Русская война 1854. Книга пятая

Глава 22

Бочки, мертвые петли… Выгнал я «Наседку» на второй полет, вернул и запретил все фигуры высшего пилотажа до отдельного распоряжения. Ну, нет в них пока смысла, не будет у нашего самолета противников, для которых они понадобятся. А людей, когда техника или они сами допустят ошибку при таких жестких маневрах, мы точно будем терять… Так что нет! Из тех же соображений прописал во всех уставах крейсерскую скорость в четыреста пятьдесят километров — опять же, чтобы не перегружать узлы, турбину и людей. Ну и вроде все уступки!

Как ни странно, турбины внутри простейшего планера без явных ошибок авиастроения оказалось достаточно, чтобы человек смог летать быстрее, чем когда-либо в истории. И выше! Потому что кислородное оборудование мы допилили, каучуковые прокладки тоже не подвели, и мы в итоге поднялись до четырех тысяч метров от земли. Какими же выходили из кабин тренировочных «Несушек» пилоты после первых полетов! И ведь я взял с собой только молодежь, но они справились! И с перегрузкой, и с волнением!

— Как там идет переоборудование морских «Китов»? — спросил я у Лесовского.

На следующий день после вылазки Ростовцева к великому князю к нам начали пригонять путиловские дирижабли. Ну, а мы, как я и обещал, пускали их под глубокую модернизацию. Обшивку из фанеры оставляли, а вот каркас из досок меняли на алюминий, выигрывая сразу в жесткости и в весе. Сами паровые моторы мы не трогали, лишь блок цилиндров меняли на свой из нормального металла. Сначала я думал, что этого хватит, но… Прямые винты были слишком тихоходны — пришлось ставить вместо них наши саблевидные, и в итоге к вечеру первого дня первый доработанный «Кит» уверенно показывал пятьдесят километров в час вместо старых тридцати.

Таким образом мы определились с планом доработки, загрузили заводы на производство всего необходимого, составили график… И все вело к тому, что через девять дней наша воздушная армада сможет отправиться на юг. Пятьдесят мелких «Китов» во главе с «Императором Николаем» — это почти сорок тонн веса, который мы могли взять с собой. Достаточно, чтобы перевезти всех «Несушек» и другие полезные мелочи. Вроде…

— Что с противогазами? — я перешел к еще одному важному вопросу.

Сам заняться ядовитыми газами я так и не решился, а вот защиту от них вводить нужно было обязательно. И технологии, доведенные до ума вместе с системами дыхания на «Несушках», прекрасно для этого подходили. Жаль, не было резины, вместо нее пришлось использовать специально обработанную ткань с низкой проницаемостью. А вот все остальное у нас получилось как в настоящих противогазах. Клапаны, фильтры и, на самый крайний случай, баллоны для полностью автономного дыхания.

— Пока готовы только пробные тридцать штук, но через два дня линия развернется на полную, и за оставшуюся неделю доделаем остальные, — Лесовский смог меня порадовать.

Если что, остальные — это двадцать тысяч: на всю нашу южную группировку, возможные пополнения и на случай, если кто-то что-то сломает… Со стороны такой резкий рост производства мог показаться странным, но только со стороны тех, кто не работал на заводе. Пока идет малая партия, где все делается руками и отрабатывается процесс — ясное дело, получается медленно. Но потом-то!

Вот мы сейчас готовим линии для раскройки ткани, обработки парафином, фильтры тоже собираются на отдельном станке, для баллонов у нас и раньше все было готово. Единственное, в чем я совершенно не разбирался и оставил на ручной труд — это шитье и сборка всех деталей в единое целое. Но тут нам помог кризис мануфактур. Открывшаяся всего четыре года назад Спасская ткацкая фабрика первая перешла на паровые машины, и многие старые предприятия стали испытывать проблемы с заказами. Вот мы и вышли на одну ситценабивную мануфактуру с Васильевского острова, предложили оплату серебром, и на следующий день уже две сотни мастериц в три смены работали на дело фронта.

Мы с Лесовским вышли во двор фабрики, вокруг все кипело, люди носились словно в муравейнике, несмотря на ранний час, и не скажешь, что рядом едва только просыпался сонный и еще медлительный Санкт-Петербург.

— И как это понимать, Григорий Дмитриевич?

От звонкого детского крика мое умиротворение треснуло словно хрустальная ваза. Обернулся — и действительно, ко мне шла Александра Романовская. Злая, красная, но ни капли не сомневающаяся в своей правоте и в своем же праве. Зная, что собирается ругаться, на этот раз она не взяла с собой брата, и вот это точно было мудрым поступком.

— Доброе утро, Александра, — кивнул я девочке.

— Совсем не доброе, Григорий Дмитриевич! — та замерла в метре от меня, продолжая пылать гневом. — И будьте добры объясниться! Почему я только случайно узнаю, что вы забрали из Покровки всех своих людей?

— Не всех, — поправил я. — Бутовский и команда ветеранов для усиления остались на месте. Они же проследят, чтобы все механические новинки поступали вовремя и чтобы люди учились использовать их в своей жизни.

— Не делайте вид, что ничего не случилось! А остальные академики? А мебельное производство? А тот цементный завод, о котором вы столько говорили? Говорили-говорили, а потом, как все взрослые, забыли про данное слово! Забрали все себе! Я ведь вижу, как доски ушли на ваши новые цеха, а цемент — просто закопан в землю! И тоже здесь! Почему, Григорий Дмитриевич?

Какой-то части меня сейчас хотелось взять и объяснить наглой девчонке, как она неправа. Сколько я и так уже для нее сделал. Что те же доски оказались сырыми, и если временный ангар из них можно было построить, то вот что-то серьезное уже нет. Или цемент, вернее, недобетон, который мы прямо на месте за мой счет доводили до более-менее приличного состояния, чтобы уже эту технологию передать Бутовскому в Покровку. Ну и, в конце концов, я же все это задумал не ради себя, не ради денег перекинул ресурсы с деревни на армию, но…

В чем-то Александра была права. Я так и не поговорил с ней и братом заранее. И почему? Стало стыдно признаваться, что после всех героев, о которых я им читал, я сам оказался не способен справиться со всем. А еще то, как она сказала про «данное слово». Меня в этот момент словно молнией пронзило. Я и в будущем старался его держать, когда мог. А здесь слово и вовсе стало чуть ли не стержнем моего характера. Такого, каким я всегда хотел обладать.

А тут взял и не сдержал. И кого подвел? Тех, кто помог мне в самый сложный момент! Кто не отказался от меня, когда я превратился в шута, кто помог удержаться на самом краю. Твою же мать!.. Я медленно опустился на одно колено и так же медленно склонил голову. Словно рыцарь из романтической истории, который дает слово. На всю жизнь.

— Я виноват, — сначала самые сложные слова. — Я говорю это не потому, что теперь сделал бы по-другому. Нет, я поступил бы так же, но обязательно рассказал бы об этом. И сразу бы попросил прощения.

— Ну и сволочь вы, Григорий Дмитриевич! — Александра вовсе не собиралась играть роль романтической дамы.

— Та еще, — я почувствовал, что улыбаюсь. — Но я ошибся, возомнил, что смогу одним движением руки решить проблему, над которой до этого работали десятки лет. Потом осознал это и решил действовать последовательно. Сначала война, потом мир. Но вы не волнуйтесь. Еще десять дней, мы подготовим корпус, отправим его на юг, а я… Меня все еще держит слово царя, так что я останусь и уже лично прослежу, чтобы все наши задумки по Покровке стали реальностью. Пусть это и случится не за неделю… Наверно, перед графом Уваровым тоже придется извиниться.

Я еще раз вздохнул и только потом заметил, как странно смотрит на меня Александра.

— Вы не знаете? — наконец, спросила она.

— О чем?

— Великий князь Константин написал брату. Просит разрешить вам вернуться на фронт вместе с его «Китами». Уже второй день вся столица говорит только о том, что вы помирились.

— А я и правда не знал. Тут же сижу, безвылазно, — я растерянно огляделся по сторонам.

И ведь не вру. Когда посылал Ростовцева к Константину, надеялся, но не рассчитывал на прощение. Просто искал возможность, чтобы доставить «Несушек» на поле боя. А все оказалось, как и говорил Меншиков… Я стал собой, стал силой, и меня без всяких стараний с моей стороны отправили туда, где такому дворянину самое место.

— Что ж, теперь вы знаете… И улетите? — Александра, кажется, прекратила злиться.

— Я же военный, — ответил я девочке. — Когда идет война, мы должны сражаться. Возвращать долги за каждый день мирной жизни.

— Ладно. Но тогда… не умирайте, — попросила она. Ну, точно, мы все же помирились.

— Поверьте, сделаю все возможное. А хотите… — мне неожиданно пришла в голову идея. — Мы же полетим через Севастополь, там как раз настоящие новые «Киты» будут готовы. Хотите, я один из них назову в вашу честь? Как обещание, что вернусь и доведу до конца работу в Покровке.

— Хочу, — девочка уже улыбалась. Вот и договорились.

Я вскочил на ноги, и в тот же миг меня чуть не оглушил радостный крик. Это все наши, которые слышали этот разговор, радовались, что теперь я тоже лечу вместе с ними. Лечу домой!

До Александра II доходили слухи о странных новых «Ласточках», которые делал Щербачев у себя на Волковском. Да он и сам слышал странный рев с той стороны в хорошую погоду, когда шум Финского залива не мог заглушить новые звуки. Даже думал съездить, но супруга, Мария Александровна, и глава государственного совета, Чернышев Александр Иванович, рекомендовали не спешить показывать свой интерес.

Возможно, думал потом Александр, стоило лучше спросить совета у Орлова, тот всегда был смелее в своих решениях. А технические новинки в последнее время все больше занимали думы царя. С одной стороны, он все так же считал, что будущее России в колониях, с другой… Прочитав книгу Щербачева о войне за пределами Земли, он невольно думал о том, что мир может измениться гораздо сильнее, чем кто-либо способен представить. И что тогда?

Вдруг до ушей царя долетел множественный железный перестук, словно тысячи ног разом били по мостовой. Как в тот парад, когда отец смотрел идущие на войну полки и заболел… Александр вышел на балкон и увидел огромное черное облако, накатывающееся на столицу с севера. Сначала его сердце сжалось, но потом он разглядел во тьме серые силуэты «Китов», под которыми гордо реяли Андреевские стяги. Пятьдесят малых летающих машин и один гигант, «Император Николай», который поведет их в бой.

В этот момент Александр Николаевич окончательно убедился, что не жалеет о разрешении Щербачеву вернуться в армию. Пусть попробует! Пусть враги тоже увидят эту силу: увидят и запомнят! Царь улыбнулся и уже собрался было идти назад, когда на западе показался еще один «Кит». На этом было уже два флага, русский и прусский — значит, Бисмарк все же смог убедить кайзера в необходимости союза и вложения новых денег в Россию.

Теперь нужно было решать, что с этим делать. Неожиданно Александр улыбнулся, когда представил, как будет зол посланник Фридриха-Вильгельма, узнав, что полковник успел сбежать по своим делам до его возвращения. А и правильно! Пусть знает, что дела России всегда будут на первом месте.

Я стоял на мостике одного из малых «Китов». «Императора» мы полностью забили готовыми турбинами для будущих «Несушек», а потом стало поздно что-то менять, и я раскидал наших по малым кораблям. Все равно летим одной стаей, так какая разница. В итоге со мной оказались Ростовцев, Максим и напросившийся в последний момент назад жандарм Зубатов. Последнего, если честно, не очень хотелось брать, но тот заверил, что у него важное послание для Дубельта, и пришлось выделять место.

Впрочем, Зубатов сидел тихо, словно стараясь не привлекать внимание. Да и остальные вели себя ему под стать. Максим штудировал летный устав, собираясь по прибытии сдавать экзамены на пилота, а Ростовцев закопался в какие-то свои бумаги. В утренних сумерках, когда мы вылетали, было не видно, что точно это такое. Но вот солнце выглянуло, и я с удивлением смог разглядеть, что ротмистр изучает не что иное как протоколы допросов.

— Зачем? — удивился я.

— Да помните, мы с вами говорили, что военный разведчик должен уметь замечать закономерности и поворачивать их в свою пользу? — Ростовцев улыбнулся немного растерянно. Или встревоженно? — Так вот здесь этих закономерностей как будто, наоборот, не хватает.

— Это те офицеры, что напали на Волковский? — я увидел в протоколах знакомые имена.

— Они, — кивнул ротмистр. — Вроде бы все логично. У каждого есть обида на Россию, двое так даже сотрудничали с польскими бунтовщиками, и теперь жандармы рассчитывают выйти на новые связанные с подготовкой бунта фамилии.

— То есть у них была возможность напасть, был мотив. Что смущает?

— Они все упоминают, что был еще один, в форме жандармерии. И что именно он предложил вас наказать, и он же нанял экипаж, превратив пустые разговоры в дело.

— То есть провокатор, — я задумался. — А описания?

— Они были пьяны, так что описания разнятся. Именно поэтому следователь решил, что они просто пытаются свалить вину на кого-то неизвестного. Но я ведь и наших поспрашивал…

— То есть уже давно занимаешься? — мне стало еще интереснее. Одно дело предположения, и другое — кажется, мой будущий разведчик провел целое расследование.

Вот Зубатов, словно почуяв конкурента, тоже навострил уши.

— Да, опросил всех наших, — принялся рассказывать Ростовцев. — И вроде бы действительно никто не видел чужих, но вот следы экипажа чуть в стороне от дороги были.

— Получается, незнакомец мог вызвать сразу двух извозчиков, — задумался я. — На одной повозке ехал вместе с офицерами. На той, которую мы потом «Медведем» разнесли. А вторая двигалась в отдалении и затем просто подобрала его.

— Я тоже так подумал! — закивал Ростовцев. — Поэтому нашел тех, кто знал первого извозчика, и попросил Максима поговорить с теми, кто с ним вместе работал. А то мужики, как офицера увидят, дар речи теряют. А на татар смотрят свысока, как настоящие столичные жители, и за звонкую монету готовы между делом отвечать на любые вопросы.

— И что? Кого там описали?

— Так я не читал еще. Хотел сначала все остальные детали в памяти освежить, — пояснил Ростовцев.

— Максим, — я окликнул татарина. — Где записи?

— В багаже, — не отрываясь от книги, ответил тот. Очень напряженно ответил, я даже повернул голову к нему, и в этот самый момент Зубатов сорвался со своего места.

Ни слова не говоря, он добежал до багажной части «Кита» и рванул аварийный рычаг, высыпая в леса под нами все, что не было закреплено. А потом повернулся, уже держа на вытянутой руке черный, недавно смазанный револьвер. Ростовцев с Максимом тоже выхватили пистолеты… Вот, оказывается, к чему был весь этот разговор. Ротмистр уже подозревал Зубатова и привлек татарина, чтобы проверить. А я… Я мог бы догадаться и сам.

В памяти невольно всплыли все прошлые события. Подстреленный мичман Кононенко, сообщения осаждающим Севастополь английским и французским войскам — все это ведь началось именно после появления жандарма. Он всегда был рядом: когда меня чуть не сожгли на дирижабле, когда в меня стреляли или пытались арестовать. Поработав в столице, Зубатов прекрасно разбирался в знаках тайных обществ, там же, скорее всего, и получил выходы на помощников в рядах наших врагов.

А тот случай на острове, когда нас зажали турки, когда подстрелили поручика Жарова, а Юлия Вильгельмовна… Мне показалось, в этот момент я сжал зубы так сильно, что те хрустнули.

— Это ты сдал нас тогда? — я не говорил ничего больше, но он все равно понял.

— Вас очень сложно убить, Григорий Дмитриевич, — револьвер Зубатова был направлен прямо на меня. — Вот думал, что целый корабль справится, но вы выжили.

— И сейчас у тебя нет шансов, — напомнил я. — Даже если выстрелишь, тут же и сам получишь пулю.

— Не боитесь стрелять рядом с целым шаром водорода? — Зубатов как будто тянул время.

— Ты же знаешь, на лету ничего нам не будет. Просто положи оружие, и тогда, возможно, твоя смерть будет легкой.

— Даже перед стволом пистолета максимум, что ты можешь мне пообещать, это смерть?

— Предатель, убийца… А на что ты еще рассчитывал?.. Стреляйте! — неожиданно я понял, что задумал этот шпион. Он за все это время сделал только шаг в сторону, как будто чтобы удобнее держать меня на прицеле, но на самом деле теперь рядом с ним оказался скрытый за декоративной обшивкой аварийный канат.

Мы добавили его после того пожара. На случай, если произойдет возгорание и нужно будет срочно избавиться сразу от всех шаров в обшивке. Аварийный канат активировал специальные патроны, которые разрывали крепления и выпускали начиненные водородом оболочки словно шарики из коробки.

Выстрел. Выстрел. Выстрел! Все разрядили свои стволы. Я успел дернуться, и пуля ударила в плечо, туда же, куда когда-то вонзилась стальная балка во время падения в море. Оседая на пол, я увидел, как тоже раненный Зубатов все-таки рванул канат, а потом, ухватив за лямки почти все парашюты, сиганул с ними в открытый до этого пол грузового отсека.

Максим с Ростовцевым попытались его задержать, но шпион не терял ни мгновения — выбросился и уже только на лету стал натягивать лямки парашюта. Я успел увидеть это через обзорный экран, когда гондола с нами клюнула носом и стремительно, все быстрее и быстрее, понеслась к земле.