Ротвейлер

Глава 20

Звонила женщина, ее акцент показался Джереми грубовато-плебейским. Слова же были нереальными, какими-то сюрреалистическими. Он подумал, что вряд ли кому-то когда-то задавали такой вопрос.

– Это убийца?

Джереми заставил себя говорить.

– О чем вы?

– Это ведь Ротвейлер, так?

Он не ответил. Он ненавидел эту кличку.

– У меня твой сейф и все это дерьмо, которое внутри, – продолжала женщина. – Он тебе нужен? Лучше отвечай. Молчание не поможет, мистер Гиббонс.

Он ни за что не признался бы себе, что напуган. Потом он решил, что эти слова его просто озадачили. Откуда она узнала? Как она узнала?

– Что вам нужно? – спросил он.

– Посмоооотрим, – протянула она с характерной интонацией вымогателя. – Я позвоню еще. Тебе лучше сидеть и ждать.

Самым тревожным было то, что она знала его имя. Наверняка не она одна, есть и другие, это точно. Каким-то образом они открыли сейф и нагло протянули время, прежде чем позвонить ему. Он удивился этому слову «нагло», возникшему у него в голове. Нагло, повторил он. Наглость. Наглейшие. Она очень нагло говорила с ним и нагло произнесла его имя. Кроме того, он не мог понять, как она узнала, что он – это он. Джереми не оставлял в этой квартире документов. Его страховой полис, сертификаты, паспорт, страховка на машину, налоговая декларация, кредитные карты и водительские права – все это он закрывал в столе на Четвинд-Мьюз, 14. А вообще… Водительские права? Не в этот раз, а еще в марте, когда он ездил к матери, его остановили за превышение скорости. Ехал всего на пять миль в час быстрее, чем нужно, но фараон на мотоцикле его остановил. Конечно, при нем не было прав, но он пообещал предоставить их в течение пяти дней в ближайший полицейский участок. Что он и сделал. Потом вернулся на Стар-стрит. И куда он их потом сунул?

Он не имел обыкновения слушаться женщин, тем более, следовать инструкциям женщины с таким противным голосом. Она советовала ему остаться дома, но он вышел на Норфолк-сквер и поймал такси до Кенсингтон-Саут.

По дороге он думал о том, что его мать никогда, даже в детстве, не командовала им. Она его просто любила. Потом он вдруг подумал, что воры могли каким-то непонятным образом проникнуть и в его настоящую квартиру на Четвинд-Мьюз. Но нет, это уже нервы и больное воображение.

Сигнализация оказалась в порядке, все вещи тоже. В столе он нашел все документы, кроме водительских прав. И тут он вспомнил. Он хотел забрать права, но, как это часто бывает, временно положил в «безопасное место», на кухню, в доме на Стар-стрит. В ящик, где у него лежали инструкции к микроволновке и посудомоечной машине. Почему же эти ребята не могли заглянуть туда?

Он не знал, для чего, но они заглянули. Документ пропал. Он вышел в свой садик на крыше. День был солнечный, распустились первые герани, на карликовых деревцах зеленели молодые листья, и головки папоротника постепенно начали разворачиваться. Но он почти не замечал этого и не почувствовал запаха гиацинтов. Он сел и стал ждать звонка этой женщины.

– Я сказала ему, что положила его в банк до свадьбы. Потом мне будет уже не важно, что он подумает, – сообщила Зейнаб.

Она напомнила Инес девушек из викторианских романов, которые выходили за богачей и признавались им в своих долгах только после свадебной церемонии. Но в те времена брак заключался на всю жизнь…

– Так ты все же решилась на это?

– Свадьба восьмого июня в церкви Святого Петра на Итон-сквер, – вместо прямого ответа сказала Зейнаб. – Надеюсь тебя там увидеть.

– Но могут возникнуть сложности, он ведь еврей, а ты мусульманка.

– Бог един, да и ладно, – набожным тоном ответила Зейнаб и принялась рассматривать обручальные кольца на каждой руке: одно, с небольшим алмазом, от Роули Вудхауза, другое, с огромным, от Мортона.

– А где собираетесь провести медовый месяц? – спросил Фредди, вошедший в магазин с улицы.

Они с Зейнаб, казалось, решили перестать конфликтовать и похоронить прежние разногласия.

– На Бермудах, – отозвалась она и тут же поправила себя, – нет, это с Роули. С Мортоном мы едем в Рио.

– Но ты не можешь выйти за обоих, – Фредди не дал ей ответить. – Я и сам подумываю о браке.

Перестав работать у Инес, он вернулся к привычке рассматривать товары и время от времени смахивать с них пыль. Зажав в руке фигурку верблюда из стеатита, он встал в позу оратора.

– Когда-то я полагал, что брак как институт неизбежно развалится, но он сохранился и даже входит сейчас в моду. Поверьте моему слову, через несколько лет простое сожительство канет в Лету, люди перестанут жить, не зарегистрировавшись, ведь уже сейчас…

– Ты о вашем сожительстве с Людмилой? – поинтересовалась Зейнаб.

– Сожительство – неправильное слово, – важно поправил Фредди и бросил дружеский взгляд на Инес. – Людо снимает здесь квартиру, а я живу на Лондон-Филдс. Запомните мои слова…

Инес и так слишком долго пыталась запомнить, где он живет.

– Фредди, – спокойно сказала она, когда Зейнаб отвернулась к клиенту. – Фредди, когда ты оставался в магазине в тот день, когда я ездила с Бекки в полицию, ты точно не видел никого около двери на задний двор? Может, знакомый, или сосед, или клиент?

Инес вспомнила Роули Вудхауза, которого никто не видел, потом Кейта Битти с его семьей, и, наконец, когда у дома показалась оранжевая машина, Мортона Фиблинга.

– Ты уверен, Фредди?

– Голову даю на отсечение. И клянусь головой моей матушки.

– И ты ни разу не оставлял магазин без присмотра?

– Ни разу!

Инес уточнила.

– Или под чьим-то чужим присмотром?

– А, это другое дело, – пока Фредди собирался с мыслями, Инес закрыла лицо руками. – Людо побыла здесь, пока я сбегал через дорогу, чтобы забрать наши документы. – Инес было наплевать, о каких документах он говорил. Еле сдерживаясь, она выслушала его объяснения по поводу таких необходимых им с Людмилой бумаг, которые нужно было получить у агента. Эти бумаги помогли им извлечь максимальную выгоду и получить скидку на поездку в Торки. – Я оставил Людо здесь одну только на пять минут.

– И ты утверждаешь, что она не покидала магазин до твоего прихода?

– Нет, этого я не говорил. Инес, ты просто вынуждаешь меня говорить невесть что. Я сказал только, что оставил ее присмотреть за магазином. И пока меня не было, Людо вспомнила, что у нее в комнате утюг включен, и она…

В магазин легкой походкой вошел Мортон, улыбнулся очень по-молодому, и Инес в очередной раз задалась вопросом, где могла видеть его раньше. Пока он снимал свою бейсбольную кепку, которую надел непонятно зачем, Зейнаб одним незаметным движением сняла с пальца кольцо Роули и положила его в ящик.

– Моя возлюбленная, мой лотос в саду Аллаха, – произнес Мортон, стараясь этими словами угодить мусульманке Зейнаб, и чмокнул ее в щеку.

Однако клиенту эти излияния не понравились, он извинился и вышел.

– Благодаря тебе я потеряю работу, – буркнула Зейнаб.

– И что с того, мое сокровище? Ты ведь все равно седьмого июня уволишься.

Они перешли на шепот, Зейнаб говорила раздраженно, а Мортон с улыбочкой обнимал ее за плечи. Инес возобновила допрос Фредди.

– То есть некоторое время здесь никого не было? И кто угодно мог войти?

– Нет, не кто угодно, Инес.

Она сдалась. Надо рассказать все Криппену и Зулуете, когда они появятся. Между тем, Фредди вполне может оказаться полезным.

– Послушай, если тебе нечем заняться, отнеси мои часы к мистеру Хори, попроси его вставить туда новую батарейку, хорошо?

Случился неприятный сюрприз, хотя и не такой уж сюрприз, принимая во внимание напряженную ситуацию в доме, – но Джеймс, Кейт Битти и его сестра прибыли к ним одновременно. Этого можно было избежать, если бы хоть один из них позвонил Бекки, но никто не потрудился ее предупредить. Джеймс не постарался скрыть неприязнь, даже презрение к обоим Битти.

Когда Джеймс и Бекки ушли на кухню, а Бекки готовила напитки для компании, – пиво для Кейта, апельсиновый сок для Ким и Уилла, вино для себя и Джеймса, – он сказал:

– Это что, день открытых дверей для всех друзей Уилла?

– Я не ожидала, что они придут.

– Хотя что я волнуюсь? Все равно наедине с тобой так и так не получилось бы остаться.

Потом он молча ушел в гостиную. Она представила себе, как он взял в руки кроссворд, налила себе большой стакан виски и выпила его большими глотками.

Девушка села рядом с Уиллом на диван и мягко заговорила с ним. Он почти не отвечал, но не отстранялся от нее, не отворачивался и не отодвигался подальше. Бекки подумала, что девушка оказалась симпатичной и располагающей к себе, юбка не слишком короткая, и макияж неброский. Бекки тут же испугалась, что рассуждает, как старуха. Что если это результат ее теперешней роли – роли заботливой сиделки?

Телевизор был, конечно, включен, шли какие-то дневные передачи. Ни Джеймс, ни Бекки не возражали, они давно привыкли к этой семейной необходимости. Для них телевизор был просто фоном, как свет или воздух. И только Уилл смотрел его внимательно. Кейт и Ким болтали, изредка поглядывая на экран или бросая какую-нибудь фразу Джеймсу, который в ответ отрывался от кроссворда на секунду, кивал или поднимал брови.

Бекки увидела, как Ким нежно взяла Уилла за руку, и тот неожиданно вцепился в нее довольно крепко. Что ж, иногда поддержка может прийти от людей, от которых ее не ожидаешь.

Как долго они еще здесь пробудут? Ей не нравились собственные мысли: эти люди из народа, не умеют уходить вовремя. Не умеют уходить красиво. Вероятно, им нужно как-то деликатно намекнуть… Однако вместо этого она пошла на кухню, быстро, чтобы Джеймс не заметил, хлебнула виски, и стала обдумывать, что приготовить на ужин. Если они не уйдут, придется кормить их. Омлет, подумала она, как всегда, омлет. Или лучше заказать еду по телефону.

Дверь открылась, и Джеки подумала, что это Джеймс, но это оказалась Ким.

– Я собираюсь заказать пиццу или, может быть, китайские закуски. Ты что предпочитаешь?

– Нет, мы не останемся. Мне чая достаточно, а Кейта жена ждет. Бекки, я хотела… у меня есть идея. Я про Уилла.

Ее щеки залил румянец и очень ее украсил. Бекки заметила ее безупречную стрижку и такие ухоженные волосы. Ну конечно, она ведь парикмахер…

– Что за идея, Ким?

– Мне очень нравится Уилл. Я не знаю, в курсе ли вы, но он очень мне нравится. Я знаю, что он был болен, что-то вроде нервного потрясения, да? Ваша знакомая сказала, что вам пришлось отпроситься с работы, чтобы за ним присматривать, а ему ведь нужно возвращаться домой. Так что я хочу кое-что предложить. Что если я на время перееду к нему и послежу за ним?

– Ты?

– Да, ну, знаете, он ведь мне очень нравится. Он очень стеснительный, всегда молчит, но он добрый и неназойливый, не то что другие парни. Я не говорю, что мы станем серьезно жить вместе, просто, может быть, побуду с ним один или два дня…

– Но там только одна комната… – У Бекки голова пошла кругом. Это от новости или от виски? И то, и другое, вероятно. – Но комната большая. – А кровать отгорожена шторами… – Но у тебя же работа.

– Я работаю недалеко. Смогу приходить на ланч. А он ведь тоже будет работать с Кейтом, да?

Теперь Бекки сможет вернуться в офис. Свобода. И Уилл будет не против. Они с Джеймсом смогут встречаться в нормальной обстановке, гулять, он сможет оставаться на ночь, а Уилл будет приходить раз в неделю, как всегда. Будет приходить с Ким… Бекки позволила себе помечтать.

– Я подумаю об этом, – она скажет Джеймсу, посоветуется.

– Ваш друг ушел, – сообщила Ким. – Он сказал, что ему нужно идти.

– Помучаем его немного, – предложил Анвар, – пусть попотеет.

– Грязный убийца, – Флинт выглядел праведником, осуждающим грешника.

– Он заслужил это, пусть страдает. Ему бы еще газовую камеру организовать. Или смертельный укол, только колоть медленно.

Анвара разозлил нездоровый интерес Флинта к способам смертной казни.

– Заткнись, а?

Джулитта, их главный связной, уехала в Вэтфорд, навестить мать, и ее не будет до ночи. Трудно сказать, что почувствовал бы Джереми, узнай он об этом – может, облегчение, может, раздражение. Сейчас он думал только о том, что далеко отходить от телефона неразумно. Он зазвонит часа в три. Джереми ничего не ел и боялся пить, чтобы не уснуть. Что он чувствовал? Он спросил самого себя об этом, решив, что честный ответ ему поможет, но если отвечать честно, а по-другому нельзя, то ему хотелось одного – убежать и спрятаться. Только прятаться негде.

Он просмотрел недавно купленные книги и решил почитать замечательную биографию Уинстона Черчилля. Но вскоре, заметив, что не может вникнуть в смысл слов, решил полистать роман. Вышло еще хуже. А вот новый перевод книги о римских императорах удержал его внимание. Распущенность и развращенность этих людей поражали воображение, возможно, потому, что как бы ты сам ни грешил в этом мире, эти люди были хуже. Например, все убитые Джереми девушки для Тиберия были бы делом одного дня.

Книга заняла его до вечера, но, отложив ее, он едва вспомнил, о чем читал. Он уже начинал мечтать, чтобы телефон скорее зазвонил. Он сделал себе сэндвич, но не смог его есть. С трудом выпил стакан апельсинового сока, добавив туда водки. Усталость немного отпустила, и он погрузился в неспокойный сон.

Его разбудил телефон. Потянувшись к трубке, он опрокинул пустой стакан. Недовольный голос противно сообщил, что ошибся номером. Джереми окончательно проснулся, а часы показывали только половину четвертого. Снова вспомнились убитые девушки: Гейнор Рей, Николь Ниммс, Ребекка Миллсом, Кэролайн Данск и Джеки Миллер. Если бы он нашел у них какое-то сходство, то, возможно, объяснил бы самому себе, почему он сделал то, что сделал.

Они все были молодыми или сравнительно молодыми. Все одинокие, – хотя этого он не знал, когда убивал, – правда, у Гейнор был любовник Еще они все оказывались на улице без сопровождающих. Больше ничего.

Он попытался вспомнить чувство, которое его охватывало, когда он видел девушек и узнавал среди них «свою». Мимо него проходили сотни девушек, и многие шли в одиночестве по пустым улицам. Когда «это» случалось, он почти всегда шел за ними или стоял сзади. Важно ли это? Что притягивало его? Их походка, осанка или манера смотреть? Как только он узнавал их, каким-то внутренним видением, все его тело и душа, да, именно душа – начинали дрожать и наполняться желанием. Не сексуальным. Секс никогда не вызывал у него подобных эмоций. Просто объект, который пробуждал это чувство, должен быть уничтожен.

На этом этапе его внутреннее расследование неизбежно заходило в тупик. Он должен продвинуться хотя бы на шаг, на несколько шагов вперед, но никак не мог. Время от времени он играл в больного и психоаналитика. Ложился на кушетку, а его тень садилась на стул и задавала вопросы. Он и сейчас мог бы в это поиграть, чтобы убить время. Он лег на спину и закрыл глаза. Психоаналитик попросил его вернуться в то время, когда отец был еще жив, в дошкольное детство. Он много раз пробовал, но никогда не мог вспомнить раннее детство. Кто-то когда-то сказал, что мы начинаем запоминать себя только в том возрасте, когда учимся говорить, потому что инструмент памяти и мышления – слова.

Он удивился себе, сказав:

– Это было слишком давно.

Неужели он раньше ни разу во время своих «свиданий» с вымышленным психологом не говорил этого?

– Так отправляйся в то самое время, – сказал «психолог».

– Я не смогу.

– Ты сможешь.

– Я тогда ходил в школу. Мне лет двенадцать или тринадцать. Я был счастлив. Все было хорошо. Отец болен, серьезно болен, он скоро умрет, но я все равно счастлив и стыжусь этого счастья. Нет, нет, я не могу продолжать!

– Можешь.

– У меня есть друзья. Друг Эндрю.

– Продолжай.

– Моя мать очень несчастна оттого, что отец умирает. Я ее люблю. Мать Эндрю тоже приходит навестить моего отца в больницу. Я люблю его мать, ой, то есть я люблю свою мать… Нет, не могу, не могу!..

Он разрыдался, и «психолог» вместе с ним, они рыдают громко и сливаются в одного человека, который теперь сидит, уткнувшись лицом в ладони.

Иногда он с удовольствием смотрел документальные фильмы и политические программы. По телевизору шла передача о Юнге, но это оказалось слишком близким к тому, что он уже испытал сегодня. Так можно ведь и рассудком повредиться, натурально свести себя самого с ума. А он уже чувствовал что-то близкое. Он больше не станет этим заниматься. Передача о Тибете показалась ему интересной, но, включив телевизор, он занервничал. Он сделал звук потише, но, несмотря на отличный слух, Джереми боялся пропустить телефонный звонок. По этой же причине он не пошел в садик на крыше, хотя там сейчас просто замечательно. Небо лилово-синее, на горизонте еще видны остатки заката, и совсем не холодно. Он заметил большую бабочку на столе, расправившую коричневые крылья.

Джереми заставил себя посмотреть новости, именно «посмотреть», потому что звук он почти выключил. В одиннадцать он переоделся в халат и почистил зубы. Взглянув на себя в зеркало, он вдруг вспомнил скобку для исправления прикуса, которую носил в детстве. За этой мыслью сразу последовала другая – о девушках, и еще об одной женщине, которую он не убивал. Джереми, затаив дыхание, попытался зацепиться за этот образ, но женщина растворилась так же быстро, как появилась. Он выплюнул зубную пасту в раковину.

Джереми стал готовиться ко сну. Телефон поставил на тумбочку у кровати. Снова взял в руки книгу об императорах, время от времени задумываясь, как было бы хорошо, если бы над ним не нависла эта жуткая опасность. Он выключил свет и лежал теперь в темноте, без сна. Ему опять показалось, что он не услышит телефон, но теперь уже из-за темноты. Нужно снова включить свет. Все равно заснуть ему сегодня не удастся.

Час ночи. Что, если они решили изменить свои планы и отнести все в полицию? А если полиция постаралась и нашла их, устроила облаву в их притоне и обнаружила серьги и все остальное? Нет, не станут фараоны так стараться из-за мелкого ограбления. Но не факт, что оно мелкое. Он ведь не знал, что лежало дома у Инес или у этой глупой русской. У них вполне могли храниться шикарные драгоценности. Два часа. Если бы только он мог убежать отсюда, убежать к маме…

Телефон зазвонил около трех. Джереми поднял трубку.

– Сюрприз, сюрприз, – тот же голос, что и утром. – Это я.