Русская война 1854. Книга вторая

Глава 10

Улыбаюсь. Почему-то так и думал, что Рассел не удержится и поднимет тему фиаско с шарами союзников.

— Вы спрашиваете, почему наши шары целы, а ваши сбиты?.. А почему наш флот зажат в бухте Севастополя, а ваш контролирует почти все Черное море?

— Считаете, что в небе мы отстаем от вас так же, как вы от нас в море?

— Считаю, что нужно признать очевидное. Вы как мусульмане, которые до последнего держались за свои галеры вместо того, чтобы, как после победы Чарльза Говарда над Непобедимой армадой, сделать выводы и начать двигаться вперед. Время изменилось, пришла пора других судов и других стратегий.

— Громкие слова.

— Факт. Монгольфьеры и им подобные изделия не могут выдержать ружейный или ракетный огонь, они полностью зависят от ветра, они не могут нести грузы… Вернее, могут, но это как на речной барке пытаться переплыть море.

— Вы используете много морских сравнений.

— Мне кажется, что именно так Британия как морская нация сможет лучше понять мое предложение.

— Вы готовы вот так прямо об этом говорить? — Рассел подобрался.

— Конечно, — я кивнул. — Могу повторить то, что добавил к письму с приглашением на эту беседу. Я, моя компания и мои акционеры готовы продавать часть производимых нами воздушных судов в том числе и вашей родине.

— За очень большие деньги, — поморщился Рассел, вспомнив примерные расценки, что я приложил.

— Ваши корабли, которые вы продавали в том числе и России[1], тоже стоили недешево, — я пожал плечами. — Тем не менее, это было выгодно каждой из сторон.

Рассел чему-то ухмыльнулся, но не стал углубляться, задав новый вопрос:

— Не боитесь, что как вы стали нашим соперником на море, так и мы станем вашим соперником в небе?

Я в свою очередь промолчал о том, что Англия бы и так освоила третью стихию, а, значит, соперничество неизбежно. Но вот навязать главному конкуренту зависимость и отставание пусть и за счет усиления на фоне других стран — это точно того стоило.

— Я считаю, что хороший соперник только сделает нас всех сильнее, — ответил я вслух. — Взять Крымскую кампанию — сколько удивительных открытий вы уже увидели?

— И сколько разочарований!

— Без них никуда, — я кивнул. — Но, как я и говорил, они тоже нужны. Вот мы потеряли флот и шагнули в небеса. Вы получили по носу от наших бастионов, и уже в следующем году, я уверен, привезете к нам такое оружие, которое сможет бросить им вызов.

— Вы говорите о… — Рассел сделал паузу.

— Не буду давать подсказок, но скажу, что мы уже готовимся.

— Что ж, рад, что хоть в чем-то вы готовы хранить секреты, — усмехнулся журналист. — Это внушает надежду, что здесь ваши позиции не так сильны, как в небе. Кстати… Скажите прямо, вы действительно рассчитываете, что Лондон будет заказывать у вас ваши «Ластошьки»?

Рассел попробовал произнести название моей самой массовой рыбки на русском. Умеет, чертяка, надавить на эмоции и расположить к себе.

— Уверен, что сейчас вы еще не готовы, — продолжил я. — Тем более, ваш агент украл один из первых прототипов и даже похитил пилота. Этого достаточно, чтобы поверить, что и своими руками вы сможете сделать что-то подобное. И вы попробуете. И скоро ваши новые поделки встретятся с оригиналами. Результат предсказуем, но все же, пока его не будет, появления английских заказов в портфеле я не жду. Впрочем, если наш разговор целиком выйдет в «Таймс», то газету же читают не только на острове. Возможно, какой-то прозорливый политик с континента решит опередить вашего оказавшегося слишком консервативным лидера.

Расселу очень не понравились мои слова, но он кивнул, признавая их смысл.

— Что ж, думаю, на этом тему воздуха мы закроем. До, как вы сказали, следующего раза. Вернемся к Севастополю и тому, что еще месяц назад вы предсказывали именно такую развязку. Признаться, я не верил. Не после Альмы. Но вы оказались правы — может быть, расскажете, как вам это удалось?

— Вы знаете, как далеко летит пуля из винтовки Ли-Энфилд? — неожиданно спросил я в ответ.

— Испытания показали 1100 ярдов.

— А теперь вспомните, что вы реально видели на поле боя? Почему ваши солдаты не могли встать в полный рост и повзводно расстрелять нас с этого расстояния?

— Картечь…

— Полно! Картечь не бьет на такую дистанцию. Пока не бьет.

— Хорошо! — Рассел тяжело задышал и покраснел. — Цифры испытаний не соответствуют действительности. Вы это хотели услышать? Думаете, дело во взятках? Так я могу рассказать, что у вас дома с ними ничуть не лучше!

— Не злитесь, — я поднял руки в успокаивающем жесте. — Во-первых, я совсем не это имел в виду. Во-вторых, я тоже ненавижу взятки и, будь на то моя воля, боролся бы лучше с ними, а не с вами. В-третьих, те испытания, которые вы упомянули, были не настолько и фальшивы. Большая часть пуль Притчетта действительно сохраняет убойную мощь на такой дистанции. И стреляй вы в открытом поле, как на Альме, это имело бы смысл.

Я сделал паузу, и Рассел вздрогнул.

— Вы имеете в виду, что все расчеты для нашего оружия делались для сражения в поле? Конечно! Там дашь залп из тысячи ружей, и хоть кто-то да попадет. А среди ваших чертовых укреплений… Простите! Среди ваших укреплений никто ведь даже не ходит. Все под землей или ползком! Конечно, обстрел совершенно не имеет смысла. Только артиллерия, а в ней, несмотря на превосходство наших орудий, вы опять же нас опережаете за счет воздушной разведки. Как же просто и… Штабс-капитан, почему вы рассказываете это мне, своему врагу? Кто-то другой действительно мог бы сделать это, поддавшись гордыне или желанию обрести славу, но вас я уже слишком хорошо узнал. Вы можете врать мне в глаза, но у вас нет никакого пиетета перед прессой. Вы используете меня не меньше, чем я сам планирую использовать вас. Так зачем вы рассказываете мне о тех наших ошибках, которые не осознали еще даже наши генералы? О том, что будет стоить жизней вашим солдатам?

Я какое-то время молчал. Кажется, я плохо влияю на людей, они начинают слишком много говорить прямо в лоб. А что касается вопроса Рассела… Да не выдал я ничего особенного, чего не поймут сами англичане и французы. Ничего, что не было учтено в нашем 1855 году.

— Прежде чем я отвечу, позвольте сделать несколько замечаний, — вздохнул я. — Во-первых, капитан… Меня повысили после того, как мой пилот потопил «Родней». Во-вторых, наши пушки не хуже ваших. Скорее наоборот: перетащив на укрепления крупные калибры с кораблей, мы разом вышли вперед по мощи залпа. И, наконец, в-третьих — мы чуть не упустили из виду вопрос, с которого начали. Вы спросили, как я угадал развитие ситуации. Я рассказал про теоретические и реальные характеристики винтовки Энфилд. И это был просто пример того, как думаю я и как думает все новое поколение русских офицеров.

— Что вы имеете в виду?

— Мы не собираемся отправлять своих солдат на убой исключительно в рамках написанной еще до боя диспозиции. Первая колонна марширт, вторая колонна марширт…[2] Эту позорную практику мы смогли изжить в себе благодаря Лейпцигу и Аустерлицу. Теперь наши офицеры и генералы стараются думать. До боя, во время боя, после боя!

— Не понимаю…

— А вы попробуйте. Есть винтовка Энфилд во всем многообразии ее характеристик, есть наш литтихский штуцер, есть гладкоствольные ружья. Есть флот, есть артиллерия и ракеты. Есть каждый наш и ваш солдат со всей его экипировкой, опытом и осознанием того, за что он сражается. Вот если все эти вещи сложить, понять, как они влияют друг на друга, то только тогда и можно придумать план на бой. Ну или предсказать, как будет развиваться конфликт.

— Мне кажется, что столько всего удержать в голове просто невозможно.

— Всего можно достичь упражнением, — я улыбнулся. — И талант полководца определяется той глубиной, на которую его разум может охватить всю эту собранную и систематизированную информацию.

— Вы хотите сказать, что вся русская армия думает и сражается подобным образом?

— Пока нет, — я развел руками. — Но я хотел показать вам, куда мы движемся. Какими станем уже скоро. На земле, в море, в небе…

Рассел ушел, потирая виски и на ходу читая сделанные во время разговора записи. Я же остался на своем месте.

— Вы меня ждали? — по лестнице поднялся Дубельт и занял кресло, где еще недавно сидел журналист. — Тоже какие-то сложные умственные упражнения помогли догадаться?

— Мой денщик, Ефим, приглядывал за домом и доложил, что вы заняли комнату прямо под крышей, — я не стал делать тайны из такой мелочи. — Вот я и подумал, что это не просто так. И как вам разговор?

— Скажу честно, поначалу возникло желание выйти и пустить вам пулю в лоб.

— Но вы сдержались?

— Представил, как подобный материал будет читаться англичанами: и лордами, и работягами из доков. Как будет беситься Наполеон, когда осознает, что его уже в который раз обходят и информация, и интересные предложения. А еще я помню, как вы объясняли свои ответы для чужой газеты после прошлого интервью — суть ведь осталась той же. Показать свою силу и заставить врагов сомневаться.

— И все? — я не удержался от этого вопроса.

— А еще в отличие от рыжего ирландца я знаю, как все на самом деле устроено в нашей армии, — Дубельт усмехнулся. — И я правильно понимаю, что все сказанное было посланием не столько лондонской публике, сколько еще и нашему императору.

Я просто кивнул. Увы, у меня не так много возможностей, чтобы упускать шанс донести какие-то важные мысли на самый верх.

Дубельт некоторое время молчал. Потом, так ничего и не сказав, поднялся и двинулся обратно к лестнице. Лишь в последний момент он остановился и обернулся.

— Не знаю, что именно из сказанного вами напечатает британец, но лично я передам императору полную версию. Вас услышат. Только… Узнайте все же, где империя строила каждый из своих кораблей.

Неожиданно. Я запомнил это пожелание, а пока… Я благодарно кивнул генералу третьего отделения и вот теперь уже окончательно расслабился и откинулся на спинку кресла. Не знаю, почему Дубельт решил рассказать мне о своем решении и почему вообще принял его. Может, дело в нашем соглашении об охоте за предателями, а может, он просто поверил мне. Не знаю, но буду ждать, что же принесут мне в будущем эти разговоры.

Ждать и работать сам!

Я собрался, сжал кулаки, напрягая мышцы, а потом резко вскочил на ноги. Надо еще столько всего успеть!

Джеймс Томас Браднелл примерил перешитый по его приказу теплый свитер. Проклятый холодный ветер пробирал до костей. И дело тут не в пятидесяти семи годах, которые должны были стукнуть через пару недель — здесь мерзли и старые, и молодые.

— Мой лорд, — слуга поклонился. — Мы все сделали, как вы просили. Расширили ворот прямо под крой мундира. Теперь можно надевать его снизу, и со стороны никто ничего не заметит.

Лорд Кардиган, носивший этот титул уже почти двадцать лет, кивнул. Действительно хороший получился свитер, и при этом никаких нарушений. Его кавалерия, как и раньше, будет выглядеть идеально[3].

Мимо, даже не повернувшись и сделав вид, будто никого не заметил, прошлепал шотландец из 93-го стрелкового. Его правый сапог, как и у многих уже, успел прохудиться и щеголял неровными заплатками. Лорд Кардиган подумал, что шотландцы всегда были ушлыми ребятами, которые всегда что-то придумают. Тем не менее, спускать неуважение он не собирался, сделав себе мысленную пометку поговорить с их командиром, Колином Кэмпбеллом.

— И, мой лорд, — слуга снова подал голос, — вас искал генерал-майор Лукан.

— Зять хочет поговорить со своим шурином, — Кардиган прищурился.

Отношения у них с Джорджем не сложились. Тот слишком много возомнил о себе, не сделав при этом ничего достойного. И что особенно раздражало лорда Кардигана, его непосредственный начальник даже не пытался. Как командир всей английской кавалерии он совершенно ей не занимался, и если бы сам Джеймс не взял на себя экипировку своих эскадронов, то во что бы они превратились?

Он за свой счет купил легкие кирасы, лично оплачивал овес для лошадей и дополнительный паек для всадников. И многим, как ни странно, это не нравилось. Тот же лорд Раглан, командующий всем корпусом, почему-то считал, что он подкупает таким образом молодых представителей высоких семей, чтобы использовать потом этот политический капитал.

Возможно… Лорд Кардиган не стал обманывать сам себя. Возможно, в будущем он действительно воспользуется этими связями, но не ради власти, а чтобы разобраться с тем хаосом, что творился в стране. После того, как уже старый лорд увидел в небе русские летающие корабли, в его голове поселилась мысль, что, возможно, Британия движется не туда. И все эти идеи Дизраэли, с которыми носятся очарованные юнцы — не более чем утренний туман, которому пришло время уйти.

— Степан! — ору я через трубку.

— Работает, ваше благородие! — отвечает казак, лежа на месте второго пилота.

Внизу под нами раскинулись павильоны нашей с Волоховым мастерской. С высоты видно целых два больших кольца для будущего дирижабля. Лучше бы их хранить в помещении, но главный ангар, вернее, два — один просто для хранения, второй со стапелями — еще строятся, так что приходится обходиться только навесом. По крайней мере, для крупняка, мелочь занимает не так много пространства, и мы разместили ее рядом с рабочими местами.

Но это я отвлекся. На самом деле мы сейчас занимаемся проверкой первых приборов для моих рыбок.

— Точность? — спросил я у казака.

— А хрен его знает! — радостно ответил тот и сразу же добавил. — До ста метров мы же по канату проверяли и калибровали, так что все идеально. Да и все сейчас похоже на правду.

Это он про высотомер. Я вспомнил, что чем выше поднимаешься, тем ниже давление, а в этом времени уже были барометры, чтобы это самое атмосферное давление мерить. Вот мы эту штуку откалибровали, приделали циферблат и стрелку — получился высотомер. Вышло: один миллиметр ртутного столба соответствовал примерно двенадцати метрам высоты. Что удивительно, кажется, нам что-то такое еще в школе рассказывали… Чертова физика, знал бы — учил бы ее гораздо усерднее.

— Что с дальномером? — уточнил я.

Это второй прибор, который мы испытываем. Тоже довольно простая идея, которую я накопал в закромах своей памяти. Сколотили полуметровый пенал, с одной стороны поставили зеркало под углом в сорок пять градусов, намертво приклеив на что-то вроде эпоксидки. Там же дырка, чтобы смотреть. А с другого конца пенала такое же зеркало, но которое можно крутить, и еще одна дырка.

Наводишь такой прибор на нужный объект, потом крутишь за гайку правое зеркало, чтобы в левом увидеть отражение цели. Как увидел — значит, зеркала синхронизировались, можно смотреть, куда указывает связанная с правым стрелка.

Ее мы тоже полдня калибровали, отмеряя уже известные на земле расстояния, а потом перенося их на шкалу. Сначала намучились с короткой стрелкой, которой не хватало точности, потом догадались заменить на более длинную, и дело пошло. И вот сейчас пришло время учиться делать то же самое на высоте.

— Степан! — позвал я казака.

— Да не получается! — пожаловался тот. — Трясет… Хотя… Вот! Кажется, я понял, как лучше смотреть.

Казак довольно присвистнул, и мы продолжили кружить, набивая руку и нарабатывая будущие регламенты для обычных пилотов. Как ориентироваться на высоту, чтобы не попасть под точную вражескую пулю. Как отслеживать дистанцию до противника, чтобы потом выставить нужное расстояние подрыва на ракете.

Да, как было сказано Говарду Расселу, я готовился и к будущим воздушным столкновениям. Реальным сражениям в воздухе. Да и в операции у Балаклавы это тоже пригодится…

— Григорий Дмитриевич, — мы уже снижались, когда Степан тихо позвал меня. Уже совсем другим, спокойным голосом. — Вы что-то придумали?

Мне пока нечего было ответить. Да и что тут скажешь — еще утром я рассказал казаку о планируемом налете. Днем, без прикрытия порохового смога… И он сразу же понял, как это будет отличаться от всего, что мы делали раньше. Да, кого-то отвлечет атака Рыжова, но нам ведь нужно не просто пролететь и отбомбиться. Мы бы хотели еще и вернуться. И вот уже полдня мы ломаем мозги, как бы это провернуть.

Работаем, чтобы не сойти с ума, и ищем, что бы еще сделать.

— Я придумаю! — это все, что я мог ответить Степану.

— А даже если и нет, то ничего страшного, — махнул рукой казак. — Мы все давали присягу и готовы рискнуть жизнью. Понятно же ради чего, сколько людей этот налет может спасти… Кстати, Григорий Дмитриевич, а это внизу не нас ждут?

Я скосил взгляд и неожиданно разглядел целую делегацию. Мои артиллеристы, Руднев и Григорьев, а вместе с ними еще и Тотлебен — все с хмурыми лицами… Словно что-то случилось. Я потянул за канат элеронов, ускоряя спуск, и уже через пару минут мы оказались на земле.

— Что⁈ — после столь резкой посадки в ушах гудело, и воздух словно колом вставал в горле.

— Вы! — Тотлебен подошел и ткнул в меня пальцем, чего никогда раньше себе не позволял.

— Да что случилось-то? — неожиданно толчок помог мне вдохнуть.

— Я проходил мимо и лишь чудом узнал о вашем изобретении! — Тотлебен словно сам с трудом справлялся с дыханием. — Прибор для измерения дистанции на расстоянии! И вы никому не собирались о нем говорить? Неужели не понимаете, какую огромную ценность он представляет для работ по защите города⁈

— И для артиллерии! — добавил Григорьев.

— И для флота! — так же с жаром поддержал их Руднев.

Я растерянно почесал затылок. Действительно… До этого мы всегда определяли расстояние на глаз, по пристрелянным точкам, по заранее размеченным квадратам.

— Он же правда работает? — Тотлебен уже приметил размещенный на «Ласточке» прибор, и его глаза заблестели. Про гнев и упреки все разом забыли, единственное, что сейчас сидело в головах у этих фанатиков своего дела — в хорошем смысле слова — это желание попробовать в деле новые чудесные возможности.

— Правда… — я кивнул. — Сейчас покажу, что и как. И давайте завтра вы пришлете по паре артиллеристов с каждой батареи, будем их учить. А там и приборы новые сделают, так что отправим их назад уже с подарками.

На лицах собравшихся офицеров и прислушивающихся к разговору солдат появились улыбки. А у меня неожиданно появилась идея, как можно будет все-таки провернуть задуманное у Балаклавы. И не умереть. И всего-то надо было вспомнить, что этот город я защищаю не один. Что нас много, и именно вместе мы обязательно добьемся своего!

[1] А вот тут главный герой ошибается. Он привык, что в последующем Россия часто закупала корабли в Европе, но это началось только с Александра II и стало в том числе одним из последствий проигранной войны и допуска иностранного капитала на внутренние рынки. При Николае I (как при Союзе, что иронично) хватало своих верфей и компетенций для постройки флота.

[2] Первая колонна марширует, вторая колонна марширует… Главный герой вспомнил незабвенного генерала Пфуля из пока еще ненаписанного романа «Война и мир». Именно на его примере Лев Николаевич показывал, как шаблонность прусской тактики раз за разом приводила к поражениям от Наполеона.

[3] Да, те самые кардиганы были придуманы лордом Кардиганом именно в Крымскую кампанию. Он же, кстати, придумал и балаклавы. Те самые черные маски-шапки с прорезями для глаз. И назвали их — ну вы поняли, в честь чего…