Роковая измена

Глава 24

К вечеру нестерпимо разболелась голова. Расставшись с Вадимом, Тася весь день гоняла по кругу одни и те же мысли. Они монотонно крутились, как белье в барабане стиральной машины.

Вспоминала слова Варвары Аркадьевны о том, что нужно верить не только в Бога, но и в человека. Вадим вернул деньги, получается, не такой он плохой, каким хотел бы казаться. Тася всегда видела в нем хорошее. Все этому удивлялись.

Вадим — махровый эгоист, думающий только о себе. Окружающие пожимали плечами и старались не иметь с ним общих дел. Трудно. Тянет одеяло на себя, не терпит критики, обижается, как ребенок, может в отместку сделать мелкую пакость. Скользкий, как однажды сказал о нем один из преподавателей.

И только Тася чувствовала, что за всем этим наносным самодовольством скрывается ранимый и неуверенный в себе человек. Надел маску высокомерия, а стоит поскрести ногтем слой сажи, как под ним обязательно блеснет позолота. Сначала тусклая, а потом всё ярче и ярче.

Тася знала, что Вадим мог быть заботливым и внимательным, щедрым и искренним. Редко, но такое бывало. Как осенью сквозь хмурые низкие облака изредка пробивается тонкий золотой луч солнца, так и в Вадиме иногда открывались добрые качества.

Однажды Тася заболела. Поднялась высокая температура, которая держалась несколько дней и не сбивалась никакими лекарствами. Вадим взял отгулы на работе, искал врачей и поднимал все свои связи, консультировался с матерью, какие народные средства можно использовать и даже за безумные деньги пригласил на дом гомеопата.

Долго потом в аптечке лежали пачки с круглыми сладкими шариками, пока не истек срок хранения. За чудо-лекарством Вадим не поленился съездить на другой конец города, да еще и отстоял длинную очередь. Поправилась Тася также неожиданно, как и заболела. Проснулась утром, а температуры больше нет.

Вадим, впрочем, тоже сразу потерял к ней интерес. Этим всплеском заботы он словно опустошил весь накопленный ресурс сопереживания, доступный ему в принципе. Поэтому уже на следующий день с каменным лицом выслушивал оправдания Таси, почему она не успела приготовить ужин, а потом демонстративно уехал и вернулся только ночью. Тася не спала, нервничала, прислушивалась и ждала, меряя шагами квартиру.

Варвара Аркадьевна заметила, как грустна и бледна Тася за вечерним чаепитием. Головная боль становилась всё сильнее и, в конце концов, девушка извинилась и отправилась к себе. Хотелось зарыться в постель и не высовывать носа. В голове бушевала буря. В шумных волнах кружились корабли-мысли, которые разбивались о камни и превращались в осколки-мыслишки.

Они преображались в обрывки воспоминаний, картинки, где Вадим нежно держит ее за руку у озера, где он с ледяным взглядом укоряет ее за опоздание на концерт, где раздраженно поджимает губы, когда она рыдает над очередным тестом, где смотрит на нее с отчаянной надеждой в машине и клянется, что совершил ужасную ошибку.

Тася выпила таблетку и крепко заснула. Но и во сне она кого-то спасала, от кого-то убегала, куда-то падала и звала на помощь.

А под утро буря утихла, уступая место рассвету. По измученному лицу девушки скользнул веселый солнечный луч, под окнами в кустах сирени защебетали птицы, тихой трелью прозвонил будильник.

Тася открыла глаза и еще некоторое время лежала неподвижно, прислушиваясь к легкому звону посуды на кухне и запаху гренок, которые с таким удовольствием готовила Варвара Аркадьевна к завтраку.

Тася улыбнулась: лентяйка. Она знала, что хозяйка уже давно проснулась, держась за спинку стула, выполнила неизменные па и протерла лицо, шею и декольте кубиками льда. Сейчас Тася выйдет из комнаты и увидит прямую спину в кипенно-белой блузке, высоко забранные седые волосы и нетерпеливо постукивающий невысокий каблучок черной туфли.

Тася потянулась, встала и заглянула в зеркало. Под глазами были едва заметные тени, но в голове вихрем кружились новые мысли и надежды, как будто жизнь заиграла яркими красками.

С удивлением Тася обнаружила, что в этом предвкушении нового есть всё: поиск и покупка жилья, милые сердцу уютные мелочи, которыми она заполнит свой и только свой дом, новоселье, куда придет Светка с мальчишками и суровым Валентином Петровичем, и приедет Варвара Аркадьевна с чудесным старомодным подарком, много всего…кроме Вадима.

На всякий случай прислушалась к себе снова и даже произнесла вслух, по слогам: Ва-дим. Последняя буква долго дребезжала на губах. Тихо. Ничего. Пусто. Тася улыбнулась своему отражению, взъерошила волосы и побежала рассказать радостные новости хозяйке дома.

После встречи с Тасей настроение у Вадима улучшилось. — «Черт с ними с этими деньгами, как пришли, так и ушли», — думал он, барабаня пальцами по рулю в такт музыке. — «Главное, Таська поплыла, не устояла», — самодовольная улыбка появилась сама собой.

Теперь можно при случае попросить ее сказать пару добрых слов и при шефе. Разумеется, продавать квартиру он не собирается. Это так, для красного словца. Зато, какое восхищение вспыхнуло в глазах бывшей. У этой дурочки всегда в голове были романтические представления о жизни. Неслучайно мрачное повествование Достоевского так привлекало его жену. Принести себя в жертву ради мужчины — это так возвышенно. А еще и если отказаться от родных и быть готовой к всеобщему осуждению и даже изгнанию — вот это катарсис для души.

Никогда Вадим не понимал таких убеждений, но в женщинах их приветствовал. Это ему льстило. Другое дело, что женщины, столкнувшись с его себялюбием, не готовы были жертвовать собой, и даже наоборот, начинали требовать жертв от него. Приходилось расставаться.

А потом появилась Тася. И начала его слепо боготворить. Сотворила из него даже не кумира, а идол. Душила своей любовью, утомляла, бесила, но…надо сказать, теперь этих ощущений недоставало.

Поэтому Вадим был не прочь заново возродить и отреставрировать свою любимую фигуру — треугольник. Только поменять женщин местами. Алёна станет его законной супругой, а Тасю он будет придерживать, как верную свою обожательницу. На всякий случай.

И потом, так приятно осозновать, что где-то совсем рядом есть человек, который снимет последнюю рубашку ради тебя, и как преданная собачонка будет терпеливо ждать у двери. С Тасей можно поговорить по душам, пожаловаться, Алёна ничего этого не понимает. Делишься с ней переживаниями, а она сидит с пустыми глазами и думает: надо записаться на маникюр.

Вадим так расслабился, что не заметил, как красный свет сменился зеленым. Загудели нетерпеливо машины. На удивление он остался спокоен, не торопясь, он нажал на педаль газа и снова погрузился в размышления.

Всё детство ему приходилось лавировать между двумя женщинами: матерью и бабушкой. Отец, тихий и безмолвный человек, всегда оставался в стороне и не вмешивался в вечное противостояние женщин. А Вадик старался урвать выгоду для себя. Матери он говорил одно, бабушке — другое, а в итоге они, перессорившись между собой, покупали внимание и расположение Вадика. Это было удобно. Он научился мастерски жаловаться матери на бабушку и наоборот. Из его уст каждая слышала то, что хотела слышать.

— Нет, бабушка, я не буду конфеты. Мама говорит, это вредно, — вздыхал семилетний Вадик и печально оттопыривал губу.

— А мы ей не скажем, — подмигивала баба Римма, открывая коробку дефицитного шоколадного ассорти. — Мать твоя помешалась, конфеты ребенку жалеет…

— Ты ел конфеты у бабушки? — строго спрашивала мать дома, проницательно глядя в глаза.

— Нет, мамочка. Ты же не велела, — совершенно искренне отвечал Вадик.

— Умница! — расцветала мать, — а что положено послушным мальчикам? А? Немножко кон-фет! Главное, знать меру, — декламировала радостно Галина Ивановна.

Так и рос сообщником двух женщин, конкурирующих за его любовь и внимание.

— Ну и пожалуйста, мне бабушка купит, — кричал в злости Вадик в старших классах, выклянчивая джинсовую куртку или магнитофон.

Допустить этого мать не могла и уступала сыну. Влезала в долги, отказывала старшей дочери в необходимых зимних сапогах (ничего, еще побегаешь в старых), но прихоти Вадимчика исполняла.

— Мама обещала дать денег, но только в конце месяца, и то это не точно, — горестно бубнил Вадик, сидя у бабушки на кухне.

Баба Римма молча вставала и лезла в жестяную банку из-под кофе, где хранилась небольшая пенсия. Она пыталась скопить деньги на вставные зубы, но получалось плохо. Да и зачем ей уж на старости лет эти челюсти, жить-то осталось всего ничего. Уж как-нибудь так обойдется. А Вадик молодой, ему и в кафе хочется девушку сводить, и в кино, и обновку какую прикупить.

Вадик улыбнулся воспоминаниям. Ловко он умудрялся крутить обеими. Сейчас выжившая из ума бабка доживает где-то в доме престарелых. Кое-как туда сбагрили, пришлось знакомых подключать.

Когда бабушка впала в деменцию, ухаживать за ней на дому стало невозможным. Галина Ивановна заикнулась о том, чтобы устроить мать в частный пансионат, где хороший уход и наблюдение врачей. Но это кругленькая сумма. А Вадик только-только рассчитался за квартиру, хотелось пожить для себя.

А бабка… Ну, что она соображает? Ей какая разница, где сидеть и разговаривать с несуществующими людьми, покойниками, которых она видит рядом, давным-давно умерших родственников. Баба Римма не узнавала ни его, ни свою дочь. Смысл тратить большие деньги? Вадим отказал, и в психо-неврологический интернат, расположенный где-то далеко за городом, ни разу не съездил. Тасе врал, что бабушка живет в чудном месте, а он, ее любимый внук, всё оплачивает.

Разговор с Тасей, вечерние пробки и дорога вымотали сильно, и к Алёне он приехал уставшим и раздраженным. Но предстояло второе действие спектакля. Поэтому пришлось взять себя в руки, нацепить на лицо улыбку, а глазам придать встревоженно-виноватое выражение.

Через пять минут в машину впорхнула Алёна. Салон сразу же наполнился терпким запахом духов. Вадим чуть не рассмеялся в голос — два часа назад на этом месте сидела его бывшая жена, и он явственно ощущал легкий аромат жасмина. Эх, Фигаро здесь, Фигаро там…

Еще через полчаса вышколенный официант наливал в бокалы дорогое вино, выбранное Вадимом по случаю. Алёна сидела напротив, выжидающе приподняв бровь. Нет, еще не прощен. Пусть докажет слова делом.

— Оленёнок! — негромко произнес Вадим, — я хочу выпить за тебя! За нас! За нашего малыша. За наше будущее.

Алёна чуть улыбнулась, лицо ее дрогнуло и смягчилось. Она приподняла бокал и сделала маленький глоток. Губки сложились в капризный розовый бутон, и она всё еще якобы обижаясь на Вадима, протянула.

— Конечно, за малыша стоит выпить. Я столько нервничала. И всё из-за тебя.

В ее глазах даже блеснули настоящие слезы, но она взяла себя в руки и продолжила.

— Ты извини, что я сказала, будто это не твой ребенок. Разумеется, он твой. То есть наш, — смущенно улыбнулась она. — Просто я была так расстроена, — и она прерывисто вздохнула.

— Я понимаю, — Вадим накрыл ее руку своей, — понимаю.

Алёна как будто чего-то ждала. Он помолчал еще несколько секунд, а потом вынул из кармана небольшую коробочку красного бархата.

— Я прошу тебя, дорогая, выходи за меня замуж.

Алёна тихо ахнула и поднесла руки к губам. Щеки порозовели, а глаза засияли, она торжествующе огляделась по сторонам, как будто хотела проверить: все ли видят этот момент? Вадим осторожно взял ее руку и надел на палец колечко. В зале послышались аплодисменты, а Вадим и Алёна рассмеялись.