Русская война 1854. Книга пятая

Глава 25

— Это сокрушительная победа русского оружия! А еще это самое страшное поражение, которое когда-либо наносили Англии, и мы получили этот удар именно под моим командованием! — лорд Вуд ходил по покрытой гарью палубе «Британии», оглядывая жалкие остатки еще недавно великой армады. Все, что ему довелось довести до другого края Эгейского моря.

Кокрейну повезло — оглушило ударом, когда в самые первые мгновения прорыва русские вместо флешетт сбросили пушечные ядра. Лорд Вуд со злостью посмотрел на старого адмирала, которого вынесли на свежий воздух, и тот именно в этот момент застонал, приходя в сознание.

— Как все закончилось? — первый же свой вопрос Кокрейн задал о деле. Верен себе, пусть это больше и не имело никакого смысла.

— Мы отступили, — ответил Вуд. — Ваша ядовитая завеса хорошо сработала, прикрыв нас от русского броненосца. А потом мы смогли оторваться и, несмотря на удивительную точность и мощь новых русских птичек, потеряли не так много кораблей.

— Нет… — Кокрейн чуть не закричал и тут же закашлялся с непривычки.

— Что нет?

— Мы не должны были прорываться в море! — адмирал яростно сверкал своим единственным глазом. — Нужно было прикрыть спину и прорываться на берег, выбросив туда новые суда с газовыми баллонами! Русские нагнали туда столько пехоты, что их потери были бы страшными. А там и туземные полки вспомнили бы, на чьей они на самом деле стороне.

— Ваш лейтенант пытался убедить меня в чем-то похожем, — лорд Вуд поморщился. — Но это же бред. От яда бы пострадали и наши войска. Сколько бы полков у нас осталось после подобного сражения?

— Главное, что вражеская артиллерия и птички не смогли бы работать, — Кокрейн оскалился остатками зубов. — Если бы мы вернули проливы, нам бы простили сколько угодно смертей, а так…

— А так мы просто заключим мир, — лорд Вуд на мгновение замолчал, думая о лежащем перед ним адмирале.

Он ведь всегда был таким: когда сражался с испанцами, и когда с французами. Никогда не жалел ни своих, ни чужих. Издалека это казалось легким романтичным флером воинской славы, но вблизи… Без глаза, без половины зубов, со смрадным дыханием — даже так душа Кокрейна была ужаснее, чем его тело.

— Мир с Россией? После поражения? — адмирал даже приподнялся на своем импровизированном ложе.

— Я уже воспользовался телеграфом и передал последние новости в Лондон и Париж. Конечно, будут обсуждения, споры, крики, но предварительно в Англии и Франции нет ни одной силы, которая готова была бы поставить на продолжение войны. Так что вопрос можно считать решенным и… — Вуд увлекся и стал рассказывать адмиралу собственные мысли. — И это совсем не так страшно. Да, мы не поставим Россию на место здесь и сейчас, но что будет в перспективе? Без поражения новый царь не сумеет продавить реформы, которые могли бы вдохнуть новое пламя в русскую экономику. Более того, победа, если правильно ее подать, может привести к головокружению от успехов. Уверен, уже скоро мы сможем убедить общество, что «сильной России» нет смысла закрываться от иностранных товаров, и тогда мы начнем новую войну. Тихую, тайную, но не менее смертельную.

— Мне кажется, вы недооцениваете врага, — Кокрейн лежал, задумчиво глядя куда-то в серое небо. — Я тоже думал, что нашей промышленности нет равных, но… Россия держалась против нас два года даже с тем, что у нее было. А если учесть все их новинки? Машины, машины, машины… Они внедряют их везде, опережая нас даже не в умении их создавать, а в умении найти им место где угодно. В умении думать по-новому. Мы как-то пару дней назад захватили одного офицера, я был на допросе. Так тот рассказал, что видел в Ростове машину, с помощью которой из стали делают тарелки и ложки. Понимаете?

— Если честно, нет. Какой смысл так удивляться подобной мелочи в свете того, с чем мы сами столкнулись на поле боя?

— Вот именно, что мелочи! Они находят машины даже для них! Находят людей, металл, чтобы запустить производство. Уже сейчас караваны новых товаров расползаются по России неуверенными ручейками, а что будет дальше? Такими темпами они наполнят свой рынок всего за пару лет, а потом хлынут наружу. Если бы они сидели, как раньше, ограниченные узкими воротами Балтики и милостью Порты, в этом даже не было бы ничего страшного. Но теперь они вырвутся на волю! В Европу, в Азию! Это не мы придем тихо покупать их страны, это они придут к нам, и знаете что?

— Что? — лорд Вуд слушал старого адмирала словно завороженный.

— Наши рабочие будут рады. Уже сейчас среди них бродят агитаторы, перечитавшие статей Маркса и Энгельса. Им плевать на красоту учений Гегеля или цветастые речи Герцена. Они жаждут новой справедливости, и что они сделают, увидев своими глазами русские заводы, где все по-другому? Десять-двадцать лет, и нашим врагам даже армия не потребуется, чтобы взять Англию голыми руками. Простые Джоны, живущие между Темзой и Викторией-парк, наоборот, будут встречать их цветами!

— Что ж, если так будут думать в России, то и прекрасно, — неожиданно лорд Вуд хищно оскалился. — Если кто-то поверит, что это честная игра, тем им хуже! Одних агитаторов можно посадить и отправить на их место совсем других. Газеты нарисуют любую картину, главное, не жалеть на это денег, а все то изобилие, которое ты упомянул… Кажется, что оно играет на руку России, но оно же утянет ее на дно. Пока они тратят прибыль на выходные для рабочих, мы выкачаем ресурсы юга и будем пахать с девяти до девяти, шесть дней в неделю, и наверстаем тот отрыв, что пока у них есть. Кровь, пот, ложь — все станет нашим оружием! И мы еще посмотрим, кто будет лучше готов к новой войне!

— Значит, такой мир… — старый адмирал довольно кивнул. Подобные военные хитрости он любил и понимал.

Мы приходили в себя после сражения у Габа-Тепи почти неделю.

Лечили своих и чужих. Несмотря на победу, раненых было больше трех тысяч человек, и доктора проводили операции до вечера следующего дня. И это только срочные операции и русские солдаты. Англичан, французов и иже с ними добирали на лечение до сих пор… Я заглянул на перевязку, а потом прошел мимо операционной, где при свете доработанного для этого авиационного прожектора работал Пирогов. Уверенно, твердо, как и всегда.

Недалеко отсюда лежали в одной палате Корнилов и Нахимов. Оба пострадали во время прорыва вслед ускользающему союзному флоту. Увидев, что английские и французские корабли уходят, они тогда приняли на борт команды с двух пароходов и пустили те сквозь минную постановку. Семь взрывов почти открыли дорогу нашему флоту. Еще часть мин добили корабельными орудиями, и одну принял на себя сам флагман. Сталь выдержала, с небольшой течью справились насосы, а флот зато получил возможность отрезать хвост вражеской эскадре. Почти сорок кораблей поддержки были взяты на абордаж. Вышло жарко, учитывая, что там нашли убежище немало солдат из сбежавших пехотных полков, тогда-то адмиралов и задело пуском ракеты Конгрива, но, к счастью, бронированная рубка показала себя прекрасно. Взрывная волна и большая часть осколков ушли в сторону, а все, кто стоял внутри, отделались лишь небольшими царапинами.

В следующей палате лежала еще одна знакомая парочка. Мичман Алферов и граф Толстой: до начала нашего натиска именно на их фланге враги попытались нанести свой главный удар. Но наши справились. Броневики подвозили новые запасы ракеты прямо под вражеским огнем на переднюю линию, а там уже опытные стрелки бывшего Владимирского полка выбивали оставшиеся у врагов орудия и поражали любые укрытия, где солдаты в красных и синих мундирах только пытались собраться во что-то более-менее организованное.

Пробравшись сквозь медицинский городок, я дошел до района большой стройки. Здесь под командованием моих инженеров и вытащенного из Севастополя Волохова мы возводили полноценную ремонтную базу и авиачасть, где даже сейчас, под грохот паровых машин, пил и молотов, шло обучение новых пилотов. Митька сиял после успеха своей «зеленой» команды и гонял наших ветеранов, помогая освоить новые машины. Техники тоже учились — проверять все узлы, меняя их по мере выхода из строя или при исчерпании положенного времени. Многие говорили про мир, но мы готовились и к войне.

Вот такой вот у меня теперь утренний маршрут: больница, стройка, а потом… Администрация. После того, как вражеский флот ушел от наших берегов, формально выданный мне когда-то приказ потерял актуальность, и нам нужен был новый командир. Если честно, я опасался хаоса, но неожиданно проявили себя великие князья, взяв на себя полную ответственность. Николай, как старший, возглавил военную временную администрацию, а Михаил — мирную.

И вот уже неделю они каждый день проводили какие-то собрания. То с турками, то с греками, то по военным делам, то по торговым. Я, если честно, сначала думал: чего с ними всеми возиться, просто надо объявить свои новые правила, да и все! Но подход великих князей, наверно, сработал лучше. Сначала со спорами и при содействии смазки в виде военных гарнизонов, но дела пошли. Мы даже частично сняли блокаду с Константинополя, открыли проход для союзных торговых судов через проливы, и неожиданно нашлись сотни людей, которые только и ждали этого момента.

Возможно, когда отправленный на север «Кит» доберется до Санкт-Петербурга, а потом вернется с приказами царя, обстановка изменится. Но пока Восток быстро стряхнул пепел войны и стремился как можно скорее вернуться к жизни.

— Григорий Дмитриевич, — на входе в здание администрации меня поймала Анна Алексеевна. — Разрешите на пару минут?

— Конечно, — я вежливо склонил голову, невольно задумавшись о том, как раньше смотрел на девушку. С интересом, признаюсь, но это был интерес не столько к ней самой, сколько к ореолу власти ее отца. Как глупо…

— Слышала, что вы выполнили все условия своей сделки с акционерами, а прибыль ЛИСа за первую половину года уже перевалила за десять миллионов.

— Оборот. Прибыль все же меньше, и мы почти всю ее вкладываем в рост.

— В рост — это в обучение и новое жилье для ваших рабочих?

— Их знания и желание работать — это часть нашего успеха, но… — я внимательно посмотрел на девушку. — Давайте честно, вы же пришли ко мне совсем не за этим?

— Я видела название одного из новых «Китов». Александра, кто она? — самый неожиданный вопрос, к которому я оказался совсем не готов.

— Она еще девочка. Девочка, которая мне очень помогла и слово которой я не смог сдержать. Ради победы, но все же. И это название — символ того, что я всегда выполняю обещанное. Только дело чести, ничего больше.

— Девочки очень быстро растут, — Анна Алексеевна хитро улыбнулась и с видом победительницы упорхнула куда-то по своим делам.

Вот же зараза. Скажу честно, мне больше нравилось, когда мы не общались. Было проще.

Я уже почти зашел в здание администрации, когда поднявшееся внутри нехорошее предчувствие заставило меня обернуться, и взгляд быстро нашел в небе приближающуюся к нам точку. Дирижабль, причем, судя по расцветке, не наш, а один из тех, что Константин оставил в столице как раз на случай необходимости кого-то срочно куда-то отправить.

— Мы послали сообщение через Севастополь сразу же после победы. Нам могли ответить так же по телеграфу, но предпочли отправить кого-то лично. Причем прошло уже 2 недели, а дорога занимает лишь 3–4 дня… — рядом словно из воздуха появился Дубельт. После того, как стала известна правда о предательстве Зубатова, генерал сначала замкнулся, считая это своим личным поражением, но чем дальше, тем больше оживал.

— На что вы намекаете? — спросил я.

— Я прямо говорю. Если царю потребовалось больше недели, чтобы принять решение о судьбе новых земель, то это было решение, которое стало выражением не только его воли, но и всех, кто имеет хоть сколько-то власти в Санкт-Петербурге.

— Не очень уважительно по отношению к государю, не находите?

— Просто они разные, Александр и его отец, — Дубельт пожал плечами. Вот тоже мне, набрался вольностей вдали от престола. Впрочем, слушать истории генерала жандармерии я всегда любил. — Например, вы слышали о скандальном появлении нового, самого восточного поселения России в 1850-м?

— Нет.

— Николаевский пост, прямо в месте впадения Амура в Тихий океан. И это при том, что у нас был договор с Китаем, по которому все освоенные земли вдоль Амура остаются их зоной влияния.

— То есть мы тогда нарушили договор?

— Не совсем, — Дубельт покачал головой. — Никто не знал, куда течет Амур, где будет его устье, и доберется ли он, вообще, до Тихого океана. То есть неизвестность, и многие боялись ее нарушить. А вот капитан Геннадий Невельский не испугался, прошел до конца, взял на себя ответственность, а царь ее принял. Несмотря на то, что многие боялись и предлагали отступить, он сказал прямо. Где был поднят русский флаг, он уже спускаться не должен…

Дубельт замолчал, а я думал о том, что уже слышал эту историю. Только не про конкретного капитана, а про генерал-губернатора Николая Николаевича Муравьева. Он же еще перед назначением заручился поддержкой Невельского и договорился об этом походе, он поддержал это решение перед царем. И три силы — каждая на своем месте — изменили ход истории. Не будь хотя бы одной из них, и ничего бы не случилось.

А что у нас? Есть я — Невельский. Есть великие князья, готовые сыграть роль Муравьева-Амурского. Но вот Александр — это совсем не Николай.

Мы с Дубельтом еще раз переглянулись, а потом молча зашли в здание. Надо было рассказать последние новости нашим и, пожалуй, заранее обсудить, что мы будем делать дальше.

История порой любит повторяться.

Вновь мы добились невероятного успеха, а царь опять отправил к нам Горчакова. Правда, на этот раз Александр Михайлович, несмотря на новый орден и звание министра иностранных дел, выглядел совсем не так бодро.

— Поздравляю… — начал было он, но Николай Николаевич оборвал его на полуслове.

— Давайте без лишних слов, Александр Михайлович. С каким решением дяди вы прибыли?

— Мир, — выдохнул Горчаков. — Посланники Лондона и Парижа получили подтверждение своих полномочий и передали заранее заготовленные конверты.

— Даже интересно, к скольким вариантам они заранее готовились, — хмыкнул Николай.

— Ко многим, — кивнул Горчаков. — Несмотря на то, что ваших успехов, тем более таких быстрых успехов, было сложно ожидать. Тем не менее, у них в запасе нашелся вариант с полным признанием положения на земле.

— Это не все, — я внимательно смотрел на Александра Михайловича.

— Все, — удивил меня тот. — Никаких дополнительных условий. С Турцией мы вольны договариваться, как пожелаем того сами. Единственное, о чем они просят — это открыть русский рынок для своих товаров и обещают сделать то же самое для наших.

— Звучит неплохо, — Дубельт обвел взглядом собравшихся, но почему-то никто кроме него не выглядел довольным.

— Звучит действительно неплохо, но… — Горчаков покачал головой. — Мне вот, например, не нравится, что победа дала нам территории и деньги, но совершенно лишила шанса обновиться изнутри. Пусть, — тут он бросил взгляд на меня, — и не так, как мне когда-то хотелось, но в любом случае Россия должна двигаться вперед.

— Мы движемся, — возразил Дубельт. — Вы бы видели, как выглядела эта армия еще полгода назад, и как сейчас мы прошлись огнем по в разы превосходящему нас противнику.

— Вы — это еще не вся Россия. И, боюсь, созданного вами импульса после возвращения окажется недостаточно для полноценной трансформации.

— А вы чего боитесь, Григорий Дмитриевич? — Дубельт посмотрел на меня.

— Новой войны, к которой мы можем оказаться не готовы и которая будет стоить нам огромной крови.

— Но разве любая война не заканчивается миром? Или вы хотите вырезать врага под корень, как когда-то Рим сделал с Карфагеном? Добраться до Парижа с Лондоном и засыпать их солью?

Дубельт думал, что пошутил, а я вот реально задумался. На мгновение.

— Вы же знаете, что у нас был контракт с лордом Кардиганом? — я посмотрел на генерала и дождался его кивка. — Так вот мы выполнили свои обязательства, поставили лорду «Ласточки», но на этом вся наша торговля заглохла. Как и попытки выйти на других покупателей через газеты и кружки оппозиции на западе. Знаете почему?

— Прошу прощения, не интересовался экономической деятельностью.

— А там не совсем экономическая эта деятельность. Волохов по моей просьбе следил за ситуацией и собрал все возможные детали. Так вот «Ласточки» были доставлены на остров, но на их продажу выставили пошлины, превысившие их цену в несколько раз. Так они и пролежали на складе лорда Кардигана, пока не устарели. И никто его не поддержал в этом деле — потому что каждого, кто пытался, неожиданно ждало как будто совершенно не связанное с этим дело. Кто-то не доплатил налоги, кто-то внезапно получил назначение аж в Вест-Индию, а кто-то и вовсе неудачно заряжал новомодный револьвер и вышиб себе мозги.

— То есть все слова, что и наши товары попадут в Лондон и Париж по нормальной цене и на нормальных условиях — чушь?

— Ложь. Враг понял, что не сможет победить на поле боя, и просто решил поменять условия войны.

— Но разве Александр II этого не понимает? — Дубельт нахмурился, видимо, представив, что и его ведомству однажды придется действовать подобными методами. И ученику Бенкендорфа, который видел смысл тайной службы совершенно в другом, это не понравилось.

— Понимает, — ответил Горчаков. — Но царь под влиянием тети и брата считает, что стратегическая цель — это расширение страны и колонии. Он верит, что когда весь мир будет разделен, на карте не останется ни одного пустого пятна, тогда изменятся сами условия существования. Как еще один шаг к царству божию на земле. Закончится вечная гонка, войны потеряют смысл… Мир не обязательно изменится, но именно сможет стать другим. Я в свою очередь буду пытаться добиться этого на новой должности, а вам предписывается начинать готовиться к прибытию уже постоянного генерал-губернатора новых земель.

— Кто? — Николай задал только один вопрос. Мысль о том, что его самоназначение не утвердили, великому князю не понравилась.

— Пока неизвестно, но Елена Павловна продвигает новую звезду своего кружка, некоего Милютина. Сам он, конечно, должность не получит, чином не вышел, но как помощник будущего губернатора будет заниматься всем на земле, — Горчаков говорил и смотрел на меня. Словно чего-то ждал.

— Было ли еще что-то в указе царя? — спросил я.

— Было, — тот продолжал буравить меня взглядом. — По просьбе светлейшего князя Меншикова государь приказал считать месяц службы на этой войне за год. Таким образом, чтобы большинство даже среди простых солдат смогли оставить армию и вернуться домой.

Мои мысли понеслись галопом. Что задумал Меншиков? Для чего он продавил это решение на год раньше, чем это случилось в моей истории? На что намекает Александр Михайлович, так красноречиво глядя прямо мне в глаза? Хочет, чтобы все эти прошедшие через горнило новой войны люди разом попробовали толкнуть страну вперед?.. Нет! Горчаков еще в самом начале сказал, что их катастрофически мало по сравнению с остальными, и привычный уклад сломает и медленно, но верно поглотит их.

Вот только что тогда?

Я еще не понимал, а вот Николай Николаевич, кажется, понял. Они переглянулись с братом, решительно кивнули друг другу, а потом третий сын Николая I потянулся и крепко сжал мою руку.

— Поздравляю, Григорий Дмитриевич. Во-первых, со званием генерал-лейтенанта, который я вам присваиваю…

— Звание 3-го класса должен утвердить государь, — дежурно возразил Горчаков.

— Я — Романов, и я в своем праве! — в голосе Николая мелькнули стальные нотки, и все разом перестали дышать, словно на мгновение увидев в нем отца. — Во-вторых, — продолжил великий князь, — я готов принять вашу отставку, Григорий Дмитриевич. И в-третьих, — он спешил, словно опасаясь, что я откажусь, — как временный генерал-губернатор новых земель я не буду возражать, если вышедшие в отставку солдаты станут частью нового православного ордена.

— Ордены были у католиков… — добавил Михаил, разом подтвердив мои догадки, что эти двое давно замыслили и продумали этот вариант. Возможно, вместе с Меншиковым, уж очень удачно тот продавил добавку в царском указе. — Так вот где как не на древней православной земле нам основать такой же? Орден, который будет защищать нашу веру по всему земному шару. Всегда. Вам же хватит сил, Григорий Дмитриевич?

— Хватит! — я улыбнулся.

Как быстро все поменялось, но я только рад. Мирная жизнь ведь поглотила бы и сломала не только простых солдат, но и меня — последняя поездка в столицу тому прямое доказательство. А так я снова смогу делать то, что у меня получается лучше всего. Сражаться за Родину, за то, во что верю.