Русская война 1854. Книга вторая

Глава 15

— Хороший полет, пилот! — я протянул руку, помогая Илье Алехину выбраться на палубу «Императрицы Марии».

В итоге из нас всех только он не рассчитал, шел слишком низко, прямо по уровню палубы. А волна возьми и подкинь корабль. В итоге «Ласточка» разлетелась на части — хорошо еще, что Алехин успел сбросить скорость почти до нуля и каким-то чудом ухватился за сетки на гальюне. Если что, гальюн — это еще не туалет, а просто свес на носу судна, куда удобно поставить пушку, ну или справить свои дела…

Все названия ведь не просто так появляются.

— Простите, капитан, — матрос потер лоб, где набухала внушительная шишка. — Не уследил и повредил доверенную мне рыбку.

— Не повредил, а разбил. Вдребезги, — я улыбнулся. После боя начался отходняк, и хотелось нести какую-то чушь. — Впрочем, учитывая, как мы летаем, просто чудо, что разбившихся пока так мало. А вы, молодой человек, прежде всего, герой. Хочу сказать спасибо лично от себя: если бы не та ваша бомба, меня бы подстрелили.

— Ваше благородие! — Алехин зарделся и вытянулся по струнке.

Договорить мы уже не успели: к нам подбежали остальные пилоты. Мы ведь садились по очереди — спрыгнул на палубу, удержи «Ласточку» и оттащи в сторону, чтобы освободить место следующему. Мне-то помогли, а вот на остальных просто не хватило техников.

— Ура! — из-под небес доносился знакомый голос Лешки Уварова. Мичман радовался, что вся наша команда смогла успешно приземлиться.

— Ну вы и лихач, штабс-капитан, — к нам подошел контр-адмирал Новосильский в сопровождении своих помощников.

И ведь сколько недель они уже в море — без заходов в порты, без отдыха, в постоянном напряжении — и все равно адмирал выглядел бодрым и свежим, словно родная стихия давала ему силы. Или дело… Очень часто ведь дело, которое мы любим, помогает нам оставаться молодыми.

Я не стал ничего отвечать, а сначала просто обнял адмирала.

— Спасибо, что откликнулись на зов капитана Ильинского, — сказал я через пару секунд. — Не знаю и знать не хочу, сколько людей бы мы потеряли, если бы не ваше своевременное появление.

Новосильский с улыбкой подкрутил ус. Он старался этого не показывать, но искренняя признательность была ему приятна.

— Пожар в порту — ваших рук дело? — спросил он, когда мы закончили обмен любезностями.

— Да, — я не стал ничего скрывать. — Генерал Липранди пробил нам дорогу, и мы отбомбились по краю бухты. Теперь, если ветер не утихнет, у нас есть неплохие шансы повредить все корабли в Балаклаве.

— Видел, как вы летели… — адмирал задумался. — Это что же, и на море так можно? Запустил вашу рыбку, а она потопила вражеский линейный корабль?

В голосе Новосильского было столько эмоций… С одной стороны, гордость за империю, что мы такое умеем, а с другой, обида за свою стихию, за корабли, которым он посвятил всю свою жизнь.

— Тут как на поле боя, — ответил я. — Кажется, выпусти кавалерию против пехоты, и от той ничего не останется. Вот только все давно знают, что это далеко не всегда правда. Крепкий строй, длинные пики и твердый командир, которые не давал отлынивать на тренировках — и уже кавалерия ничего не сможет сделать фаланге или каре.

— И какая же ахиллесова пята у рыбок?

— Заградительный огонь. Пока нам нечем от него защититься, и два десятка солдат со штуцерами не дадут подойти на расстояние удара даже всей нашей эскадрилье. Вот только…

— Я понимаю, — Новосильский больше не хмурился. — Кавалерия тоже не стоит на месте. У нее появляются латы, длинные копья, глубойкий строй. А что появилось у вас?

— Появится… Пока мы еще не готовы, но… — я на мгновение задумался, а стоит ли столько рассказывать, но потом понял, что Новосильский как никто другой заслуживает правды. — Мы поставим на рыбки двигатели, паровые или какие еще, и они будут летать с такой скоростью, что обычному солдату будет очень сложно их подстрелить. Но они наловчатся… И тогда мы освоим всякие хитрые маневры захода на цель: против солнца или почти вертикально вниз, чтобы скорость все время росла и сам человеческий мозг не мог взять правильное упреждение.

— А что потом? — глаза Новосильского загорелись.

— Автоматические пушки, выпускающие сотни пуль в минуту. Или доработаем как-то ракеты, которые мы уже использовали для сбития вражеских шаров…

Упомянув о вырезании под ноль всего летающего запаса, собранного союзниками, я был взят в оборот и вынужден рассказать и о первой бомбардировке Севастополя, которую Новосильский и остальные капитаны, поспешившие присоединиться к встрече, пропустили. Как они сжимали кулаки, когда я рассказывал о тысячах ядер, что посыпались на бастионы города. Как искренне радовались, когда упомянул каждый подбитый вражеский корабль, каждое наше удачное решение в защите, в подготовке которой они тоже участвовали.

— Я же говорил, что Волохова башня просто необходима, — Василий Гаврилович Рюмин, капитан «Мидии», треснул кулаком по верхушке битенга.

— Подождите… — остановил его Новосильский, который неожиданно забыл о всякой веселости и поджал губы. — Капитан, вы же теперь капитан? Вы сказали, что враг лишился тогда многих кораблей, которые ушли на ремонт… То-то в море сначала было не протолкнуться, а потом стало подозрительно свободно. Но не это главное.

— А что? — я почувствовал, как в воздухе пахнуло холодом.

— Силы врага сейчас невелики… Еще, если я правильно понимаю, вы подожгли корабли с края бухты?

— Не совсем с краю. Враг вывел стрелков, и нам пришлось свернуть ближе к середине…

— Неважно! — Новосильский обвел взглядом остальных офицеров, и в отличие от меня они его сразу поняли.

— Это действительно шанс, — кивнул Лев Иванович Будищев, капитан «Кулевчи». — Нас не ждут, мы можем подойти вплотную и довершить удар пилотов Щербачева.

— Сколько это займет времени? — капитан Рюмин еще сомневался. — Нас ведь заметят. Даже в такой ситуации заметят! И будут готовы открыть огонь с обращенных к морю бортов.

— Они будут без хода.

— У них все равно больше пушек. На короткой дистанции ход не даст нам особого преимущества, а на большой… Мы не успеем пристреляться, чтобы нанести существенный ущерб. По крайней мере, за один заход, а второй нам уже точно не простят.

— Риск, согласен, — кивнул Новосильский. — Но, я думаю, именно о подобном случае говорил адмирал Корнилов, когда просил нас воспользоваться шансом, если он подвернется.

— Прошу прощения, — я прервал разгорающийся спор. — Я правильно понимаю, что вы хотите атаковать бухту Балаклавы? И вы готовы разменять свою миссию на десяток потопленных посудин?

Иронию в моем голосе никто не понял. Кажется, никому даже в голову не могло прийти, что нарушение поставок в Крым приносит союзникам больше вреда, чем любые потери во флоте. Утопи мы хоть все корабли, они, конечно, поматерятся, но пригонят новые. А вот экспедиционный корпус без поддержки от метрополии просто в один момент может оказаться на грани голода. И даже неважно, какой он будет, обычный или снарядный.

Вот только увы, что бы я сейчас ни говорил, на эти аргументы всем будет плевать. Нет, меня даже выслушают как героя-летчика, но… Вот слушать-то точно не будут. И что тогда? Попросить шлюп и постараться увезти хотя бы пилотов?..

— Ваше благородие, — стоящий невдалеке Алехин воспользовался повисшей тишиной и тихо спросил. — А тут же есть запасные рыбки? Можно мне выделить? Еще хоть одну бомбу, но сбросить бы на супостата.

Вот и весь сказ, мои летчики уже тоже в предвкушении предстоящего боя.

— Вы не получите рыбку, пилот, — сухо ответил я. — Более того, мы и «Карпа» мичмана Уварова спустим на палубу. То, что нас ждет — это, прежде всего, операция флота, и в текущих условиях мы в небе будем ей только мешать.

— Ваше благородие! — попытался возмутиться пилот.

— Отставить ваше благородие! — рявкнул я. — Вы не сможете помочь, как пилоты, но… Вы все проходили обучение работе с дальномерами. Приказ — снять приборы с каждой из «Ласточек», распределить их по орудийным палубам и помочь морским братьям правильно выставить дистанцию на снарядах!

— Есть! — рявкнул пилот, а потом вместе с остальными бросился к своим «Ласточкам».

Я же остался с адмиралом и капитанами. Надо было ввести их в курс дела, и раз уж мы все равно суем голову в пасть льва, то хотя бы сделаем это правильно. То есть с минимальным риском и с максимальной эффективностью.

Иван Матвеевич успел много повидать за свою жизнь. С того уже полузабытого момента, когда в 1831 году получил чин мичмана, до этого дня, когда на мостике «Кулевчи» вел корабль вперед на целую бухту с вражеским флотом.

— Вы поняли, что имел в виду капитан Щербачев, когда сказал?.. — Иван Матвеевич задумался и повторил слово в слово. — Нас было трое, и в придачу эскадрилья, которая даже не поднимется в небо. А скажут, что это была совместная войсковая операция флота и авиации.

— Похоже на цитату из новомодной книги Александра Дюма «Три мушкетера», — задумался лейтенант Иволгин. — Помните, она вышла на французском в 1844-м, а у нас перепечатали совсем недавно?

— И все же столько странных слов…

— Капитан иногда странно себя ведет, это так. Но он точно патриот! А его изобретения служат славе нашего оружия.

Иван Матвеевич только кивнул. Раньше он сомневался, но «Карпы» и вправду помогли им избегать кораблей союзников уже несколько недель. Потом этот дальномер — если он на самом деле позволяет так точно выставить дистанцию подрыва… О боже, тогда их ядра будут разносить врага точно в момент удара по корпусу! А это… Капитан попытался представить, на что бы это могло быть похоже. Словно каждая их пушка разом стала бомбической.

— С «Императрицы» передают предупреждение о готовности к маневру, — боцман расшифровал крик матроса из вороньего гнезда[1].

— Есть готовность к маневру! — руки капитана сжали поручень мостика и побелели.

Они заходили на Балаклавскую бухту с востока. Стоящие на горах вражеские батареи уже давно заметили их появление и начали пристрелку. Ядра пока били по воде, но уже скоро… Ну вот, первое накрытие «Императрицы Марии» — ядро 36-фунтовой пушки ударило по набору корпуса и отскочило в воду. Без повреждений, но это пока они далеко. Подойдут ближе, и начнутся пробития.

— С «Императрицы» передают приготовиться к стрельбе с пятисот ярдов! — новый крик.

— Выставить дистанцию! — проорал Иван Матвеевич.

Прислуга орудий принялась отмерять заряды пороха и готовить ядра. Капитан тем временем продолжал следить за ходом адмиральского корабля — уже пора было снять часть парусов, чтобы не лишиться полностью хода в случае непредвиденного пожара или же слишком удачного попадания. Но Новосильский продолжал идти на полном ходу.

Мы же не успеем пристреляться… Мелькнула мысль и тут же пропала — им же теперь это и не нужно. Главное, чтобы приборы капитана Щербачева сработали!

— Приготовиться к повороту, — капитан предупредил стоящих рядом офицеров.

Скоро все станет ясно. Раздался залп — пока еще чужой, это часть уцелевших кораблей на фоне все еще пылающего зарева попыталась встретить их ядрами. Несколько попаданий. Правый борт «Императрицы» начал походить на поле с кротами. Еще один залп. Быстро стреляют англичане.

— Приготовиться! — зычный голос Ивана Матвеевича накрыл корабль.

Они берегли снаряды, чтобы именно сейчас все разом… Залп! На этот раз их! Первой разрядилась «Императрица Мария», разом скинув часть парусов, чтобы теперь уже не слишком быстро проскочить мимо целей. Потом был залп их «Кулевчи», и третьей поразила цели «Мидия». В дыму было сложно разобрать, насколько успешным оказался огонь. Но таков морской бой.

Канониры бегали, перезаряжая пушки. Пилоты Щербачева со своими приборами выдавали точные дистанции до мелькающих в дыму силуэтов чужих кораблей. Матросы прыгали по парусам, регулируя ход корабля. Капитан следил за всем этим со стороны, стараясь собрать воедино общие усилия. Чтобы каждое движение каждого члена команды помогало другим. Еще один залп и еще. Дым пока что стоял над бухтой, и только по тому, как ослаб вражеский огонь, стало понятно, что они точно стреляли не зря.

Очень хотелось остановиться, бросить якорь и до последнего гвоздить ядрами любое движение, пока вся бухта и все враги в ней не отправятся прямиком в ад… Но с «Императрицы Марии» мелькнули новые вспышки. Приказ — ставить все паруса и отходить. Иван Матвеевич до последнего ждал, будет ли указание готовиться ко второму заходу. Но его не было.

Черт! Капитану очень хотелось выругаться, но тут он обвел взглядом свой и другие корабли… Они все были в пробоинах: на каждом не меньше нескольких десятков. Скорость с привычных десяти узлов не поднималась выше пяти, вот только… Они были на ходу, и они сделали свое дело! Пламя, которое уже начало было спадать над Балаклавской бухтой, снова взлетело до самых небес. А эскадра Новосильского из последних сил медленно ползла в сторону Севастополя.

Кажется, их рейд, по крайней мере, на какое-то время, подошел к концу. И пусть это было немного грустно, но в то же время они победили.

— Ура! — откуда-то с орудийной палубы раздался первый неуверенный крик.

— Ура!!! — уже во весь голос подхватили его на палубе.

— УРА! — через мгновение уже весь корабль накрыло победной волной.

Сегодня вечером мы праздновали.

Дежурные «Карпы» с позиции у Воронцовской дороги летали весь вечер и составили точный список поврежденных во время налета кораблей. «Британия» сгорела дотла, «Трафальгар» превратился в черный остов, как и десятки других кораблей. Пострадали вообще все суда, стоящие в бухте. И теперь англичане с французами копались в них, пытаясь понять, что пойдет на ремонт в Стамбул, что в метрополию, а что… Отправится разве что на отопление лагеря.

Если бы не половина флота, которая была в море и в итоге не пострадала, наверно, Корнилов не удержался бы и отправился добивать все, что осталось, даже с теми немногими силами, что у него были. После рассказа адмирала Новосильского, как они с нашими дальномерами почти без пристрелки пожгли весь внешний рейд, Владимиру Алексеевичу приходилось прикладывать все свои силы, чтобы не показать, как он жалеет, что сам не был в море в то утро. Впрочем, и возле города были успехи.

Воспользовавшись отходом 1-ой дивизии генерала Буа со стороны французов и 1-й дивизии генерала Бентинка со стороны англичан, Корнилов и Нахимов нанесли удары по ослабленным направлениям. Рыбки с помощью дальномеров выдали точное расстояние до вражеских батарей, после чего их подавили, а пехота с штурмовиками в первых рядах почти без потерь взяла сразу несколько позиций.

В итоге все, что союзники с огромным трудом и потерями возвели за последние недели, было разрушено, и в плане осады они были вынуждены откатиться к укреплениям, которые строили еще в середине сентября.

— Господа, предлагаю тост за то, чтобы уже до Рождества мы отправили наших врагов по домам! — князь Вяземский как один из героев сухопутной операции поднял бокал.

На мой взгляд слишком оптимистично, но сегодня можно. Я выпил, однако мое недовольство успела заметить та, чье имя нельзя произносить.

— Григорий Дмитриевич, вы не согласны? — Ядовитая Стерва тут же воспользовалась моментом, привлекая к нам всеобщее внимание. И вроде бы негромко говорит, но даже из дальних уголков зала на нас посмотрели. Как она это делает?

Может, если промолчать, она отстанет?

— Вы не верите в силу русского оружия? — новый вопрос от Стервы. Значит, не отстанет. Что ж, не хотелось портить людям настроение сегодня, но рано или поздно это нужно будет сказать.

— Верю, — ответил я. — Но так же я верю, что наш противник храбр, умен и не намерен сдаваться. Уверен, что сразу после неудачной бомбардировки к ним были направлены подкрепления. И да, теперь уже они не смогут зажать нас до Рождества, но потери восстановят. Так же и с разбитым флотом. Да, у Англии и Франции осталось мало кораблей в Черном море, но уже в начале следующего года они приведут сюда эскадры с других театров войны. И это я говорю только о тех силах, что у них уже есть.

— Что вы имеете в виду? — к нам подошел Тотлебен. Полковник уже выпил, но взгляд его был трезвым и цепким. — Думаете, у Англии и Франции есть какое-то неизвестное нам оружие?

— Думаю, что они пустят всю мощь своего капитала и промышленности, чтобы его получить. Не хочу гадать, но…

— Капитан, здесь все свои, говорите, — подключился к разговору Вяземский. И ладно бы только он, но в нашу сторону посмотрел и Меншиков, так что отмолчаться у меня бы точно не получилось.

— Что ж, тогда я скажу, что я сам сделал бы на месте союзников, — вздохнул я и принялся перечислять реальные новинки из будущего этой войны, что враг притащит на поле уже в следующем году. — Первое, зная, что отбить Воронцовскую дорогу можно, но удержать — нет, я бы построил железнодорожную ветку от Балаклавы до Докового оврага. И по ней бы возил тонны снарядов каждый день, чтобы обрушивать их на город.

— Почему на восточную сторону? — быстро спросил Тотлебен.

— Там сложнее укрепляться и там есть такой очевидный узел обороны, который так и хочется разрушить.

— Малахов курган.

— И башня, — кивнул я, а потом продолжил. — Второе, я бы доработал пушки, чтобы они стреляли дальше. Эта тактика принесла союзникам успех со стрелковым оружием. И ни они, ни я не видим причин, почему бы это не могло сработать с артиллерией. Они бы и уже имели это преимущество, если бы не перетащенная с кораблей тяжелая артиллерия. Она выиграла нам этот год, но технологии не стоят на месте, и враг попробует что-то им противопоставить. Как и фортам…

— Вы про Бастионы? — включился в разговор Нахимов. — Думаете, дальности выстрела хватит, чтобы их разрушить? Нужно учитывать, что чем дальше дистанция, тем слабее разрушения.

— И в море, как мне кажется, враг пойдет другим путем. Вернее, учитывая научные школы каждой из стран-участниц, они разделят свои подходы. Англия будет работать над дальностью выстрела. Французы же построят бронированные корабли, о которых мечтал еще Наполеон I. Представьте силовой каркас «Императрицы Марии», а на нем не доски, а стальные листы. Толщиной в сантиметр… Ладно, поменьше, — я решил урезать осетра. — Но все равно! Даже бомбические пушки не возьмут такой корабль. А он подойдет на положенные ему триста ярдов и начнет разносить укрепление за укреплением.

— Постойте! — вмешался Вяземский. — Но сколько такой корабль будет весить? Пусть он даже не утонет, но никакие паруса не сдвинут его с места!

— Не паруса, а паровая машина, которые с каждым годом, нет, с каждым месяцем становятся все мощнее… И пусть он даже будет плавать не сам в первый год. Пусть его притащат к нам на буксире, как это было с парусными судами во время бомбардировки. Разве нам от этого станет легче? А потом… Дайте пару лет, и, уверен, такие вот стальные утюги еще с полвека будут решать исход морских сражений.

— А потом? — Нахимов слушал меня очень внимательно, одновременно с ужасом и интересом, и, наверно, поэтому первым уловил главную недосказанность.

— А потом по логике извечной гонки брони и оружия вперед должно будет вырваться последнее. И что это будет… Я не знаю. Вернее, даже знать не хочу. Вспомните, какими были войны сто лет назад, а что тогда ждет нас в будущем? Слишком жестоко, слишком разрушительно… И именно поэтому нам нужно стать настолько сильными, чтобы никто даже и подумать не мог на нас напасть!

Я мог еще много чего сказать, но в этот момент мой взгляд зацепился за стоящего в углу Дубельта. Генерал третьего отделения слушал меня очень внимательно, словно оценивая, наговорил я уже на высшую меру или еще нет. Продолжать сразу резко расхотелось.

[1] Дословный перевод английского термина crow’s nest. Так называли наблюдательный пост на марсовой площадке самой высокой мачты. Изначально для такого прикручивали к мачте самую обычную открытую бочку, а потом уже доработали до чего-то более технологичного.