Русская партия. 1944-1945

Документ 4

«Тридцать лет в строю» Пьер Бийот (пер. Самохвалова), М. Воениздат 1981 г.

Мой полк перешел в наступление вместе со всем Криворожским фронтом 1 января 1945 года. Спустя девять дней после начала большого контрнаступления в районе Смоленска и Брянска. Командование дождалось, пока немцы не начали снимать резервы с «более спокойного» южного направления и отправлять их на север, а потом вломило всем что нашлось.

Мои ребята — к этому времени французы в формально французском легионе «Нормандия» составляли едва тридцать процентов — к началу 1945 года успешно освоили новейшие тяжелые танки КВ-4, получившие новую подвеску, новый двигатель, новую приплюснутую башню, новую схему бронирования и новое орудие. 107-мм пушка стала длиннее и обзавелась дульным тормозом, что позволило уменьшить массивность противооткатных устройств внутри башни и повысить комфорт работы командира и наводчика. Мощность мотора выросла до 600 лошадиных сил, а новая схема бронирования «щучий нос» позволила удержать массу танка в пределах 50 тонн. Кроме всего вышеперечисленного советские инженеры изрядно поработали над танковой оптикой и системами наблюдения. Да, до лучших немецких образцов им все равно было достаточно далеко — в ходе боев нам попало в руки немало трофейных машин, и сравнить у нас возможность была — однако по сравнению с предыдущими образцами прогресс был, что называется, налицо. Надо сказать, я сразу влюбился в эту машину, мне она была куда ближе, чем со всех сторон прекрасный, но все же слишком легкий Т-34М [П. Бийот во время кампании 40–42 года был командиром именно тяжелого танка и, видимо, остался приверженцем такого типа техники и в дальнейшем. Прим. Ред.].

Кроме того, в войсках в обилии начали появляться тяжелые самоходки на том же шасси, вооруженные 122 и даже 152-мм пушками, которые отлично справлялись как с долговременными огневыми точками, так и со вражеской бронетехникой.

71 отдельный танковый полк прорыва — именно так официально называлось формирование под моим командованием — насчитывал двадцать одну машину. Нам была поставлена задача взломать фронт в двадцати километрах к западу от занятого вермахтом Кировограда. Подразумевалось, что удар свежих частей, скрытно переброшенных на это направление, позволит отрезать от основных сил гарнизон занятого немцами города и всю их группировку, держащую чуть ли не стокилометровый участок фронта вплоть до Днепра. Именно к этой реке планировалось прижать отрезанные части и не торопясь уничтожить.

Наступление началось с короткой, но мощной артподготовки. Потом в атаку пошла мотопехота, которая должна была захватить плацдарм на северном берегу небольшой речушки Сукалея [Сугоклея. Прим. Ред.] и обеспечить переправу наших танков. Мы же одновременно поддерживали пехоту огнем и броней, не подставляясь, впрочем, под действие противотанковых средств немцев. Зима в тот год была достаточно теплая и никакой уверенности в том, что относительно тонкий лед выдержит вес тяжелых танков у нашего командования не было, поэтому решено было перестраховаться дополнительно усилить переправу деревянным настилом.

В целом наступление, ставшее для немцев настоящим шоком — они совершенно не ожидали от нас активности еще и на южном участке фронта, считая, что все резервы были уже брошены в бой под Смоленском и Брянском — с самого начала развивалось успешно.

Уже после войны я много встречал упоминаний — особенно этим грешат немцы, что, впрочем, неудивительно — о том, что главным секретом успех зимнего контрнаступления Красной армии в 1944–1945 годах был «генерал Мороз», который якобы не позволил доблестным немецким воинам сражаться во всю силу. Тут, на страницах этой книги, я могу со всей ответственностью опровергнуть сей миф, тиражируемый не первое десятилетие со страниц разной степени уважаемости изданий. Да, погода в начале января нового 1945 года была достаточно морозная. По моим личным воспоминаниям что-то около минус пяти днем и до минус двенадцати-тринадцати ночью. [Чуть теплее. Например, первого января по данным метеосводки температура воздуха в районе Кировограда колебалась от -3 до -8 градусов Цельсия. Подробная погодная сводка за декабрь-январь прилагается. Табл. 1. Прим. Ред.] Однако можно ли списывать наши успехи исключительно на погоду? Нет, нет и еще раз нет!

Во-первых, было бы странно говорить о том, что погода влияла «отрицательно» на вермахт и как-то одновременно помогала красной армии. Поверьте, в минус десять воевать — хоть в танке хоть лежа с винтовкой на снегу — достаточно некомфортно в независимости от того какой национальности кровь течет у тебя в жилах.

Во-вторых, немцы безусловно знали, куда идут и достаточно неплохо — на сколько это вообще было возможно — подготовились к боевым действиям зимой. Во всяком случае, личный состав был обеспечен теплой одеждой и топливом для обогрева, а техника — положенными по зимнему времени ГСМ. Естественно, проблемы были — впрочем, они были и у нас, возможно даже в большей степени — но происходили они в первую очередь из-за противодействия храбрых русских парней, а также растянутых донельзя линий снабжения.

2 января авангард нашего корпуса сумел отбросить немцев от реки на три-пять километров и обеспечить переправу танков на левый берег. Немцы дрались как черти, отступая только тогда, когда держаться на прежних рубежах уже не было никакой возможности. Очень сильно была заметна разница в опыте. Воюющая уже седьмой год подряд армия зачастую просто за счет мастерства переигрывала более многочисленных и лучше вооруженных русских. Каждый метр украинской степи в тех краях обильно был полит нашей — русской и французской — кровью. Проведя столько времени в Красной Армии, дойдя в ее составе до Рейна я до сих пор, хоть уже давно и не состою в ее рядах, не могу отделить себя от тех невероятного мужества людей, спасших Европу от фашизма. И несколько орденов, а также нашивки «за ранения» будут тому немыми, но надежными свидетелями.

За первые три дня наступления мой полк потерял четыре машины. К счастью из экипажей большинству танкистов удалось спастись, хоть практически все и загремели в госпиталь. Два танка были уничтожены немецкой авиацией, один подорвался на мине и еще один поймал в борт снаряд немецкого ручного гранатомета. Нужно отметить, что к началу сорок пятого года в вермахте достаточно большое распространение получили ручные гранатометы, — благо они все же были куда менее надежными нежели модели пришедшие им на смену в нынешнее время — что вынуждало нас коренным образом менять тактику взаимодействия с пехотой.

Если раньше безопасной дистанцией до передней линии траншей считалось расстояние в 70–80 метров, то теперь, наличие нового оружия вынуждало нас останавливаться вдвое дальше, из-за чего штурмующая вражеские позиции пехота несла существенно большие потери.

Ну и о войне в воздухе немного. Этой теме посвящено столько книг, что не мне танкисту до мозга костей пытаться анализировать воздушные битвы первого этапа войны. Скажу только, что советские летчики делали все, чтобы нам на голову не падали немецкие бомбы. Каждый день в течение 1944 года — когда позволяла погода, конечно, — в небе разворачивалась жесточайшая рубка, стоившая обеим сторонам десятков потерянных самолетов и пилотов. [Согласно послевоенным подсчетам в среднем каждый день 1944 года СССР терял 7,2 самолета всех видов, Германия на восточном фронте — 5,3. Прим. Ред.] Как показали дальнейшие события в итоге, русским — тут чтобы соблюсти справедливость нужно отметить и вклад в это дело союзников — удалось переломить хребет люфтваффе и завоевать безраздельное господство в воздухе. Впрочем, до этого был еще целый год, а пока нет-нет да и падали нам на головы немецкие бомбы, и, конечно же, тяжелые и оттого не слишком быстрые и маневренные танки были для крылатых фрицев лакомой целью.

3-января мой полк при поддержке 347-стрелкового сходу выбил немцев из села Украинка. Это стоило нам еще одной машины — тут правда не немцев нужно винить, двигатель дал клина — и четырех десятков ребят из пехоты. Таким образом мы практически перерезали стратегически важное шоссе, по которому шло снабжение Кировограда с северо-западного направления. До самой дороги оставалось еще полтора километра, однако наши танковые орудия уже вполне простреливали эту дистанцию, делая передвижение по этой артерии невозможным в дневное время.

На следующий день, мой полк несколькими атаками связал немцев, укрепившихся севернее в селе Шестаковка, а в обход этого населённого пункта, пользуясь тем, что немецкое командование явно не успевало заткнуть образовавшуюся «дыру» во фронте, были брошены танкисты на более маневренных тридцатьчетверках и пятидесятках. Нам же предоставили возможность поучаствовать в формировании внутреннего кольца предполагаемого окружения.

После того как Шестаковка была зачищена от немцев — тут в основном работала авиация и пехота, мы только постреливали издалека, не приближаясь к немецким укреплениям — 71 полк развернули на восток в направлении Кировограда, поставив задачу выйти на окарины города и по возможности зацепится за жилую застройку, не залезая, впрочем, вглубь.

Вообще это было достаточно странное ощущение. Я к этому времени воевал с вермахтом уже не первый год. Шестой, если считать новонаступивший 1945. И все это время что французская, что советская армии постоянно отступали. Да, были разной степени успешности контратаки, однако в стратегическом плане, это всегда была оборона и отступление.

Сначала мы три года отступали от Льежа до Бреста. Потом год отступали от Туниса до Рабата: тут, впрочем, французские войска справились без меня, я в это время учил русский и тренировался управлять советскими танками. Потом отступали опять же от Бреста — для меня стало огромным сюрпризом наличие в СССР города с таким же названием как во Франции, можно сказать, что для меня это было очень символично — до Смоленска. И вот теперь наконец, первое большое контрнаступление, имеющее не только тактические, но действительно стратегические цели.

Сложно описать все то, что мы, бойцы, потерявшие — к счастью, временно — родину, вынужденные отправиться за тысячи километров чтобы в составе армии другого государства продолжить борьбу с фашистской гидрой, чувствовали в тот момент. Это было время величайшего душевного подъема, каждый их нас рвался в бой желая отплатить врагу за все пережитое, за те раны, которые немцы нанесли нашей прекрасной Франции. Мы били немцев, двигались вперед, почти так же успешно, как наш президент в мае 1940 года [Имеется ввиду разгром группы Гудериана Шарлем де Голлем. Будучи социал-демократом, Пьер Бийот достаточно скептически относила к деятельности де Голля на посту президента республики, что, с другой стороны, не мешало ему уважать того, как танкиста и военного администратора. Прим. Ред].

Следующие две недели практически стерлись из моей памяти по причине величайшего морального и физического напряжения. Сначала череда встречных боев, а потом оборона внутреннего периметра Кировоградского «котла». Под постоянными обстрелами и бомбежками спать было практически невозможно, приходилось координировать действия нескольких находящихся на одном направлении узлов обороны, основой которых стали мои танки. Количество их к концу месяца сократилось до семи оставшихся в строю боевых единиц. И это при том, что в течение января мне в качестве подкрепления удалось вырвать целых четыре — их в это тяжело время распределяли буквально поштучно — тяжелых танка, да и ремонтная служба у русских работала выше всяких похвал, по несколько раз возвращая в строй поломанные и покалеченные машины.

На страницах этой книги я не буду описывать все что происходило потом, поскольку она не про это. О двух месяцах бесконечной, казалось, осады прижатого к Днепру котла, о воздушном коридоре, с помощью которого люфтваффе снабжало отрезанную чуть ли не ста пятидесятитысячную группировку, о жесточайшей же рубке в воздухе, стоившей жизней сотен пилотов, о мощнейшем ударе танкового корпуса СС — что ни говори, а эти ублюдки всегда были хорошими бойцами — сумевшем пройти с боями восемьдесят километров и держать спасительный для немцев коридор достаточно долго, чтобы большая часть бойцов смогла выбраться наружу, о горах трупов тех, кто в итоге не сумел… Все это описано уже не раз и не два людьми знакомыми с ситуацией на фронтах гораздо лучше маленького французского полковника невесть как занесенного в далекую заснеженную страну и не слишком хорошо разбирающегося в происходящем вокруг. Я, по большому счету, просто делал то, что умел лучше всего: управлял танком и уничтожал немцев.

Что касается нас — меня и моего полка — в конце января нас вывели под Одессу на доукомплектование и отдых. Там я впервые увидел Черное море и этот красивейший город, раскинувшийся на его берегах. Там у морского побережья уже чувствовался скорый приход весны, было достаточно тепло — днем точно переваливало в плюс — и светило яркое солнце. Тогда я еще не знал, что именно с этим городом будет связана большая часть моего следующего года в СССР. Впрочем, об это будет дальше.

ЗЫ. Отправил жену в Польшу, во всяком случае за нее теперь переживать не нужно будет, так что надеюсь писать получится чуть быстрее.

ЗЗЫ Прожмите там что ли лайк, а то чет совсем слабенько.