«…Создать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия» —
такую задачу поставила Коммунистическая партия перед советскими патриотами, оставшимися на оккупированной территории.
Солдаты незримого фронта решали эту задачу каждый по-разному. Одни из них с листовками пробирались по ночным улицам оккупированных городов. Другие взрывали мосты и склады врага. А некоторые… шли на службу к ненавистным захватчикам.
«Хорош гусь! У фашистов старшиной волости был», — отзывались жители железнодорожного узла Новосокольники о пятидесятилетнем учителе Илларионе Петровиче Горском в первые дни после освобождения города от оккупации.
Да, был. Но, как говорит русская пословица, «Федот, да не тот».
Прикрываясь личиной вражеского прислужника, Илларион Петрович вместе с коммунистом Владимиром Кузьмичом Логашовым организовал подпольную группу и установил связь с партизанами и разведотделом штаба 257-й дивизии Красной Армии. С помощью группы Горского была сорвана отправка большой партии скота гитлеровским войскам под Ленинград, передано партизанам много чистых бланков немецких паспортов, разоблачено несколько фашистских лазутчиков. Особую ценность представляла разведывательная информация, которую собирали подпольщики на стратегически важных железнодорожных магистралях Витебск — Ленинград, Великие Луки — Себеж.
Илларион Петрович Горский.
Началось наступление советских войск, и старшина волости Горский как в воду канул. Зато в обозе отступавших гитлеровских частей появилась подвода, хозяин которой имел документ, свидетельствующий о его заслугах перед оккупационными властями. В возке «фашистского холуя» была спрятана… рация. «Горец» (под этим кодированным именем значился теперь в одном из наших штабов Илларион Петрович) передал из района Резекне несколько важных разведывательных сообщений.
День Победы учитель-патриот встретил в родных краях.
В годы оккупации города Дно ее нередко видели в обществе гитлеровских офицеров. Мило улыбалась официантка столовой летного состава и тем, кто обслуживал фашистскую технику.
Со станции к берегам Невы ежедневно уходили эшелоны с военными грузами и живой силой врага. Вблизи города в 1942 году долгое время базировалась фашистская дивизия особого назначения, были оборудованы аэродромы. Все эти объекты находились в поле зрения советской разведки и центральной группы дновских подпольщиков, возглавляемой Анастасией Александровной Бисениек. Семья Егоровых жила на улице Урицкого, поблизости от Финогеновых — родных Бисениек. Анастасия Александровна знала Зину давно и, не колеблясь, привлекла ее к подпольной работе.
Егоровой удалось установить контакт с разведчиками Красной Армии. Вместе с Бисениек она помогала им в подготовке взрыва штаба авиационной части гитлеровцев. К сожалению, эта сторона деятельности дновских подпольщиков еще до конца не раскрыта.
Смелая и умная девушка завела полезные знакомства среди технического персонала аэродрома. У одного пожилого механика, страстного радиолюбителя, был приемник. Зина сумела несколько раз зимой воспользоваться им для записи сводок Совинформбюро. Это было в то время как нельзя кстати, ибо связь подпольщиков с партизанами тогда временно оборвалась.
Зинаида Егорова.
Более двух лет ходила Егорова по острию ножа. Поздней осенью 1943 года гестаповцам удалось разоблачить «милую фрейлейн Зину». После пыток в тюремном застенке отважная комсомолка была расстреляна.
С Егоровой имели связь сестры Тихоновы, Саша и Аня. Всем, чем могли, помогали ее близкие — мать Анна Ивановна и сестра Зоя, проживающая ныне в Пскове.
В июне 1941 года студентка Ленинградского педагогического техникума Маргарита Ляшкевич приехала на каникулы к родным в город Себеж. Приехала с мечтой стать летчицей.
— Все равно полечу. Вот посмотришь, — говорила она закадычной подруге Кате Крыковой, — вернусь на берега Невы и сразу на занятия в клуб. Медкомиссию я уже прошла, с парашютом знакома.
Маргарита Ляшкевич.
Но подняться в небо Рите было не суждено. Не прошло и двух недель с начала войны, а фашисты уже вторглись в голубой озерный край.
Оккупация тяжелым гнетом легла на плечи себежан, но не на семью Ляшкевичей. Отец Риты приветствовал приход гитлеровцев и вскоре открыл в городе магазин, а сына определил в полицаи.
Рита тяжело переживала предательство близких. Несмотря на посулы и угрозы, категорически отказывалась идти на службу к оккупантам.
Шли дни, месяцы… Однажды в ортскомендатуре появилась высокая, стройная девушка с длинными косами. Перебирая их, потупив взор, она выдавила из себя:
— Хочу помогать вам.
— Гут, — заулыбался помощник коменданта и, мешая русские и немецкие слова, затараторил: — Ваш фатер говорийт нам. Ви — умный, красивый фрейлейн…
Теперь нередко, идя на службу в районную управу, Рита слышала позади себя осуждающие голоса:
— И эта тоже… Девка продажная…
Нет! Комсомолка Ляшкевич не продала ни своих идеалов, ни своей мечты. А пошла работать в управу Рита по совету разведчика Ивана Елисеева. Он тоже служил у оккупантов (водил легковую машину самого начальника хозяйственной комендатуры), давно наблюдал за Ритой, знал о ее мучениях.
«Жданова» — за такой подписью летом и осенью 1943 года получал начальник бригадной разведки партизан сведения от Ляшкевич. Ценность их была немалой: несколько раз передавала разведчица пароль, по которому в Себеж проникали связники, дважды предупреждала штаб о сроках выхода карателей из города, сообщила о прибытии в район на отдых подразделений полевых войск. Однажды, смертельно рискуя, Рита сняла копию с совершенно секретного документа — списка лиц, подозреваемых гитлеровцами в связях с партизанами. Копию передала Елисееву, а тех, кто жил поблизости от города, предупредила лично.
Арест связной помог агентам ГФП (тайная полевая полиция) напасть на след разведчицы. С уходам из города Рита промедлила из-за больной матери. Фашисты схватили девушку.
Себежская тюрьма была переполнена. Ляшкевич бросили в общую камеру. Начались допросы, истязания. В январе 1944 года кто-то из арестованных занес в камеру тиф. По приказу начальника ГФП Венцеля заключенные были вывезены ночью за город, расстреляны и сожжены.
Ей не пришлось сидеть в засадах, подрывать поезда или работать в учреждениях оккупантов под чужой личиной. Коротка была ее партизанская жизнь — месяц. На долю калининской партизанки Муси Королихиной достался поединок в гестапо.
Ее не брали в формируемый летом 1942 года партизанский отряд. Трое из семьи Королихиных уже ушли на фронт. Муся настояла, сказала в райкоме: «Все равно уйду и я. Лучше пошлите. Очень прошу». Просьбу восемнадцатилетней комсомолки удовлетворили.
Отряд двигался параллельно магистрали Москва — Рига. В начале сентября партизаны остановились в Алушковской лесной даче, в пятидесяти километрах от железнодорожного узла Идрица. Командир решил предварительно разведать предполагаемый для освоения район. На запад ушли группы разведчиков.
Послал командир на задание и Королихину в паре с Екатериной Вознюк. Девушки должны были установить связь с подпольщиком в селе, где стоял гарнизон конных полицейских — «казаков», предводительствуемых гитлеровскими офицерами. У комиссара отряда имелись сведения о желании части «казаков» перейти к партизанам.
Разведчицы нарвались на фашистов. Попытка бежать не увенчалась успехом. Вознюк застрелили, Королихину схватили и доставили в город Пустошку.
…Полковник Родэ нервно потирал рыжие виски. Вся его худощавая холеная фигура, склонившаяся над столом, выражала нетерпение. Но вот в соседней комнате раздался отчаянный крик, затем распахнулась дверь, и в кабинет вошел высокий полный офицер в чине капитана.
— Сказала? — быстро спросил Родэ.
— Нет, шеф. Но сегодня уже есть успехи. Когда прижег сигарой грудь, кричала.
— Ну, это ваш коронный номер, Вагнер. И все же следует испробовать и другое. Когда очнется, приведите ее сюда. И пришлите Свириду.
Родэ нервничал. Для этого у полковника были веские основания. В штабе охранных войск группы армий «Север» уже знали о диверсиях партизан вблизи Забелья. Из вчерашнего разговора шеф ГФП понял: им недовольны. Нужно как можно быстрее установить связи и явки появившегося в районе партизанского отряда. И помочь в этом должна арестованная девушка.
Родэ нажал кнопку звонка. Два жандарма ввели в кабинет Королихину. На плечи полуобнаженной Муси была наброшена изодранная кофта. На груди зияла свежая рана. На губах запеклась кровь.
— Садитесь. — Полковник указал пленнице на стул, отпустил конвойных и, обратившись к человеку в очках, робко жавшемуся у двери, приказал: — Переводите, Свирида, как можно мягче.
Муся еле держалась на ногах, но продолжала стоять. Родэ посмотрел в ее глубоко запавшие глаза и, что-то прочтя в них, извиняющимся тоном сказал:
— Вас наказали за молчание. И очень жестоко. Но, право, я не знал, что вы так юны.
Мария Королихина.
Муся усмехнулась. Полковник заметил усмешку, но продолжал, не меняя тона:
— Скажу честно: меня удивляет ваше мужество. Но ради чего? Как говорит русская пословица, овчинка выделки не стоит. Вы попались с поличным. Я мог бы приказать расстрелять вас в тот же день, но предлагаю жизнь. Причем взамен от вас требую сущие пустяки: скажите, сколько людей в отряде, чем он вооружен, и покажите место, где встречается ваш комиссар со своими агентами. — Родэ немного помолчал, затем заговорщически добавил: — Комиссар — Андрей Кулеш. Нам о нем Фаина рассказала.
Королихина вздрогнула. Обожгла мысль: «Неужели девушка, ночевавшая недавно в отряде, шпионка? А ведь ее как разведчицу Красной Армии отправили через линию фронта…»
Родэ, поняв, что попал в цель, предложил:
— Не торопитесь. Обдумайте все. Завтра утром дадите ответ. Жизнь очень хороша. И вы мне еще не раз скажете спасибо за то, что я помог вам сохранить ее.
И вот Королихина снова в одиночной камере. Ей принесли лекарства, хороший ужин, кофе. Вечереет. В зарешеченное окно видна полоска воды. Это — озеро. Конвойные называли его Звягским. В озеро окунула разноцветный шлейф радуга. Сверху вниз по ней спускаются солнечные блики. В детстве Муся часто любовалась их переливами, ей всегда казалось, что кто-то проводит по радуге огромным гребешком.
Девушка благодарна радуге. Она увела ее мысли в родные края. О завтрашнем дне не хочется думать. Что ответить фашисту, она решила еще тогда… Муся вспоминает отца, мать, любимую младшую сестренку Панечку, подруг. В памяти всплывают школьные годы. Завидовские ребята. Как они гордились своим селом: ведь это в их живописных охотничьих угодьях бывал Владимир Ильич Ленин!
А утром не было ни радуги, ни воспоминаний. Был гордый и твердый ответ гестаповцу:
— Родиной я не торгую!
Ее расстреляли в роще у здания бывшей машинно-тракторной станции на рассвете ясного, с багровой зарницей дня осени 1942 года.
Весть о фашистском вторжении в нашу страну Таня Васильева восприняла серьезнее подруг. В свои девятнадцать лет она уже побывала на фронте — участвовала в советско-финляндской войне, была медицинской сестрой.
Таня от зари до зари работала на сооружении противотанкового рва, помогала односельчанам эвакуировать колхозный скот. Самой эвакуироваться не удалось, — гитлеровцы перерезали дорогу, по которой двигались беженцы.
…Поезд идет на запад. Медленно тянется, пропуская идущие к фронту воинские эшелоны. К зарешеченным окнам приникли заплаканные девичьи лица. Первая партия угоняемых в рабство — в «неметчину».
— Не плачьте, девчонки, — успокаивает товарищей но несчастью Таня. — Выше головы! Мы же русские, советские. Не покоримся. Убежим!
И убежали. В Брест-Литовске нужно было погрузиться в другой товарняк. А тут воздушная тревога. Растерялись конвойные.
— За мной, девчонки! — крикнула Таня и нырнула под вагон пассажирского поезда.
Труден был путь на Родину: ни документов, ни денег, ни еды. А приказы оккупантов строги: за предоставление ночлега беглецу — расстрел, за хождение после комендантского часа — расстрел… Шли по ночам. Ночевали в заброшенных постройках. Питались подаяниями — находились добрые люди. Измученные, еле живые добрались до родных мест.
Поздней осенью 1942 года в партизанском отряде «За Родину!», действовавшем на границах Невельского и Идрицкого районов, появился новый боец — Татьяна Васильева. Было у нее теперь две профессии: фельдшер и разведчица. Прекрасно совмещала их Таня. Однажды окружили каратели отряд. На плечах через непроходимое болото вынесла девушка раненого командира. А сколько дорог исходила, бывая в разведке! И всегда приносила ценные данные о противнике.
Татьяна Васильева.
В апреле 1943 года вместе с Марусей Синицыной Таня Васильева разведывала силы карателей в Кудеверском районе Псковщины. За околицей деревни Заходы разведчиц настигли на конях гитлеровцы и полицаи.
— Уходи! — крикнула Марусе Таня и швырнула гранату в конников.
Воспользовавшись замешательством, Синицына бросилась в кусты. Тане преградили путь трое солдат.
— Сдавайся! — крикнул один из них.
Таня молча стояла у дороги. Гитлеровцы приблизились, решив, что девушка струсила. И тогда раздалось:
— Партизаны не сдаются! Смерть фашистам!
Грохнул взрыв…
В первых числах мая 1942 года бывшего железнодорожного служащего Портнова вызвали в комендатуру города Пустошки.
— Немецкое командование мобилизует тебя для работы стрелочником, — передал переводчик приказ помощника коменданта.
Не успел Андрей Семенович осмыслить услышанное, как гитлеровец вновь заговорил. Переводчик перевел:
— Германское командование будет тебе хорошо платить. Ты должен работать добросовестно, выполнять все распоряжения. За отказ — расстрел.
Назавтра Андрей Портнов старательно очищал железнодорожные стрелки на втором посту. За его работой исподтишка наблюдал гитлеровец — дежурный по станции. Остался доволен, оказал, ухмыльнувшись, начальнику:
— Старается. Боится сына сиротой оставить.
А спустя две недели в доме Портновых появился представитель спецгруппы, заброшенной советским командованием к верховью реки Великой. Разговор был коротким.
— Конечно, буду сообщать… Как же иначе… — говорил взволнованно Портнов.
И сообщал — все, что видел, все, что примечал. А видел многое, — станция часто была забита воинскими эшелонами. Позже Андрей Семенович установил связь с разведкой 2-й Калининской партизанской бригады.
Приближалась двадцать шестая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Командование фронта готовило штурм железнодорожного узла Новосокольники. Оно призвало партизан парализовать движение на магистралях, по которым фашисты перебрасывали к городу подкрепление.
В конце октября Портнову передали задание подпольного райкома партии — устроить «пробку» на станции.
Андрей Портнов.
В ночь на 1 ноября Андрей Семенович вышел на дежурство. Выдалась она холодной и темной. В такое время гитлеровцы, конвоирующие русских стрелочников, не решались обычно покидать здание вокзала. Так было и в этот раз.
Шел третий час ночи. Портнов сидел в будке второго поста. В голове теснились разные мысли: то вспоминалось детство, то первые встречи с Аней, ставшей потом женой… Резкий телефонный звонок дежурного по станции прервал думы Андрея. От неожиданности он даже вздрогнул.
Со стороны Идрицы друг за другом шли два эшелона. Их и было приказано встретить и принять на первый и третий пути. «Оба идут к фронту», — мелькнуло в голове.
…Непроглядная темень. Портнов немного постоял, пока пригляделись глаза, и медленно побрел в сторону семафора. Мозг работал напряженно! «Да! Да! Именно сейчас. Лучшего случая не подберешь…»
Поезд приближался. Андрей Семенович выхватил из кармана фонарик и дал сигнал остановки. Мимо него медленно ползли черные силуэты вагонов, укрытые брезентом платформы. Вот наконец и хвостовой вагон. Сигнальных огней на нем нет.
— Отлично, — невольно сорвалось с губ Портнова.
Ухо опытного движенца уловило еле доносившийся шум второго поезда. В висках тяжело стучало от прилившей в голову крови, но мысль работала четко, ясно… Из-за поворота показался паровоз. Портнов сразу же подал фонариком сигнал: путь свободен. Эшелон, не снижая скорости, помчался вперед. А когда машинист заметил стоявший на пути первый поезд, было уже поздно.
Удар! Брызги огня и пара поднялись в воздух. Скрежеща и ломаясь, как спичечные коробки, полезли друг на дружку вагоны. Начали рваться снаряды, сброшенные с платформ… На станции и в городе поднялась невообразимая паника.
4 ноября Андрея Семеновича арестовали. Двое суток продолжался допрос: избивали до полусмерти, обливали водой, приводили в чувство и опять били. Ничего не узнали палачи из ГФП. 6 ноября 1943 года они вывезли полуживого Портнова в лес, в сторону села Алоль, и там расстреляли.