Русская война 1854. Книга вторая

Глава 20

Мы незаметно перебрались в дом, где столкнулись со вторым великим князем. Николай Николаевич, будучи старше Михаила на год, взял на себя всю официальную часть и сейчас беседовал с Меншиковым, который с трудом удерживал на лице дружелюбное выражение. Никогда не видел пресветлого князя в таком состоянии…

— Ваше императорское высочество, ваша светлость, — я поприветствовал Николая и Меншикова, и опять Анна Алексеевна закатила глаза. Точно, она же напоминала — не начинать разговоры первым. Ведь как тут принято: если старшие чины захотят поговорить, то они это и сделают, а нет — младшие не должны мешать.

К счастью, Меншиков только обрадовался нашему появлению, да и Николай, кажется, заинтересовался компанией своего брата. Пришлось мне снова представляться, а пока закручивались кружева этикета, копаться в голове, пытаясь вспомнить, что мне известно про этого сына Николая Первого.

Третий сын, в семье имеет прозвище «дядя Низи», современники характеризовали его как человека благородных стремлений и хорошего кавалериста. Вот только почти каждый, кто описывал великого князя, отмечал, что «ума большого он не имеет». Впрочем, насчет этого были у меня сомнения. Взять ту же победоносную для нас русско-турецкую войну 1878–79 годов, когда наши войска вошли в пригород Константинополя. Это ведь дядя Низи был тогда главнокомандующим, при нем зажглась звезда Скобелева, он был готов забирать для России столицу древней Византии, и только приказ Александра II связал ему руки.

— Кстати, капитан, раз уж вы к нам зашли, выскажите ваше мнение как боевого офицера, — Николай решил перейти к делу. — Мы с Александром Сергеевичем обсуждаем возможное исполнение пожелания Его императорского величества поскорее выбить врага с нашей земли. Так я говорил с Петром Андреевичем Данненбергом, и он считает, что у нас очень удачная позиция. После успеха у Балаклавы мы можем ударить с двух сторон по правому флангу союзников. Одновременно от города и с Чоргунской позиции.

Я тут же представил в мыслях карту будущего Инкерманского сражения, к обсуждению которого меня вот так между делом привлекли. И на первый взгляд генерал Данненберг, чьи слова привел великий князь, действительно прав. Мы можем ударить по флангу, где стоят английские полки, а даже сама возможность атаки от Чоргуна блокирует французам возможность привести подкрепления. Все в духе будущих прорывов 20 века: создать численный перевес, прорвать фронт, заставить врага отойти или же, если он окажется достаточно упорен, взять в котел.

Вот только в нашей истории в итоге все вышло совсем не так, как было задумано.

— Хороший план, — я вытащил из кармана карту обороны города, которую носил с собой для расчета постройки будущих рокадных дорог, и принялся рисовать на ней стрелки. — Мы сможем собрать на этом участке в несколько раз больше полков, чем держат там англичане. Если ударить разом и обеспечить достаточно сил, чтобы суметь закрепиться, то мы обязательно добьемся успеха. Но есть несколько важных вещей, которые нужно учесть. Для начала география. Между Инкерманскими высотами и Килен-балкой — низина, где утренний туман может лишить нас возможности руководить войсками даже с учетом «Ласточек». Точка захода на плато довольно узкая, если враг будет держать ее, это в свою очередь помешает нам использовать кавалерию. Дальше, синхронность действий. Нам нужно обязательно рассчитать время, когда каждая из частей сможет вступить в бой. Учесть все мелочи. Например, инкерманский мост разрушен, и идущие с северной стороны части, очевидно, опоздают на пару часов. Ну и, напоследок, сильные стороны врагов… Англичане довели до совершенства свою тактику стрельбы издалека. Соответственно, будет как на Альме. Они станут стрелять, отходить и снова стрелять, стараясь находиться на дистанции и не принимая ближний бой. А французы — их не остановить одной угрозой удара или обстрела. Если мы не двинемся на них, навязав настоящую схватку, они придут на помощь союзникам и могут лишить нас любых добытых успехов.

Я выдохнул. Все же не зря я потратил время, чтобы вспомнить все возможные ошибки, допущенные в моем времени.

— Кажется, вы не верите в успех, как и генерал-адъютант, — Николай нахмурился и кивнул на своего спутника.

— Вовсе нет, — возразил я, проигноривав дернувшую меня за рукав Анну Алексеевну. — Я считаю, что мы можем добиться успеха! Только нельзя полагаться просто на храбрость или рассчитывать, что враг уступит — такого не будет! Тут как в драке: если и бить, то сразу кулаком и сжав сразу все пальцы!

— А если не сжать? — Николай улыбнулся, и пришла уже очередь Меншикова хмуриться.

— Тогда можно сломать палец, а враг просто потрет щеку и пойдет дальше.

— Что ж, мы услышали ваше мнение, капитан, — Меншиков махнул рукой, показывая, что я могу идти. — И не беспокойтесь, генералы штаба учтут и не такие мелочи.

Мне показалось, что все мои слова были пропущены мимо ушей. Да что такое случилось с обычно рассудительным князем? И ведь не остаться! Сколько бы я сейчас ни спорил, мнение он свое не поменяет. Теперь разве что получится договориться с конкретными генералами, которые будут принимать участие в сражении.

Я кивнул, развернулся на каблуках и двинулся к выходу. Вместе со мной, явно не желая оставаться в такой обстановке, скользнула Анна Алексеевна, а за ней, неожиданно, Михаил Николаевич.

— Обижаешься? — остановил меня за дверьми великий князь.

Как остановил? Задал этот вопрос, а я просто замер на месте от осознания того, что сын царя может интересоваться такой малостью. Да что там интересоваться — как он вообще на что-то подобное внимание обратил?

— Обижаюсь, — честно ответил я, а Михаил неожиданно хохотнул.

— Правду про тебя Дубельт говорил: иногда ушлый, словно грек, а иногда, словно дитя великовозрастное, ничего не скрываешь.

— Хм, — я не знал, как реагировать.

— Пойдем, — Михаил махнул рукой, предлагая проследовать в занятую им с братом половину особняка. — Мне кажется, ты просто до конца не понимаешь, что именно происходит в Севастополе. Ни замыслы царя, ни сомнения Меншикова, ни дух людей, что тут живут.

— И вы будете тратить на меня время? — я все еще не мог понять.

— Кажется мне, что если мы поговорим, то ты еще больше пользы сможешь принести, — Михаил пожал плечами. — А еще… Вечером же смотр, будем награждать тебя и других отличившихся, а награждать хмурые рожи, скажу я тебе, удовольствие так себе.

Вот он еще и пошутил. Я понял, что только что сын царя сломал вообще все представления о самодержавии, что у меня были до этого. И послушать, что же он хочет рассказать, после такого захотелось еще больше.

— Прошу прощения, — напомнила о себе Анна Алексеевна, которая все это время тенью следовала за нами. — Я, наверно, покину вас.

— Оставайтесь, Аннушка, — Михаил кивнул в сторону кресел. — Заодно, может, дополните мой рассказ. А то я о тех временах знаю только по рассказам отца. Так, может, и вам Алексей Федорович как начальник третьего отделения тоже что-то рассказывал.

Анна Алексеевна кивнула и заняла свое место, я последовал за ней. Михаил же остался на ногах и, медленно прохаживаясь из стороны в сторону, начал рассказывать нам о событиях двадцатилетней давности. Притом рассказывать такие вещи, которые, наверно, не позволил бы себе озвучить больше никто в империи.

Взять только самое начало, когда Михаил спокойно признал, что при Александре I, великом победителе Наполеона, на корабли денег не выделялось. Потом упомянул некоего Алексея Самуиловича Грейга, который занимался Черноморским флотом в 20-е годы. Тогда деньги уже пошли, но расходовались очень странно. Грейг не развивал Севастополь и, более того, сократил учебный процесс сначала до четырех месяцев в году, а потом и до одного.

— В апреле флот вооружался, в мае производился инспекторский смотр, с мая по август корабли несколько раз выходили в море, не более трех дней подряд, и в конце августа флот разоружали, — Михаил криво усмехнулся. — При таком подходе легко представить, чем все остальное время занимались офицеры и матросы.

— Пили? — угадал я.

— Да, а еще охота, бордели и огороды с подсобным хозяйством. Последним, впрочем, больше интересовались нижние чины, — Михаил отвернулся к окну. — В общем, такой «флот хорошей погоды» совершенно не устраивал отца, и он долго искал человека, которому смог бы доверить исправление ситуации.

— И таким человеком стал Лазарев?

— Да, отец очень верил в Михаила Петровича, Меншиков тоже его поддержал, — неожиданно Михаил усмехнулся. — А вот сам Лазарев пытался отказаться. Понимаю его, на Балтике его карьера успешно развивалась, зачем рисковать… Но отец попросил, и Михаил Петрович, прекрасно понимая, как важен нам флот на юге, отправился выполнять свой долг. По плану он должен был приехать сначала на должность начальника штаба, освоиться, а потом уже принимать все бразды правления. Кстати, знаете, что Лазарев попросил за свою службу?

Мы с Анной переглянулись и покачали головами.

— Он попросил разрешения взять с собой своих людей. Тех, кого он сам вырастил, кому мог доверять, с кем бы его не сожрали за неделю местные сухопутные акулы. Для меня это было важным уроком…

— А кого он взял? — спросил я, уже догадываясь об ответе.

— Своего шурина контр-адмирала Авинова, кузена супруги капитан-лейтенанта Корнилова, друга по Морскому корпусу каперанга Бутакова и доказавших свою верность капитана второго ранга Нахимова и лейтенанта Истомина, — Михаил замолчал, словно давая мне оценить ситуацию.

С одной стороны, похоже на коррупцию, когда один тянет за собой родню. С другой, Севастополь вовсе не был хлебной должностью. Фактически Лазарев шел на войну — сначала с бывшими начальниками флота, потом и со всеми остальными. И на кого, как не на семью можно прежде всего положиться в такой ситуации? Тем более, ни один из протеже адмирала его не подвел. Даже Авинов, который выбыл из-за того, что потерял зрение, до последнего исполнял свои обязанности.

— Позвольте, я расскажу, что было после приезда адмирала в город, — Анна Алексеевна нарушила повисшую паузу. — Многие из тех событий проходили через третье отделение, и не все из них потом стали достоянием общественности.

Михаил кивнул, и девушка вывалила на нас новые подробности, от которых у меня невольно сжались кулаки… Как и следовало ожидать, нового начштаба — должность, в которой приехал Лазарев — встретили с неприязнью и попытались сделать то, что делали со всеми, кто пытался в те годы настоять на своем. Постарались выжить. Так, обер-интендант Критский отказывался выделять хоть какие-то ресурсы для ремонта кораблей, заявляя, что собирается поддерживать их в том виде, в каком на их палубе стояла нога Его императорского величества. А комендант порта, следуя этой линии, фактически отказывался готовить корабли к выходу в море.

— Отец, когда изучил тогда бумаги по делу, был в ужасе, — рассказывала Анна. — Получалось, что флот тогда три года вообще не выходил в море. Всеми делами заправляла гражданская жена Грейга, она же любовница обер-интенданта Критского, Лия Рафалович-Сталинская. В городе все заказы шли через определенных банкиров вроде Герша Мовшовича, которые могли прокрутить и без дела списать чуть ли не любые суммы.

Я невольно вспомнил ту самую историю с выселением евреев из Севастополя — кажется, у нее обнаружились даже более глубокие корни, чем я думал раньше. А Лазарев оказался хорош не только как адмирал, но и как администратор. Все закупки — на конкурсной основе, после заказа — выезд комиссии из личных выдвиженцев, которые описывали все недостатки и давали три месяца на их исправление. Нет — в Сибирь, и благодаря прикрытию со стороны Меншикова и самого Николая никакие привычные интриги не давали от этого скрыться.

— В итоге по этим и другим финансовым причинам Грейга сняли с должности командира флота, — продолжила Анна. — И вы бы видели, что этот человек сказал в ответ на все претензии. Я видела протокол той встречи и запомнила слово в слово. «К проверке таковых сведений по обширности и многосложности их главный командир не имел и не имеет никаких средств».

Я чуть не подавился. Вот это оправдание! Я — тупой, поэтому не виноват… И как с такими людьми можно было хоть чего-то добиться!

— Я бы повесила, — невольно озвучила мои мысли Анна Алексеевна, — но наш царь иногда уж слишком либерален.

— Отец начал свое правление с пяти смертей, — Михаил напомнил о декабристах. — И он дал слово себе и богу, что постарается до последнего избегать новых.

Я невольно вспомнил, что, несмотря на все якобы ужасы правления Николая Первого, в его время в принципе не использовалась смертная казнь в качестве меры наказания. Да, было дело петрашевцев, но и с ними в итоге все высшие приговоры были заменены… Я тряхнул головой, отгоняя лишние мысли, и снова сосредоточился на рассказе великого князя.

Тот тем временем перешел к официальному назначению Лазарева. Первому походу к Босфору… Как оказалось, тогда чуть не началась новая война с Турцией, и мы отправили к Константинополю князя Орлова договариваться о мире, а вместе с ним и наш Черноморский флот. Четыре линейных корабля, два фрегата, корвет и бриг — на вид серьезные аргументы, которые помогли отцу Анны Алексеевны выполнить поручение царя.

Вот только сам флот показал себя очень слабо. «Императрица Екатерина II» чуть не затонула, на «Чесме» развалились мачты, на всех поголовно кораблях рвались паруса, на которые пускали совсем негодную ткань. И команды — как писал Лазарев, там совсем не было опытных моряков, а половина и вовсе были слишком хилыми и на вид совсем не годились к службе. В общем, после возвращения в Севастополь он неожиданно не разрешил выход на берег, а еще сорок два дня гонял все корабли и экипажи, пока не привел их к более-менее приличному виду.

Сорок два дня — для тех, кто раньше выходил в море максимум на три, это было очень серьезным испытанием и стрессом, но, возможно, именно они и помогли сдвинуть дело с мертвой точки. Потом были выпущены «Пушечная экзерциция», «Правила приготовления корабля к бою», «Инструкция вахтенным лейтенантам» — Лазарев взялся за обучение флота.

— В то время были построены десятки простейших тендеров, — рассказывал Михаил, а я представлял небольшие суда с одной мачтой, бушпритом и косым парусом. — Они ходили вдоль Кавказского побережья, и Михаил Петрович повышал только тех, у кого был реальный опыт командования. Перехват контрабанды, обстрел бунтовщиков, поставки для армии и десантные операции — флот вместо трех месяцев теперь плавал круглый год. И как плавал!

Кажется, про это же время мне недавно рассказывал Дубельт. Вот, значит, при ком у нас гуляли такие дерзкие бриги, как «Аякс».

— Про то, что могут быть зимние квартиры и разоружение, быстро забыли, — добавила Анна Алексеевна, а я в очередной раз подивился тому, как подобную глупость кто-то мог считать нормой. И это с живым примером английского или французского флотов. — Зато были введены комиссии. Капитаны и адмиралы раз в год экзаменовали мичманов, и лучшие из них получали звание лейтенантов.

— Как пеняли Михаилу Петровичу, — продолжил великий князь, — это было копированием с английского «мастер энд коммандер». Да, в то время развитие флота на Балтике и на Черном море пошло разными путями. Рядом со столицей воспитывали дисциплину, которая, как в армии, могла стать основой будущих результатов. Лазарев же ставил, прежде всего, на инициативу своих подчиненных, и царь с Меншиковым поддерживали его в этом. Флот слишком важен для России, чтобы замыкаться на одном пути, и мы должны были на практике выяснить, что будет лучше.

Я слушал, и по всему телу бежали мурашки. Все это время, общаясь с моряками Севастополя, я не понимал до конца, насколько они выбиваются из привычных этому времени рамок и, главное, какой путь им пришлось пройти, чтобы стать теми, кто в итоге целый год сдерживал лучшую армию своего времени. А еще я не понимал другую трагедию этой войны… Тот флот, те офицеры и матросы, которые могли бы стать основой совсем другого флота России — именно они гибли в Крымскую войну. Именно выбитые офицеры Лазарева не смогли передать свои знания дальше и продолжить эту реформу…

А Михаил еще не закончил:

— Сороковые годы. Первые тренировочные бои эскадрами, приказ выходить в море не меньше чем на три недели и, наконец, «корабельные расписания», аналог английского «морского списка», которые разом принесли Михаилу Петровичу сотни недоброжелателей, с кем даже отцу приходилось считаться.

— Что за расписания? — спросил я.

— Если коротко, он предлагал не обращать внимание на происхождение, а назначать и продвигать людей исключительно по способностям, — усмехнулась Анна Алексеевна. — Я сама не представляю, как Лазарева в тот момент не съели. Но Николай Павлович полностью его поддержал, и флот продолжил развиваться. Отец часто бывал в Севастополе и всегда говорил, что тут люди работают не из-за страха наказания, а из-за честолюбия. В самом хорошем смысле этого слова.

— Николай видел, что Лазарев делает то, что должен, и поэтому просто не мог его не поддержать, — пояснил Михаил. — При Крейге Черное море потребляло деньги, и ничего не происходило. При Лазареве траты тоже были немалыми, но адмирал смог не только обучить людей, но и построить для них корабли. Сухие доки, акведук, адмиралтейство, несколько эллингов — Севастополь рос вместе с флотом. С 1844 года Лазарев настаивал на строительстве пароходного завода, но в то время еще не было достаточных для этого оснований и возможностей. Тем не менее, отец не пропустил его просьбу мимо ушей, и Россия начала строить пароходы для рек. Сейчас больше сотни их возят грузы по всей стране, и благодаря им мы поняли, что нам подходит из зарубежного опыта, а что нет. В 1850-м был заложенный военный пароходный завод в Севастополе, в 54-м его уже должны были сдать… Должны были, если бы не началась война.

Я кивнул, в очередной раз убеждаясь в правильности мысли о том, что наше отставание в технологиях было совсем небольшим. Один год, и Россия была бы на равных со своими противниками и на суше, и на море. Причем не на пару лет, купив с десяток чужих кораблей, которые скоро устареют. Нет, у нас была школа, была готовность работать на перспективу… Но враг тем и опаснее, что не только силен, но и умен — сумел воспользоваться небольшим окном возможностей, что ему выпало.

— Что ж, наверно, осталось последнее, о чем я хотел рассказать, — Михаил задумчиво смерил меня взглядом. — То, к чему вела вся эта история, то, что позволит вам на самом деле понять, кто такой Лазарев и почему князь Меншиков сейчас так себя ведет.

— Босфорская операция… — выдохнула Анна Алексеева, и великий князь кивнул.

Босфорская операция? Я никогда ни о чем подобном не слышал, но в свете истории Лазарева и его Черноморского флота от этого стало лишь интереснее.