Рокоссовский. Клинок и жезл

Глава третья С БОЛЬШЕВИКАМИ

Весной 1917 года Рокоссовский, успешно окончив курс учебной команды, вернулся в свой полк и вскоре был произведён в младшие унтер-офицеры.

Сражения Второй мировой продолжались. В конце августа после арьергардных боёв под Ригой, где драгуны прикрывали отход артиллерии и обозов, полк отвели в глубокий тыл.

Позади были три года войны. Такие, как Рокоссовский, прошедшие с полком все бои и разделившие со своим знаменем все радости и невзгоды, победы и поражения, считались заслуженными ветеранами. Однополчане относились к ним с подобающим уважением, прислушивались к их суждениям, не скупясь делились табачком.

Исследователи истории Первой мировой войны пишут о том, что в 5-й кавалерийской дивизии политическую власть быстро и тотально захватили большевики. Произошло это уже весной 1917 года. Неудивительно: большевики в войсках работали энергично, напористо, эффективно. Лозунги их были просты, ясны, смысл их был близок солдату, уставшему от войны и дурных вестей с родины — семьи в тылу перебивались с хлеба на квас. Временное правительство ситуацию в стране, где множился хаос, контролировать уже не могло.

В октябре в Петрограде произошёл второй акт революции — большевистский переворот. Борьба за власть ожесточилась и, как писали потом в учебниках истории, вступала в новую, решающую фазу.

Атмосферу, царившую в 5-й кавдивизии, передаёт найденный в архиве текст постановления дивизионного собрания от 11 ноября 1917 года: «Общее собрание полковых комитетов 5-й кавалерийской дивизии, выслушав доклад о перевороте 24 и 25 октября и переходе всей власти Советам Рабочих, Солдатских, Крестьянских депутатов как в центре, так и на местах, вынесло постановление:

С восторгом приветствуем Петроградский гарнизон и рабочих как борцов за истинные интересы великого Русского трудового народа в лице рабочих и крестьян и их победу считаем огромным шагом к завоеванию свобод, провозглашённых русской революцией.

Настал момент, когда Русский народ должен сказать: «Я хозяин страны. Я сам хочу строить свою судьбу». Мы, представители дивизии, от лица своих полков заявляем: мы поддерживаем власть Советов всем, что они от нас потребуют, о всех восстающих против Советов мы кричим: руки прочь, не сметь посягать на Волю народа, в Центральный Комитет Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов должны войти представители всех корпусов действующей Армии…

Для спасения страны от полной разрухи и Революции от гибели… требуем: 1) Учредительное собрание должно быть созвано в назначенный срок… для успешной подготовки к выборам требуем полную свободу печати и устной агитации. 2) Требуем объяснения всех договоров, заключённых прежними правительствами, и активного выступления перед всеми воюющими и нейтральными странами с предложением о немедленном заключении справедливого и демократического мира. 3) Требуем немедленной передачи без выкупа всех земель всему трудящемуся народу, причём как земли, так и живой и мёртвый инвентарь переходит в ведение крестьянских земельных комитетов. Леса переходят в ведение лесозаготовительных комитетов, которые должны удовлетворить население топливом в потребной норме. Ненужная же порча лесов должна строго караться законом, а окончательное же распределение должно произойти в Учредительном собрании. 4) Всем генералам, офицерам, чиновникам и духовным лицам давать пенсию не более 500 рублей в год. 5) Тщательный надзор над фабрично-заводской промышленностью, удовлетворение населения хлебом и предметами первой необходимости фабрично-заводской промышленности по строго установленным ценам. 6) Во избежание окончательного разложения Армии требуем немедленного урегулирования транспорта, снабжения армии продовольствием, обувью, обмундированием, пополнением, фуражом, технической частью. 7) Требуем незамедлительной отмены смертной казни… в каких бы случаях это ни происходило. 8) Офицеры, которые выявляют вражду к новому строю, по отзывам соответствующих организаций, должны быть разжалованы и отправлены в окопы. 9) Мы требуем, чтобы все части, направляющиеся против Советов, были немедленно возвращены на фронт.

Председатель Дивизионного совещания младший унтер-офицер Лебедев.

Секретарь младший унтер-офицер Колодкин».

Итак, в 5-й кавдивизии власть, по сути дела, захватили младшие унтеры. Среди них оказался и Рокоссовский. В то время он занимал весьма солидный пост — в октябре был избран в полковую Георгиевскую думу, куда входили представители от кавалеров Георгиевского креста. Тогда их слава ещё не померкла. Как человек не только храбрый, авторитетный, но и грамотный, он исполнял обязанности секретаря полковой Георгиевской думы.

Документы, подобные вышеприведённому, не могли не волновать солдатскую душу. А душа солдатская в девяти окопах из десяти была крестьянской. Земля — без выкупа! Куда как сильно.

Следует заметить, что Рокоссовский в те бурные октябрьские дни оказался всё же не в полковом комитете, где концентрировался основной революционный элемент каргопольцев, а в полковой Георгиевской думе. Его, младшего унтер-офицера из варшавских мещан, влекла не политика, а армейская служба. Он понюхал порохового дыма, почувствовал ловкость своей руки и надёжность клинка и уже не мог жить без этого. «Шашки вон! Пики к бою!» — эта команда волновала его больше, чем революционные лозунги.

Но вскоре он всё же прибился к одному берегу. К большевистскому. Цели большевиков казались ему более ясными и близкими. К тому же Советы начали создавать новую армию.

Полки старой армии переформировывались в красноармейские отряды. Весной 1918 года 5-й драгунский Каргопольский полк был отведён в глубокий тыл, в район Череповца, и реорганизован в красногвардейский кавалерийский отряд.

Незадолго до отправки по эскадронам пронеслась волна солдатских самосудов над офицерами. Её подстегнула расправа над исполняющим обязанности Верховного главнокомандующего Русской армией генералом Н. Н. Духониным. Революционно настроенные матросы не простили боевому генералу того, что он перед своим смещением (обязанности командующего принимал прапорщик Н. В. Крыленко) распорядился выпустить на свободу генералов Корнилова, Деникина, Маркова и других, арестованных после Корниловского мятежа.

19 ноября 1917 года драгуны 4-го эскадрона арестовали и приговорили к смерти поручика Ясинского.

Ещё весной был получен приказ об отмене звания «нижний чин». Тем же приказом отменялось титулование офицеров. Солдаты ликовали: кончилось время их благородий.

Многие офицеры дезертировали из армии домой или туда, где, по слухам, собирались и накапливались силы, способные противостоять большевизму. Некоторые уезжали в отпуск и не возвращались. Но были и другие. Зачастую отстранённые от командных должностей, они упорно и верно продолжали служить в своих полках рядовыми солдатами. Были такие и в 5-м драгунском Каргопольском полку.

Это была настоящая трагедия. Стала ли она трагедией и для нашего героя, неизвестно.

Сохранился документ. Пересказывать его незачем:

«Да здравствует Революция!

Постановление

общего собрания драгун 4-го эскадрона 5-го Драгунского Каргопольского полка 19 декабря 1917 г. в числе восьмидесяти пяти человек (85) в составе председателя Олейникова, товарища Ермакова и секретаря Дикова.

Порядок дня

О произведённом суде над бывшим поручиком Ясинским.

Выборы командира эскадрона и его заместителя.

О собственных вещах поручика Ясинского.

О вещах не возвратившегося из отпуска тов. Газалиева». Здесь необходим небольшой комментарий.

Буза в 4-м эскадроне шла уже давно. Драгуны ни в грош не ставили офицеров. Свобода пьянила сильнее вина, а у некоторых особо горячих голов, как ныне говорят в просвещённом обществе, крышу сносило напрочь.

Ещё в конце апреля в эскадроне вспыхнул конфликт между драгунами и командиром полковником Занковичем. Причиной обострения отношений стал эпизод, произошедший однажды на построении. Эскадрон готовился к полковому смотру. Взводы выстроились. Занкович подъехал к шеренгам и поздоровался. Ему дружно ответили. В первом взводе подняли красный флаг с надписью: «Да здравствует свобода!» Командир эскадрона тронул коня, подъехал к знаменосцу и осведомился, по какому случаю нарушается устав и порядок выездки. Ему ответили дерзко, в духе царившего тогда настроения. Занковича это задело, он сказал, что красная тряпка, поднятая в первом взводе, не является штандартом, предусмотренным уставом, и он в таком виде эскадрон на полковой смотр не поведёт. Драгуны загудели. Полковник не уступал. И тогда дело решил председатель эскадронного комитета: он приказал убрать флаг.

Однако история на этом не завершилась. Командир эскадрона ещё раз объехал строй и вдруг заметил на груди стоявшего рядом с Рокоссовским драгуна Фёдора Чуба красный бант.

— Убр-рать! — рявкнул полковник. — И чтобы впредь никаких красных бантиков! Ни на драгунах, ни на лошадях! Вы не барышни, а солдаты!

Вскоре эскадронный комитет обратился к полковому начальству с просьбой удалить полковника Занковича с должности их командира: «Не желая обострять отношения, мы с болью в сердце и со слезами на глазах должны были удалить эти знаки добытой дорогой ценой свободы, так долго находящейся в руках деспотов и буржуазии».

При разборе дела за Занковича вступился командир полка полковник Дараган. Материалы передали в дивизионное совещание. Там вскоре приняли решение: «Считая поступок полковника Занковича не соответствующим духу времени и нетактичным, удалить в резерв чинов».

Командовать 4-м эскадроном назначили штаб-ротмистра Газалиева. Новый начальник с драгунами ладил. Но когда на Дону начали собираться офицерские части, из которых формировалась Белая гвардия, по слухам, отправился туда. Отбыл в отпуск и, как повелось, в полк не вернулся.

Не доверяли драгуны и поручику Ясинскому. Судьбе было угодно, что именно на него обрушился весь солдатский гнев, все их обиды, копившиеся годами, и вся их жестокая несправедливость.

«Единогласно постановлено:

1) Настоящим постановлением устанавливаем и подтверждаем своё решение, принятое 18 декабря с/года о произведённом суде над бывшим поручиком Ясинским, как кардинальную меру пресечь его контрреволюционную деятельность эскадрон признаёт правильным лишение его жизни, что было приведено в исполнение вышеуказанного числа.

2) Командиром эскадрона выбран тов. Стафеев.

3) Большинством голосов выбран заместителем его тов. Каштанов.

4) Вещи погибшего поручика Ясинского продать и деньги, вырученные от продажи вместе с собственными его деньгами в сумме восемьсот рублей (800 р. 97 к.) препроводить вместе с настоящим постановлением в полковой комитет для направления их в Военно-Революционный комитет на помощь семьям погибших борцов за свободу во время Революции».

За седло поручика выручили 60 рублей. По-хозяйски распорядились и другими вещами расстрелянного. Правда, под шумок потеряли серебряный портсигар, что нашло отражение и в протоколе: «Вопрос об утере портсигара б. поручика Ясинского не возбуждался».

Другие документы проясняют предысторию трагедии.

Из них следует, что после октября 1917 года, когда власть в полку перешла к комитету и офицеры фактически оказались отстранёнными от власти, а порой и не у дел, они, пользуясь различными предлогами, начали покидать расположение полка. Враждебность драгун росла. Полком фактически командовал председатель полкового комитета каптенармус Иванькин. Атмосфера в эскадронах создалась соответствующая. Вдобавок ко всему в ноябре штаб фронта предпринял попытку откомандировать с передовой в тыл на подавление революции сотни 5-го Донского казачьего полка. Драгунский Каргопольский полк воспротивился этому, отказавшись сменить в окопах казаков. В те же дни «ввиду подозрительности» заменили казаков летучей почты надёжными товарищами из драгун.

В самом 4-м эскадроне тоже делали свою революцию. Командиром эскадрона избрали полного георгиевского кавалера унтер-офицера Стафеева. Офицеров от командования отстранили — «так как они, офицеры, интересы солдат не защищают». Денщиков и вестовых у них отняли, а самих распределили по взводам рядовыми. Вскоре, чего и следовало ожидать, один за другим они начали исчезать. Куда бежали разжалованные в рядовые поручики, корнеты и штаб-ротмистры, неизвестно. Известно лишь, что в те дни для офицеров существовал один путь — на юг России. Странно, но тот, кто яростнее всех пытался убедить драгун в ошибочности и пагубности большевистского выбора, кто, казалось, сильнее других офицеров ненавидел грядущую власть и при первом же случае беспощадно критиковал новые порядки в полку, задержался в расположении дольше других и, казалось, не желал покидать эскадрон.

Наконец иссякло и его терпение. В середине декабря Ясинского назначили в караул. С поста он ушёл самовольно. Но вскоре был задержан латышскими стрелками «и под конвоем возвращён в полк». Командир эскадрона Стафеев спросил, почему он бросил пост. На что Ясинский ответил с вызывающей дерзостью:

— Служить изменникам-большевикам не желаю.

В те дни от единой и неделимой отваливались, как снасти от терпящего бедствие корабля, Финляндия, Польша, Литва, Украина, Курляндия… Многие, в особенности офицеры, переживали распад империи болезненно.

Разговор драгун и бывшего поручика принял самые ожесточённые и грубые формы и закончился выстрелом кого-то из солдат. Суд состоялся уже после того, как дело было сделано. Видимо, поэтому в постановлении эскадронного комитета Ясинский фигурирует как погибший.

Рокоссовский, по всей вероятности, стал участником этой истории и был частью той массы, которая склонялась к крайним мерам и в итоге пустила в ход карабин, а затем признала правильным лишение жизни своего бывшего командира эскадрона с целью «пресечь его контрреволюционную деятельность».

Так начиналась Гражданская война. Она разделила народ бывшей Российской империи на красных и белых, на своих и чужих, на бывших и тех, кто с энтузиазмом и самоотверженностью кинулся строить новую жизнь, где, казалось, счастья хватит всем.

Перед драгунами, оставшимися без офицеров, без полкового штандарта и присяги, встала проблема личного выбора: с кем?

Тогда же, в декабре, полк покинули боевые товарищи и земляки Рокоссовского Вацлав Странкевич, двоюродный брат Франц Рокоссовский и другие поляки. Они отправлялись в польский корпус воевать за своё, кровное, польское дело. Именно об этом они заявили ему, уговаривая ехать с ними. Рокоссовский отказался. К тому времени он сделал свой выбор. В Советской республике, где власть перешла в руки народа, строили новую армию — Красную гвардию. В войска возвращались порядок, дисциплина. На руководящие должности выдвигались талантливые и энергичные командиры из самой народной гущи. Своё будущее он уже тогда решил связать с армией страны, за которую дрался все эти годы. Армия только-только рождалась, она ещё не имела имени. А пока повсеместно создавались красногвардейские отряды.

Тяжёлым было прощание Рокоссовского с земляками. Вспоминали Варшаву. Свои первые дни в драгунском полку. И первые бои. Погибших товарищей.

— А помнишь, Костя, рубку под Шяуляем? — сказал кто-то по-польски. И они надолго замолчали. Вспоминали.

Тот бой был кровавым.

Накануне соседний Рыльский пехотный полк немцы изрядно потрепали. Неожиданно контратаковали, выбили из окопов, часть бойцов рассеяли по лесу, а другую часть окружили. Подавленные неудачей, гибелью товарищей и ощущением надвигающейся беды — полным разгромом и возможным пленением — пехотинцы окопались, заняли круговую оборону и ждали своей участи. Наступила ночь. Она принесла временное затишье.

Командование приняло решение атаковать противника немедля, до рассвета. Деблокирующий удар должны были нанести каргопольцы. По жребию от каждой сотни отобрали по десятку драгун и одного офицера. Скрытно, чтобы не обнаружить своих намерений, вывели коней на исходные позиции. По команде вскочили в сёдла. В последний раз проверили оружие и — вперёд. Штаб-ротмистр Газалиев потуже затянул под подбородком ремешок офицерской фуражки и сказал: «Ну, ребята, двум смертям не бывать. С Богом!..»

Взвод на рысях миновал изрытое воронками и утыканное кольями с клубками оборванной колючей проволоки предполье. Скакали молча, стиснув зубы и полагаясь только на чутьё и надёжность своих верных боевых коней. Выносливый и послушный Ад нёс своего хозяина через воронки и окопы. Иногда драгун чувствовал, как конь под ним напрягается всем своим мощным телом, перемахивает через очередную рытвину и, ёкая селезёнкой, приземляется, ловит опору и мчится дальше. Где-то рядом в темноте слышатся глухие удары — лошади проваливаются в рытвины, ломают ноги и рёбра, всадники летят под копыта, словно выбитые из сёдел картечными залпами в упор. И вот уже первая линия немецких окопов и первые вспышки запоздалых выстрелов — справа, слева, под ногами взмывшего свечой Ада. Нащупал ребристую холодную рукоять шашки. Клинок, будто ожидая этого прикосновения, стремительно и плавно скользнул из ножен. Драгуны налетели как ураган, крушили шашками враждебную темноту, и вскоре она стала расступаться, реже огрызаться ружейными выстрелами, а потом и вовсе затихла. Правее, в березняке, белевшем в рассветной дымке, шевельнулись цепи — пошла на прорыв пехота Рыльского полка. А они, уцелевшие в схватке с немецким боевым охранением, поскакали дальше. Миновали лощину. Кони вынесли их на край поля, и в густом молоке наползающего из низины тумана они увидели орудия, стоявшие на позициях. Возле них копошилась прислуга, слышались команды. Первых залпов можно было ждать в любое мгновение. «Ребята, руби!» — крикнул штаб-ротмистр, первым бросив коня прямо на батарею. Рокоссовский пришпорил Ада и, забирая левый повод, направил в самую гущу тумана, выскочил к крайнему орудию и, низко свесившись с седла, коротким точным ударом полоснул качнувшуюся перед ним тень. Тут же осадил и развернул коня, потому что со стороны поля к ним летели чужие всадники. Это были немецкие уланы, бросившиеся выручать свою батарею. Драгуны вовремя заметили опасность, тоже развернули и пришпорили коней. Быстро сблизились. Началась рубка. На всю жизнь Рокоссовскому запомнилось, как над головой, туго рассекая воздух, наполненный напряжением и страхом, пронеслась уланская шашка. Он машинально припал к тёплой шее Ада и увидел, как Странкевич боковым ударом буквально вынес улана из седла.

В той ночной рубке погибли многие. Но приказ драгуны выполнили. Выручили Рыльский пехотный полк, захватили несколько орудий, вырубили во встречном бою взвод немецких улан.

Рокоссовский и Странкевич в ту ночь держались рядом. Может, потому смерть и миновала их, что сами они в минуты атаки были воплощением гибели и ужаса.

И вот настала пора расставаться. Больше они никогда не увидятся. Тогда они ещё не знали, что служить им суждено в армиях враждебных государств.