Роковая измена

Глава 18

Алёна исчезла, остался только едва заметный запах духов. К столу подошла знакомая посетительница, как всегда с большой стопкой книг. Это была молодая женщина, которая недавно родила третьего ребенка. Тася знала ее в лицо. Инна приходила в эту библиотеку с детства, а потом стала приводить сначала одного, а затем и второго ребенка. И вот теперь у нее родился уже третий малыш — долгожданная девочка.

— Пока гуляю с коляской, хоть почитать, — смущенно улыбаясь, сказала Инна и подвинула стопку легкомысленных женских романов.

Был такой период в жизни Таси, что ей всюду встречались беременные женщины. Куда бы она ни зашла, какую бы книгу ни открыла, что бы ни смотрела в соцсетях. Это были предложения фотографов для беременных фотосессий, товары для малышей, рассказы о родах и море снимков счастливых женщин, с нежностью придерживающих руками большой живот.

Инна тоже постоянно попадалась на глаза именно в тот момент, когда ее беременность становилась очевидной. И каждый раз у Таси сами собой наворачивались слезы, потому что только недавно она с замиранием сердца в очередной раз буквально молилась над клочком бумаги, заклиная его показать две заветные полоски.

Тася отметила выданные книги, а потом, извинившись, ушла в самую дальнюю комнату хранилища, где всегда было тихо, пусто и темно. Спряталась за стеллажами и, присев на маленькую подставку, обхватила себя руками. Перед глазами, как картинка на экране, снова возникло довольное лицо Алёны и маленький черно-белый квадратик с непонятными разводами, обозначающими ребенка. Их ребенка. Вадима и Алёны. Более выразительного подтверждения, что Тася неполноценная, и не надо. Всего-то один невнятный снимок. То, чего у нее не будет никогда.

Покинутая квартира, где осталась часть души, исчезнувшие бабушкины деньги, чужая комнатушка, в которой приходится жить теперь, — всё это померкло перед ликующим взглядом Алёны и ее ладони, прикрывающей пока еще безупречно гладкий пресс. Тася онемела, оглохла, застыла изнутри. Не испытывала даже радости оттого, что открыла возлюбленной Вадима его страшную тайну — он больше не женат. Вообще ничего. Пусто. И даже не больно.

Просидев так почти двадцать минут, Тася с трудом заставила себя встать и выйти из своего убежища. Работу никто не отменял, а вечером еще нужно зайти к Варваре Аркадьевне, обещала составить ей компанию в прослушивании радиоспектакля на французском языке.

Будет неизменный крепкий душистый чай, который старушка заваривала своим особенным способом, прозрачные на просвет чашки на блюдцах с серебряной ложечкой рядом, и хрупкие крошечные печенья, сложенные горкой в хрустальной вазочке. Накрахмаленная скатерть, безупречно накрытый стол, вышитые салфетки — ничего из этого не казалось Тасе смешным или нелепым. Наоборот, ей виделось, что она перенеслась во времени и незаслуженно оказалась там, где, на удивление, ей было покойно и хорошо.

— Тасенька, детка, — обратилась Варвара Аркадьевна, когда Тася уже собиралась уходить. — Ты не надумала занять комнату Матильды?

— Вашу сестру звали Матильда? — удивленно спросила Тася с улыбкой.

Варвара Аркадьевна картинно повела рукой, указывая на портрет, где две юные девушки, прижавшись друг к другу, смотрят вдаль, как будто надеются там разглядеть свое будущее. Это был настоящий портрет, писанный маслом. Сестры — в светлых платьях с пышными юбками грациозно застыли бок о бок, а позади, на столике — ваза с букетом сирени.

— Да. Наша матушка была большой поклонницей балета и очень любила Матильду Кшесинскую. Отец был, конечно, против такого буржуазного имени, — слабая улыбка пробежала по подкрашенным губам Варвары Аркадьевны, — но матушка умела настоять на своем.

— Я подумаю, Варвара Аркадьевна, — сказала Тася. — Спасибо вам, — и поспешила выйти за дверь.

Ей ужасно не хотелось покидать эту тихую и уютную обитель, где совсем не чувствовалось одинокой старости, где смешивались ароматы сладкого печенья и чая с чабрецом и розмарином, и гулко, но осторожно звонили большие напольные часы в коридоре. Тася вздохнула и стала медленно спускаться по ступеням. За сеткой загудел старый лифт, лакированная кабина которого закрывалась вручную. Раздались детские голоса и звон связки ключей, хлопнула входная дверь и всё стихло.

Светка погрязла в романе с отцом своего ученика.

Сначала ей совершенно не хотелось реагировать на знаки внимания, которые стал проявлять Валентин Петрович — отставной служака, полжизни отдавший на благо страны, охраняя ее от шпионов-супостатов. Всем известная с советского времени структура изменила название, но принцип чекистов сохранила. И Валентин Петрович был верен службе до мозга костей.

Женился поздно, без особой любви, но на проверенной старой деве из семьи близких друзей. Родили сына, который теперь отрастил волосы, выбелил их в белый цвет и на горе отцу, стриженному всю жизнь бобриком, завязывал их на затылке в хвостик. Тьфу! Никакой дисциплины и порядка!

Жена, сначала покладистая и тихая, после рождения Кирилла буквально взбесилась. Как коршун, как орлица кружила у кроватки, отгоняя прочь Валентина Петровича с его солдафонскими замашками. Мальчик с тонкой ранимой психикой, может быть, будущий музыкант или художник, а тут ты со своими режимами, порядками и закаливаниями. Изыди! Иди, муштруй своих курсантов!

Так Кирюша и рос в комфортном и удобном своем мирке, который рьяно охраняла тигрица-мать. Дорос до тринадцати лет — ничего не хотел, ни к чему не стремился, папа со своими связями должен был обеспечить дорогу в светлое будущее. Но сахарный пряничный мир Кирилла рухнул, когда мать неаккуратно перебегала дорогу в неположенном месте и попала под машину.

Бесстрашный и весьма суровый на службе, Валентин Петрович, оставшись наедине с сыном, впервые испугался. Нашла коса на камень, как говорится. На первое время Валентин даже выписал из другого города свою двоюродную сестру, педагога со стажем, между прочим. Но заслуженный педагог продержался полгода. Никакого сладу с Кириллом не было, а потому она тихо ретировалась, привычно ругая молодежь, выросшую на всем готовом. Прошло еще два года, и Валентин Петрович буквально взвыл.

Светлана появилась в их жизни нежданно-негаданно, когда уже отчаявшийся отец собирался насильным образом определить сына в курсанты, в интернат, куда угодно, лишь бы не видеть этого разгильдяйства и нежелания ничего делать. Знакомые посоветовали прибегнуть к Светлане, как к последней надежде. Валентин Петрович, большой прагматик по жизни, не верил в чудеса, но привык использовать все возможности, прежде чем сдаться окончательно.

Впервые увидев Светлану, он обомлел. Привыкший к трепету подчиненных, перед появившейся дамой, Валентин Петрович застыл по стойке смирно. Вышло само собой.

Кирилл оказался более стойким, но и он уже через неделю прилежно выполнял задания не только по французскому, но и пытался подтянуть давно заброшенные другие предметы. При этом не хамил, не включал на весь дом музыку и даже стал убирать за собой вещи.

Краснеющий, как его сын подросток, Валентин Петрович пригласил Светлану в театр. Она хмыкнула, оценивающе оглядела своего потенциального кавалера (ниже ростом, щупловат, но ей не привыкать) и отказала.

Валентин Петрович сел разрабатывать тактический план по взятию этой неприступной крепости. Годы, проведенные на службе, не прошли даром. Через три дня у него в руках уже была папочка, где была расписана вся гражданская жизнь его избранницы. Вплоть до ее предпочтений в еде.

Такого азарта Валентин Петрович в своей жизни еще не испытывал. На милость победителя Светка сдалась не сразу, но ухаживания принимать начала. Вечерами сама себя ругала, напоминала о неудачных своих попытках построить серьезные отношения, пугала пустой тратой времени, но… ждала звонка Валюши.

А потом прихорашивалась, выбирала самые свои яркие браслеты и бусы, копалась в ворохе тряпок, юбок и объемных балахонов всех цветов радуги, и с видом могущественной языческой богини выплывала навстречу своему поклоннику. Валентин Петрович счастливо вздыхал и бежал с большим зонтом, чтобы ни одна капля не навредила этой невыносимой красоте.

Когда Тася позвонила Светке и прерывающимся от обиды голосом рассказала, как и с чем к ней приходила Алёна, захотелось придушить эту подлюку своими руками. Какую именно подлюку Светка даже не разбирала. Вероятно, обоих.

Бить в спину — это страшно. Знать слабые места и намеренно проворачивать в открытой ране нож — это низко. Светка ни минуты не сомневалась, что Вадим специально подослал свою любовницу пересказать Тасе радостные новости. Неслучайно недавно интересовался ее новым номером. А вот что там было на уме у безмозглой его куклы — это вопрос.

Понятно, что ей нужен состоявшийся мужик, с хорошей работой, квартирой и достатком. Остальное ей не интересно. В любовь до гроба пусть Вадичка верит. И в то, что он отец ребенка тоже. Этой нагулять, как раз плюнуть. Вообще, интересно, откуда она вылезла? Может быть, через нее можно и Тасиного бывшего опустить с небес на землю? Чтобы неповадно было издеваться над людьми.

— Валя! — бесцеремонно перебила Валентина Петровича Светка. Он как раз живописал ей отдых в ведомственном санатории, куда уже давно уговаривал отправиться вместе.

— Да, Светулик, — обомлел Валентин, сжимая ее руку.

Неужели согласится?!

— Валя, ты не мог бы сделать мне одолжение? — произнесла Светка таким тоном, что возражений не рассматривалось. — Есть некая Алёна Геннадьевна Соколова. Что она? Кто? Почему?

Светка не успела даже договорить, а Валентин Петрович уже достал телефон. Голос его зазвучал строго, сухо, в приказном тоне. Как будто и не этот мужчина с благообразной сединой только что с придыханием подбирал из своего куцего служебного лексикона, нужные слова в пользу поездки в санаторий. Он закончил разговор и довольный повернулся к Светику. Вот, что в нем хорошего, так это никогда не задает лишних вопросов.

— Спасибо, Валюш, — благосклонно промурлыкала Светка и поцеловала его в свежевыбритую щеку.

Валентин Петрович расплылся в улыбке и снова, как тетерев на току, начал свою презентацию ведомственного санатория.