Ротвейлер

Глава 14

В комнате Анвара на Сент-Майкл-стрит сидели четверо. Они обсуждали план ограбления, покуривая по кругу марихуану, принесенную Кифером Латошем, который считался лучшим по части забивания косяков. Он был старше всех, и однажды констебль Джонс даже угрожал ему тюрьмой за то, что обнаружил у него белый порошок. Целых пять минут Джонс думал, что это кокаин, но там оказался порошок для укрепления ногтей, который нужно растворять в воде. Принадлежал он бывшей подружке Кифера, Джулитте О'Мойн, которая теперь стала девушкой чернокожего Флинта Эдвардса. Восемнадцатилетний Кифер был самым старшим, которого называли Дедушкой.

– Ну так что, значит, шестого мая у нас Би-День, – сказал Анвар, который, в отличие от остальных, никогда ничего не курил.

Кифер и Флинт посмотрели на него с непониманием, а Джулитта сказала:

– У моей бабушки в ванной есть биде.

Под действием наркотика Кифер и Флинт затряслись от смеха и стали кататься по полу. Кифер принялся щекотать девушку.

– Убери от нее свои вонючие руки, – сказал Флинт, перестав смеяться.

Анвар бросил на него отчаянный взгляд, но он не мог этого вытерпеть.

– Может, заткнетесь наконец? Или вам помочь?

– Заткнитесь, – сказал Флинт, но уже не злобно.

Он снова сел и глубоко затянулся.

– Решено: Би-День, – начал Анвар, в свои шестнадцать уже сформировавшийся лидер. – Би-День – это не биде, а День Бинго, когда мы вторгаемся. Хотя я не надеюсь, что такие засранцы, как вы, смогут правильно написать это слово. Итак, целый день в доме никого не будет. Это у них что-то вроде весенних каникул, так? Давайте сюда, – он открыл окно. От свежего воздуха Кифер закашлялся. – Мы пройдем через внутренний двор, надеюсь, что наш Дедушка не сдохнет к этому времени. Я уже нарисовал план. Номер сигнализации 2647, и вам следует запомнить эти цифры, если, конечно, дедушкино дерьмо еще окончательно не испортило ваши мозги.

Все уставились на дома на противоположной улице. Смотреть мешала листва огромного старого тополя и платанов, еще более сгущающая темноту в промежутке от окна до кирпичной ограды.

Все, что они увидели, – это огоньки кошачьих глаз, наблюдающих за ними из темноты.

– Мы залезем в одно из окон? – спросил Флинт.

– К тому времени я достану ключи от двери, ведущей во внутренний двор, – Анвар не уточнил, как он их достанет, но никто и не спросил. Все знали, что если он сказал, значит, ключи будут. – Мы с Джул займемся верхним этажом, Флинт средним, и не забудь – из квартиры номер два ничего не брать. А мы с Дедушкой проверим первую квартиру. Я ему помогу, как только разберусь с верхом.

Он повернулся к Джулитте и рявкнул:

– Номер сигнализации?

– Плевать, все равно ни хера не понять, – произнесла Джулитта, чем вызвала всеобщее одобрение, как обычно, когда сыпала своими шуточками и рифмовками.

– Вы неисправимы, – Анвар с грохотом захлопнул окно, спугнув кошек. – Проклятые зверюги, – сказал он. – Может, вам лучше и не знать этот код. Я знаю, и хватит. До шестого еще неделя. Нам понадобятся вязаные шлемы или черные чулки. Кроссовки. – Он с неодобрением посмотрел на высокие каблуки ковбойских сапожек Джулитты и с тем же выражением взглянул на Кифера, который уже принялся за приготовление новой дозы. – Встречаемся здесь вечером в субботу. Шестого мы начнем ровно в полдень, поэтому воздержитесь от травы хотя бы утром. И от сока. – Это в адрес Флинта, любителя водки. – А теперь валите отсюда, я спать хочу.

Джулитта, забыв о своей роли комедиантки, сказала:

– Что это с тобой, Ан, еще и двенадцати нет.

– Я младше тебя, забыла? Я еще расту, и мне нужно много спать, – в доказательство он широко зевнул и стал выпроваживать всех за дверь, подталкивая руками, словно гонял выводок кур. Они шумно спустились по изъеденной древоточцем лестнице, и пока шли к белому фургончику Кифера с приклеенной к стеклу той самой запиской-просьбой «не мыть», криками и переругиванием будили соседей, а некоторым вдували в замочные скважины дым марихуаны. Прежде чем дать газу, Кифер на всю мощь включил радио, настроенное на волну гаражного рока, и открыл все окна.

Анвар аккуратно закрыл дверь. Сначала он приготовил какао со взбитыми сливками – свой любимый напиток Пока какао остывало, Анвар снял костюм, темно-серый в тонкую полоску, и повесил его в шифоньер. Белую рубашку бросил на пол, чтобы завтра отдать в прачечную. Он не носил спортивные майки, кожаные пиджаки и высокие ботинки.

Он выглядел моложе своих шестнадцати. Его отец был врачом, он приехал в Лондон из Бомбея еще в детстве, мать работала учительницей в начальной школе. У Анвара было три сестры, семья жила в большом пригородном доме в Брондсбери-парк недалеко от того здания, где располагалась групповая практика, в которую входил доктор Гош. Родителям Анвара часто говорили о феноменальном уме сына. Ему прочили прямую дорогу в Оксфорд, в который он смог бы поступить на год раньше положенного, сдав все экзамены на отлично.

Но прошло полтора года, а экзамены он так и не сдал. Было неясно: то ли друзья сбили Анвара с правильного пути, то ли он сам испортил своих друзей. Родители с ним на эту тему не разговаривали, потому что многие подробности его жизни были им неизвестны. Они, конечно, знали о его прогулах, им звонили учителя из школы и жаловались. Возможно, они догадывались, что именно из-за прогулов он отставал в учебе. Однако они ничего не знали о квартире, которую он снимал на Сент-Майкл-стрит в Паддингтоне, и об успешно организованных грабежах. Он был так вежлив с ними, так чист в душе, умен и талантлив, что кроме его прогулов, из-за которых они очень переживали, ничего предосудительного в его поведении не находили.

Он ведь должен пойти в университет. Просто нелепо, если он, при всех своих способностях, не поступит в Оксфорд или Кембридж, когда даже самые бездарные ученики уже готовятся поступать в разные новые вузы, в которые сейчас превращены бывшие политехнические училища. Одно время доктор Гош отвозил Анвара в школу на машине и ждал у ворот, чтобы сын не сбежал. Анвар тем временем выходил из школы через спортивную площадку, затем через автопарк и, пригнувшись, пробирался по задним дворам. Но все это было год назад. Как только ему исполнилось шестнадцать, никто уже не мог сопровождать его и следить за тем, чтобы он ходил в школу. Ему теперь и дома жить не обязательно, и жениться можно при желании – но желания у него, конечно, не было. Он только голосовать пока не мог, но кому это нужно?

Сначала он говорил родителям, что ночует у друга. Возможно, они поверили только потому, что хотели поверить. Им очень хотелось думать, что сын у них такой же, как все. Он время от времени появлялся дома, оставался на ночь или две – высокий, худой, в безукоризненных темных костюмах, пахнущий кокосовым мылом, с которым любил принимать душ. Мена Гош с радостью стирала бы его рубашки и белье, если бы он предложил, но он всегда сдавал вещи в прачечную на Эджвер-роуд. Его родители были общительными людьми, и он часто ходил с ними на вечеринки и званые обеды. Своих родственников он называл «тетушками» и «дядюшками». Помогал сестрам с уроками и провожал их в гости по вечерам. У него всегда водились деньги.

Доктор Гош внушил себе, что его сын просто экономный и умеет обращаться с деньгами, которые получает от родителей. Однако его туфли ручной работы и кольцо с камнем, – вероятно, бриллиантом, – заставили отца задуматься. Об Оксфорде речь уже давно не шла, и отец использовал каждый визит сына домой, чтобы убедить его освоить хоть какую-нибудь профессию, на всякий случай. Стать электриком или водопроводчиком. Но обычно через два-три дня Анвар опять исчезал. «У меня есть несколько хороших друзей в Бэйсуотере», – говорил Анвар. Это было правдой, потому что Джулитта и Флинт жили в комнате на Спринг-стрит. «Свою комнату», как он ее называл в кругу друзей, он снимал у одного турка, у которого было еще человек шесть жильцов в отдельных комнатах. Мистер Шекет держал в подвале нелегальную фабрику. Там за швейными машинками, в полутемном помещении, по двенадцать часов в день работали пятнадцать женщин.

Джеймс больше не звонил. Первые несколько дней, после того, как он оставил их с Уиллом на ступеньках дома, Бекки чувствовала только горькую обиду. Он просто помешан на условностях, раз смог бросить ее лишь потому, что у нее объявился родственник, уснувший на улице. Как можно так просто исчезнуть, не потребовав объяснений, не пообещав встретиться снова? Уилл его напугал. И не только. Он, видимо, решил, что если сойдется с ней ближе, то ему придется помогать им с Уиллом, возможно, даже тратить на него деньги. Некоторое время она пыталась разжечь в себе чувство презрения к такому мелочному и трусливому человеку.

Время должно было окончательно излечить ее от любой симпатии к Джеймсу. В конце концов, это не настоящая любовь. Она всего лишь несколько раз поговорила с ним по телефону и дважды встретилась. Да, ее гордость уязвлена, но она должна забыть его. Бекки не могла. Он такой приятный, такой обаятельный, на этих двух свиданиях он смешил ее, интересовался ею, даже восхищался. И она сначала чуть-чуть, а после по-настоящему потянулась к нему. Как он мог так повести себя, когда им предстояло столько еще узнать друг о друге? Она ведь и правда очень мало знала о нем. Или просто ошиблась насчет него? А вдруг его уход был вызван не равнодушием и бесчувственностью, а совсем наоборот? Может, он решил, что в такой неудобной ситуации не должен ей мешать и ставить ее в еще более неловкое положение?

Но почему же он тогда не позвонил ей ни вечером, ни на следующий день? Так она размышляла, то обвиняя его, то оправдывая, и в конце концов решила, что пора перестать мучиться и просто позвонить ему. Терять ей нечего. Он может положить трубку, услышав ее голос. Может сказать, что не хочет ее видеть, и тогда ее подозрения подтвердятся, и она избавится от сомнений. Или же он даст ей шанс, согласится прийти и обсудить случай с Уиллом.

Стоило подумать о предстоящих выходных, как сердце у нее упало. Когда Уилл попросил остаться на два дня, она слишком устала и слишком жалела его – потому согласилась на вечер в пятницу и целое воскресенье. Если она позвонит Джеймсу и все будет хорошо, то встречу можно назначить только на субботу. Почему бы и нет? Все равно она передумала идти по магазинам. Эти субботние походы начинали казаться ей недостойными того, чтобы тратить на них время.

Она позвонит ему. Она наконец решилась, когда вечером в среду ехала домой с работы. Но решить – одно, а исполнить – совсем другое дело. Она боялась даже притронуться к телефону. Позвонить этому малознакомому человеку означало почти пригласить его на свидание. В конце концов в девять вечера она налила себе джина, дождалась, пока алкоголь подействует, и быстро набрала номер.

Джеймса, конечно, не оказалось дома. Голос, записанный на автоответчик, воскресил его в ее памяти – приятная внешность, хорошие манеры. Она не оставила сообщения и еще раз позвонила минут через пять. Давала ли она ему свой мобильный или рабочий телефон? Она не могла вспомнить. В любом случае, вряд ли он их сохранил. Он и ее уже мог забыть, даже имя…

После долгого гудка она проговорила в трубку: «Джеймс, это Бекки Коббетт. Позвони мне, пожалуйста. Я хочу поговорить». Она продиктовала свой домашний номер, потом мобильный и рабочий. Джин подействовал потрясающе. Он вернул ей уверенность в себе, и она даже выпила еще, тут же пожалев об этом.

Утром она проснулась с головной болью. Две таблетки аспирина помогли, но одурманили. Захотелось снова уснуть и спать много часов, но она не могла себе этого позволить. Надо пораньше приехать в офис. На автоответчике сообщений не оказалось. А на что она надеялась? Что он так жаждет ее видеть, что станет названивать ночью?

В восемь тридцать она уже сидела за своим столом, готовясь к утренней конференции, из-за которой так рано приехала. Бекки была слишком ответственной, чтобы в рабочее время мечтать об отдаленной возможности любовных отношений. Она решила отогнать эти мысли до десяти тридцати, до окончания конференции. Вернувшись в офис, она переборола себя и не стала звонить домой, проверять автоответчик. Вместо этого сделала несколько рабочих звонков и еще больше приняла – каждый раз надеясь, что звонит Джеймс. Потом сконцентрировалась на черновиках маркетингового плана. В час дня она отправилась в небольшое бистро пообедать.

Но Бекки не могла есть. Смешно терять аппетит только из-за ожидания: позвонит – не позвонит. К тому же в ее возрасте… Ей захотелось выпить чего-нибудь крепкого, но она знала, что это ее не спасет. Всю свою взрослую жизнь Бекки сопротивлялась желанию пить крепкие напитки и время от времени проигрывала, она не напивалась до чертиков и не вменяла себе сухой закон, но пила каждый день и иногда много. Она давно привыкла выпивать перед принятием важного решения и перед любым важным мероприятием. Обычно Бекки долго не сдавалась, но борьба изводила ее. Она и сейчас хотела бороться, но слишком устала, к тому же голова еще не до конца прошла – и она сдалась.

Бекки не прятала, а просто держала в офисном шкафу джин, виски и водку. Часто угощала гостей или коллег, заходивших к ней что-то обсудить, но только после пяти тридцати. И секретарша Бекки знала об этом. Они нередко выпивали вдвоем, особенно после напряженных рабочих дней. Бекки достала бутылку бренди и налила себе полный стакан. Это ее одновременно оживит и успокоит. Она быстро проглотила спиртное, налила еще, и выпила уже более спокойно. Пытаясь отделаться от назойливых мыслей, набрала домашний номер.

Сообщение оказалось только одно, и не от Джеймса, а от Инес Ферри. В отличие от многих, Инес даже продиктовала время своего звонка – она звонила полчаса назад. Слушая ее, Бекки в шоке опустилась на стул.

«Бекки, это Инес. Это срочно. Сейчас четверг, двадцать пятое апреля, без пятнадцати два. Я знала, что не застану тебя дома, но у меня нет других твоих телефонов. Уилла арестовали и держат в полиции с прошлой ночи. Мне об этом сообщил инспектор, сюда приходили полицейские. Перезвони мне, как только сможешь».

Инес попыталась объяснить Криппену, что Уилл не совсем… не то чтобы недоразвитый, так уже не говорят. И Криппен должен это знать, Инес негодующе посмотрела на него.

– Ладно, ладно, успокойтесь, – сказал Криппен. – Мне он кажется совершенно нормальным. Он молчит, но такое поведение мы часто наблюдаем у обвиняемых. Многие из них старательно прикидываются немыми.

– Уилл не может прикидываться. В чем его обвиняют? Вы пригласили ему адвоката?

– Нет смысла так горячиться, миссис Ферри. Я не понимаю, почему вы так расстроены. Коббетт не просил адвоката и не собирался никому звонить. Так что оцените его… ну… как сказать…

– Глупость? – влез Фредди. – Невежественность? Инфантильность?

Несмотря на негодование, Инес рассмеялась.

– Вы, наверное, хотели сказать «гордость»? Но я все равно не согласна. Вы, кажется, не понимаете, что имеете дело с человеком, у которого умственное развитие маленького мальчика, и вы обращаетесь с ним, как со взрослым каторжником. Так в чем его обвиняют?

– Пока не можем сказать, – вставил детектив Джонс. – Скажу только, что сейчас мы тщательно осматриваем местность вокруг Куинс-парк и Харроу-роуд, ищем доказательство.

– Доказательство чего?

Полицейские промолчали, и Фредди мрачно ответил вместо них.

– Они ищут тело бедняжки, я думаю.

Никто не успел ни согласиться с ним, ни поспорить, потому что зазвонил телефон. На проводе была Бекки Коббетт. Инес, прикрывая трубку рукой, объяснила Криппену:

– Его тетя хочет приехать вместе со мной в полицейский участок. Я надеюсь, это не возбраняется?

Джонс пожал плечами, а Криппен таинственно пробурчал:

– Ну, если вам это так необходимо.

Визит в полицию оказался бесполезным. Им не позволили увидеться с Уиллом, ничего толком не сказали. Единственный дружелюбно настроенный сержант в форме принес чай с шоколадным печеньем. Инес сидела как на иголках, потому что от Бекки за несколько метров несло спиртным. Пока Бекки подвозила ее в участок, Инес боялась, что их остановят и заставят дышать в трубку. И ей ведь придется снова садиться за руль и везти их обратно, как надеялась Инес, уже вместе с Уиллом. Однако полицейские тоже могут придраться к Бекки. Несмотря на то, что Инес определила как запах бренди, Бекки успела сделать полдюжины рабочих звонков в офис по мобильному.

Инес подумала о Фредди, который остался в магазине. Он, конечно, справится, но ей было бы спокойнее, находись там вместо него Зейнаб. Фредди парень честный, не тупой, но глуповатый. Если бы ее спросили, в чем разница этих двух слов, она не смогла бы объяснить. Возможно, он слишком доверяет людям и смотрит на мир глазами невинного ребенка, который считает себя мудрым – а это опасная иллюзия.

Бекки вернулась к стойке, за которой сидел сержант, чтобы повторить свой вопрос об адвокате Уилла. Может быть, она ему его найдет? К этому времени прибыл Зулуета и сообщил, что раз Уилл еще и слова не произнес, то к чему ему адвокат? Затем он спросил, какое отношение Уилл имеет к Шестой авеню в Куинс-парке? Зачем он купил лопату? Почему рыл землю в саду пустого дома?

Бекки была всем этим совершенно сбита с толку. Насколько она знала, Уилл никогда и ногой не ступал в Куинс-парк, разве что с Кейтом Битти там работал.

– А как долго вы собираетесь держать его здесь? – спросила она. – Двадцать четыре часа прошло. Это уже слишком.

– На самом деле, – Зулуета посмотрел на часы, – только двадцать. По закону мы можем держать его здесь до тридцати шести часов, а после, уверяю вас, он может получить отсрочку. В данном случае без осложнений.

Людмила, скучающая без мужского общества, вошла в магазин сразу после того, как оттуда вышла Инес. Людмила очень гордилась тем, что она блондинка, уверяла, что натуральная, обожала свою худобу и делала все, чтобы подчеркнуть эти два достоинства. В облегающем темно-зеленом шелковом платье до пят и с розоватой шалью из шерсти кашмирской козы на плечах, она села в бархатное кресло. Скрестила ноги и отбросила волосы на спинку кресла, будто салфетку. Свою шаль она недавно выгладила и прожгла утюгом дырку, которую сейчас аккуратно скрыла драпировкой. Поза ее была вызывающей, и Фредди уже почти соблазнился, но тут вошел Анвар Гош, чтобы перекинуться парой слов с приятелем, и Людмила села скромнее.

Анвар не обратил на нее внимания.

– А что случилось с пожилой женщиной? – Он осмотрелся, словно ожидая, что Инес прячется за шкафом.

– Разбирается с полицией, – с важным видом ответил Фредди. – А я вместо нее.

– А что у нее с полицией? – Анвару эта новость не очень понравилась. Он бы предпочел, чтобы полиция вообще не интересовалась «Стар Антикс».

– Это касается парня, моего соседа, – вставила Людмила с забавным балтийским акцентом.

Желая чем-то отметить свое дежурство, Фредди заявил:

– К нам это отношения не имеет. Ты не хочешь ничего купить, Ан? А то сегодня что-то дела плохо идут.

Анвар не выразил особой заинтересованности.

– Что например?

– Как насчет этого милого бюста королевы Виктории? Хотя «бюст» – это громко сказано. Скорее, голова и шея. Или эту милую стеклянную кошечку? Будет отлично смотреться в твоей квартирке.

– Я минималист, – сказал Анвар, отрицательно качая головой. – Я на минутку. Пойду найду туалет, отлить нужно.

Он исчез в направлении Эджвер-роуд.

– В «Хилтон Метрополь» пойдет, это точно, – с восхищением произнес Фредди. – Ничего лучше не найти для молодого парня.

– Он голубой? – спросила Людмила, уверенная, что только голубой может устоять перед ее очарованием.

– Он еще слишком молодой для этого, – невнятно ответил Фредди, который часто выражался нелогично или слишком отвлеченно.

– Почему же ты тогда был у него дома?

– Я никогда у него не бывал, Людо, – и, заметив угрозу в ее лице, он добавил: – Клянусь головой матушки!

– У тебя нет матери, дурак.

Фредди уже собирался сказать, что у всех есть мать, но сказал только, что этот бюст и эта стеклянная кошка могли бы украсить любой интерьер.

– Ты уже забрал наши документы? – раздраженно перебила его Людмила.

– Прямо сейчас сбегаю в бюро путешествий. Ты присмотри за магазином, хорошо, дорогая?

– Разве я не здесь? Зачем спрашивать?

Бюро путешествий, где они оформляли свой отдых в праздник, располагалось на углу Эджвер-роуд. Когда Фредди вышел, Людмила встала, потянулась, и шаль упала с руки, обнаружив прожженную дырку, которая напомнила о том, что она забыла выключить утюг. Быстро оглядев улицу, убедившись, что никто не идет в магазин, она выбежала через внутреннюю дверь и помчалась вверх по лестнице.

Анвар, который никуда не пошел, а наблюдал за ними, прячась на аллее, заскочил в магазин, потом к двери запасного входа. Он вынул ключ из двери и вышел наружу через дверь для квартирантов. Быстрее всего изготовить дубликат ключа можно на Эджвер-роуд, где улица пересекается с эстакадой. Для большинства живущих в этом районе, особенно для женщин, это место было одновременно и безопасным, и опасным. Здесь нет нескончаемого потока машин, но зато в переходах часто шатаются сомнительные личности и бомжи. Легче было пересекать улицу наверху, на светофоре. Но Анвар не боялся подземного перехода. Пусть его самого все боятся.

Мужчина, который чинил обувь, делал надписи на собачьих ошейниках и дубликаты ключей, был всегда вежлив и ненавязчив, но Анвар подозревал его в чрезмерной честности. Однако мужчина никогда не задавал лишних вопросов, и сейчас ничего не спросил.

– Полчаса? – сказал Анвар и положил ключ Инес на прилавок.

– Нет, парень, мне час понадобится.

– Сорок пять минут?

– Ладно, но ни минутой меньше.

После шести появился Криппен и объявил уверенным тоном:

– Мы отпускаем Коббетта домой.

Бекки вскочила на ноги:

– Где он?

– Идет. Его осматривал доктор, – Криппен говорил тоном ответственного человека, гордящегося выполненной работой. – Врач не может объяснить, почему Коббетт отказывается говорить.

Бекки отвернулась, а Инес подумала: «Форсайт в подобных обстоятельствах вел бы себя иначе». Она на мгновение увидела лицо Мартина, который мягко и сочувственно общался бы с тетей мальчика, которого арестовали по ошибке. Сегодня вечером, придя домой, она постарается забыть о происшедшем и сядет посмотреть «Форсайта и безнадежное дело». Она забудет их всех: Бекки, Фредди и Зейнаб, и просто проведет свою видеотерапию.

Привели Уилла. Он вошел, как зомби, волоча ноги и опустив голову. Бекки подбежала к нему и обняла. Он позволил ей это, стоя неподвижно и глядя поверх ее головы в окно, в которое пробивались длинные вечерние лучи. Потом, медленно, словно учился двигаться, он обвил ее руками.

В машине он не промолвил и слова. Инес сидела сзади, а Уилл рядом с Бекки.

Инес подумала, что, к счастью, от Бекки уже почти не пахнет алкоголем. И полицейские ничего не заметили. На дорогах были пробки.

– Это потому что четверг, вечер, – сказала Инес. – На Оксфорд-стрит народ делает покупки.

– Я заберу Уилла домой, – сказала Бекки, – ему нельзя сейчас оставаться одному.

К своему стыду, Инес почувствовала облегчение. А то она уже представляла себе, как вместо того, чтобы пару часов побыть с Мартином, ей придется без конца забегать к Уиллу, кормить его, присматривать за ним и звонить Бекки.

– Ему, наверное, придется брать отгулы на работе?

– Ему? А как насчет меня?

– Прости, Бекки. А ты выяснила, в чем они его подозревают? Зачем ему понадобилось в Куинс-парк?

– Сказали, что должны еще раз поговорить с ним, но они всем так говорят. Они обнаружили, что он копал яму в саду, и он не объяснил, зачем. Но ведь он не мог объяснить. Он же теперь говорить не может. Боюсь, что он просто потерял дар речи. Они сейчас перекапывают все дворы и обыскивают все сараи в округе. Они сказали мне это, но не объяснили, зачем. Думаю, они ищут тело Джеки Миллер.

Уилл продолжал молчать. По его лицу не скажешь, что он что-то скрывает. Лицо было скорее пустым. Когда Бекки высадила Инес и поехала дальше, Инес посмотрела на профиль Уилла – ничего не выражающий, неподвижный, почти неживой, как мраморный бюст, который Фредди пытался продать Анвару Гошу.

Магазин, конечно, в такой час уже закрыт. Инес нашла на столе записку от Фредди, написанную маркером, с ошибками, помарками, грязными отпечатками пальцев:

Сам Фредди и сломал часы, когда трогал маятник. Но сегодня с этим уже ничего не поделаешь. Она закрыла дверь, оставила записку Фредди на том же месте и прошла к двери во внутренний двор. Нужно забрать мусорную корзину и выставить на улицу, чтобы рано утром ее увезли. Инес пришлось это сделать, несмотря на усталость. Задняя дверь была закрыта, в ней, как всегда, торчал ключ. Нет, не как всегда. Чтобы закрыть дверь, этот немного ассиметричный ключик можно было поворачивать один раз или полтора – Инес всегда по привычке поворачивала полтора. В этом случае ключ торчал из двери своей неровной стороной вверх. А сейчас он торчал по-другому. Это значит, что Фредди зачем-то выходил во двор. Это значит, что завтра у Фредди нужно выяснить уже две вещи.