Рокоссовский. Клинок и жезл

Глава двадцать девятая САМЫЙ ОБАЯТЕЛЬНЫЙ МАРШАЛ

Из всех маршалов, полководцев Великой Отечественной войны Рокоссовский наиболее любим в нашем народе. О нём даже песню сложили. Ему приписывают зачастую даже те подвиги, которые он не совершал. Народу для своего любимца ничего не жалко, и, утверждая в своих легендах рядом с правдой вымысел, народная молва как бы допускает: он мог это совершить…

Некоторые биографы утверждают, что в 1912 году юноша Константин Рокоссовский был арестован полицией за участие в демонстрации рабочих. Два месяца провёл в тюрьме Павиак в Варшаве.

В победные дни 1945 года войска 2-го Белорусского фронта стояли в Западной Померании. Когда стало известно о капитуляции Германии, Рокоссовский собрал всех генералов и офицеров штаба и объявил эту радостную новость. Её ждали все. Но реакция была неожиданной. Ни криков ликования, ни объятий не последовало. Все, окаменев, молчали. Рокоссовский мгновенно всё понял, ещё раз окинул взглядом собравшихся и предложил выйти на воздух и покурить. Вышли. Расселись кто где, лавок на всех не хватило. Закурили. И всё это молча, среди редких реплик. Разговаривали тихо, будто боялись что-то спугнуть. Потом начали вспоминать — лето 41-го, Ярцево, Вязьму, Подмосковье, Сталинград, Белоруссию…

В марте 1945 года Рокоссовского наградили орденом «Победа». После награждения, как водится, отметили — по-фронтовому обычаю искупали звезду в солдатской кружке… Когда ехали домой, серебряная гайка, закреплённая на штифте, видимо, впопыхах, наспех, открутилась и орден упал на коврик. Рокоссовский этого даже не заметил. Не обнаружил пропажи ордена и дома. А на следующий день шофёр Сергей Мозжухин протянул маршалу завёрнутый в носовой платок орден. Рокоссовский усмехнулся и сказал: «Ну, тогда вручай!» Так произошло повторное вручение ордена «Победа» маршалу Рокоссовскому.

На фронте у Рокоссовского был автомобиль марки «шевроле-дивизион-корреспондент-флип-мастер». Изготовили его в 1937 году американцы, а доставили в Советский Союз в рамках ленд-лиза в ноябре 1941 года. С 1941 по 1947 год этот «шевроле» был основной личной машиной вначале командующего армией и генерала, а потом командующего войсками фронта и маршала Рокоссовского. После войны маршал подарил его своему личному водителю Сергею Мозжухину. Прочный, с сильным мотором, выносливый, приспособленный к самым немыслимым дорогам автомобиль был специально создан для войны и бездорожья. Часть кузова и днище бронированы. Говорят, он до сих пор на ходу и по хорошей дороге развивает скорость до 215 километров в час. Его время от времени арендуют киностудии для съёмок военных фильмов. В фильме «Семнадцать мгновений весны» на нём ездил американский разведчик Аллен Даллес.

Когда маршал служил главным военным инспектором, в Белорусском военном округе во время учений произошла такая история.

Для руководителей учений прибытие заместителя министра обороны равносильно ЧП. Вместе с группой сопровождающих его офицеров округа Рокоссовский шёл к полевому штабу, расположившемуся в палатке. Уже смеркалось. Да ещё пошёл сильный дождь. Возле самой палатки маршал зацепил ногой телефонный провод и всем прикладом рухнул на землю. Офицеры бросились поднимать его. Но он быстро вскочил на ноги и… засмеялся. Офицеры оцепенели: они думали, что сейчас начнётся разнос. Отряхивая плащ, Рокоссовский спросил: «Это что, телефонный провод?» — «Так точно, товарищ Маршал Советского Союза!» — «А мы во время войны обычно закапывали телефонные провода…» На том происшествие и закончилось. Провод тут же, конечно же, закопали на полметра в глубину…

В день парада Рокоссовский пригласил к себе боевых товарищей, с кем шёл к Победе. Надо было отметить. Пришли генералы, старшие офицеры. Домработница Оля всё приготовила, накрыла стол и скромно ушла к себе в комнату. Когда гости расселись, Рокоссовский вдруг спохватился: «А где Оля?» Он сходил за ней и усадил за стол. Потом Оля рассказывала, как праздновала День Победы рядом с генералами и как много их было.

«Такого человека, как Константин Константинович, не было и больше никогда не будет!» — говорила она, когда Рокоссовского не стало.

Феликс Чуев справедливо заметил: «Был в советской истории Полководец с большой буквы, которого можно было и нужно показать куда ярче и благороднее, чем это сделано на Поклонной горе. Я много слышал о нём от разных высоких военных, в том числе от маршала Александра Евгеньевича Голованова. «Полководцем номер один я всё-таки считаю Рокоссовского, — не раз говорил мне Голованов. — Ему принадлежит Белорусская операция, которую я считаю образцом, жемчужиной военного искусства. Она сильнее Сталинграда. А ведь с идеей Рокоссовского ни Жуков, ни Василевский не соглашались, один Сталин поддержал…» Жуков и Генеральный штаб были категорически против двух главных ударов и настаивали на одном — с плацдарма на Днепре в районе Рогачёва. Верховный тоже придерживался такого же мнения. По логике, вариант Рокоссовского половинил силы и средства, что казалось просто недопустимым при проведении такой крупномасштабной операции. «Если бы это предлагал не Рокоссовский, этот вариант при наличии таких оппонентов, как Сталин и Жуков, просто пропустили бы мимо ушей, — говорит Голованов, — в лучшем случае как необдуманное, в худшем — как безграмотное предложение».

Генерал-лейтенант авиации Н. А. Захаров рассказывал о том, что, когда летом 1941 года Рокоссовский с 9-м механизированным корпусом попал в полуокружение в районе западнее Киева, осмотревшись и придя в себя, он начал контратаковать и бить противника. И вскоре телеграфировал в штаб фронта: разрешите атаковать в направлении Варшавы с конечной целью взять город приступом!

Легенда?

Красивая.

В Тимирязевке рядом с его палатой была палата, где лежал командующий 4-й ударной армией Северо-Западного фронта генерал Ерёменко. Он получил осколок при схожих обстоятельствах: его штаб отбомбили немецкие самолёты во время проведения Торопецко-Холмской операции. За ним ухаживала жена Нина Ивановна. Она-то потом и рассказала, какими прибыли из Новосибирска жена и дочь Рокоссовского. Они были истощены, чувствовалось, что долгое время недоедали. Юлия Петровна работала прачкой в одной из новосибирских тыловых госпиталей, потом при военкомате. Рокоссовский их подкармливал из своего генеральского пайка.

Из-под Сталинграда Рокоссовский пишет семье письмо: жив-здоров, чувствую себя хорошо, бьём немцев и… хозяйственного мыла достать не удалось… Видимо, Юлия Петровна попросила прислать кусочек-другой мыла. В Москве мыло было страшным дефицитом! Генерал, командующий армией — не достал… Не мог, не считал возможным пользоваться служебным положением в личных целях. А ведь были такие командармы, которые за собой возили корову, стадо овец, кур — чтобы на столе всегда были в достатке свежие продукты. Не говоря уже о таких мелочах, как «лишний» кусок хозяйственного, как его тогда называли, солдатского мыла.

Главный маршал авиации А. Е. Голованов рассказывал Феликсу Чуеву:

«Когда мы прибыли из Сталинграда, нас принял Сталин, это после завершения операции «Кольцо», всех поздравил, пожал руку каждому из командующих, а Рокоссовского обнял и сказал: «Спасибо, Константин Константинович!» Я не слышал, чтобы Верховный называл кого-либо по имени и отчеству, кроме Б. М. Шапошникова, однако после Сталинградской битвы Рокоссовский был вторым человеком, которого Сталин стал называть по имени и отчеству. Это все сразу заметили. И ни у кого не возникало сомнения, кто самый главный герой-полководец Сталинграда…»

Героем этой байки в нашем военном фольклоре числится и генерал Черняховский, и маршал Жуков. Но скорее всего, эта история произошла именно с Рокоссовским. Когда стало известно, что у командарма-16 генерала Рокоссовского любовь с военврачом Талановой, Мехлис, который, кажется, первым узнавал о сердечных делах генералов, доложил Верховному: так, мол, и так, при законной жене… «А скажите, товарищ Мехлис, — взмахнул трубкой Сталин, — мешает эта Таланова товарищу Рокоссовскому командовать армией?» — «Нет, товарищ Сталин». — «Вот видите! А она… красивая, эта военврач Таланова?» — «Говорят, красивая, товарищ Сталин. И намного моложе его. Что делать будем?» — «Что делать… Что делать… Завидовать будем товарищу Рокоссовскому».

Весной 1945 года войска 2-го Белорусского фронта на пути к Балтийскому морю натолкнулись на мощнейший укрепрайон, узел которого — Данциг и Гдыня — представлял собой неприступную крепость с гарнизоном в 20 дивизий вермахта, СС и различных формирований. Перед штурмом противнику был вручён ультиматум. Листовку с текстом за подписью командующего войсками фронта отпечатали тиражом три миллиона экземпляров и из самолётов разбросали над немецкой группировкой. Текст начинался так: «Я, маршал Рокоссовский, наголову разгромивший ваши войска под Сталинградом и Курском…»

Немцы ультиматума не приняли. Данциг был взят жестоким штурмом. Поморский вал преодолён. Опасность флангового удара по группировке 1-го Белорусского фронта, наступавшей на Берлин, устранена.

Уже будучи в отставке, Вячеслав Молотов на вопрос о главных советских маршалах рассуждал так: «По характеру для крутых дел Жуков больше подходил. Но Рокоссовский при любом раскладе в первую тройку всегда войдёт. А кто третий — надо подумать…»

Был великолепным танцором, ловким и неутомимым партнёром. В 1956 году, когда ему исполнилось 60 лет, во время отдыха в санатории им. Фабрициуса, на спор, с женой своего друга Михаила Сергеевича Малинина Надеждой Грековой протанцевал краковяк по набережной от санатория до сочинского парка «Ривьера».

Ещё в юности получил взыскание, записанное в учётную партийную карточку, «за излишнее увлечение танцульками».

На торжественных и официальных приёмах никогда не ел.

Галина Таланова родила от Рокоссовского девочку. Произошло это в 1945 году на границе Польши и Германии. Фронтом уже командовал Жуков. Таланова с дочерью оставалась при своём госпитале. Жуков по просьбе Рокоссовского опекал и новорождённую, и молодую маму. У Талановой вскоре пропало молоко. Нашли корову. И эта корова шла потом вместе с госпиталем до самого Берлина. Думали, что родится мальчик. Рокоссовскому хотелось сына. Наготовили распашонок голубого цвета. Командующий бронетанковыми войсками фронта генерал Григорий Орёл раздобыл голубую коляску.

Когда Рокоссовскому сообщили, что у него дочь, он прислал нарочным Галине Талановой букет алых роз. Стоял январь 1945-го. Рождественские дни.

Был прост во взаимоотношениях с окружающими его людьми. Для него одинаковыми были генерал и шофёр, министр и солдат. Любил общение с друзьями дочери и сверстниками внуков. С детским азартом играл с ними в войну, так что они принимали его за равного. На отдыхе, когда не случалось партии за теннисным столом, мог запросто предложить девочке-подростку, которую никто не воспринимал в качестве партнёра: «Давай сыграем?» Когда служил в Польше, однажды в столовой заметил: утром во время завтрака в офицерском зале никого. «Что такое? Где люди?» Оказывается, им приказали завтракать позже, чтобы не беспокоить министра. Та же история в бассейне. Возмутился: «Зачем вы это делаете? Пустите людей в бассейн!»

На даче любил заниматься простым крестьянским трудом — поправить покосившийся забор, посадить дерево, скосить траву. Косить выходил в старых армейских шароварах и майке. Помогал брату Юлии Петровны сажать на свободном участке картошку. Шурин садился за баранку ГАЗ-69. Этот русский джип подарили Рокоссовскому поляки. Плуг привязывали к машине. За плуг становился маршал. Никто в округе больше пахать не умел. Через несколько часов — огород вспахан. Можно сажать картошку.

Сталин высоко ценил своего маршала. Однажды, узнав, что тот во время наступления войск, увлёкшись, наступал в передовых колоннах на своём командирском танке, прислал телеграмму: «Если хотите быть танкистом, я удовлетворю ваше желание».

Когда редактор принёс ему в госпиталь вёрстку «Солдатского долга», маршал, понимая, что прочитать её уже не сможет — нет сил, — спросил тихо: «Что, много переписали?» Тот не ответил. И тогда он махнул рукой и подписал вёрстку. В 1990-е годы текст воспоминаний был восстановлен и сейчас публикуется в полной редакции.

Любил заводить патефон. Старый, довоенный, которым семья обзавелась в одном из гарнизонов. Собрал большую коллекцию грампластинок. Накручивал ручку, вставлял новую иголку и ставил пластинку с каким-нибудь старым танго.

В те годы уже в ходу были шикарные радиолы с проигрывателем и долгоиграющими пластинками, с более совершенной и качественной передачей звука. Но старому маршалу нравился патефон.

Ностальгия?

По безвозвратной юности. По Забайкалью. По своей боевой шашке и верному коню. По простоте солдатских отношений, которыми особенно дорожат люди, пережившие войну, фронт. Старые мелодии под шипение патефона воскрешали в памяти картины прошлого: окопы, землянки, кузнечный запах раскалённого металла, разбросанного по брустверу, нервное ожидание атаки, своей или неприятельской…