Отложив стопку тетрадей в сторону, Елена Александровна, улыбаясь, рассказывает о вчерашней поездке к матери:
— Вообще получилось немножко забавно. По дороге наш автобус сломался. А было уже темно, да и снегу поднавалило. И все же решила добраться до дома. Пошла. И вдруг в лесу не по себе как-то стало. Снег под ногами скрипит, а кажется, что кто-то идет следом. Чтобы подбодрить себя, начала петь. Иду и пою. Все песни перепела, какие вспомнила. Утром на следующий день одна знакомая спрашивает: «Это вы вчера вечером по лесу шли?» Ответила, что я, а она рассмеялась. Оказывается, добирались мы с нею до деревни вместе. Только я боялась со шагов, а она моих. Подумала про себя: «Эх ты, партизанка. В ночном лесу страшно стало. А когда-то…»
«Когда-то!» Это «когда-то» помнить не грех. Началось оно у Лены Подрезовой вскоре после памятного выпускного вечера в школе в субботу 21 июня. Лена присутствовала на таком вечере впервые как учительница. Было весело, радостно. Домой возвращались на зорьке, пели, мечтали. А в полдень воскресного дня по селу проскакал на коне нарочный из сельского Совета со страшной вестью:
— Война!
С того часа пошла не жизнь, а крутоверть. Проводы на фронт. Эвакуация колхозного скота. Сооружение оборонительной линии. В этой крутоверти молодая учительница делала все, что могла.
19 июля 1941 года Подрезова дежурила в правлении колхоза. Раздался телефонный звонок. Девушка взяла трубку и сразу же бросила ее — будто обожглась. В трубке говорили по-немецки.
Оккупанты в Ерастовке появились на рассвете. Согнали всех жителей в центр деревни. Вперед вышел офицер в пенсне. Вынув из нагрудного кармана фотографию, он долго осматривал всех мужчин мутным взглядом. Потом ткнул рукой в Дмитрия Ивановича Самусенкова — дескать, ты. Самусенков недоуменно повел плечами. Тогда гитлеровец сказал что-то переводчику. Тот перевел:
— Господин офицер приказывает тебе идти к лесу.
Толпа напряженно замерла. Самусенков, не оглядываясь, пошел. Гитлеровец выстрелил ему в спину. В толпе кто-то дико вскрикнул. Лена почувствовала, что ей не хватает воздуха, что-то сжало горло. Огляделась, вокруг все привычное, знакомое: и лес, и небо, и земля. Только невдалеке среди разнотравья чернеет тело убитого коммуниста… Ведь только позавчера он доверительно говорил ей: «Фашисты, Елена, возможно, очень скоро заявятся в наши края. Уходить тебе поздно, да и нужно с народом кому-то остаться. Действовать будем вместе по заданию райкома партии. Мы тебе верим».
«Действовать вместе…» — слова эти не давали теперь Подрезовой покоя ни днем ни ночью. «Вместе — это не один, не два человека», — думала Лена и потихоньку по-новому присматривалась к знакомым, искала в недомолвках подруг при разговорах тайный смысл, намек на желание что-то делать сообща.
Елена Подрезова.
«Кто ищет, тот всегда найдет», — утверждала популярная среди молодежи в довоенные годы песня про веселый ветер и про тех, «кто привык за победу бороться». Лена искала единомышленников и нашла… Саша Ефременко, Ольга Бруева, Лида Шершнева, Люба Кошелева… Собрались вместе в деревне Язно. Говорили взволнованно, страстно. Решили искать советские листовки, сбрасываемые с самолетов, расклеивать их в деревнях, собирать оружие.
Дождливыми осенними днями зачастили теперь девчата в болото за клюквой. Удивлялись матери: бывало, с руганью отправляли, а ныне… В потаенных местах, надежно укрытых хворостом, росла груда найденных на полях боев винтовок. Однажды юные подпольщицы притащили в тайник станковый пулемет.
А сколько было страха, тревоги, радости, когда младшая сестра Лены пятнадцатилетняя Тамара как-то вечером заговорщически шепнула:
— А мы с Таней Князевой на болотном острове обнаружили…
— Что обнаружили? — встрепенулась Лена.
— Не что, а кого. — Тамара улыбнулась и выпалила: — Командиров Красной Армии встретили — вот кого. Уже и поесть им снесли.
«Так вот она какая, моя сестренка. А я ее, подростка, и в расчет не брала», — мелькнуло в голове у Лены. Глаза ее заблестели.
— Ты чего плачешь? — испугалась Тамара. — Думаешь, кому-нибудь сболтнули? Ни в жисть. Это ж военная тайна.
Лена молча обняла сестру.
Более месяца девушки помогали раненым командирам, решившим во что бы то ни стало уйти за линию фронта. А вскоре за рекой Ущей отряд партизан-красноармейцев объявился. Отчаянные ребята — что ни ночь, то диверсия на дорогах. Называли себя воины-партизаны «чкаловцами». Разведчики отряда побывали и в Ерастовке. По их заданию Подрезова ходила в Язно, в Чернецово и в другие крупные села, где у фашистов стояли гарнизоны. Многое удавалось высмотреть, многое передать в отряд.
Поздней осенью «чкаловцы» покинули пределы Невельского и Пустошкинского районов. С каждым новым днем гитлеровцы усиливали репрессии. По деревням рыскали агенты тайной полевой полиции, выискивая подпольщиков и помощников партизан. Было расстреляно несколько человек.
Лена и ее подруги до поры затаились, и их никто не трогал. Но однажды среди бела дня в дом Подрезовых ввалились немецкие солдаты. Один из них вскинул автомат и на ломаном русском языке спросил Лену:
— Ты за кого — за Гитлера или Сталина?
«Видно, что-то узнали. Все равно пропадать», — подумала с тоской девушка и гордо ответила:
— Я за Советскую Родину!
Стоит и чувствует: озноб по коже пошел и руки дрожат — ничего с ними поделать не может. А солдаты оружие на лавку сложили и… давай хохотать.
Пригляделась Лена — так это же переодетые «чкаловцы»! Обрадовалась, но и руганула как следует. А потом заплакала. Растерялись бойцы:
— Так мы же пошутили…
А тут и командир их, политрук Пенкин, в дом вошел.
— Чего ревешь? — спрашивает.
Досталось бы на орехи «шутникам», да Лена не выдала их, сказала, что плачет от радости. После одна из подруг Женя Сергеенкова подсмеивалась:
— Тоже мне конспиратор. Когда меня так спросили, я схитрила. Сказала: «Я за красивых мальцов!»
«Чкаловцы» были теперь бойцами рейдирующей партизанской бригады разведотдела штаба Северо-Западного фронта. В старые места завернули с целью разведки. И опять Подрезова и ее подруги стали наведываться в гости к «тетям» в большие села, бывать на базарах. А потом на кладбище, в рощах и других мало посещаемых зимой местах, в «почтовых ящиках» — в дуплах деревьев, под камнями — появлялись коротенькие записки для разведчиков бригады. Попадись с таким «письмецом» гитлеровцу — не миновать виселицы…
В конце лета 1942 года в родных краях Подрезовой прочно обосновалась 2-я бригада калининских партизан, начал действовать Пустошкинский подпольный райком ВКП(б). Срочно потребовалось организовать распространение сводок Совинформбюро, которые райкомовцы принимали по радио. Секретарь райкома Яков Васильевич Васильев предложил:
— Поручим это дело Елене Подрезовой. По всем отзывам надежный товарищ. И опыт уже есть.
Через день в Ерастовке заработал «взвод писарей». Ранним утром в доме Подрезовых собирались подруги Лены и мальчишки-подростки. «Адъютант» комвзвода Миша Коротышев лихо докладывал Лене:
— Товарищ командир, взвод готов к выполнению боевого задания!
Собравшиеся рассаживались, вынимали карандаши. Лена диктовала. «Рукописная типография» начинала рабочий день. Писали, позабыв про сон, про еду. В короткий срок усилиями Лены и Тамары Подрезовых, Жени и Лизы Сергеенковых, Тани Князевой, Ольги Комоедовой и других «бойцов» из «взвода писарей» было написано более трех тысяч экземпляров листовок.
Январь сорок третьего принес в невельские и пустошкинские деревни радость: советские воины выбили гитлеровцев из крупного, стратегически важного железнодорожного узла — города Великие Луки. Фронт приближался к Невелю. Гитлеровцы неистовствовали в прифронтовой зоне: сжигали целые деревни, расстреливали и старых и малых. Усилили активность и партизаны. Подпольный райком партии призвал население подняться на вооруженную борьбу против оккупантов. С этой целью решено было провести собрание-митинг молодежи тридцати деревень.
И оно состоялось, единственное в своем роде в летописи Великой Отечественной. В морозный ясный день в селе Морозове под защитой партизан собралось около трехсот юношей и девушек. После доклада секретаря подпольного райкома партии о задачах молодежи были выступления с мест. Горячо говорила Лена Подрезова:
— Вот уже третий день слышим мы по утрам гром. А ведь сейчас не май, а январь, студеный, морозный. Утренний гром — это голос нашей армии, голос наших братьев. Это призыв к нашей совести, чести…
И призыв был услышан. Старики, девушки, подростки брали в руки оружие и шли под партизанские знамена. А у Лены основной «специальностью» стала разведка. В 1943 году ей удалось к разведывательной сети бригады подключить многих надежных людей.
Удивлялись прихожане церкви в Неведро, видя среди набожно молящихся бывшую учительницу. Шептали старухи:
— Ишь времена наступили. Учителька и та лоб крестит. Спаси и помилуй нас, господи.
А Лена, еще раз осенив себя крестным знамением, неторопливо покидала новый «почтовый ящик». В кармане ее кофты лежали донесения разведчиков в стане врага, записки связников…
У Елены Александровны Минченковой (Подрезовой), учительницы школы в городе Пустошка, сохранился дневник военных лет. Маленькая книжечка.
С трепетом листаю пожелтевшие странички. Короткие, торопливые записи:
«23.8.43. Утро началось по-обыкновенному. И вдруг налетели озверевшие псы. Бросали бомбы. Зажгли деревню. Все горит. Народ обстреливали, звери кровавые».
«1.9.43. Как болит сердце, ведь уже 1 сентября. Учебный год… Подлый враг еще сопротивляется. Отправили раненых. Вечером слушали баян».
«9.9.43. Убили в Тимонове Мишу Юстюженко. Как жаль храброго разведчика. Раненный в ногу, он до конца отстреливался. Дорого поплатился враг за твою жизнь».
А вот запись в два слова:
«Убили Тамару…»
Больше в тот день Лена не смогла ничего записать. Весть о гибели в бою младшей сестренки сразила, лишила сил.
Последняя запись сделана в дни радостной встречи частей наступающей Советской Армии, когда юноши-партизаны стали солдатами.
«20.11.43. Утро. Жаль расставаться с ребятами, слезы текут из глаз. Ведь это наши братья. Мы выросли в единой дружной семье. Были радости, и было немало горя… Да, хорошие ребята — Коля Жигач, Алексей, Виктор Кулешневский, Шатныгин, Панков. Последние рукопожатия. Они уходили, и мы говорили им: «Бейте еще лучше врага, чем били, до полного уничтожения его».
Сейчас уже 12 часов ночи. Счастливой жизнью мы будем жить. Штаб спит. А я сижу и переживаю».
Падают, кружатся золотые листья. Ветер несет их по аллее. Второклассники собирают из них яркие букетики.
Прозвенел звонок. Снова все на своих местах за партами. В класс входит Елена Александровна — первая учительница мальчишек и девчонок.
— Ребята, посмотрите на эту картинку. Что вы видите на ней? — спрашивает она, показывая репродукцию картины Левитана «Золотая осень».
Хором отвечают:
— Это — осень!
— Каковы ее приметы?
Поднимаются десятки детских рук. А Вова Феоктистов поднял сразу обе.
— Листья опадают, — говорит Лариса Осипова. — Вон их сколько, желтых, под деревьями.
Сережа Юринов заметил, что небо на репродукции «какое-то темное». Мягкий, чуть слышный голос Светы Мельниковой добавляет:
— Трава желтая, озимь зеленеет.
— А чем заняты осенью в деревне люди? — задает вопрос учительница.
И опять много рук.
Елена Александровна учит своих питомцев видеть, любить и беречь окружающий мир, который ее старшие товарищи и она сама отстояли в лихую годину.