Розы на снегу

Иван Пономарев СТУК В ОКНО

Их осталось одиннадцать человек. Предстояло выбрать командира и комиссара.

— Я предлагаю выбрать командиром Ковалева, — сказал Скурдинский.

— А комиссаром?

— Скурдинского, — послышалось сразу несколько голосов.

Так и решили.

Это были трудные дни для осьминских партизан. Беды начались с того памятного боя, когда фашистам удалось пробраться к базе.

Скурдинский дежурил тогда на кухне — готовил обед, то и дело поглядывая на тропы, откуда должны были показаться командир отряда Цветков, ушедший на встречу с подпольщиками, и группа Филиппова, занятая оборудованием запасного лагеря. Неожиданно в землянку, где находился заместитель командира отряда Иван Гурьев, вбежал дозорный и крикнул:

Иван Васильевич Скурдинский.

— Фашисты! Уже близко.

Гурьев и Скурдинский бросились к опушке леса. Действительно, прямо на лагерь через кустарники двигались вражеские автоматчики.

— Нащупали, гады, — сказал Гурьев. — Надо уходить. Нас — горсть. С такой силой не справимся.

Захватив оружие, боеприпасы и часть продуктов, партизаны стали отходить. Но не прошли они и километра, как увидели развернутую вражескую цепь.

— Залечь в кустах, приготовиться к бою, стрелять только по команде, — приказал Гурьев.

Несколько бойцов погибло, но остальные вышли из окружения и продолжали борьбу.

Жили зимой тяжело. Не хватало боеприпасов. Не было медикаментов. И вое же, разбившись на группы, отряд осьминцев устраивал засады, нападал на колонны вражеских машин, уничтожал связных, патрули, фуражиров.

Группа Гурьева готовила операцию — взрыв железнодорожного моста у станции Вересть. Но тут тяжело заболел командир отряда. Вскоре он впал в беспамятство. Решили оставить с Цветковым двух партизан, а остальным идти на операцию. Чтобы больной не простудился, принялись заготавливать для него дрова.

В это время к землянке с четырех сторон подобрались каратели. Кто-то выследил связного и привел фашистов. Как подкошенный упал на землю Гурьев, не успев даже отбросить бревно, которое нес. Застигнутые врасплох партизаны не смогли организовать серьезного сопротивления. Одни стали отходить, другие же, укрывшись за деревьями, решили отстреливаться. Но судьба группы была решена. Вскоре гитлеровцы уже шарили в землянках. Там они взяли находившегося без чувств командира отряда Якова Цветкова. Его увезли в Осьмино, долго пытали, а когда поняли, что пытками такого человека говорить не заставишь, — расстреляли.

Мрачной оказалась и судьба группы Дмитрия Филиппова. На ее лыжный след вышел отряд карателей. Завязался неравный бой. Сразу же были убиты три партизана. Филиппов, Егоров и Лена Машанина попытались оторваться от преследователей, но это им не удалось. А тут еще у Лены сломалась лыжа, двигаться по глубокому снегу стало просто невозможно.

— Оставьте меня, а сами уходите, — предложила девушка.

— Нет, так не годится, — ответил ей Филиппов. — Сделаем так: возьмешь мои лыжи и с Егоровым вон в тот лес. Я постараюсь прикрыть вас.

— Несогласна, — возразила Лена. — Вы отряду нужней. Идите…

— Спор ни к чему, — рассудительно сказал Егоров, — все равно никто не уйдет, никто никого одиноким не оставит. Будем драться.

Они заняли удобную позицию для стрельбы и дрались до последнего патрона!..

Да, большие потери, и не только в отряде.

Вспомнились Скурдинскому первые шаги по организации подполья. Как-то поздним вечером вместе с Ковалевым направились они в деревушку Поседь. Зашли в дом Кононовых. Скурдинский редко бывал раньше в этой семье, хотя давно ее знал. Уполномоченному комитета заготовок приходилось встречаться с людьми чаще всего на полях и фермах, чем в домах. Но Наталья Васильевна сразу узнала его голос. Она бросилась к двери, торопливо ее открыла и тихо сказала:

— Проходите сюда. Так… Лампу зажечь?

— Не надо, Наталья Васильевна. Мы скоро уйдем.

— Ну, садитесь вот сюда, к столу. О господи…

— Да вы не бойтесь, — сказал Ковалев, понявший по-своему причитания и вздохи молодой женщины.

— Я и не боюсь, с чего вы взяли? Просто так неожиданно… Это же радость какая!

Кононова достала из печи тушенную с мясом картошку, принесла квашеной капусты.

— Поешьте вот с дороги. Может, молока дать? Я сейчас в подпол спущусь.

— Ну, как вы тут живете? — спросил Скурдинский, когда Кононова, подав на стол, присела рядом.

— Как живем? Сами небось знаете… А вы-то надолго в наши места?

— Надолго, Наталья Васильевна. Вот только надо хорошо обосноваться. Поможете?

— Что в наших силах, все сделаем.

— На первых порах подберите себе помощников, людей надежных. Есть такие на примете?

— Конечно, есть. Ковалевы, мать и дочь, Григорьева, Пекко. Живет она, правда, на хуторе, но женщина надежная. Найдутся люди.

— Тогда так и решим, — резюмировал Скурдинский. — Руководителем группы будете вы, Наталья Васильевна. Вот вам на первый случай листовки, разбросайте их в людных местах. Но будьте осторожны…

Кононова оказалась хорошим организатором. Партизаны знали теперь все, что делается в Осьмине, имели запас продуктов и свой пункт для выпечки хлеба. Члены группы принимали по радио сводки Информбюро, переписывали их и расклеивали не только в Поседи, но и в районном центре.

В феврале 1942 года в Поседь нагрянули гестаповцы. Они окружили дом Кононовой, долго там шарили, а потом вывели Наталью Васильевну, посадили в машину и увезли.

Это случайно увидела член подпольной группы Екатерина Осиповна Ковалева. Вначале она было бросилась к дому Григорьева, потом остановилась и решила сразу идти в отряд. Знала туда каждую тропку. Но путь был слишком трудным для пожилой женщины. Уже через километр она почувствовала, что рубашка на спине прилипла к телу. Несколько раз она падала. Полежит, чуть отдышится и опять в путь…

Выслушав рассказ Ковалевой, командир послал в Осьмино разведчиков. Они вернулись через несколько часов и сообщили: арестована одна Кононова, держат ее в Осьмине в гестапо, в поселке большой гарнизон.

Екатерина Осиповна сразу же собралась домой.

— Не спешили бы, — уговаривал ее Скурдинский. — Надо еще выяснить, как относятся к вашей отлучке из деревни.

— А что они мне сделают? Казнить, что ли, будут старуху?

Ковалева ушла. А на следующее утро ее арестовали.

Десять дней подпольщицы подвергались пыткам, но ни Наталья Васильевна Кононова, ни Екатерина Осиповна Ковалева не признались в связи с партизанами. Фашисты расстреляли мужественных женщин…

Одна за другой всплывали эти беды в памяти Скурдинского. Десятки раз задавал он себе вопрос об их причинах и все более утверждался в мысли: отряд недостаточно был связан с населением. А одна-две подпольные группы — капля в море.

— Вчера разговор зашел о том, как жить дальше, — сказал Скурдинский. — Давайте об этом поговорим на партийном собрании. Созывать его не надо — все коммунисты налицо.

Сидевший в углу землянки чубатый партизан Иван Алексеев поднялся и пошел к выходу. Он был единственным беспартийным человеком среди оставшихся в отряде.

— Сиди, Ваня, — обратился к нему Скурдинский. — Собрание открытое.

Резолюция партийного собрания была краткой. Коммунистам вменялось в обязанность развернуть кропотливую работу по созданию очагов подполья.

…У домика под черепичной крышей росла пышная береза. Ветки спускались на крышу и чуть ли не наполовину прикрывали ее своими листьями. На длинной веревке, протянутой от дерева до забора, висело ватное одеяло из красного сатина.

— Все в порядке, Иван Васильевич, — сказал, не оборачиваясь, Ковалев. — Действует сигнализация. Можно идти.

— Пошли, — согласился Скурдинский.

С тех пор как они были выбраны командиром и комиссаром отряда, прошло три месяца. За это время партизаны побывали во всех селах района и создали около тридцати подпольных групп, заслали своих людей в некоторые волостные управления и даже в полицию.

Вот и в этом селе, куда они пришли на связь, руководит группой староста деревни Иван Андреевич Федоров. Собственно, эта подпольная группа не из новых. Она была создана сразу же после оккупации района. Организовала ее комсомолка Зина Алексеева. Комсомольцы распространяли среди населения советские газеты и листовки. Но в январе 1942 года Алексеева была схвачена агентами тайной полевой полиции.

Зина мужественно перенесла страшные пытки, не выдала ни одного из своих товарищей. Тогда палачи сняли с нее одежду и в одной нижней рубашке, босую, по снегу, в двадцатиградусный мороз провели через село на кладбище и там расстреляли.

Однако листовки, которые раньше фашисты находили лишь на стенах зданий, вскоре были обнаружены и на столах в самой комендатуре. Подбросил их туда Иван Андреевич Федоров, ставший после гибели Зины Алексеевой руководителем сватковского подполья.

Дом старосты стоял третьим от края. Но партизаны в него не пошли. Они завернули в избу Ефрема Иванова — человека невидного, ко всему вроде безразличного. Это у него висело на протянутой веревке красное одеяло. Поздоровавшись с хозяином дома, оба гостя не стали задерживаться в избе, а сразу прошли через двор в огород. Там по густому малиннику они и добрались до дома старосты.

— С прибытием вас, — крепко жал руки партизанам Иван Андреевич. — Чайку вот выпейте. — И, обращаясь к сидевшему за книгой сыну, сказал: — Витя! Поди погуляй около дома.

Двенадцатилетний Витя степенно поднялся, взял с окна перочинный ножик и вышел из комнаты.

Скурдинский, проводив его ласковым взглядом, спросил:

— Ну, что тут у вас нового, Иван Андреевич?

— Позавчера собирал нас всех комендант. Был там и какой-то гестаповец, новенький, раньше я его не видел. Уговаривали, чтобы мы помогли им найти вашу базу. Чем, мол, они, немцы, скорее разобьют партизан, тем спокойнее, дескать, будем жить и мы. Назывались имена полицейских, которые понесли кару от партизан. Сидевший со мной рядом староста деревни Менюши даже вздохнул. Не знаешь, говорит, где и смерть найдешь.

— Этот обязательно найдет ее, — бросил Ковалев.

— Вообще они не всё говорят, — продолжал Федоров. — О взрыве мостов, например, ни слова. Словно они и не взлетали на воздух. Ничего не было сказано и о последних двух машинах, подорвавшихся на ваших минах. А ведь погибло семнадцать человек.

— Спасибо, Иван Андреевич, — сказал Скурдинский. — Сведения ваши ценны. А у нас к вам просьба.

— Говорите.

— Не могли бы вы побывать в Волосове? Нам туда проникнуть довольно сложно, — на дорогах заставы, в самом поселке патрули. А надо бы узнать, что там у них делается.

— Особенно на станции, — уточнил Ковалев. — Посмотрите, какие там части, что на платформах… Ну, в общем, вы сами знаете.

— Ну что же! Раз надо, схожу.

Федоров подошел к окну и посмотрел на улицу. Там по-прежнему было пустынно. Только продолжал строгать свою деревяшку сынишка Витя. Делал он это спокойно, по-отцовски. Постороннему и в голову бы не пришло, что этот мальчишка внимательно следит за дорогой. Он вовремя должен успеть предупредить отца и партизан об опасности.

Наталья Игнатьевна Субботина помыла посуду, поставила ее на полку и пошла в горницу. Там на широкой кровати, укрывшись тонким фланелевым одеялом, лежала Геля. Глаза девочки слипались, но она мужественно боролась со сном. Геля ждала мать. Она теперь всегда спит с матерью. С того самого дня, как отец ушел в партизанский отряд.

Геля отчетливо помнит, когда и как это произошло. Месяца три тому назад она проснулась ночью от какого-то шума. Прислушалась — разговаривали мать, отец и еще какие-то люди.

— Пойду я с вами, — говорил отец.

— А может, здесь будешь руководить? — спрашивал чужой голос.

— Здесь мне нельзя. Уже на примете.

— А кого же оставим здесь?

— Наташу. Мы уже кое-что с нею делали.

Взрослые шептались еще долго. Потом тихонько вышли во двор. Вскоре мать вернулась и легла в постель. Она долго ворочалась с боку на бок и о чем-то вздыхала. Геля хотела ей что-нибудь сказать, но боялась открыться, что услышала тайну. Так она и уснула. Но утром не выдержала:

— Я все слышала, мама. Ночью у нас были партизаны. Папа ушел с ними.

Наталья Игнатьевна испугалась. Лицо ее стало бледным, как полотно.

— Но я никому, никому не скажу, — поспешила успокоить мать Геля. — Клянусь тебе, мамочка. Пусть хоть режут на кусочки.

Мать прижала ее тогда к своей груди, и они долго вместе плакали. Потом мать вытерла платком слезы сначала ей, Геле, потом себе и сказала:

— Будь умницей, доченька, молчи. А то фашисты нас расстреляют.

Так они стали жить. К матери потом не раз приходили Клавдия Яковлевна Петрова, Лена Нестерова, Лида Чистова, Саша Матвеев, Саша Веников и другие, но они уже от Гели не прятались. Только частенько посылали на улицу «покараулить», а то и отнести что-нибудь куда следует. А когда изредка ночью приходил отец, он ласково называл дочку «моя партизаночка».

…Наталья Игнатьевна начала раздеваться, когда в окно кто-то тихонько постучал. Субботина замерла. Стук повторился трижды. «Наши», — сказала про себя Субботина. Геля прошептала:

— Может, папа.

В комнату вошли Скурдинский и Ковалев.

— Здравствуй, партизаночка, — улыбнулся девочке Скурдинский.

Геля опустила глаза и ответила:

— Здравствуйте, дядя Ваня.

— Привет тебе от папы. Иди спи, маленькая.

Партизаны уселись за стол. Ковалев попросил:

— Рассказывайте, Наталья Игнатьевна.

— С чего же начать? Значит, так. Листовки и газеты доставили в Должск. Геля отнесла на хутор к Марии Лисаковой и все передала. А на той неделе я сама побывала в Должске. Ходила в магазин да завернула к Михаилу Сергеевичу Круглову. Не домой, конечно, в столовой сидели. Круглов, скажу вам, в хорошем виде. Просил передать, что в группе уже четырнадцать человек, есть свой радиоприемник. Одна из его помощниц, Степанида Куприяновна Трошкова, прикидывается ненормальной. Ходит в рванье, грязная и все что-то бормочет себе под нос. А сама носит под тряпьем листовки и раздает кому надо.

— Молодчина! — не удержался Скурдинский. — А ведь пожилая.

— Под стать ей и Дмитрий Никифорович Никифоров. Ему уже за семьдесят перевалило, а он столько делает, что диву даешься. Сам переписывает сводки Информбюро, а потом их расклеивает на видных местах. А недавно такое выкинул, что все ахнули. В воскресенье взял газету с первомайским приказом товарища Сталина и устроил около церкви громкую читку. И так увлекся, что не заметил полицейских. Уже кто-то из слушателей шепнул: «Кончай, дед, читать, фараоны идут». Недолго думая, Дмитрий Никифорович сунул газету в карман проходившего в церковь сторожа. Обыскали старика полицаи. Накричали для острастки, а арестовать побоялись.

— Знаем мы этого деда, — сказал, улыбаясь, Ковалев.

Иван Васильевич Ковалев.

— Да его во всей округе знают, — подтвердила Наталья Игнатьевна. — Беспокойный старик. Но и другие стараются как могут. Антонина Петрова по заданию Круглова достала йоду, порошков разных и еще каких-то медикаментов. Сверточек у меня в сенях, сейчас принесу.

Субботина прошла в сени и вернулась с узелком:

— Вот возьмите. Михаил Сергеевич еще просил передать, что нашел где-то ручной пулемет. Он его спрятал пока в лесу, а как выберет время, перенесет в «почтовый ящик».

— Пулемет — это хорошо, — сказал Ковалев. — Попросите Круглова быстрее его доставить. Люди идут в отряд, а с оружием у нас нехватка.

Скурдинский и Ковалев оставили листовки, передали задание для Круглова и самой Субботиной и стали собираться домой.

— Пойдем по холодку, — сказал Скурдинский.

— Ну, счастливо… Скажите там Виктору, чтобы заглянул когда-нибудь.

— Не только скажем, пришлем.

Когда они подошли уже к двери, Субботина сказала:

— Вот насчет оружия вы говорили. Есть в нашей деревне один подросток — Славка Прыгачев. Недавно он вступил в полицию. Парень вообще неплохой, а вот поди ж ты… Спросила я его как-то раз: «Что тебя толкнуло в эту чертову полицию? Поди, теперь и девки стороной обходят». — «Да я, — отвечает, — и сам не знаю, зачем туда пошел. Васька записался, ну и я за ним. В свою-то армию не попадешь, до нее не добраться». А я ему: «Кто очень хочет, тот добирается». — «Это что, в партизаны?» — спрашивает. «А хоть бы и туда», — говорю. Он подумал, а потом говорит: «Встретить бы их — пошел бы. Оружие есть». Вот я и думаю, Иван Васильевич: что, если настроить этого Прыгачева, чтобы оружие достал? В полиции у них есть и винтовки, и пулеметы.

— Что ж, идея неплохая. Как думаешь? — Скурдинский повернулся к Ковалеву.

— Стоит позондировать почву. Только смотрите, Наталья Игнатьевна, как бы на провокацию какую не напороться.

— Это я понимаю. Мне кажется, все-таки парень он честный.

В деревню Липо Ковалев и Алексеев зашли, возвращаясь с разведки. Нужно было подготовить место для бойцов, выделенных для взрыва моста, которым, может случиться, сразу, в один день, не удастся провести операцию и, следовательно, где-то придется пережидать. Оба очень устали, — пройти пришлось не меньше сорока километров. А тут как назло целый день лил дождь и дул пронизывающий ветер.

К Марии Ивановне Яковлевой — заместителю руководителя подпольной группы — они пришли затемно. Та уже спала, но на условный стук ответила тут же. Партизаны прошли в натопленную комнату, с аппетитом поели, а потом Ковалев стал говорить о деле. Командир отряда решил все, что необходимо для операции, забросить сюда заранее, чтобы груз потом не связывал партизан. Ведь придется делать «отвлекающий маневр» — идти в другую сторону от объекта взрыва, а потом ночью возвращаться.

— Место найдем, — сказала Яковлева, — и для взрывчатки, и для людей. Только нужно быть особо осторожным.

— Есть какие-нибудь неприятные вести? — спросил Ковалев.

— Есть. Федоров рассказал Антонине Ивановой, что на днях к нему зашли два обтрепанных парня. Попросили поесть, а потом стали слезно просить связать их с партизанами. Они, дескать, убежали из плена и хотят с оружием в руках защищать Советскую власть. Но вы ведь знаете, Федорова не проведешь. Он подождал, подождал, а потом, как увидел в окно на улице мужиков, встал и заявил: «Ну вот что, хлопцы. Я староста деревни, именем закона вы арестованы. Пошли. И не шуметь, вон идут мои полицаи». Тогда один из «пленных» вынимает удостоверение личности и подает Федорову. А в нем сказано, что предъявитель состоит на службе тайной полевой полиции. Каратели поблагодарили Федорова за хорошую службу и ушли. А Федоров сразу предупредил нас.

— Начальник тайной полевой — мастер на провокации. Теперь они пытаются заслать в отряд своих людей, — сказал Ковалев. — Но почему они обратились к Федорову? Случайность это или проверка? А за предупреждение спасибо. Теперь устройте нас где-нибудь на отдых. Устали страшно.

— В бане придется. Она натоплена.

— Что ж, хорошо.

Мария Ивановна собрала кое-какую одежонку, и они тихонько прошли через двор в баню. Она стояла в конце огорода почти у самого кустарника, за которым здесь начинался лес.

— Без меня из бани не показывайтесь, — предупредила хозяйка гостей.

Ночью Яковлевой не спалось. Загудит за окном ветер, и она настораживается. Кажется ей, что кто-то ходит по двору, заглядывает в ее окна. Перед утром поднялась, затопила печь и стала готовить завтрак. И в этот миг услышала за окном чей-то разговор и сразу же стук сенных дверей.

— Открывай, — раздался злой голос.

В дом ввалилось несколько полицаев.

— Очень прошу, потише… Дети спят, больные.

— Смотри какие нежные. — Чернявый парень зло сверкнул глазами. — Небось партизан не останавливаешь. Может, об их сне заботишься?

Яковлева уже пришла в себя и теперь была почти спокойна.

— Ищи, коли хочешь, — кинула она полицаю.

Чернявый вышел из дома, осмотрел двор и направился к соседнему дому. В этот момент его и увидел Алексеев. Он только что проснулся и, нагнувшись к окошечку, решил посмотреть, что делается в деревне. Алексеев толкнул Ковалева и, когда тот открыл глаза, тихо сказал:

— Сам начальник волостной полиции Владимир Трель пожаловал.

— Приготовь автомат и гранаты, — распорядился Ковалев. — Как бы нам не пришлось с ними стукнуться.

Но все обошлось благополучно. Полицаи в баню не заглянули.

Вскоре пришла Яковлева с охапкой дров.

— Пусть думают, что собираюсь стирать, — объяснила она. — Сейчас я еще узел белья сюда принесу.

Но, видать, судьба отвела этот день на испытание ее нервов. Только вернулась она в избу, как услышала на дворе новый шум. На этот раз речь была немецкой… «Теперь-то вряд ли обойдется», — подумала Мария Ивановна и устало опустилась на стул. Из этого состояния ее вывел очкастый немец, который, с трудом ворочая языком, пояснил, протягивая двух кур:

— Печка… жарийт… скоро.

Яковлева машинально обдала кур кипятком, быстро приготовила их для жарки. Час пребывания гитлеровцев в доме показался Марии Ивановне вечностью. И как же она была рада, когда фашисты, уложив поджаренных кур, в мешок, уехали дальше. Долго она смотрела им вслед, пока не затих гул их машин.

Только партизаны вошли в деревню Липо и расположились там на привал, как им сообщили: по пятам идут каратели. Пришлось, не трогая заранее спрятанной здесь взрывчатки, уходить в сторону от намеченного маршрута. Лишь вечером партизаны вернулись в село, забрали все боеприпасы и ночью двинулись вперед. На рассвете отряд был уже у моста.

То ли оккупанты считали этот участок дороги в безопасности, то ли до него у них не дошли руки, во всяком случае, здесь даже у самого моста лес не был вырублен так, как это делалось повсеместно. Правда, мост усиленно охранялся — посты стояли с обоих его концов, на каждом из них — пулеметы.

Но идти на мост лобовой атакой партизаны и не собирались. Иван Алексеев знал здесь каждый кустик и был уверен, что пройдет к мосту незамеченным. Кроме него в группу подрывников вошли Николай Мудров, пулеметчик Лукин. Командиром группы был парторг отряда Яков Моисеенко. Все остальные партизаны заняли позицию на случай, если группа будет обнаружена и придется вести бой.

Подрывники подождали, пока сменятся часовые, а потом вслед за Алексеевым бесшумно поползли к мосту. Скурдинский и Ковалев пристально наблюдали из укрытия за их движением. Вот они показались из-за кустарника. Подождали, пока часовой пройдет на другую сторону и быстро, по-кошачьи, прыгнули под кручу. Конец длинного шнура, который тянул Моисеенко, остался в кустах. Потом Скурдинский увидел только двоих — Мудрова и Алексеева. Они прилаживали к ферме бруски тола. Скурдинскому казалось, что они непростительно медлят.

— Хоть бы все обошлось, — прошептал он.

Но подрывники не медлили. Еще минута, и раздался взрыв. Мост заволокло облако пыли и дыма. Ковалев и Скурдинский оставили свой наблюдательный пункт и бросились бегом в глубь леса.

Возвращаясь в лагерь, у деревни Сватково партизаны встретили Ивана Андреевича Федорова. Он всегда появлялся неожиданно и в разных местах. Сели на поваленную ветром сосну. Федоров пожаловался:

— Что-то комендант стал ко мне плохо относиться. На днях накричал без всякой причины. Вчера вечером у своего дома я заметил того агента, что за бежавшего из лагеря себя выдавал.

— Может, вам уйти в лес, Иван Андреевич? — предложил Скурдинский.

— А кто же останется? У меня все старосты «друзья». Не от коменданта, так от них все буду знать. Да, может, оно и обойдется…

Не обошлось. Вскоре гестапо арестовало Федорова. Казнить «партизанского старосту» привезли в родную деревню Сватково. На околицу согнали всех жителей. Желая унизить Федорова перед односельчанами, комендант Осьмина Ганс Рат приказал осужденному стать на колени.

— На колени? — Федоров с усмешкой посмотрел на Рата и громко, так, чтобы все слышали, крикнул: — Дурак! Да я и перед твоим чумным Гитлером не стану на колени! Советские люди умирают стоя…

В землянку Скурдинский вернулся уже в темноте. Ковалев еще не спал, ждал комиссара. Они всегда по вечерам обсуждали планы на завтрашний день.

— Где был? — спросил Ковалев.

— Да так… Прошелся немного.

— Моисеенко вернулся.

— Что-нибудь интересное сообщил?

— Да. Федю Евдокимова из деревни Рели помнишь? Ну так вот, он по заданию подпольной группы заминировал участок дороги Рель — Ликша. Вчера там подорвались две машины. Восемь фашистов убито и около десятка ранено. Вот и ответ на казнь Федорова.

— Нет, дорогой мой командир, за Федорова и сотни фашистских жизней мало.

— Смело действовали наши подрывники в Лужицах, — продолжал Ковалев. — Туда, в волостное управление, гитлеровцы привезли заложников из соседней деревни. Закрыли их в бане и заявили, что, если до утра не сообщат, кто расклеил в селе листовки, все они будут расстреляны. Подпольщики решили освободить заложников. Вечером подожгли в другом конце села какую-то бесхозную постройку. Опасаясь, что это не просто пожар, а какой-то маневр партизан, солдаты похватали автоматы и бегом туда. А в это время Сергей Филиппов снял часового у бани и выпустил арестованных. Те не мешкая в лес бросились.

— Молодцы! — вырвалось у Скурдинского.

— Только это еще не все добрые новости. Помнишь, Субботина рассказывала о Прыгачеве? Ну тот, что пошел в полицейские, а сам не знает зачем. Толковым оказался паренек. Пулемет для нас раздобыл, пистолет принес и много патронов.

Комиссар поднялся со скамейки, прошел к двери, вернулся назад и, как о чем-то хорошо продуманном и решенном, сказал:

— Сдается мне, командир, что наш Ленинградский фронт не успокоится прорывом блокады. Надо подумать о том, чем мы сможем помочь ему в эти осенние дни. Давай поговорим об этом на партийном собрании. Повестку дня можно назвать так: о подготовке вооруженного восстания в Осьминском районе. Идет?

— Я — за! — ответил Ковалев.