнослужащих-поляков, которые ставят целью создание польских вооружённых сил и борьбу за независимость страны». Генерал-лейтенант Сильвестр Станкевич начал формировать Польский корпус с намерением в перспективе развернуть его в Польскую армию. Впоследствии части 1, 2 и 3-го польских корпусов, сформированных в России, прибудут в Польшу и вольются в создаваемые Вооружённые силы Польши. Очень скоро, в 1919 году, они начнут боевые действия против Советской России, Литвы и Украинской Народной Республики. В польских дивизиях будет много солдат и офицеров, которые совсем недавно носили погоны Русской армии и которых водили в бой русские офицеры. Впрочем, и офицеров-поляков в Русской армии было предостаточно.

В царской армии, вступившей в Первую мировую войну, служили 700 тысяч поляков, среди них 20 тысяч офицеров и 119 генералов.

Сколько возможностей открывалось для юного драгуна для исполнения патриотического долга перед родной Польшей, «свободной и объединяющейся»! Какая благодатная почва для юного самолюбия, уже вкусившего военной службы во всех её проявлениях и полюбившего её!

Многие поляки, служившие в 5-й кавалерийской дивизии, так и поступили и вскоре щеголяли в новой униформе с нашивками польских частей, гордо маршируя под национальными знамёнами. Среди них был и двоюродный брат Константина Франц Рокоссовский, однополчанин, служивший в 6-м эскадроне.

Франц поступил в Польский легион, дислоцированный в Белоруссии. Затем оказался в Польше. Служил в полиции Второй Речи Посполитой. Во время немецкой оккупации 1939–1945 годов продолжал полицейскую службу. После освобождения Польши, как ни странно, его не тронули. Видимо, никаких преступлений за ним не числилось. Жил во Вроцлаве. Когда маршала Рокоссовского назначили министром национальной обороны Польской Народной Республики и присвоили звание маршала Польши, Франц тут же попытался связаться с ним. Но известно, что ему позволили обратиться к своему высокопоставленному брату лишь письменно. По словам Хелены, Франц просил маршала подтвердить их родство. Франц любил прихвастнуть перед соседями, да и местное начальство стал донимать своими визитами, во время которых многозначительно намекал, что его брат теперь ни много ни мало — министр! Никаких сведений о том, откликнулся ли маршал на просьбу родственника и бывшего однополчанина, не сохранилось.

Ни в 17-м, ни позже зов родины не разбудил в Рокоссовском ответного патриотического порыва, на что польская кровь, надо признать, была всегда весьма отзывчива. После же советско-польской войны 1919–1921 годов и похода армий Юго-Западного фронта на Варшаву о своём польском происхождении благоразумнее было и вовсе помалкивать.

Однако в Войско Польское он ещё вернётся.