Рокоссовский. Клинок и жезл

Глава двадцать вторая НА ДНЕПР И ДАЛЬШЕ

15 июля 1943 года, выстояв под ударами последнего наступления германских войск на Восточном фронте, армии Рокоссовского пошли вперёд. Атаковали почти без всякой паузы. На третий день боёв оттеснили противника на линию, которую противоборствующие стороны занимали на 5 июля. А дальше пошло тяжелее. Немцы стояли здесь два года и успели создать прочные оборонительные рубежи, опорные пункты, соединённые системой перекрёстного огня. Минные поля. Противотанковые районы. Проволочные заграждения. Каждый населённый пункт, каждая высотка были превращены в неприступные цитадели, соединённые ходами сообщения и окопами со смежными, такими же укреплёнными и насыщенными огневыми средствами узлами обороны. Войскам приходилось буквально прогрызать немецкую оборону.

Позже Рокоссовский оценит эти дни и действия своих армий так:

«Снова была проявлена излишняя поспешность, которая, по-моему, не вызывалась сложившейся обстановкой. В результате войска на решающих направлениях выступили без достаточной подготовки. Стремительного броска не получилось. Операция приняла затяжной характер. Вместо окружения и разгрома противника мы, по существу, лишь выталкивали его из Орловского выступа. А ведь, возможно, всё сложилось бы иначе, если бы мы начали операцию несколько позже, сконцентрировав силы на направлении двух мощных, сходящихся у Брянска ударов».

Здесь — скрытая полемика с решениями Генштаба, с Василевским. Именно к мнению Василевского в эти дни начал прислушиваться Верховный. Пик напряжённости в войне миновал. Враг уже не угрожал Москве, как в 1941 и 1942 годах, не держал в блокадном кольце Ленинград. И Жуков, этот незаменимый критический менеджер, постепенно отдалялся Сталиным на второй план. Впрочем, Жуков и сам старался больше быть в войсках, в своей родной стихии.

Рокоссовский не был сторонником спонтанных действий. Каждую операцию старался готовить как можно более тщательно. Без затяжки, энергично, но основательно. Бой, атаку, а тем более длительное наступление, как считал Рокоссовский, надо было готовить, обеспечивать. А для этого необходимо время. «Самое трудное, — говорил фон Клаузевиц, — возможно лучше подготовить победу; это — незаметная заслуга стратегии, за которую она редко получает похвалу».

И всё же, как бы тяжело ни было наступающим войскам, огненный вал медленно покатился на запад. Под Курском произошло событие исторической важности и глобального масштаба — началось всеобщее наступление на позиции германских войск. Фашистский зверь получил удар в самое средоточие своих сил. Отныне он будет только пятиться. До самого «логова».

Вначале в заснеженных полях Подмосковья, затем в волжской степи и в руинах Сталинграда, а теперь здесь, на гигантском фронте между Белгородом и Орлом, вермахт получил сокрушительные удары. Ни битва за Атлантику между германскими люфтваффе и авиацией союзников, ни бои в африканской пустыне, ни операции на Балканах и греческих островах, даже если их соединить в одну, по масштабам и ярости вряд ли стоят хотя бы одной битвы в России. Судьбы мира решались здесь. Их решали солдаты Рокоссовского и Ватутина, артиллеристы Казакова и танкисты Богданова. Здесь предопределялись сроки освобождения концентрационного лагеря Освенцим и Варшавы, взятия Кёнигсберга и Берлина.

В начале августа войска Брянского фронта освободили Орёл. Одновременно части Воронежского и Степного фронтов очистили от противника Белгород, а вскоре и Харьков. Началось освобождение Донбасса. В Москве в ознаменование крупных побед прогремел первый салют. Отныне Москва будет салютовать победам, подобным тем, которые войска одержали в августе 1943 года.

В середине августа авангарды фронта Рокоссовского подошли к линии «Хаген» и остановились для перегруппировки. Но уже на следующий день в штаб поступила директива Ставки на дальнейшие действия: «Наступая в общем направлении Севск — хутор Михайловский, не позднее 1–3 сентября выйти на фронт река Десна южнее Трубчевск — Новгород-Северский — Шостка — Глухов — Рыльск. В дальнейшем развивать наступление в общем направлении Конотоп — Нежин — Киев и при благоприятных условиях частью сил формировать Десну и наступать по правому её берегу в направлении Чернигов».

Датой начала операции значилось 26 августа. На подготовку масштабной и довольно глубокой операции штабам и войскам Центрального фронта отводилось всего десять дней.

Основной удар войска Рокоссовского нанесли на новгород-северском направлении силами 65-й армии Батова. На флангах наступали 48-я армия Романенко и 60-я армия Черняховского[107].

С генералом Иваном Даниловичем Черняховским Рокоссовский познакомился во время боёв на курском выступе. Позже писал: «Знакомясь с войсками 60-й армии, переданной нам из Воронежского фронта, я внимательно приглядывался к генералу И. Д. Черняховскому. Это был замечательный командующий. Молодой, культурный, жизнерадостный. Изумительный человек! Было видно, что в армии его очень любят. Это сразу бросается в глаза. Если к командарму подходят докладывать не с дрожью в голосе, а с улыбкой, то понимаешь, что он достиг многого. Командиры всех рангов остро чувствуют отношение старшего начальника, и, наверное, мечта каждого из нас — поставить себя так, чтобы люди с радостью выполняли все твои распоряжения. Вот этого Черняховский достиг (пожалуй, так же, как и командарм 65 П. И. Батов)».

Рокоссовский, кроме всего прочего, как мы видим, был тонким психологом. Хорошо разбирался в людях. А самое главное, умел понимать их и подбирал себе помощников с учётом их способностей и особенностей характера. Бессмысленно ломать человека, даже военного, даже при помощи устава. Найти ему место там, где он принесёт наибольшую пользу, — один из принципов его работы с людьми.

Сразу после Сталинграда, во время Севского рейда, выяснилось, что части 70-й армии действуют несобранно, в бою слабоуправляемы. Рокоссовский тут же выехал в штаб армии, побывал в дивизиях и полках. Армия была мощной. Сформирована по гвардейскому штату из работников НКВД Хабаровской, Читинской, Новосибирской, Свердловской, Челябинской областей и города Ташкента. В неё вошли также погранотряды. Пограничники — хорошие бойцы, храбрые солдаты. Но как оказалось, командующий армией генерал-майор Г. Ф. Тарасов[108] никак не мог наладить управление частями. В итоге — большие потери при незначительном продвижении вперёд. Противник почувствовал слабость фронта армии и начал истощать её короткими и мощными контрударами. Рокоссовский тут же заменил командующего: мощную 70-ю армию НКВД возглавил опытный и надёжный генерал-лейтенант Галанин. Сразу дело пошло лучше. Контратаки немцев и венгров были пресечены, армия пошла вперёд. Пограничники храбро дрались в дни Курской битвы.

17 сентября 1943 года в приказе Верховного главнокомандующего говорилось: «Войска Центрального фронта, продолжая наступление, успешно форсировали реку Десна и сегодня, 16 сентября, с боем овладели крупным опорным пунктом обороны немцев на рубеже этой реки — городом Новгород-Северским…»

Войска Рокоссовского успешно продвигались вперёд. Разметав оборону противника на западном берегу Десны, авангарды устремились к Днепру. Особенно энергично действовала группировка 60-й армии. Фланговые удары и глубокие броски с последующим охватом не успевших отойти частей противника выгодно отличали действия дивизий и частей армии Черняховского. Рокоссовского восхищала кипучая энергия командарма. Чем-то он напоминал ему его командирскую юность, забайкальские походы. Именно перед 60-й армией стал реально вырастать приближавшийся с каждым днём и с каждым боем Киев.

Однако Киев войскам Рокоссовского взять не дали. Из Ставки пришла директива: согласно новой разграничительной линии Киев отходил в полосу действия соседнего Воронежского фронта. Таким образом, брать Киев должен был Ватутин. Рокоссовский тут же позвонил в Ставку. Сталин выслушал его и кратко сказал:

— Товарищ Рокоссовский, мы это сделали по настоянию Жукова и Хрущёва. Они там находятся на месте, им виднее.

Больше всего хлопотал Никита Сергеевич Хрущёв. Недовольный тем, как народ встретил его в освобождённом Харькове, он решил взять реванш в Киеве.

Северо-западнее и западнее Киева находились города и населённые пункты, которые были хорошо знакомы Рокоссовскому по летним боям 1941 года. Новоград-Волынский, Луцк, Броды… Он возвращался с войсками своего фронта туда, где принял свой первый бой в этой войне, командуя 9-м механизированным корпусом. Маятник войны качнулся назад и, ускоряя движение, неотвратимо летел на запад…

К концу сентября 13-я армия Пухова захватила плацдармы на правом берегу Днепра. Заметим, войскам Рокоссовского достался трудный участок для наступления. Форсировать пришлось две реки — Десну, а потом Днепр. В начале октября Ставка неожиданно вывела из состава Центрального фронта и передала левофланговому Воронежскому фронту 13-ю и 60-ю армии. Это были лучшие его армии, и командовали ими талантливые, надёжные генералы.

Центральный фронт перенацеливался на северо-западное направление — на Белоруссию. Предстояла огромная работа по переброске не только войск, но и тылового хозяйства на новое, гомельское направление.

В один из этих дней позвонил недавно назначенный на должность начальника Генерального штаба Антонов и заговорил о праздничном салюте в честь войск Центрального фронта, успешно форсировавших Днепр и начавших взламывать твердыни Восточного вала.

— Я думаю, — сказал Рокоссовский, — что с этим следует подождать. Незачем раньше времени настораживать немецкое командование. А вот об ударе на Киев не мешало бы ещё раз подумать. Черняховский сейчас находится в очень выгодном положении.

— Согласен с вами, — ответил Антонов. — Советую доложить свои соображения Верховному главнокомандующему.

Рокоссовский тотчас же связался со Сталиным.

— Товарищ Рокоссовский, — выслушав его, сказал Сталин, — вопрос о действиях войск на киевском направлении решён, и вы об этом знаете. Пересматривать что-либо поздно.

Тогда Рокоссовский, пользуясь случаем, заговорил о фронтовых средствах усиления, которые были переданы на левый фланг.

— Все фронтовые средства усиления остаются в вашем распоряжении. А Пухову и Черняховскому оставьте их штатные танки и артиллерию. Мы уже дали соответствующее распоряжение Ватутину. По всей вероятности, в ближайшее время Ставка примет решение о расформировании Брянского фронта. Часть войск будет передана вам. Что касается салюта… — Сталин немного помолчал. — Тут вы правы: лучше будет его ненадолго отложить.

В начале октября, когда Центральный фронт уже действовал в Белоруссии, ему были переданы 3-я, 50-я и 63-я армии расформированного Брянского фронта. Из резерва Ставки прибыли 61-я армия генерала П. А. Белова[109] и 11-я армия генерала И. И. Федюнинского. С ними Рокоссовский провёл операции по форсированию Сожа, Днепра и Березины, захватил плацдармы, прорвал Восточный вал, расширил фронт прорыва до 120 километров и продвинулся на запад до 130 километров. Началось освобождение Белоруссии. 26 ноября части 11-й и 48-й армий в ходе Гомельско-Речицкой наступательной операции Белорусского фронта[110] освободили Гомель.

Гомельско-Речицкая операция в масштабе фронта носила характер вспомогательной. Главная интрига тем временем развивалась южнее, в районе Киева. Войска 1-го Украинского фронта с боем захватили Киев. Немцы не осмелились снять с гомельско-речицкого участка ни одной дивизии, чтобы облегчить участь киевской группировки. Задача была выполнена.

Однажды, когда войска фронта ещё стояли перед Нов-городом-Северским, к Рокоссовскому приехала дочь Ариадна. В архивах сохранился любопытный документ:

«Отпускной билет

Радист тов. Рокоссовская А. К. отпущена в краткосрочный отпуск с правом выезда в штаб Центрального фронта с 31 августа по 6 сентября 1943 г.

Срок возвращения в часть 6.9.43 г.

Начальник радиоузла Инженер-капитан Покровский».

Ариадна приехала к отцу не без умысла. Работа радисткой передвижного радиоузла Центрального штаба партизанского движения её не устраивала. Не хватало фронтовой романтики. Отцовская кровь требовала пребывания в огне. И в огонь она попала в первый же день «гостевания» у отца.

Штаб фронта Ариадна отыскала как раз в тот момент, когда командующий садился в машину, чтобы выехать в войска. Она уговорила его взять её с собой. Поехали. В дороге налетели немецкие самолёты. Водитель остановил машину. Все сидевшие в ней рассыпались по обочинам. Замешкалась только перепуганная Ариадна. Видя её беспомощность, Рокоссовский бросился к машине и прикрыл дочь собой. Так и лежали возле машин в кромешной пыли и копоти, пока самолёты делали заход за заходом, поливая дорогу и машины огнём своих пушек и пулемётов. Впоследствии Ариадна Константиновна рассказывала сыну Константину Вильевичу, что офицеры штаба в первые мгновения после того, как немецкие самолёты улетели, смотрели на неё почти с ненавистью — за то, что подвергла смертельной опасности их командующего. В тот же день после строгого разговора с отцом дочь отбыла с фронта. Сам Рокоссовский объяснял невозможность пребывания Ариадны рядом тем, что его сердце не выдержит от постоянной мысли о том, что его единственной дочери каждую минуту угрожает смертельная опасность.

Центральный фронт потому и был переименован в Белорусский, а вскоре в 1-й Белорусский, что именно его соединениям предназначалась роль основного действующего лица в ходе освобождения советской Белоруссии от немецкой оккупации.

Всю осень 1943-го, зиму и весну 1944 года войска Рокоссовского расширяли свои плацдармы и накапливали силы для предстоящего решающего удара.

Однако в конце ноября Рокоссовскому пришлось срочно оставить свой фронт и на несколько дней выехать в расположение соседнего 1-го Украинского.

Сталин позвонил из Тегерана, где проходила встреча лидеров союзнических государств, и сказал, что «у Ватутина неблагополучно, что противник перешёл в наступление и овладел Житомиром».

— Положение становится угрожающим, — сказал Верховный; в голосе его чувствовались раздражение и тревога. — Если так и дальше пойдёт, то противник может ударить во фланг Белорусского фронта. Товарищ Рокоссовский, вам следует немедленно выехать в штаб Первого Украинского фронта в качестве представителя Ставки, разобраться в обстановке на месте и принять все меры к отражению наступления врага.

Ситуация складывалась критическая. Немцы, смяв наши войска, контратаковали в направлении на Киев. Их ударные силы на отдельных участках продвинулись на глубину до 40 километров. Создавалась реальная угроза не только потери Киева, но и сокрушительного удара во фланг Белорусскому фронту.

Рокоссовский тотчас же вместе с командующим артиллерией генералом Казаковым отбыл в район Киева. На хозяйстве был оставлен заместитель — надёжный и опытный генерал И. Г. Захаркин[111]. Перед выездом, уже в машину Рокоссовскому принесли радиограмму от Верховного: «В случае необходимости немедленно вступить в командование 1-м Украинским фронтом, не ожидая дополнительных указаний». Ситуация складывалась примерно такая же, что и в конце сентября 1942 года, когда он прибыл на КП генерала Гордова и принял командование войсками Сталинградского фронта.

О встрече с Ватутиным Рокоссовский оставил такие воспоминания:

«Как я ни старался, дружеской беседы на первых порах не получилось. А ведь встретились два товарища — командующие соседними фронтами. Я всё время пытался подчеркнуть это. Но собеседник говорил каким-то оправдывающимся тоном, превращал разговор в доклад провинившегося подчинённого старшему. В конце концов я вынужден был прямо заявить, что прибыл сюда не с целью расследования, а как сосед, который по-товарищески хочет помочь ему преодолеть общими усилиями те трудности, которые он временно испытывает.

— Давайте же только в таком духе и беседовать, — сказал я.

Ватутин заметно воспрянул духом, натянутость постепенно исчезла.

Мы тщательно разобрались в обстановке и ничего страшного не нашли.

Пользуясь пассивностью фронта, противник собрал сильную танковую группу и стал наносить удары то в одном, то в другом месте. Ватутин вместо того, чтобы ответить сильным контрударом, продолжал обороняться. В этом была его ошибка. Он мне пояснил, что если бы не близость украинской столицы, то давно бы рискнул на активные действия.

Но сейчас у Ватутина были все основания не опасаться риска. Помимо отдельных танковых корпусов две танковые армии стояли одна другой в затылок, не говоря об общевойсковых армиях и артиллерии резерва Верховного Главнокомандования. С этим количеством войск нужно было наступать, а не обороняться. Я посоветовал Ватутину срочно организовать контрудар по зарвавшемуся противнику. Ватутин деятельно принялся за дело. Но всё же деликатно поинтересовался, когда я вступлю в командование 1-м Украинским фронтом. Я ответил, что и не думаю об этом, считаю, что с ролью командующего войсками фронта он справляется не хуже, чем я, и что вообще постараюсь поскорее вернуться к себе, так как у нас и своих дел много. Ватутин совсем повеселел.

Меня несколько удивляла система работы Ватутина. Он сам редактировал распоряжения и приказы, вёл переговоры по телефону и телеграфу с армиями и штабами. А где же начальник штаба фронта? Генерала Боголюбова я нашёл в другом конце посёлка. Спросил его, почему он допускает, чтобы командующий фронтом был загружен работой, которой положено заниматься штабу. Боголюбов ответил, что ничего не может поделать: командующий всё берёт на себя.

— Нельзя так. Надо помочь командующему. Это ваша прямая обязанность как генерала и коммуниста.

Должен прямо сказать, что Боголюбов по своим знаниям и способностям был на месте. Возможно, излишнее самолюбие помешало ему на этот раз добиться правильных взаимоотношений с командующим.

Боголюбов обещал сделать всё, чтобы не страдало общее дело. Поговорил я и с Ватутиным на эту тему. К замечанию моему он отнёсся со всей серьёзностью.

— Сказывается, что долго работал в штабе, — смущённо сказал он. — Вот и не терпится ко всему свою руку приложить.

Сообща наметили, как выправить положение. Забегая вперёд скажу, что Ватутин блестяще справился с задачей, нанёс такие удары, которые сразу привели гитлеровцев в чувство и вынудили их спешно перейти к обороне.

Свои выводы об обстановке, о мероприятиях, которые уже начали проводиться войсками 1-го Украинского фронта, и о том, что Ватутин как командующий фронтом находится на месте и войсками руководит уверенно, я по ВЧ доложил Верховному Главнокомандующему и попросил разрешения вернуться к себе. Сталин приказал донести обо всём шифровкой, что я и сделал в тот же день. А на следующее утро мне уже вручили депешу из Ставки с разрешением вернуться к себе на Белорусский фронт».

Так, без осложнений, закончилась командировка на 1-й Украинский фронт. Это была последняя встреча Рокоссовского с Ватутиным. В феврале 1944 года машину командующего 1-м Украинским фронтом обстреляют бандеровцы, Ватутин получит тяжёлое ранение и вскоре скончается в госпитале.

Основные события зимы 1943/44 года происходили на южном крыле фронта. Четыре Украинских фронта[112] продолжали атаковать противника, освобождая города Украины. Именно туда Ставка направляла резервы, боевую технику и лучшее вооружение. 1-й Белорусский фронт не стоял на месте, его армии тоже вели наступление, но эти удары носили характер второстепенных, отвлекающих от основного направления. И тем не менее успехи были:

«61-я армия овладела Мозырем, 65-я — Калинковичами, 48-я улучшила свои позиции на правом берегу Березины, 3-я армия в исключительно тяжёлых условиях форсировала Днепр, овладела Рогачёвом и плацдармом на западном берегу Днепра у Жлобина. Продвинулась немного на своём левом фланге и 50-я армия, но ей пришлось развернуться фронтом на север, так как сосед — 10-я армия Западного фронта — остался на месте. Эти операции проводились войсками фронта при скудной норме боеприпасов»[113].

15 апреля, когда наступательный ресурс окончательно иссяк, Ставка остановила наступление, приказав войскам перейти к обороне.

Ещё в декабре 1943 года у Рокоссовского состоялась памятная встреча с Верховным. Она многое определила в его судьбе.

После официальной части Сталин предложил генералам разделить с ним ужин. Это было 21 декабря, в день рождения Сталина и… Рокоссовского. Принесли грузинские вина. Была и водка. На столе добротные закуски. Сталин в этот вечер был весел, разговорчив и по-кавказски гостеприимен.

Рокоссовский впоследствии рассказывал:

«Было далеко за полночь с двадцатого на двадцать первое декабря. Присутствовали некоторые члены политбюро. Обстановка за столом была самая непринуждённая. Взяв меня за руку, Сталин отвёл в сторону и тихо сказал: «Да, мы вас крепко обидели, товарищ Рокоссовский… Ну что ж, бывает… Извините…» Потом мы возвратились к столу. Кто-то провозгласил тост за здоровье Сталина. Закусили. Встав из-за стола, Верховный подошёл ко мне с полным бокалом «хванчкары» (его любимого вина), произнёс тост в мою честь и стал чокаться со мной так, чтобы верхний край его бокала был бы не вровень с моим, а чуть пониже. Я знал этот грузинский обычай, выражающий особое уважение, и сам поспешил опустить свою рюмку ниже. Сталин повторил свой приём, опустив руку с бокалом ещё ниже, то же сделал и я. В конце концов наши бокалы оказались на полу. Это всех рассмешило».

Сталин ни перед кем не извинялся. И это: «мы вас крепко обидели… Извините…» было, по всей вероятности, не попыткой принести извинения за некое несправедливое прошлое, а скорее признание настоящих заслуг и выражение надежды на будущие победы военачальника, поставленного на важнейший участок фронта. Величайший прагматик, Сталин видел в Рокоссовском того, кто своими армиями сметёт немецкую оборону не только в Белоруссии. Впереди перед войсками Рокоссовского лежала Польша.