Русская война 1854. Книга вторая

Глава 17

— Взяли! — я навалился на доски каркаса, помогая поднять восьмое кольцо.

После появления новых рабочих рук процесс действительно ускорился. Мы теперь не просто собирали кольца будущего каркаса, но и переносили их в отдельный ангар, где на стапелях медленно рос скелет первого в этом времени дирижабля.

Сегодня устанавливали очередное кольцо и тестировали уже третью версию внутреннего баллона с газом. Нужно было рассчитать идеальную форму, чтобы она правильно расправилась внутри каркаса и не мешала остальным. Плюс, как оказалось, размеры решают. То, что работало на относительно малых шарах и с нагретых воздухом, на больших и с газом слишком быстро сдувалось. Пришлось искать новые варианты пропиток, способы закачки, хранения водорода и, конечно, меры безопасности.

Несколько бывших солдат сразу ушли, когда осознали, что я и вправду запрещаю курить на рабочем месте. Но так даже лучше вышло. Остались только те, кому на самом деле было важно что-то делать, и сама атмосфера в мастерских наполняла энтузиазмом. С солдатами мне и на полигонах тоже было легко, но вот чувство, что ты творишь что-то, чего раньше не было в мире — это все же немного другое.

— Капитан! Григорий Дмитриевич! — мое внимание привлек крик Лесовского.

Лейтенант оказался поистине незаменимым человеком. Сначала задачи, связанные с поиском и поставками материальных ценностей, смущали бывшего мичмана, но чем дальше, тем больше он получал от них удовлетворения. Добыть то, что другие не нашли. Договориться, вовлечь сотни людей, в Севастополе или даже в других городах империи, и привезти сюда — Лесовский мастерски с этим справлялся.

Вот и сейчас он приехал, чтобы вместе с рабочими принять очередной груз ткани, которой мы тратили непозволительно много. Благо из-за остановки военного заказа на паруса предложение в империи было, и мы даже платили вполне разумную цену.

— Я тут! — я помахал рукой.

— Плохие новости, — лицо молодого парня по-взрослому нахмурилось.

— Что случилось?

— Алюминий… Вы просили достать еще для новых дымовых зарядов, которые так хорошо себя показали, но у меня не получилось. Нет его нигде, и сколько денег ни плати — надо ждать.

— А прошлый ты где достал? Может, там все же получится найти еще немного? — спросил я.

— Нет, — Лесовский почему-то смутился.

— Рассказывай, — я почувствовал запах тайны. — Где ты взял его в тот раз?

— Ну, вы сказали, что алюминий очень нужен, дело жизни и смерти, — Лесовский как в омут бросился. — Я поспрашивал людей, даже евреев — и ни у кого не было. А потом про это прослышали казаки, которые недавно вернулись из-под Евпатории, где порубили пару отрядов француза…

— И, — подтолкнул я.

— Они с тех французов поснимали вещи. И медали. А один француз сказал, что они как раз из алюминия, сделаны специально для Наполеона III каким-то Девилем в электрической печке.

Электрической печке… От неожиданно пришедших в голову мыслей об электролизе и дуговой плавке металла я даже не сразу обратил внимание на то, что именно сказал Лесовский. Медали из алюминия — ну надо же.[1]

— И что ты сделал? — продолжил я допрос Лесовского.

— Выкупил все, что было. Князь Меншиков открывал отдельную линию финансирования под атаку Балаклавы, ну, я и воспользовался. Потом переплавил и отдал вам…

Лесовский замолчал. Ему на самом деле было стыдно за то, что он действовал, на его взгляд, недостаточно благородно. Я молчал, пытаясь вспомнить, а сколько алюминия у меня осталось… Сущие крохи — я-то по привычке из будущего совсем его не экономил. Но с дымовыми ракетами мы еще решим, сначала люди.

— Во-первых, — я ухватил Лесовского за руку, — огромное вам спасибо, лейтенант, за смекалку, за то, что не сдались. Просто знайте, если бы не ваша находчивость, из нашей вылазки вообще бы никто не вернулся. И во-вторых, если я когда-нибудь еще попрошу невозможного, вы все-таки говорите об этом. А то ведь опять сделаете, а я даже не узнаю. Договорились?

Я с улыбкой посмотрел прямо в глаза Лесовскому. От былой неуверенности в нем уже не осталось и следа. Вот и хорошо. Я хотел было идти дальше, когда лейтенант неожиданно вскинулся:

— Подождите, капитан, я же не все сказал. Там к вам двое приехали. Говорят, от Алексея Алексеевича Бобринского!

От Бобринского? Того магната, с которым свел меня Меншиков?

— Иду! — я мгновенно сорвался с места.

Такие гости могли быть только обещанными мне специалистами по паровым двигателям, а учитывая новую скорость создания шара для дирижабля, они были нужны мне уже вчера! Или позавчера!

— Вот, Леер Генрих Антонович и Михаил Михайлович Достоевский, — представил моих инженеров Лесовский.

Я окинул взглядом двух молодых людей. Один лет двадцати, совсем еще юноша, второй, наоборот, постарше, уже в очках. Оба выглядели потрепанными, что, впрочем, не удивительно. Вряд ли от хорошей жизни они согласились бросить все свои дела и по приглашению Бобринского отправиться в осажденный Крым.

— Расскажите о себе, — предложил я, размышляя теперь уже о фамилиях моих инженеров. Особенно об одной из них. Интересно, родственник или нет?

— Выпускник Николаевского инженерного училища, — первым начал Генрих Антонович. — В прошлом году получил поручика за участие в Дунайской кампании и вышел в отставку. Участвовал в работе над паровыми машинами для Алексея Алексеевича, думал вернуться обратно на службу, чтобы не оставлять страну в столь тяжелое время. И он предложил, чтобы я совместил свое желание и призвание у вас.

Я кивнул, и настала очередь второго инженера.

— Закончил Главное инженерное училище в Санкт-Петербурге. Сначала меня не приняли, решили, что чахоточный, но потом это недоразумение разрешилось[2], — Михаил Михайлович явно волновался. — Потом служил в Нарвской, Ревельской и Финляндских инженерных командах. Всегда интересовался паровыми машинами, но из-за событий 1849 года не смог принять участие в чем-то серьезном. Спасибо Алексею Алексеевичу, что помог что-то делать на его предприятиях. А когда он рассказал, что сам герой статьи в «Таймс» ищет инженера для какого-то нового проекта, я даже не сомневался.

Достоевский замолчал, ожидая очевидных вопросов.

— События 49 года, которые вы упомянули, это дело петрашевцев? — уточнил я. То, что не стал скрывать, это плюс.

— Так точно, — кивнул Михаил Михайлович. — Сам не участвовал, но общался. Провел несколько месяцев в Петропавловской крепости, потом был оправдан, но… Пятно на репутации осталось.

— Пятно на репутации — это брат? — я решил проверить своего инженера.

— Откуда вы знаете?

— Я много чего знаю, а списки по делу совсем не секретные. Так что вы скажете о Федоре Михайловиче?

— То же, что и раньше говорил на допросах, — Михаил Михайлович нахмурил брови. — Он был молод, он просто искал счастья, для себя и других, но не замышлял ничего дурного. И сейчас своей службой в 7-м Сибирском батальоне он искупает старые ошибки.

Я кивнул своим мыслям. Значит, следит за братом, не бросил — хороший знак. Ну, а свое мнение о петрашевцах и их преступлении я когда-то уже говорил Дубельту… Юнцы, попавшие в жернова межведомственной разборки.

В общем, примерный портрет новеньких я составил, и дальше, перебравшись в мой угол мастерской, мы уже общались на рабочие темы. Они рассказывали, над чем трудились, какие узлы для будущих машин прихватили с собой, я же показал им свой прототип… И неожиданно столкнулся с тем, что мои гости потеряли дар речи. Почти минута ушла на то, чтобы они пришли в себя и, наконец, рассказали, что же такого странного увидели.

И, как выяснилось, главная странность была в том, что так никто не делает. То есть тысячи людей по всему миру строят свои паровые котлы сотнями разных способов, но при этом каждый использует какие-то уже всем известные решения. Я же словно не слышал про них — и это было чистой правдой — и из-за этого наделал кучу ошибок, но в то же время сделал то, о чем раньше никто даже подумать не мог.

— Удивительная скорость вращения вала при таком размере машины, — осматривал мое детище Михаил Михайлович.

— И такая мощность даже без труб, — соглашался с ним Генрих Антонович.

Оказывается, в это время уже пришли к мысли, что удобнее не использовать один-единственный резервуар, а провести вдоль его стенок несколько труб и нагревать воду уже в них. Так называемый жаротрубный котел. Кстати, если бы мне хватило усердия, чтобы получше разобраться в котлах, что стоят на кораблях, то я мог бы и сам про это узнать.

— А зачем сразу несколько цилиндров? — Михаил задал новый вопрос.

— И почему чем дальше от котла, тем цилиндры больше? — добавил Генрих.

— Пар толкает первый поршень, — начал объяснять я. — Сдвигает его, но энергия ведь еще не потрачена до конца, и мы выпускаем пар во второй цилиндр…

— Но почему тот больше первого? — не унимался Генрих, и надо отметить, что в рабочих вопросах весь их пиетет как-то разом пропал.

— Пар расширяется…

— Откуда вы взяли, что он расширяется?

— В котле пар под давлением; чем дальше, тем оно ниже, значит, тем больше места занимает пар, — я уже сам начал сомневаться в своих словах, так удивленно на меня смотрели.

Удивительно, но подобные исследования пока еще никто просто не проводил, и та теория, которая без всякой пользы валялась у меня в голове, сейчас могла сойти за уникальное откровение. Впрочем, как я уже успел убедиться, откровения без опыта не работают.

А вот вместе с опытом… Уже к концу дня эти двое нашли причину, почему мою машину клинило. Оказалось, что дело было в низком давлении в котле. Из-за этого даже во втором цилиндре пару порой не хватало силы, чтобы правильно толкнуть поршень. Что уж говорить про третий… Потом мы спорили, что с этим можно сделать. Очевидное решение — добавить трубы и увеличить давление. Но и тут все было непросто. Я узнал, что современные стали не очень прочные и легко могут взорваться, стоит только переборщить в своих желаниях.

Получалось, что я смогу довести до ума свой котел, но его потенциал будет очень сильно ограничен, пока не появятся новые виды стали. А это еще лет тридцать… Может, с моим участием выйдет и меньше, вот только я пока даже не представляю, куда здесь копать.

— А если сделать больше труб? — мне все-таки пришла в голову очевидная, на первый взгляд, идея.

— В смысле еще больше труб? — Михаил, кажется, опять «сломался» от этой простоты. С моими инженерами весь день периодически так бывало, что я даже перестал обращать на это внимание.

— Больше труб, меньше их размер, соответственно, они смогут выдержать большее давление, которое будет двигать нашу машину, — пояснил я.

— Почему размер будет влиять на давление? — спросил Генрих.

Я мысленно прокрутил в голове одну из школьных формул. Давление — это килограмм на квадратный сантиметр. Меньше сантиметров площади — наверно, меньше давление. Я попробовал переложить формулу на что-то более понятное.

— Представьте крышу при штормовом ветре, — море навеяло свои ассоциации. — Чем она больше, тем выше шанс, что даже небольшой ветер сможет ее унести. То есть чем больше площадь, тем выше давление. А если это работает в одну сторону, то должно и в другую.

Мои инженеры переглянулись, у них еще точно были вопросы и сомнения, но зачем их задавать, если можно будет проверить все на практике. На этом мы и расстались. Михаил с Генрихом теперь будут дорабатывать котел, который, когда его доведут до ума, поможет нам запустить дирижабли, и, возможно, на тот же алюминий его хватит…

Я же смог освободиться для новых задач. Планеры и ракеты пока могли подождать, а вот с запуском пушек на железнодорожной платформе хотелось поторопиться. После услышанного разговора Тотлебена и Корнилова, когда они обсуждали постоянное появление новых вражеских батарей, я долго думал, что можно с этим сделать. А потом понял, что нужно есть слона по частям.

— Что есть? — удивленно спросил у меня оказавшийся рядом Вяземский. Что-то он зачастил в гости.

— Слона, — пояснил я, не добавив ни капли ясности. Все мысли сейчас были о том, что стоит получше себя контролировать и не болтать вслух все, что придет в голову. А то ведь в следующий раз можно выдать и что-то более опасное. Вот до чего доработался!

— А зачем его есть? — не унимался князь.

— Есть такая детская загадка, — пояснил я. — Как съесть слона?

— И как? — Вяземский подался вперед.

— Как я и сказал в самом начале. По частям, просто берешь и ешь, — я улыбнулся. — Суть этой загадки в том, что даже самую сложную задачу, какой бы большой и невыполнимой она ни казалась на первый взгляд, можно решить, если просто начать.

— По чуть-чуть. То, что можешь. Я понял, — князь задумался.

— Вы, кстати, просто так или по делу? — я шагал в сторону малой деревянной мастерской. Там сейчас занимались созданием гондолы для будущего дирижабля, а где-то в углу валялись остатки развалившейся после первого же тренировочного выстрела железнодорожной платформы.

— Вы же знаете, что мой полк снова перевели на оборонительные позиции между вторым бастионом и Малаховым курганом? — князь начал издалека. Я кивнул. — Так вот сегодня к нам пришли люди с вашим новым прибором, чтобы передать его батареям и научить измерять расстояние. Так он не работает!

— Сломали?

— Нет, он изначально не работал. Сколько раз ни проверяли, ни разу точно дистанцию не показал. Штабс-капитан Покровский, который командует батареей рядом с нами, начинает склоняться к мысли, что эта шутка, возможно, не приспособлена к земной поверхности.

— Что? — мне показалось, я потерял нить разговора.

— Ну, вы использовали прибор в небе. В море у адмирала Новосильского он тоже себя показал. А вот на земле, видимо, какие-то энергии мешают ему правильно работать… В общем, я хотел сначала, как на остальных батареях, просто отложить его в сторону, но потом решил все же поговорить с вами. Вдруг есть какой-то способ эти энергии заблокировать?

Голова начала пухнуть от новых подробностей. Мои люди не спят ночами, делают дальномеры для всех пунктов обороны, а местные командирчики почему-то решили, что они не работают. Более того, даже не подумали хоть кого-то поставить в известность.

— Молиться не пробовали? — я пошутил, но, кажется, зря.

— А ведь точно, Григорий Дмитриевич, — обрадовался Вяземский. — Пригласим батюшку из Свято-Владимирского храма, освятим прибор, и тогда никакие энергии нам не помешают!

— Но сначала!.. — придержал я князя. — Давайте все же вместе прогуляемся на вашу позицию и посмотрим, что к чему.

Вяземский согласился. После того, как мы придумали идею с приглашением батюшки, он, в принципе, уже считал проблему решенной и пребывал в прекрасном настроении. Так мы, наняв пролетку, и доехали до Камчатского люнета, за которым и располагались позиции Волынского полка, где артиллерию на фланге прикрывали несколько эскадронов Подольского егерского.

Уже на подходе нас встретил бледный штабс-капитан Покровский, оказавшийся крепким мужиком лет сорока, который совсем не ожидал, что к нему приедут с проверкой из-за такой мелочи.

— Стоит ли тратить время? — он потел и краснел. — Если вы говорите, что прибор работает, то мы будем его использовать.

Меня немного смущал такой явный страх при том, что по чину мы не особо отличались друг от друга. Но, если это помогает делу, пусть будет.

— Мне все же хотелось бы разобраться, — попросил я, и мы начали проверку.

Установили дальномер, запустили солдата с вешкой — потом получили дистанцию с прибора и сравнили с тем, что получилось у нашего гонца. И действительно цифры не бились друг с другом. Попробовали еще раз — то же самое.

— Чертовщина, — выругался я.

— Тем более нужно батюшку, — Вяземский был спокоен, как скала.

— А может… — мне пришла в голову еще одна идея. — Позовите сюда этого бойца, который для нас бегает.

Солдата подвели. Этот в отличие от своего командира ни капли ни смущался. Еще одна интересная закономерность: некоторые командиры меня боялись, как этот штабс-капитан, а вот рядовые — никогда.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Федор, господин капитан! — вытянулся солдат.

— А скажи мне, Федор, ты до скольки умеешь считать?

— До тысячи, меня отец учил и дед. Даже думали в духовную семинарию отдать.

Казалось, все — тупик. Надо забирать прибор и ехать в мастерскую разбираться. Разве что…

— Посчитай, — попросил я.

И солдат уверенно досчитал до десяти, далее до двадцати, а потом начал сбиваться, прыгая с одного числа на другое.

— Подожди, — остановил я его. — Ты же понимаешь, что считаешь неправильно.

— Просто пропускаю некоторые числа, главное же, считаю, — не согласился солдат, потом вспомнил, с кем говорит, и выпучил глаза. — Простите, ваше благородие. Но Савва Большой с Малахова и вовсе наугад числа называет, когда его бегать направляют, и ничего.

— Вольно, — я отпустил солдата, а потом повернулся к задумчивым Вяземскому и Покровскому. — Кажется, проблема с неработающим прибором разрешилась. Причем не только у вас. Теперь вы сможете отправить с вешкой одного из офицеров?

Штабс-капитан пообещал, что за всем проследит. Вяземский все так же задумчиво заверил меня, что приглядит и за остальными постами, где могли быть проблемы с приборами. Князь проводил меня до края города и на прощание крепко пожал руку.

— Все же не зря, Григорий Дмитриевич, про тебя говорят, — неожиданно сказал он.

— Что говорят?

— Что тебя дела боятся. Приходишь, и все, что не сделано, начинает делаться. Офицеры, которые держатся за сложившийся порядок, тебя опасаются, а солдаты… Те, наоборот, верят, что там, где ты побывал, нижних чинов мрет меньше — и поэтому радуются.

Кажется, вот и отгадка, почему ко мне так по-разному относятся на местах.

— Врут. Это не во мне дело, так каждый может. Вот взять тебя, ваше сиятельство… — я обратился к Вяземскому одновременно на «ты» и по титулу, вышло странно, но тут уже не исправишь. Тем более он первый начал.

— А что со мной? — князь не обратил на необычное сочетание особого внимания.

— Ты мог ничего не делать, но вместо того, чтобы выпить с друзьями, поехал и нашел меня. А потом, когда узнал, в чем дело, опять не ушел, а пообещал рассказать об этом соседним позициям. Как думаешь, кем ты будешь для офицеров и простых солдат с такими новостями?

— Тобой, — Вяземский улыбнулся.

— Ты будешь настоящим русским офицером, — я не поддержал шутку. — И чем больше у нас таких станет в армии, тем меньше будет врагов, которые смогут нам угрожать.

В общем, Вяземский задумался еще больше, а я понял, что опять всюду опаздываю. Хорошо, что князь взял на себя вопрос с дальномерами, а то ведь вообще было бы без шансов. Заняв свое место в пролетке, я скомандовал кучеру, чтобы правил обратно к мастерским.

[1] Так и было. Девиль искал денег для реализации своего предприятия по производству алюминия методом электролиза и, чтобы их получить, провернул целую интригу. По совету профессора Дюма он отлил из алюминия медаль с профилем императора, Дюма передал ее полковнику Фаве, одному из 12 адъютантов по особым поручениям Наполеона III, а тот — императору. Тот вдохновился то ли самой идеей, то ли предприимчивостью, и деньги дал. В нашей истории мы решили воспользоваться этой шуткой, чтобы доставить немного столь редкого металла в Крым.

[2] В нашей истории брат Федора Михайловича Достоевского из-за этого самого подозрения в итоге не стал инженером. А так с их семейной остротой ума, возможно, многого бы добился.