Руны везде

Глава 11

Зрение вернулось со всеми плюсами и минусами. Представьте, что даже видеть иногда не совсем хорошо. Например, какой я стал, мне знать совершенно не требовалось. Кара моя за то, что издевался над Антоном Востриковым. А образ того Артёмки остался лишь на фотографиях и в памяти.

Сам же я помесь рыси и Франкенштейна — морда без бровей и ресниц собрана из лоскутов, в шрамах, короткий кошачий нос, тонкие губы так же состоят из фрагментов, острые мохнатые уши с кисточками, на голове вместо волос пятнистая шерсть. И кошачьи глаза на свету с вертикальным зрачком, а в сумраке круглые изумруды, лишь по краям жёлтые шторки.

Второй значительный минус дальтонизм, картинка только зелёная. Причём у источников света окраска более насыщенная, чем у отражающих поверхностей. Я понял, почему звери не обращают внимание на зеркала. Источниками света мне стало всё, где вырабатывается тепло. То есть я стал видеть в инфракрасном диапазоне.

Теперь я догадываюсь, что кошки тоже плохо видят в темноте, они просто многое могут разглядеть, прикладывая определённые усилия. Шторки раздвигаются, конечно, рефлекторно, но это всё-таки ощущается. Вот по этим ощущениям я и понимаю, что света стало маловато, а так почти без разницы. Просто более отчётливо вижу контуры теплокровных.

Забавно, что сны все цветные. Истинное пространство продолжает считать меня человеком, знает, что я мысленно различаю цвета, и всю информацию передаёт цветными картинками.

Спать я могу сколько угодно и засыпаю всегда легко, особенно днём, хотя сна мне стало требоваться намного меньше. Может, так на меня повлиял волшебный эликсир или таково общее изменение моей природы, но я совсем перестал о чём-нибудь думать без толку. Если нет срочных дел, впадаю в полудрёму, бездумно щурясь на изменчивый мир. Я всегда насторожен, как настоящая кошка.

Сижу себе на лавочке в парке, греюсь под солнышком и жмурюсь на людей. Я уже не иду к шахматам, это они иногда ко мне с ними подходят. Смешные. Вот для меня перестала существовать проблема лишнего времени, его просто не стало. Я могу сидеть и жмуриться сколько угодно, пока не приходит пора важных дел — уколов или кормёжки.

Колют мне витамины и другие общеукрепляющие препараты, а кормление тем более никак не могу пропустить. Я и раньше не жаловался на аппетит, а сейчас, кажется, весь мир бы сожрал.

Изменились мои гастрономические предпочтения. Мясо и рыбу обожаю в любом виде, молоко пью, сколько ни нальют, а к овощам, фруктам и кашам стал равнодушен.

Главное, что передвигаюсь спокойно, в пространстве чувствую себя уверенно. Голова перестала кружиться совсем, контузия никак не ощущается.

Мне уже не надо мусолить в голове мыслишки, чтобы понять, что всё это значит. Я и так всё знаю. Родился я человеком, но люди убили мою человеческую природу, и остался кот, какой и был всегда. У кошки девять жизней, одну уже потратил.

Впереди у меня долгая война, но для победы я готов расстаться со всеми кошачьими жизнями. Да, я вот такой собираюсь воевать, и пусть врачи попробуют мне доказать, что я не могу этого делать. Я ж практически выздоровел, впереди медицинская комиссия и приказ Совета обороны.

Кирилл Петрович подошёл ко мне в парке и сказал, что пока не может меня выписать. Он заявил:

— Мы решаем не только то, сможет ли человек держать оружие, но и насколько опасно человеку оружие доверять. Мы считаем, что тебя следует обследовать подробнее.

— Ты отдаёшь себе отчёт, что говоришь это боярину? — спросил я холодно.

— Да, — кивнул Кирилл. — Я же говорю это, прежде всего, человеку, — он мне грустно улыбнулся. — Неужели ты хочешь вернуться туда опять? — я смотрел неприступно, и доктор воскликнул. — Господи, Тёма! Ты разве мало там пережил? Никто не посмеет сомневаться в тебе!

— А кем я буду считать себя, уже неважно? — уточнил я вкрадчиво.

— Как не важно? — не понял Кирилл. — Разве неправильно избегать опасности? Ты же просто не пойдёшь на войну! Это же естественно хотеть жить и не убивать!

Я поинтересовался:

— А ты кто такой, считать, что для кого нормально?

Он сказал:

— Я врач.

— А я солдат и боярин, — ответил я. — Кто на что учился, — я жёстко продолжил. — Уже завтра начнётся проверка твоей квалификации. И я так в тебе уверен, что поспорю с князем Москвы на десять миллионов, что ты её пройдёшь, — я сложил губы в улыбку. — Только боюсь, что я всё-таки проиграю.

Доктор побледнел, а я проговорил:

— Про солдатский долг тебе говорить бесполезно. Я просто не останусь здесь подопытным животным… — Кирилл попробовал что-то вставить, но я лишь повысил голос. — И мне наплевать на все слова. Или ты пишешь, что я годен для продолжения службы, или проверять будут весь госпиталь, — доктор закашлялся, а я спросил. — Итак?

— Ну, хочешь воевать, иди и воюй, — проворчал он. — Как врач я в этом не вижу ничего нормального, но как спорить с боярином? Завтра тебе приготовят все бумаги для выписки.

Я кивнул и отвернулся, мне больше не нужно его видеть. Кирилл Петрович ушёл по делам, обычный день продолжился далее. Я спокойно переночевал, а утром после завтрака добродушная полноватая баб Тома принесла бумаги. Я с ней душевно попрощался и пошёл в ординаторскую вызывать машину.

С Валерой приехал Гена Гудков. С интересом на меня посмотрел, внимательно прочитал бумаги и предъявил мне полномочия. Оказывается, он приказом Совета обороны уполномочен формировать отряд магов для защиты Москвы. Он может привлекать любых москвичей и подданных других княжеств, но лишь с их согласия.

— Я танкист, майор, — напомнил я.

— Ты маг и москвич, — сказал Гена. — Я отныне решаю, где тебе воевать, — он положил на мою кровать объёмный пакет. — Одевайся.

Внутри оказалась офицерская форма моего размера. Я снял больничную пижаму, мужики уставились на моё плотно покрытое пятнистой шерстью тело.

— Я думал, только уши, — пробормотал Гена.

— Я ж не гулял тут голышом, — ответил я, надевая брюки. — Вот тебе и не докладывали.

Гена молча поджал губы, а я надел и застегнул гимнастёрку. Далее китель… блин! Многовато одежды для кота средней пушистости. Особенно летом. Ещё и уши пришлось поджать, чтоб не спадала фуражка. Точно перейду на пилотки.

Без слов прошли в чёрный «москвич», уселся с Геной на заднее сиденье.

— Угадай, куда мы сейчас едем, — весело сказал майор Гудков.

— Ага, заняться больше нечем, — проурчал я благодушно. — Сейчас всё брошу и буду угадывать.

— А чем ты занят? — удивился Гена.

— Тебя слушаю, — легко ответил я и спросил. — Давай я на твой вопрос отвечу позже?

— Тебе надо время подумать? — хмыкнул он.

— Не, — сказал я. — Отвечу, когда приедем, а пока посплю.

— Тебе совсем неинтересно, куда тебя везут? — удивился Гена.

— Ну, куда ещё едут из госпиталя? На войну, вестимо, — проговорил я спокойно и насмешливо посмотрел на него. — Что тебе про неё рассказать?

— Едем мы в танковый Центр, — сказал майор Гена Гудков. — Приказом Совета обороны его немного перепрофилировали.

— И когда? — уточнил я.

— Да вас отправили на фронт, и почти сразу, — проговорил Гена. — Ваши батальоны были последними танковыми.

— Мдя… — проворчал я. — Складывая фрагменты, получим, что уже тогда Москву стали готовить к уличным боям.

— К уличным боям она готовится ещё с прошлого года, — возразил Гена. — Просто готовились к худшему. Но с недавних пор уличные бои в Москве стали частью планов Совета обороны.

— Почему Москва⁈ — спросил я.

— Не, я с некоторых удивляюсь! — воскликнул Гена. — Ты сам сказал печенегу про возможное наступление европейцев на его древнюю столицу Сталинград! Именно ты поставил его во главе Совета! И ты по его приказу на московском направлении весной жёг европейские танки!

— Но я же там воевал, чтобы европейцу отбить хотелку лезть к Москве! — возразил я.

— Твои мысли в Европе не читают, — ответил Гена. — Всё равно выбор был за Европой, она выбирала направление. Да, хан очень постарался помочь ей выбрать, но выбирала она сама. Уже выбрала, исходи из этого.

Я загрустил. Мне ведь очень не хотелось повторения в этом мире разгрома 1942-го года и прорыва врага к Сталинграду? Пожалуйста, всего этого не будет. Только ничто не бывает бесплатным…

— Европа изо всех своих сил рвётся к Москве, — продолжал Гена. — У Гардарики нет возможностей, чтобы её остановить. Да это и не нужно. Европейцы захотели Москву? Они это получат. Европа сама тащит сюда войска, все свои танки и пушки. Здесь они и останутся.

— А потеря Москвы не станет концом Гардарики? — осторожно я уточнил.

— Такая мысль довольно распространена в армии, особенно у москвичей, — кивнул Гена. — Она значительно добавляет мотивации, её не оспаривают. Но добрым русским людям из других княжеств, как минимум, наплевать на Москву. А жители оккупированных княжеств, особенно Кай-ёва, считают справедливым, что Москва получит всё, что они пережили, — он перешёл на наставительный тон. — И потери Москвы не случится, сдавать город не входит в планы. Все убедятся, что у Гардарики нет и быть не может столицы, у нас нет особых городов. Гардарика это её люди, солдаты и рабочие у станков. Возрастёт авторитет лично хана Керима и возглавляемого им Совета обороны…

— И цена всему — город превратят в щебень, — проворчал я.

— Отстроим обратно, — пожал Гена плечами. — У тебя здесь недвижимость? Продавай, я уже продал.

— Хорошо, что сдавать город никто не собирается, — сказал я задумчиво. — А потом…

— Потом суп с котом, — строго проговорил Гена. — Наша задача, чтобы враг собрал для захвата Москвы максимум сил, и все эти силы уничтожить. Все службы отложили на время всегдашние заботы и готовятся. Моя контора ищет и привлекает магов, кто имеет опыт уличных боёв и войны под землёй. Нам передали Центр. Кстати, туда эвакуировали учебку из Семёновска, — он мне улыбнулся. — Понимаешь теперь, что ты пока просто не можешь быть танкистом?

— Угу, — согласился я.

Остаток пути я с важным видом молчал и смотрел строго перед собой. Только фуражку снял и держал на коленях, надоела. Шофёр от дороги не отвлекался, а Гена и Валера поглядывали в салонное зеркало на меня, вернее, на уши. С ними я ничего не мог поделать, стоит высвободить, и они начинают жить своей жизнью.

Все кошки всегда насторожены, особенно рыси — реагируют на шум. Ещё хорошо, что уши шевелятся, устал бы в городе вертеть головой. Такие уж у меня рефлексы вдобавок ко всему остальному.

И, кстати, обо всём остальном. Сейчас по идее я должен тихо опухать от заявлений Валеры, но я совершенно спокоен. То, что я всё это не озвучивал в голове, ещё не значит, что оно там не варилось.

В госпитале радио можно послушать только в холле, но я избегал узнавать фронтовую сводку. И газеты не читал, хотя легко разбираю самый мелкий шрифт. Типа я болею и мне нельзя волноваться, чтобы быстрее выздороветь.

Сейчас, глядя ровно перед собой, я уверен, что просто не хотел узнавать то, что знал всегда. И самое смешное, моя кошачья природа считает, что придумано всё правильно.

Да, человеку эти мысли даются непросто, я бы устроил истерику как москвич, а до переноса житель Московской области. И это было бы глупо. Что такое Москва? Как любой город — некое множество зданий. Со многими связаны сильные переживания, но ни один дом не стоит единственной человеческой жизни.

А Европа собралась сюда загнать несколько армий, не считая отдельных частей и авиации в небе. Странно было бы доброму жителю Гардарики протестовать против такого её решения!

По реальному боевому моему опыту в городе легче обычного убиваются враги, а в большой город их влезает больше. Так какой город в Гардарике самый большой? Москву Европе прям доктор прописал, куда до неё какому-то Сталинграду!

Ну, а потом не суп с котом, а фланговые удары и большой котёл. Но это запланировано, скорей всего, на зиму, а до неё вполне может получиться даже… э… то, что Валера сморозил.

Так что с горячим сердцем, холодной головой и твёрдыми лапами исполняем боевые задачи и много не думаем, чтоб на новой роже кроме шрамов не появились ещё и морщины. Есть же командиры, не надо считать себя умнее всех. Многие мудрости — многие скорби, а кто увеличивает скорбь, тот мотает себе нервы и сокращает жизнь. Хотя их у меня ещё восемь… но это только предположительно, и с такой войной никаких жизней не хватит.

Лучше думать о чём-нибудь приятном. Как у меня нынче дела с фондом «Детский праздник» вообще и в частности с девушками? Слов нет, не красавец, но ведь гораздо лучше, чем обгорелый! И не бесплатно всё-таки, я же боярин!

А интересно, что сказки наши, кажется, появились не на пустом месте. Нырнул Иван-дурак в чан с кипятком и стал красавец. А оказался бы в танке, когда там взорвался кумулятивный снаряд, стал бы котом. Только нужен комбинезон, а их тогда ещё не придумали…

Блин! Опять в башке варится всякая ерунда! Всё-таки есть у меня нервы, и кое-что в ситуации мне очень не нравится, но кардинально её исправить я не могу и психую. Значит, успокаиваемся, втягиваем когти и ни о чём не думаем осознанно…

Шофёр подрулил к проезду на территорию. Подтянутые суровые парни проверили документы у всех, а на меня очень задумчиво смотрели, когда Гена говорил:

— А это майор Большов после излечения. У него ещё нет офицерской книжки, он со мной.

Подняли шлагбаум, и мы, переехав искусственную неровность в асфальте, заехали на территорию Корпуса. Остановились на служебной парковке, я надел фуражку и вышел из машины вместе с майором Гудковым. Валера с автоматом остался на месте.

— Пойдём прямо к Антонову, — сказал Геннадий.

Мы прошли в административный корпус, хотя от администрации там остались только столовка, кабинет директора и мед-блок, а всё остальное кристаллотека.

Поднялись на второй этаж. Я сказал в приёмной Аркаше:

— Привет.

— А… — смешался он и ответил. — Здрасти.

Объяснять ему, как следует отвечать майорам, я не стал, прошёл за Геной — он, не заметив сержанта, направился прямо в кабинет. Внутри я чётко приложил ладонь к козырьку, а Гена проговорил:

— Здравия желаю, — и кивнул в мою сторону. — А это боярин Большов.

За т-образным столом сидели Пётр Алексеевич, майор Логинов и Руслан Ибрагимович Мирзоев. Майор Антонов сказал:

— Проходите, присаживайтесь. Артём, как себя чувствуешь?

— Удовлетворительно, — ответил я сухо.

— Как чувствует себя человек после госпиталя? — усмехнулся Гудков. — Надо нарабатывать форму.

— У нас для этого как раз все условия, — покивал Антонов.

— Значит, койка в казарме мне найдётся? — проворчал я.

— Зачем⁈ — воскликнул Мирзоев. — У тебя же квартира есть!

— Не хочу стеснять больных, — ответил я.

— Да я про другую квартиру! — сказал Руслан. — Три месяца, считай, простаивает!

— Совсем пустая стоит? — не понял я.

— Ну, живёт там Нина, — проговорил он. — Тебя ждёт.

— Пусть дальше живёт, — ответил я. — А если я такой приду, сбежит девушка.

— Ну и пусть сбегает, — холодно проговорил Мирзоев. — Держать не станем, уговаривать тоже. А ты не комплексуй, найдутся желающие, ты всё равно остаёшься боярином!

— Кстати, — сказал Виталий и положил на стол нож в ножнах. — Это твой, тот самый, с рунами. Тимоша очень просил передать, он тебя с рысями и нашёл после боя.

— Очень тронут, — проговорил я, забирая нож, и прицепив его на ремень, спросил. — Сколько нас в клане?

— Когда тебя нашли, в строю оставались трое, — сказал Логинов. — Лидер и близнецы. Ты будешь шестым, остальные погибли или умерли в госпиталях.

— Мне нужен будет клан здесь, — сухо проговорил я. — И надо поговорить с магами.

— Не торопись, — мягко возразил Виталий. — Ты будешь вторым из клана в Центре, Тимофей, близнецы и Миша воюют на танках. Все тотемные воины бояр и маги тоже. Мы не можем снижать боеспособность их батальонов… — он взял небольшую паузу, собираясь с мыслями, и продолжил. — Понимаешь, они часть плана. Европа сейчас может бросить в бой, максимум, полтора десятка тысяч четвёртых «панцирей», на большее количество не хватает горючего.

— Полтора десятка! — воскликнул я. — Да это же невообразимая силища!

— Я сказал максимум, на самом деле бросает меньше, — хмыкнул Логинов. — Жгут врага, ужас просто, что творится! Сдерживают вражеские танки всем миром, например, наши бомбардировщики бомбят склады. Враг влезает в засады, на внезапные минные поля, машины атакуют штурмовики, и овчарки ползут под танки. Ну и танковые удары само собой. Все ваши отдельные батальоны и твоя дружина под командой Бирюкова. Всё вместе около полутора тысяч танков «рысь-2». Там важен каждый профессиональный танкист…

Я резко повернулся к Гене Гудкову, и он мне ответил со скукой:

— Забираем сюда парней уже из госпиталей. Приказ Совета обороны, — Гена скривил губы и произнёс. — Да ты так не смотри, враг скоро придёт к нам. У нас неделя или десять дней. Тебе нужно быстренько по волшебных камням ознакомиться с Московским метро и с другими подземельями по максимуму. Обязательно набери форму тоже максимально.

Я глубокомысленно покивал. Руслан Ибрагимович вынул из портфеля бумаги и протянул мне, говоря:

— Подпиши-ка доверенности. Твою квартиру сейчас не продать, из-за этой эвакуации все как с ума сошли!

— И куда уезжают? — спросил я из интереса.

— В Казань в основном, — с достоинством ответил Мирзоев. — Московский князь уже оттуда летает бомбить врага, топливо у нас есть. К нам же едут советы и посольства нейтралов. Пацанов и девчонок распределили по всей Гардарике, а у взрослых выбор — уезжать или записаться в ополчение, встать на защиту города. Три миллиона солдат уже ждут европейцев, им должно понравиться.

— Угу, видел я этих ополченцев, — проворчал я, проглядывая документы. — Без профессиональных военных ни на что не способны.

— Так ты ж тут! — раздражённо сказал Руслан. — Давай о наших делах. Продавать квартиру сейчас глупо, зачем нам эти копейки! Подарим Совету обороны как порядочные и по дешёвке купим усадьбу на востоке, в пригородах. Туда, вроде, европейца не пустят.

Я решительно подписал бумаги и проговорил:

— Устрой переезд побыстрее. Я сегодня заеду повидаться, а завтра уже все чтоб сидели в автобусах и ехали по новому адресу.

— Да, боярин, — почтительно проговорил Руслан. — А ты от себя всё-таки загляни к Нине. Как маг, я тебя понимаю, но ты ведь рысь… обаяние ж у вас… своди её в ресторан, что ли!

— Хорошо, приглашу, — проговорил я ровным тоном.

На этом майор Антонов закрыл совещание, все разошлись по делам. А сержант Аркаша усадил меня в приёмной фотографировать для офицерской книжки. От него я пошёл на полигон скакать и бегать. Немного подрался в полсилы, даже горностаи в трансе не доставили мне сложностей, сделал, не выпуская когтей. Считать себя зверем и быть на самом деле разные вещи.

Мой дальтонизм нисколько не мешал мне обнаруживать мины, даже помогал. Я всегда чувствовал, что в данном месте некто замышлял недоброе. Или тут сказалась рысья настороженность? Наверно, в комплексе.

Быстрее обычного устал и направился в кристаллотеку. Строгая девушка сначала спросила, кто я такой, а когда узнала, заявила, что у меня обязательная программа, и выдала кристалл. До вечера я просматривал воспоминания о метро.

На обеде ко мне подошёл Ваня из моего клана, заново познакомились. Так он оповестил обо мне всех тотемных воинов и магов, на вечерней кормёжке знакомился, не отвлекаясь от приёма пищи.

Больше всего тотемных оказались горностаями и росомахами, резерв из Семёновска. Маги тоже в основном были оттуда. Так ребята потребовали провести обряд. Быстренько организовали жребий, выиграл росомаха Шурик.

После рун вызвал машину и поехал на свою квартиру. Расцеловал Миланью и предупредил её о переезде. Играл со Светкой и Ванькой. Малыши гладили мне шерсть на голове и со смехом хватали за кисточки на ушах. Я дёргал ушами, но всё-таки немного поддавался, так они радовались, схватив меня за ухо.

Потом поехал к Нине. Её, конечно, предупредили, и она встретила меня беззащитным, умоляющим взглядом. А я был неумолим, велел девчонке собираться в ресторан.

В «Савёловском» мы произвели сенсацию. Натурально за наш столик подсели Виталик Логинов, Василий Петрович Беляевский и длинноволосый Федя с фотоаппаратом.

Логинов меня представил, я рассказал, что со мной случилось, а Нина заявила, что с таким мной ещё не спала, но обязательно попробует, а то же никогда себе не простит, если упустит такой шанс. Федя фотал смущённого внутри и невозмутимого снаружи меня и раскрасневшуюся девушку.

Ну, что поделать, если эмоции делают меня смешным и ещё более уродливым! К счастью краснеть я разучился ещё до пересадки кожи. Угощал всех, надеюсь, что сенсация тоже получится. Вот порадуется за меня всё прогрессивное человечество!

Ночью Нина сама стащила с меня офицерскую форму и теребила мех. Она нежно меня обнимала и терлась щекой об шерсть на груди. Говорит, у неё никогда не было такого большого, пушистого и тёплого. Задействовал рысье обаяние, она меня гладила и чесала за ушами, а я урчал…