Русско-турецкая война 1686–1700 годов

Глава 9 ВОЙНА НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ И В СЕВЕРНОМ ПРИКАСПИИ[1988]

Любая война как процесс конфликтного взаимодействия различных политических образований заключается не только в собственно вооруженных столкновениях, и не только лишь они определяют ее итоги. Очень часто не меньшее значение приобретают сопутствующие войне борьба великих держав за политическое влияние в том или ином буферном регионе, спровоцированные военными действиями перемещения населения, социальные трансформации, внутренние конфликты и т. д. Все вместе результаты этих процессов вносят важный вклад в формирование генеральных итогов противостояния враждующих сторон.

Принимая во внимание проблематику данной монографии, высказанные соображения в полной мере относятся к региону Северного Кавказа и Северного Прикаспия. Прямые столкновения России с османскими войсками в 1686–1700 гг. здесь не происходили. Относительно крупные крымские отряды нападали на российские владения Северного Кавказа трижды — в 1688 г. (нанесен удар по казачьим городам на Тереке), а также в 1689 г. и 1697 г., когда осаждались Терки. При этом в 1688 и 1697 гг. крымские войска возглавлял калга — второе лицо в иерархии ханства. Кроме того, на территории Северного Кавказа ханство набирало дополнительные воинские контингенты. Поэтому процессы взаимодействия с местными этническими и религиозными сообществами как России, с одной стороны, так и Порты (в меньшей степени) и Крымского ханства (в большей степени), с другой стороны, оказывали непосредственное влияние на другие театры военных действий. Достаточно указать, что в период осады Азова в 1696 г., из-за обострения крымско-кабардинских отношений черкесы, на которых рассчитывали осажденные, пришли в район боевых действий уже после сдачи города. Это дает все основания рассматривать вооруженные конфликты и политическое соперничество на просторах Северного Кавказа и Северного Прикаспия в контексте событий Русско-турецкой войны 1686–1700 гг. В ином случае ее картина была бы явно неполной. В целом же характер войны на Северном Кавказе существенно отличается от того, что мы видим в других регионах.

Горские народы, которые находились в жесткой зависимости от турецких властей, были вынуждены направлять на османскую службу воинские контингенты, даже если война не затрагивала их собственные земли непосредственно. Некоторые из горцев рассматривали начавшийся конфликт как возможность для получения жалованья или захвата военной добычи. Воюющие державы стремились привлечь на свою сторону как можно больше горских владетелей. Те, в свою очередь, старались использовать ситуацию для укрепления своего положения или сведения счетов с соперниками. Основную роль в происходящих событиях играли правители наиболее сильных и консолидированных на тот момент этнических групп рассматриваемого региона — черкесов и кумыков[1989]. Очень быстро в боевые действия были втянуты кочевники, жившие на равнинах Предкавказья, — в основном различные группы татар.

1687 г.

В некоторых случаях почвой для войны были имевшие место в более ранний период трения между российскими властями и горскими правителями. К примеру, кумыкский шамхал Будай (владетель Тарковского шамхальства) захватывал выброшенные на берег в его владениях суда, на которых велась торговля между Россией и Персией. Так, еще 17 декабря 1686 г. в Тарки (в настоящее время часть Махачкалы) посылался юртовский сотник Байтебет, который от имени российских властей в очередной раз требовал, чтобы шамхал отдал людей, взятых с гилянской бусы[1990]. Формально шамхал признавал себя подданным московских государей и, соответственно, должен был выполнить выдвинутые ему требования. На практике же русское правительство могло влиять на Будая только через выплату жалованья или угрожая ему военной силой. В рассматриваемый период жалованье шамхалу не выплачивалось, а военная операция потребовала бы слишком много сил и средств. Как итог — очередной спор грозил затянуться на неопределенное время.

Хотя подобные казусы были обычными для кавказского региона, нападения «воинских людей» Будая и других горцев на российских подданных, начавшиеся в конце марта — первых числах апреля 1687 г., стали неожиданностью для астраханских властей, управлявших регионом Нижнего Поволжья и Предкавказья вплоть до Терков (Терского города) в низовьях Терека. Разобраться в ситуации удалось лишь благодаря постепенно начавшей поступать в Астрахань информации от захваченных в бою противников и бежавших из плена русских подданных. Еще в апреле первые сведения дал захваченный стрельцами при нападении в низовьях Волги Ешканач Сарыев — «Аюкаева владенья енбулуцкого Енмаметя-мурзы Шелмабетева (возможно прочтение «Шемалбетева». — Авт.) улусной человек» (енбулуцкие татары подчинялись калмыцкому тайше Аюке, который формально был подданным московских государей, так же, как и тарковский шамхал). Сарыев рассказал, что ездил с девятью товарищами в Азов для продажи лошадей. Там он узнал, что из Крыма через Азов к тарковскому шамхалу Будаю и иным горским владетелям пришли посланцы, которые приказывали им нападать на казачьи городки, когда с Терека на Крым уйдут служилые люди и гребенские казаки[1991]. Трудно сказать, что являлось для отряда енбулуцких татар реальной причиной похода в российские владения — повеление хана или банальное желание воспользоваться благоприятной ситуацией для грабежа. В любом случае, мы видим, что война расширила свой ареал на Северный Кавказ и в Поволжье.

В мае 1687 г. удалось получить дополнительные сведения о причинах начала военных действий. Их сообщил бежавший от горцев астраханский житель Савелий Иванов сын Груздев, который попал к шамхалу в плен с упоминавшейся выше выкинутой на берег бусы. После кораблекрушения он жил у шамхалова узденя Илмеся. Груздев бежал из Тарков и вновь был пойман караульщиками Чепалова (Чопалава) — правителя Эндиреевского владения (кумыкское государственное образование, располагавшееся между Тарками и российскими владениями на Тереке). Видимо, далее пленник сбежал и от Чепалова. В Тарках Груздев слышал от «старых» полоняников, что к Будаю приходили послы от крымского хана и требовали «воинских людей» на войну с Москвой. Шамхал ратных людей не дал. «Крымский султан» также посылал к персидскому правителю, чтобы «горские владельцы, которые в послушанье у шаха, ему, хану, помогли против христианских ратей. И шах де ему отказал»[1992].

Сопоставляя данные Сарыева и Груздева, можно составить относительно полную картину того, как развивались события, предшествовавшие нападениям на русские владения в марте 1687 г. Очевидно, что зимой 1686/87 г. крымские власти попытались привлечь к войне с Московским царством народы Северного Кавказа. При этом противники России, опираясь на идею борьбы правоверных мусульман с христианами, постарались получить поддержку от шаха. Попытка оказалась неудачной, поскольку для Персии Османская империя, в вассальной зависимости от которой находился Крым, была таким же соперником на Кавказе, как и Россия. Шамхал Будай, которому приходилось балансировать между Ираном, Турцией и Россией, отказался предоставить свои войска для борьбы с Россией в чужих землях, однако выступил на стороне Османской империи на Северном Кавказе и в Поволжье. Аналогичным образом стали действовать и некоторые другие местные владетели.

В марте 1687 г. боевые действия начали енбулуцкие татары, в отряде которых находился упомянутый выше Сарыев. Где они нанесли первый удар и захватили пленных, в источниках не отмечено. Мы знаем лишь о наличии таких пленных в момент столкновения с астраханскими стрельцами, на которых татары напали на Волге ниже Черного Яра в конце марта. Хотя татары были нападающей стороной, их постигла неудача. Во время боя стрельцы не только захватили пленного, но и отбили русского мальчика десяти лет[1993].

2 апреля 1687 г. татары и черкесы Чепалова и Будая напали на соляные промыслы под Астраханью на Мочаговском озере. Русские промышленники попытались отбиться. В ходе перестрелки погибли двое нападавших и один соледобытчик. Астраханского посадского человека Тимофея Яковлева сына Лысковца и двоих его товарищей захватили в плен. После этого нападавшие пошли на расположившуюся неподалеку рыбную ватагу. Одного рыбака татары зарубили, а 10 человек взяли в плен. После распределения пленных воинские люди Чепалова и Будая разделились и поехали по домам. Привезенный к Чепалову Лысковец, однако, смог расковать оковы и бежать[1994].

Ночью 4 апреля за Волгой «на крымской стороне» у подданного России астраханского ногайского татарина Карасая-мурзы Мурзабекова сына и у других ногайских мурз кумыки тарковского шамхала (150 человек) угнали 200 лошадей. Они взяли с собой самого Карасая-мурзу, а потом бросили его связанным в степи. Карасаю было сказано, что их послал шамхал Будай «для воровства» и взятия языков из-за того, что государи не выплачивают ему жалованья, с его товаров в Астрахани берут пошлины, а «посыльщиков» задерживают. Шамхал угрожал, что будет и дальше воевать у Астрахани, а также на море. В случае выплаты государева жалованья он обещал прекратить набеги и отпустить пленных русских людей. Набегам подверглись также другие юртовские татары. Во главе нападавших юртовские ногайские мурзы узнали сына шамхала Будая Давожа Чиначка. За людьми Будая из Астрахани послали 130 стрельцов и 150 астраханских татар. Они нашли у соляного Мочаговского озера убитого русского человека и разоренный лагерь. Нападавших догнать не удалось[1995].

Позднее ногайские мурзы ездили в Тарки с целью возврата своих лошадей, но шамхал им свою добычу не отдал. Там они слышали от терских татар, что шамхалов человек Метей Карак (карак — разбойник) хочет выходить на море, а также идти под Астрахань[1996]. 18 мая астраханским властям пришлось официально объявить о готовящемся набеге людей тарковского шамхала под Астрахань на рыбные ловли и промыслы. Об этом «кликали» через биричей[1997].

Обращает на себя внимание демонстративное поведение шамхала. Через захваченных во время набегов пленных и пострадавших татар он всячески стремился донести до астраханских властей, что нападения являются следствием невыплаты ему полагающегося государева жалованья. Про указания османских властей начать войну Будай не упоминал. Другие же местные владетели, чьи подданные участвовали в нападениях, явно старались своих действий не афишировать. Примечательно и желание шамхала перенести боевые действия на море. Правда, ресурсов для этого у Будая пока не имелось.

Уже в мае 1687 г. астраханские власти отправили толмача астраханской Приказной палаты Алексея Грузинцева и юртовского татарина Байтюбетя Уразаева с листом к эндиреевскому владетелю мурзе Чепалову. Посланные должны были говорить о сыске русских людей, взятых на рыбной ловле и у соляных озер, а также о «радетельной службе» мурзы государю. Через Чепалова полагалось передать лист шамхалу, «чтоб он, шавкал, от шатости своей престал», а захваченных русских людей прислал в Астрахань или на Терек. Грузинцев и Уразаев должны были дождаться ответа Будая у Чепалова. Параллельно к Аюке с призывом на службу послали сотника Ивана Королева. Калмыцкого владетеля просили, чтобы, если «шевкаловы воровские люди» пойдут под Астрахань, тот не пропускал их. За это Аюке обещали государево жалованье. Он также должен был написать Будаю об освобождении русских людей[1998].

Обращение к Чепалову, люди которого участвовали в набеге на российские владения (о чем в Астрахани знали), имело закономерный характер. С одной стороны, было очевидно, что Чепалов не афиширует свое участие в набегах. С другой стороны, эндиреевский владетель был зависим от России, так как совсем недавно, в 1686 г., московские власти поддержали Чепалова в конфликте с Аюкой. В свое время калмыцкому правителю ответили отказом, когда тот просил в Москве военную помощь для похода на Чепалова, а когда этот поход все же состоялся, от Аюки потребовали вернуть эндиреевскому правителю все захваченное во время набега. В августе 1687 г., когда Аюка вновь попросил в Москве помощи против Чепалова, он снова получил отказ[1999]. Российские власти понимали, что эндиреевский владетель не может идти на открытый конфликт ни с Будаем, ни с Россией и вынужден лавировать между более сильными соседями. Это превращало его в возможного посредника в переговорах с Будаем.

1688–1689 гг.

В 1688 г. начались военные действия в Кабарде. По данным В. Т. Тепкеева, азовский бей извещал хана Аюку о том, что в Кабарду идет калга, действия которого не направлены против калмыков[2000]: «а калга-салтан со многими войски на Кабарду по Узют реке поехали, и от него к нам никаких убытков не будет, и вы б безопасно жили»[2001]. Более подробные данные о походе содержатся у П. Л. Юдина: «сераскир Казы-Гирей с огромной ратью… прошел всю кабардинскую землю… достиг Терека и уничтожил городки тамошних казаков»[2002]. Последующие исследователи, касавшиеся данных сюжетов, опирались на эту публикацию. К сожалению, сам Юдин не указал источник своих известий. Следует отметить, что, возможно, сведения его не вполне точны. Достаточно вспомнить, что турецкое наименование «сераскир» обычно не применялось для обозначения ханских военачальников, направленных в Кавказский регион. Таким образом, хотя сам факт похода сомнений не вызывает, вопрос о том, каковы были причины нападения, кто в нем участвовал и каковы были результаты, остается открытым. В общих чертах о целях похода можно судить по его результатам — в следующем 1689 г. черкесы присутствовали в составе войска крымского хана, вышедшего против полков В. В. Голицына[2003]. Можно предполагать, что калга стремился заставить черкесов максимально активно участвовать в борьбе Крыма против Москвы.

Российские власти предприняли попытку нанести удар по туркам с территории Грузии. Живший в Москве князь Имеретии Арчил Вахтангович 30 июня 1688 г. отбыл из российской столицы вместе с детьми «в свою землю на время, для очищения своей отчины и для промыслу и поиску над турскими воинскими людьми»[2004].

В 1688 г. мы впервые сталкиваемся с новой для Северного Кавказа военной силой — бежавшими с Дона казаками-старообрядцами. Последние старообрядческие городки были разгромлены на Верхнем Дону в апреле 1689 г. Однако еще в 1688 г. часть старообрядцев перебралась на Кавказ. В конце апреля 1688 г. отряд под предводительством Льва Маноцкого впервые отправился на Куму. На Куме их благожелательно принял князь Большой Кабарды Мисост Казыев, и раскольники вернулись за своими товарищами, вместе с которыми вновь отправились на Куму 20 июля. Переселяясь на Кавказ, старообрядцы вошли в контакт не только с Мисостом, но и с другими горскими владетелями. Маноцкий ездил к шамхалу Будаю с 300 людьми, предлагая принять его с товарищами на службу; Чепалов присылал казакам подарки, зовя их к себе. Те раскольники, которые ушли к Будаю, поселились на Аграхани, а тех, которые остались у Мисоста, владетель Кабарды поселил на урочище Можары[2005] (на месте современного Буденовска, то есть в степи, вне своих земель)[2006]. В итоге они построили «земляной городок со всяким строением в урочищах промеж рек Кумы и Домалы (современная р. Томузловка. — Авт. )… посторонь старых Мажар»[2007]. Донские казаки сообщали о том, что Мисост снабжает старообрядцев хлебом и собирается идти с ними «нас на Дону разорить». Кроме того, донцы извещали о том, что старообрядцы «ходили на море воровать судовою (ратью. — Авт.) и добылись добычею великою, погромили стружки, которые шли к Астрахани, а на весну де суды готовят и хотят идти еще на воровство»[2008]. В последнем случае речь, очевидно, идет об аграханских старообрядцах Будая. Атаманом ушедших на Аграхань раскольников стал Герасим Купреянов, а после его смерти — Лев Маноцкий[2009]. Как видим, угроза Будая перенести боевые действия с Россией на Каспийское море стала реализовываться благодаря казакам-старообрядцам.

Следует, впрочем, отметить, что отношения между горскими правителями и старообрядцами не выглядят вполне доверительными. Как Будай поселил их в удалении от Тарков, так и Мисост отказал старообрядцам в просьбе поселить «под Бечтовыми горами»[2010]. Ценные союзники оставались чужаками.

Между тем положение России на Кавказе с 1689 г. существенно осложнилось. Источники сообщают, что в конце 1688 г. или начале 1689 г. пожар уничтожил значительную часть Терков, главного опорного пункта России на Северном Кавказе. Пока не удалось найти информацию о причинах пожара. Был ли он связан с отмеченным в 1688 г. походом крымских татар под командованием калги, другими боевыми действиями или же какой-то случайностью — нам не известно. Городские укрепления пришлось отстраивать заново. К февралю удалось возвести стены в десять бревен, несколько ворот и башен[2011]. Для строительных работ на Терек отправляли стрельцов из разных городов[2012].

В апреле 1689 г. с Кумы вернулось на Дон 40 семей казаков-старообрядцев. Они говорили, что позднее придут и другие старообрядцы, которые не хотят идти с Маноцким войной на Терек[2013]. Для московских властей эти новости, с одной стороны, были хорошими, поскольку распадалась старообрядческая община, находившаяся под покровительством князя Мисоста. Действительно, после 1689 г. мы не встречам данных о каких-либо активных действиях старообрядцев с Кумы. С другой стороны, становилось очевидным, что ушедшие с Маноцким к Будаю старообрядцы включились в борьбу с Россией на Кавказе. Позднее донские казаки сообщили в Посольский приказ, что переход старообрядцев с Кумы на Аграхань состоялся по договоренности между Мисостом и Будаем. Будай приезжал в Большую Кабарду «по них нарочно» и «шертовал, что он их никому не выдаст и не отпустит, и будет беречь»[2014].

Крайне интересные данные о раннем «кабардинском» периоде жизни старообрядцев на Северном Кавказе сообщил казак Моисей Васильев сын Мисюрка. Из его рассказа понятно, что какое-то число старообрядцев во владениях Мисоста осталось после 1689 г., но жили они не в отдельном поселении, а в кочевье крымских татар, находившемся на землях Мисоста. Мисюрка попал в плен к раскольникам во время возвращения из Астрахани на Дон. Его рассказ записан осенью 1694 г. и относится к началу 1690-х гг.: «Напали на них воры роскольщики донские казаки, которые передались к озовцом и преж сего жили на Куме-реке. И привели ево в Каберду, в их поганское кочевье к Сабез-Гирею-салтану. Тому ныне третей год ис Каберды с тем выше помянутым салтаном пошел на Кубань волею своею, и с ними роскол держал»[2015].

Упомянутый Мисюркой салтан — это Шахбаз-Гирей, сын хана Селим-Гирея, который позднее, уже будучи калгой, сыграл важную роль в истории Кабарды. Как видим, в начале 1690-х гг. он также находился в Кабарде, способствуя сохранению власти хана над регионом. Из данного сообщения становится очевидным, что он имел связь с кумскими старообрядцами, а также что какая-то группа старообрядцев осталась при Шахбазе после того, как большинство казаков перебралось с Кумы на Аграхань.

Следует отметить, что для Маноцкого сотрудничество с горскими правителями было одновременно и службой султану. Об этом он заявлял, будучи в 1689 г. в Азове, где договаривался о совместном походе черкес, старообрядцев и азовцев на донские казачьи городки[2016]. Большую Кабарду старообрядцы рассматривали как территорию, подчиненную хану. По крайней мере на угрозы, что против них на Аграхань будут посланы войска, старообрядцы отвечали, что «по ведомости они поидут к хану в Болшую Кабарду»[2017].

Весной 1689 г. противник впервые осадил Терский город, который вовремя успели отстроить после пожара. Сведения об осаде крайне отрывочны. Жившая в городе княгиня Таука Салтанбековна Черкасская[2018] сообщала в Москву о «службах» терского дьяка К. И. Уланова, который «в приход к Терку неприятельских воинских людей в осаде сидел и великим государем служил, в городе над караулы по вся дни и ночи смотрил и от всякие шатости осадных людей берег и государскою милостию обнадеживал»[2019].

Енбулат Эльмурзин, уздень Тауки, сообщал в своей челобитной, что город осаждали шамхал Будай «и иных многих владеней владелцы з горскими черкесы и крымского хана сын с крымскими татары»[2020]. Здесь же рассказывается о том, что перед приходом врага осажденные сожгли находящиеся вне укреплений дворы, чтобы «воинским людем к городу пристанища не было». Защитники Терков неоднократно делали вылазки. В ходе одной из них в плен к крымским татарам попал племянник челобитчика, что и стало причиной составления челобитной. Поскольку в нападении участвовали черкесы, можно предполагать, что упомянутый в документе не имевший титула сын крымского хана — это живший в Кабарде.

К сожалению, в упомянутых документах не указано точное время осады. Оно восстанавливается по косвенным упоминаниям в источниках. В середине апреля 1689 г. п ушки и пушечные припасы выдавались для отряда из 550 астраханских, казанских и московских стрельцов разных приказов, направляемых под Терки «для поиску крымских воинских людей»[2021].

Очевидно, что в это время в Астрахани о происходящем вокруг Терков получали лишь отрывочные сведения. Недостаток информации пытались компенсировать данными разведки. Так, в начале апреля астраханские власти выдавали с Зеленного двора полковую пищаль с припасами астраханцу Денису Сербину, посылаемому по указу боярина и воеводы Алексея Петровича Салтыкова на море с семью стрельцами и десятью юртовскими татарами «для проведывания воровских воинских людей»[2022]. Эти данные также подтверждают, что война была перенесена на море и сообщение с Терками оказалось затруднено.

Другие сообщения касаются финального эпизода обороны Терков. 1 мая 1689 г. табунные головы Ишей и Танай Кашкарины были посланы из Астрахани проведывать, отошли ли воровские люди от Терского города или нет. 9 мая Кашкарины вернулись обратно и сообщили, что люди тарковского шамхала Будая, эндиреевского владетеля Муртазалея (сменившего Чепалова) и иных горских владетелей, а также и «воровские казаки раскольщики», видя «свое безмочество» и государевых ратных людей «крепкое сидение», а также услышав о приближающейся подмоге, «от Терского города побежали». Информация была получена Кашкариными от «степных татар» Аюки, которые узнали об этом от осаждавших город горцев. После неудачи под Терками последние отправились «для воровства» на Волгу. 12 мая служилые люди из Терского города сами подтвердили, что нападавшие прекратили осаду города и ушли[2023]. Стрельцы, которых в апреле посылали на помощь Теркам, вернулись в Астрахань к концу мая[2024]. Им пришлось поучаствовать в военных действиях. Об этом мы узнаем из документов о награждении раненых в бою под Терками с «крымскими воинскими людьми» и «казаками раскольщиками»[2025]. Таким образом, время осады приходится на апрель 1689 г.

О тяжелом положении Терков говорит тот факт, что из города пришлось перевести в Астрахань «аманатов» горских князей. В их числе были сын Будая Алибек-мурза (Халимбек) и «большой Кабарды Мусоста-мурзы внук» Девлет-Гирей (Кирей). Они оставались в Астрахани еще в августе 1689 г.[2026] Позднее их вернули на Терек.

С осадой Терков совпало появление людей шамхала Будая в Поволжье. Возможно, что, расширяя зону боевых действий, он пытался как-то координировать свои действия с крымскими татарами. В середине апреля 1689 г. порох и свинец понадобился для 100 казанских стрельцов, посылаемых «за Волгу на караул» для «обережи от прихода крымских воинских людей»[2027]. А 21 апреля 1689 г. произошел бой между отправленными «по вестям» на нагорную сторону Волги астраханскими стрельцами, юртовскими мурзами, табунными головами, татарскими сотниками с одной стороны и «шевкаловыми воровскими людьми» с другой стороны. В ходе столкновения в плен взяли 7 человек «крымских и шекваловых» языков, которые потом были посланы в Москву[2028].

Кумыкские правители стремились увеличить число старообрядцев, находившихся под их контролем. Уже в начале лета 1689 г. старообрядцы приходили из владений Будая на Дон в поисках новых сторонников вместе с черкесами[2029]. Черкесов возглавлял князь «Шиполов», которого можно идентифицировать с Чепаловым (это наиболее позднее по времени упоминание данного политического деятеля)[2030]. На следующем этапе военных действий в регионе старообрядцы стали одной из сил, определявших военно-политическую обстановку.

1690–1691 гг.

После неудачной осады Терского города в боях наметилось затишье (как потом оказалось, временное). Для переговоров к шамхалу Будаю в начале 1690 г. приезжал стольник Яков Миронович Ворыпаев[2031]. Документов его миссии найти не удалось. Тем не менее о ее результатах можно судить по переводу одного из более поздних писем Будая в Москву. Шамхал охарактеризовал переговоры с Ворыпаевым следующим образом: «А в прошлом году весною в девятом месяце приехал к нам стольник честной и учинил с нами договор и шерть. Триста горские князья шертовали (так в тексте. — Авт.). И он обещал и обнадежил вашим великих государей жалованьем, кафтанами, и что изстари не дано, мне на дватцать лет вашего великих государей жалованья корму выдать. И что прежнему Алдарь-шевкалу вашего великих государей жалованья и милости было, то и мне против того же обещал и обнадежил. И на том нам давал веру и многих людей вновь в подданство привел к вам великим государем и в холопство. И про здешних казаков вам великим государем хотел доносить: есть ли вы, великие государи, укажете им дать своего великих государей жалованья корму, и жить бы им здесь. А есть ли вины их простить и обнадежить их своею государскою милостию и обрадовать их, укажет по-прежнему призывать в домы их. И все сие дело совершено будет. И мы ему обещали, что на всякой вашей великих государей службе быть готовы. И на том шертвовали. И посла нашего с собою взял к вам, великим государем. И как к вам, великим государем, тот наш посол пришол, и некоторой терской человек сказал неправду, будто казаки сами к вам великим государем идут и меня шавкала, поимав, вести хотят. И по тем ево ложным словам вам, великим государем, доносили. И вы, великие государи, тот договор, которой учинил стольник, указали отставить. И отпустить нашего посла ни с чем. Вашего великих государей жалованья корму и платья ничего к нам нет. Все переменилось, поверя таким недобрым людем и ложным словам. Всегда междо юртов совершенные дела портят такие недобрые люди. И чинятца от того недружбы, хотя и так ложно вам великим государем доносили. А мы ныне на том стоим слове и на шерти своей»[2032].

Как видим, желания шамхала были просты и бесхитростны — он настойчиво добивался государева жалования, обещая за это и верную службу, и решение проблем с казаками-старообрядцами. Для последних предлагалось два варианта: прощение со стороны московских властей и возвращение на Дон или же оставление их на государевой службе непосредственно на том месте, где они обосновались.

Очевидно также, что Воропаев пошел навстречу желаниям шамхала, однако позднее у русского правительства появилась надежда, что со старообрядцами можно договориться, минуя Будая. Кто был тем «терским человеком», который подал московским властям надежду на примирение со старообрядцами, мы не знаем. Однако очевидно, что к его словам отнеслись очень серьезно. На протяжении 1690 и начала 1691 гг. правительство настойчиво посылало переговорщиков к старообрядцам. Первая посылка была направлена из Астрахани через Терки. К казакам приехал дворянин Лев Юрьевич Щукин. Его миссия завершилась трагически — казаки убили посланца[2033]. В документах Астраханской приказной избы сохранилось дело о выдаче 22 ноября 1690 г. денежного жалованья «на подъем» посылаемому к старообрядцам подьячему Астраханской приказной палаты Афанасию Судакову[2034]. К сожалению, материалы дела не позволяют понять, была ли это отдельная посылка или же Судаков ехал вместе со Щукиным. Последний вариант кажется более вероятным.

Вторая миссия была инициирована несколько раньше, но добралась к старообрядцам на р. Аграхань уже после того, как там побывал Щукин. 22 сентября 1690 г. «по отписке» терского воеводы Ивана Андреевича Языкова послана государева грамота к находившимся во владениях шамхала атаманам казаков Герасиму Куприянову и Петру Мурзенку с призывом вернуться на Дон[2035]. Грамоту было указано доставить донским казакам. Те, повинуясь государеву указу, направили к своим бывшим товарищам посланцев во главе с Афанасием Роскащиком. Эта поездка также кончилась трагедией. Донцов «побили дрючьем до смерти и, ругаясь над мертвыми их телами, побрасали в воду». Двоих казаков отпустили с требованием больше таких писем не слать: «Нам де и тут на реке Аграхани жить не тесно, к нам де милость кажут басурманы»[2036]. Жестокая расправа с переговорщиками не была случайностью. Среди старообрядцев имелись желающие вернуться на Дон. За то, чтобы принять царское прощение, выступал Мурзенок. Это едва не стоило ему жизни. Спасая свою жизнь, атаман бежал в Тарки к шамхалу, принял ислам и даже женился, хотя на Дону оставалась его прежняя семья[2037]. Расправляясь с переговорщиками, вожди движения отрезали для своих соратников возможность примирения и возвращения на Дон.

Еще до того, как стало известно о неудаче первых миссий, из Москвы к казакам на Аграхань и Куму направили дворянина Ивана Дмитриева сына Басова «с обнадеживанием»[2038]. Это хронологически наиболее поздний документ, упоминающий о поселении старообрядцев на Куме. К 1691 г. бежавшие с Дона старообрядцы уже осели на Аграхани. К счастью для Басова, он приехал во владения Войска Донского только 15 марта 1691 г. Донцы, получив к этому времени с Аграхани печальные сведения о своих товарищах, задержали царского посланника в Черкасске до получения новых инструкций[2039]. В итоге поездка Басова не только сместилась по времени, но и изменила своего адресата: царского посланца в конце мая — начале июня 1691 г. принимал сам Будай. Позиция шамхала оставалась прежней. Он обещал решить проблемы со старообрядцами, русскими пленниками и набегами после выплаты ему государева жалованья[2040]. Следует добавить, что переговоры Басова шли на фоне продолжающихся боев.

Уже в конце 1689 г. старообрядцы вели подготовку к войне на Каспийском море в следующем сезоне боевых действий. Об этом мы знаем благодаря тому, что 10 января 1690 г. донской казак Василий Зацной получил награду за «проведывание» о раскольниках на Тереке. Зацной сообщил, что «воры» делают суда и хотят идти на государевы рыбные учуги[2041]. Суда участвовали в боевых действиях 1690 г. Сведения об этом находим в документе следующего, 1691 г. К весне этого года относится челобитная о денежном жалованье сотнику казанских стрельцов Степану Ежову. Его в «прошлом» 1690 г. посылали «на море» против «воровских» казаков. Однако из-за штормов Ежову не удалось вернуться в Астрахань. Он зимовал «за морем»[2042]. В начале 1690 г. донские казаки сообщали также о том, что находящийся в Кабарде крымский султан (очевидно, речь идет о Шахбаз-Гирее) собирается вместе со старообрядцами идти к Азову и, взяв оттуда людей, совершить поход под Черкасск и на верховые казачьи городки[2043]. Этими случайными сведениями ограничиваются извест ные данные о боях 1690 г.

Вероятнее всего, к весне 1691 г. относятся известия о том, что аграханские старообрядцы при поддержке подчиненных шамхалу черкесов и кумыков пришли в Азов, а оттуда отправились на Дон под верховые казачьи городки. Они доставили от шамхала прелестное письмо с призывом к донским казакам переходить к нему на службу. Правитель Тарков обещал, что донцы у него на службе будут ходить в золоте, поскольку мимо его владений ходят бусы персидских и русских купцов со всякими товарами, которые можно громить. В итоге к шамхалу пошло человек «с тритцать и больше»[2044]. На Дону также ходили слухи, что начальные люди с Терков и татары из Астрахани приезжают к старообрядцам на Аграхань со всякими товарами. Среди привозимых товаров имеются порох и свинец[2045]. Эти слухи кажутся вполне вероятными, поскольку благодаря разбою на море в сезон 1690 г. у старообрядцев должно было собраться большое количество ценных товаров.

1691 г., пожалуй, стал для России на Северном Кавказе самым тяжелым. Как раз во время приезда Басова в Тарки шамхал в издевательской форме уведомил астраханского воеводу о продолжении боевых действий. Будай, в качестве «верного слуги» московских царей, отправил своего посыльного Токлулата в Астрахань с известием о том, что «воровские казаки» вышли на море[2046]. Впрочем, основной ущерб российским войскам нанесли не противники, а чума, которая весной «объявилась» на посадах Терков, а затем перекинулась в город. Из-за эпидемии Терки покинули служилые горцы. К началу июля 1691 г. положение крепости стало тяжелым. Город находился «в шатости» и «тесноте» от противника: «Бысурмане и воровские казаки мору не боятца потому, что у них у самих то же бывало. А в городе служилым людем чинитца упадок великой. И естли приход будет неприятельских людей, в которых числех, и в городе сидеть не с кем. Терской большой земляной город во многих местех худ и розвалился»[2047].

От непосредственного удара по городу Будая удерживала не только чума, но и нахождение в Терках аманатов, которых он требовал перевести в другое место. Об этом через княгиню Тауку Салтанбековну, чье кочевье стало для Терков связующим звеном с Астраханью, извещал воевода Терков И. А. Языков: «А Будай де шевкал присылал своего присыльного на Терек к нему, думному дворянину, говорить, чтоб сына ево из аманат с Терека переменил. И он де ему в том отказал, что без указу великих государей ему переменить невозможно. И присыльной де говорил, естъли де сын шевкалов умрет, и шевкал де станет за сына своего городу чинить всякое разорение, и будет приходить войною»[2048]. Опасения шамхала за жизнь сына были не напрасными. К 14 июля на Тереке от чумы умерли два сына воеводы И. А. Языкова, полковник московских стрельцов, голова казанских стрельцов, 846 стрельцов, а также многие другие люди, в том числе все городские священники[2049].

Сын Будая умер 23 июля, а 9 августа за ним последовал и воевода Языков. Гарнизон явочным порядком возглавил капитан московских стрельцов Леонтий Каргашин[2050]. Он взывал к астраханским властям о срочной присылке помощи: «Воистину, государь, опасаемся приходу под город шевкала, воровских казаков раскольщиков, чтоб не потерять их государского города и много казны. А без пастыря, государь, и в градских людех будет несогласия, а ратным, государь, людям, пришед, стоять мощно в степи под городом»[2051]. Опасения Каргашина были связаны с тем, что к концу эпидемии из русского гарнизона Терков в живых осталось значительно меньше половины — около 600 человек[2052]. При этом не следует забывать, что служившие московским государям и отъехавшие из-за чумы горцы в город так и не вернулись. Между тем подготовка к штурму города действительно шла. Об этом стало известно благодаря тому, что жившие рядом с Терским городом окочане (одна из групп чеченцев) взяли в плен поблизости от городских укреплений старообрядца, который был послан к Теркам с Аграхани для того, чтобы разведать лучшие подходы к городу[2053]. По этим вестям Терки получили первую помощь. Терские казаки на кругу постановили посылать на помощь терскому гарнизону по сто человек[2054].

Боевые действия против Терков противник начал с ударов по стоящим под городом кораблям. Дело в том, что место стоянки судов находилось в отдалении на Терском устье в Подозерной протоке. 19 июля сюда пришли «воровские казаки» на стругах и взяли стоящие здесь бусы, а также захватили четырех терских конных стрельцов из охраны и много хлебных запасов. Произошло это из-за острой нехватки людей для гарнизонной службы[2055].

Судя по всему, Каргашин все-таки увеличил охрану корабельной стоянки. 30 августа к нему в Терки с докладом явились стрельцы, стоявшие на карауле в Подозерной при стругах, которые посылались в Астрахань. На этот раз старообрядцы захватили 20 человек стрельцов и кормщика, забрали на свои струги все, что могли, и увезли с собой, а остальное уничтожили. Данное известие кончалось уведомлением, что проезда в Астрахань морем не стало[2056].

Позже сообщения о нападениях на идущие вдоль побережья Каспия суда стали обыденностью. Старообрядцы соорудили вышки на Чечень-острове, стоящем при входе в Аграханский залив. Это позволяло не только полностью контролировать сообщение с устьем Терека, но и наблюдать за судами, идущими далеко в море. Впрочем, и в Подозерной протоке старообрядцы появлялись совершенно спокойно. Они чувствовали себя хозяевами положения. Всего из Аграхани на промысел выходило пять стругов, на каждом из которых находилось по 70 человек. Таким образом, общая численность выходивших на морской промысел составляла 350 человек, из которых 40 были людьми шамхала. Пленных аграханцы начали отпускать. Через них старообрядцы сообщили, что поджидают, когда к устью Терека придет новый терский воевода Василий Нарбеков[2057].

Последнее было прямым вызовом правительству. Все, что смогли сделать в ответ астраханские власти — отправить на учуг Урустобу, перекрывавший пригодный для морских судов проход в устье Волги, служилого человека астраханца Тихона Бахмурова. Ему предписывалось стоять на учуге и «с великим береженьем посылать на море в подъезд в лотке немалых людей» для разведывания о появившихся на море «воровских казаках»[2058]. Как видим, в Астрахани сочли возможным нападение со стороны моря и серьезно опасались вражеских судов.

Сообщение о том, что старообрядцы стерегут терского воеводу, не было похвальбой. Нарбеков действительно подвергся нападению по пути на место назначения. Столкновение с казаками он описал в письме астраханским властям: «Господам князю Петру Ивановичю с товарыщи Василей Нарбеков челом бьет. В нынешнем в 200-м [1691] году сентября в 20-м числе по указу великих государей пошел я на их великих государей службу из Астарахани на Терек, а со мною московских стрельцов подполковник Сава Кузьмин сын Болобонов, да казанских стрельцов голова Семен Иванов сын Тарханов с приказом. И октября в 3-м числе на море против черней в урочищах меж Котельнова и Иванова караулу на парусном побеге оторвало ис каравана погодою в море струг головы Семена Тарханова. И октября ж в 5-м числе в шестом часу дни в той стороне, куда погодою отнесло Семена Тарханова, была ис пушек и из мелкова ружья великая стрельба три перемены. И после того, вскоре появились с той стороны четыре струга воровских казаков. А под парусами гребли человек по дватцати на стороне. И прибежали на парусах ко мне под караван, и, опустя парус, стали от нас неподалеку. И учинился у них на стругах великой шум. И после того воротились назад. И о том для ведома к вам, господа, в Астарахань я писал октября в 6 день. И голова Семен Тарханов октября по 16 число не объявливался. И ныне он, Семен, где, не ведомо. А воровские казаки после тово во многих местех блиско моево коровану объявливались. А знатно, что искали время своему воровству. И наперед моево прихода в терские черни объявились за день октября в 9-м числе. И на терском среднем устье, у терских стрельцов, которые стояли на вестях, к моему приходу отняли лотку, а сами пробежали в тех же четырех стругах, которые были на море и подъезжали ко мне в корован. А как те воры пошли на море августа в последних числех, и в то время было их четыре струга. И с того числа стояли на море о четырех буграх в недальних местех. А с ними многие люди шавкалова владенья»[2059].

Пропавший Семен Тарханов вернулся живым. Он рассказал, что его «воровские казаки» на море ограбили — забрали пушку, свинец, порох и другое оружие, а многих стрельцов из его отряда ранили[2060]. Демонстрации силы со стороны старообрядцев явно производили впечатление на терский гарнизон. В результате двое местных стрельцов сами бежали на Аграхань[2061].

Лучше всего положение терского гарнизона обрисовано в отписке Нарбекова астраханскому воеводе князю П. И. Хованскому 12 февраля 1692 г.: «Окроме великих государей денежного жалованья терчаном, всяких чинов служилым людем, кормитца нечем, торгов и промыслов у них никаких нет, и выезду им с Терка от воровских казаков и Будай шевкалова владенья кумычен и еманчеев для дров и на рыбную ловлю и никуды для нужд ездить стало невозможно: воровские казаки раскольщики и шевкаловы татара и кумыченя безпрестанно под город подбегают, и которые терские жители для своих нужд не токмо что для промыслов и для дров выезду, и тех, имав на промыслех, бьют и грабят и в полон емлют. И в нынешнем в 200-м году ноября в 22 числе шевкалова владенья татаровя взяли под старым городищем в полон дву человек казанских стрельцов Семенова приказу Тарханова, кои стояли у стругов на карауле, и отвезши их продали в Дербень. И на весну, господа, в Астарахань по хлебные запасы послать будет не в чем и опасно»[2062]. Таким образом, зимой 1691/92 г. в Терках сложилась крайне тяжелая ситуация, вызванная блокадой города.

1692 г.

В мае 1692 г. московские власти обсуждали проблему шамхала и поселившихся в его владениях старообрядцев с прибывшими в Москву посланцами Аюки. Калмыцкий правитель отказался возглавить карательный поход на них, однако обещал присоединиться к московскому войску, если оно пойдет на Кавказ числом не менее 10 тыс. человек[2063].

Не сумев исправить положение дел при помощи Аюки, российские власти задействовали собственные дипломатические, финансовые и военные ресурсы. В результате ситуация вокруг Терков в течение 1692 г. радикально изменилась. О первых действиях правительства мы знаем только по их результатам. Еще в конце весны или начале лета часть аграханцев объявила о желании «принести повинную» государям. Они переселились на Терек к терским казакам. Те же старообрядцы, которые не принесли повинной государю, присылали в Азов и били «челом кабардинскому салтану, кой прислан от крымскаго хана к азовскому бею», чтобы их вывели с Аграхани к Черному морю на Кубань и поселили у Черного протока близ Азова. Их челобитье было удовлетворено. Для сообщения об этом на Аграхань из Азова послали нарочных[2064]. Можно предположить, что под «кабардинским салтаном» и в данном случае имеется в виду находившийся в это время в Кабарде Шахбаз-Гирей.

Освободился морской путь из Дербента в Астрахань. Об этом 31 марта 1692 г. говорил персидский посол Юзбаши Гусейн-хан, который был отправлен шахом в Москву «четвертый год», но не мог пройти дальше Дербента из-за того, что на море разбойничали казаки-старообрядцы[2065]. Можно предположить, что усилившееся стараниями Будая пиратство вызвало недовольство персидских властей, которые дали знать об этом правителю Тарков.

К началу осени князь П. И. Хованский стал писать к Будаю из Астрахани «с любовью», а старообрядцам, главным героям предшествующей военной кампании на Северном Кавказе, вновь пришлось спасать свои жизни бегством. Судя по всему, ключом к пониманию столь разительных перемен стал факт посылки государева жалованья, которое шамхалу отправили из Астрахани, а также отправка на Аграхань российских войск. Сделать такой вывод позволяет письмо астраханского воеводы к Будаю: «Их царского пресветлого величества бояре и воеводы к тебе, Петр Иванович Хованской с товарыщи, тарковского Будая шевкала с любовью поздравляем. В нынешнем в 201-м [1692] году сентября в 4 день писал ты к нам, что воровских казаков раскольщиков на Аграхани-реке осадил. И чтоб великих государей денежную казну, которая послана с Денисом Сербиным, отдать тебе на роздачю ратным твоим людем. И для вспоможения прислать к тебе великих государей ратных людей. И по тому твоему письму послал я товарыща своего стольника и воеводу Ивана Григорьевича Волкова морем в судах с пешими полки, да стольника и полковника Григорья Кохановского с конными стрельцы и велел, случась с тобою, чинить над неприятели казаки промысел. И великих государей денежную казну велел стольнику Ивану Григорьевичю отдать тебе»[2066]. Впрочем, не исключено, что к улучшению отношений с Россией, хотя бы и временному, шамхала подтолкнула чума, от которой Тарки пострадали так же, как и Терский город. После эпидемии, унесшей в Тарках жизни тысяч людей, в непосредственном распоряжении Будая осталось всего 500 воинов[2067].

Ключевым моментом разыгрывающейся драмы стало сражение на Сунже между 18 и 21 сентября 1692 г. По данным официальных сообщений, старообрядцы, пытавшиеся перейти во владения крымского хана, были наголову разгромлены в битве. Спастись смогли лишь около 30 человек. Российские отряды Сербина, Волкова и Кохановского к месту событий не успели. На роль победителей старообрядцев претендовали все окрестные горские владетели — княгиня над горским населением Терков Таука Салтанбековна Черкасская, эндиреевский мурза Муртазалей и его брат Амирхан, ногайский Чин-мурза Тиноклатов[2068]. Главным же бенефициаром сентябрьских событий стал шамхал Будай, приславший в Терки пушки и протазаны живших у него ранее аграханских казаков. После этого он, наконец, получил у терского воеводы долгожданное государево жалованье[2069].

Впрочем, история разгрома аграханской общины имеет множество белых пятен и нуждается в дальнейшем исследовании. Очевидно, что после сражения на Сунже во владения хана ушло гораздо больше казаков, чем можно предположить, опираясь на официальные отчеты, поступившие в Астрахань. По версии донских казаков события развивались следующим образом: «Нынешней де осени у шевкала досталные росколники человек с семьсот, кроме жен и детей, просились, чтоб их от себя отпустил на Кубань-реку к расколникам же. И он их отпустил. И как они вошли в леса, и шевкал де послал мичкизов (чеченцев. — Авт.) и велел их побить. И те мичкизы при реке Сунже напали на них и побили с пятьсот человек. А досталные де человек з двесте ушед, пришли на Кубань. И ныне де меж Кубана и Лабы реках с раскольщики с Савкою Пахоменком с товарыщи во владении у турского салтана. И всех их ныне в том месте будет з двесте сорок человек. А прежние расколники, которые в прошлом 200-м [1691/92] году вышли от него же, шевкала, ис-под владения с Аграхани-реки и пришли с повинною на Терек с полтораста человек, и те де ныне живут на Тереке же. А на Дон к ним из них никто не бывал»[2070].

По официальной версии Волкова, прибывшего для соединения с войсками Будая и высадившегося на Аграханской косе 18 сентября, события развивались несколько иначе. Аграханцы узнали о прибытии воеводы и, «убоясь того, пошли с Аграхани-реки в Крым, и на дороге де на переправе на Сунче-реке андреевской Муртазалей-мурза да нагайской Чин-мурза Тиноклатов, собрався своего владенья с людьми, тех казаков-раскольщиков побили и поимали, а пошло де было их казаков с Аграхани-реки всех человек с полтораста, а ушло де их казаков человек с сорок, а с теми де Муртазалеем и с Чином мурзами Тарковского Будай шавкала и ево владенья в то число никого не было»[2071].

В частном письме Волкова к князю П. И. Хованскому ситуация выглядит еще более двусмысленно: «съехался со мною на море терчанин Федор Молчанов, а в вестях сказал, что воровские казаки, уведав про то, что по указу великих государей пошел я с полками на них, и оне, покиня городок свой, побежали. А шевкал будто не ведает, что оне побежали. И их пропустя мимо себя, Муртазалей, и выпустя в степь, и их многих побили, а жен их и детей в полон поимали. А ушло де человек с сорок. И за теми де погнали. А что сделалось, того он не ведает. И о казне великих государей, что прислана к шевкалу, как изволишь, потому что шевкал не был и не ведает будто, как оне ушли»[2072].

Третий вариант развития событий изложил действовавший отдельно от Волкова голова астраханских пеших стрельцов Денис Сербин: «И в нынешнем в 201 году сентября в 18 числе к раскольщиком казакам к Левке Мананскому с товарыщи пришли из Крыму казаки, которые от них были посыланы, также и кубанские казаки, которые живут на реке Кубане, пришли к ним на помочь, хотели их проводить до Крыму. И те воровские казаки с реки Аграхани пошли на побег в Крым, и мне то учинилось ведомо, наняв подводы, ездил ко княине Тауке Салтанбековне, и княиня, собрав узденей своих наскоро, послали к Муртазалею и к брату его Амирхану и приказала им, чтоб они, служа великим государем, их царскому величеству, не отпустя таких воров в Крым, учинили над ними промысл. И Муртазалиев брат Амирхан, собрався с своими чеченцами, также и княинины уздени, догнав тех воровских казаков, осадили на реке Сунче, и учинили с ними бой, и тех воровских казаков розбили, жен их и детей побрали в полон, а иных из них побили и живьем взяли. А из тех воровских казаков, отобрався человек тридцать с небольшим, побежали на побег»[2073]. По этой версии получается, что старообрядцев просто отпустили из владений шамхала, и лишь вмешательство Тауки помешало им уйти безопасно.

И наконец, четвертая версия принадлежит самим старообрядцам. Правда, в Астрахань она попала лишь в качестве разведывательных материалов в пересказе ногайских татар. Если исходить из нее, то на аграханцев все-таки напали люди Будая и Муртазалея. Однако сведения о полном разгроме казаков были сильно преувеличены: «Да и раскольшики де, казаки, которые ушли с Аграхани-реки из городков к ним же, казаком, на Кубань-реку пришли, и били челом крымскому хану, что их шавкаловы и андреевского Муртазалея люди в дороге, как они шли с Аграхани, розбили. И жон и детей побрали, и животы пограбили. И крымской де хан прислал к шавкалу и к андреевскому Муртазалею-мурзам нарочно посыльщиков говорить, для чего де они, шавкал и Муртазалей, тех казаков, которые шли к нему, крымскому хану, розбили, и жон их и детей и живот побрали, чего де им чинить было не довелось, а довелось было дать им путь свободной, так же и всякое споможенье, потому что они, казаки, шли к нему, хану, в холопство. И желают быть с ними, бусурманы, заодно. А они де, шавкал и Муртузалей, бусурманы же, и чтоб де они, шавкал и Муртузалей, бусурманы, казачьих жен и детей отдали безо всякого мотчанья. А только де не отдадут, и он де пришлет на них за то войною»[2074]. Попавший в плен в 1694 г. ахреянин Левка Степанов сын Казарцов говорил на допросе, что старообрядцы Аграхани пошли на Кубань, поскольку «кумыцкие татаравя стали их разарять»[2075]. Таким образом, старообрядцы, уходя с Аграхани, действительно подверглись нападению кумыков. Однако остается несколько вопросов. Какие потери понесли казаки-аграханцы на Сунже? Был ли нанесен сколько-нибудь значительный урон казачьему отряду или же горцы ограничились захватом обоза? Почему кумыки, действовавшие якобы на стороне и в интересах московских властей, так и не передали в Терки плененные семьи старообрядцев? В любом случае итог был неутешителен для московского правительства — старообрядцы, о полном разгроме которых неоднократно сообщалось в Москву, в реальности остались значимой военной силой и продолжили походы в российские владения уже из нового города на Кубани.

Успехи Москвы на побережье Каспийского моря (снятие блокады с Терков и ликвидация аграханского старообрядческого городка) были связаны еще и с тем, что в 1692 г. в черкесских землях начались военные столкновения между черкесами и крымскими татарами. Д. И. Яворницкий приводит сведения, сообщенные захваченным в плен под Каменным Затоном в июле 1692 г. татарином, об отправке крымским ханом против «взбунтовавшихся» черкесов отряда из 500 крымских татар и ногайцев еманчеев во главе со старшим сыном[2076]. Очевидно, что в Кабарде появились значительные силы, противодействующие ханской политике.

Возможно, речь здесь идет о событиях, которые позднее, летом 1694 г., описал пленный ахреянин. В рассказе о том, как крымский хан Селим-Гирей и его сын Шахбаз-Гирей ушли на помощь турецкому султану против польской армии, информатор упомянул, что с ханом пошел сын, «которой стоял на Кобарде в Большом Нагаи для осторожности от черкес и для того, что, де, они, черкесы, не хотели давать ему, хану, дани, и хотели с ним битца, а после, де, того, по приказу ханскому, учинил с черкесы договор, что с них, черкес, к хану дани не имать»[2077]. Описанные здесь события должны были развиваться за какой-то относительно короткий период до 1694 г., скорее всего, в 1692–1693 гг. Отказ от взимания дани, даже если это касалось какой-то части Кабарды, свидетельствует об ослаблении власти Крыма в регионе.

Сомнительные для России результаты «аграханской» сделки с Будаем привели к тому, что выплата жалованья шамхалу осталась одноразовым событием. Было очевидно, что имевшихся в распоряжении астраханских властей военных сил для сохранения стабильности в регионе не хватает. Пришлось набирать новых служилых людей, а также присылать помощь из других городов. Осенью 1692 г. 60 человек прислали из Симбирска, 172 — из Керенска, 19 — из Свияжска, 18 — из Царево-Санчурска[2078]. Позднее пополнять астраханский гарнизон приходилось регулярно. Это было особенно сложно из-за того, что население города сильно сократилось во время эпидемии.

1693–1694 гг.

Военные действия Будая, пусть пока и в ограниченном масштабе, возобновились уже весной 1693 г. В середине апреля 200 татар-еманчеев «владенья тарковского Будая шевкала» пошли грабить казачьи городки на Дону[2079]. Небольшая часть казаков-старообрядцев, проведя зиму на Кубани, вернулась во владения шамхала[2080]. Отправленное в Москву посольство Будая во главе с Камаем Арслановым было возвращено в Казань с указом держать посланцев на тюремном дворе[2081].

Свою активность на Кавказе вновь усилил Аюка. Если в предшествующий период походы калмыков ограничивались землями эндиреевских кумыков, то теперь его интересы захватили и Кабарду, где столкнулись с интересами Крыма. По наблюдениям В. Т. Тепкеева, осенью 1693 г. к Аюке обратился кабардинский князь Казей, потерпевший поражение от братьев Атагуша и Денгизея, которых поддерживал хан Селим-Гирей. Аюка отправил на помощь Казею войска. Однако в дело вмешались крымские дипломаты, которые поддержали противников Казея. В итоге конфликт разрешился путем переговоров[2082]. К событиям этого времени относится упоминание о дипломатической миссии Аюки: «калмыцкой де Аюкай тайша по присылке кабардинских владетелей, чтоб их меж собою смирить, посылал посыльщика своего калмыченина Мазан Албу Даихнеешку с товарыщи десяти человек»[2083]. Кроме того, Аюка вновь посылал свои войска в кумыцкие земли. Весной 1693 г. калмыками были разорены эндиреевское и барагунское владения[2084]. На этот поход Аюки московские власти смотрели без энтузиазма, поскольку барагунский Кучук-мурза входил в число горских владетелей, подвластных Москве[2085].

В ноябре 1693 г. в Россию попытался перебраться изгнанный из Имеретии князь Арчил Вахтангович. Его люди ранее беспрепятственно проезжали из Грузии через Терки и Астрахань. Однако у самого князя проехать не получилось. Его захватил и ограбил властитель Малой Кабарды Кульчук Килимбетов. Истоки этого конфликта были внутренними. Причиной захвата Арчила стало то, что князь не взял с собой дочь Килимбетова, которая была выдана за умершего ранее брата Арчила. Будай потребовал у Кульчука отдать ему Арчила для передачи персидскому шаху. Из Дербента в Тарки на помощь Будаю прислали 500 человек от шаха. Российские власти предприняли все возможные усилия для того, чтобы помочь Арчилу. Они обратились к Аюке, чтобы тот взял у Килимбетова Арчила и доставил в Астрахань. 6 февраля 1694 г. Аюка писал, что послал в Малую Кабарду к Килимбетову 100 человек, с которыми был также отправлен сотник Кузьма Панов. Тогда же за Арчилом из Терков послали Дивея и Адил-Гирея Черкасских со служилыми горцами и гребенскими казаками. Однако эти посылки оказались бесполезными. В Малую Кабарду к этому времени пришел Будай с людьми, присланными от шаха. Но еще до его похода Арчил ушел «в Балхары». Самому Килимбетову тоже пришлось бежать из Малой Кабарды в горы. Его земли разорил Будай. В апреле российским властям стало известно, что находящийся в Большой Кабарде крымский «салтан» прислал к Будаю посыльщика с сообщением, что идет к нему на помощь для совместного похода в царские владения[2086]. Это позволяет сделать вывод о том, что конфликт между Крымом и черкесами к началу 1694 г. затих.

Однако серьезно изменить ситуацию на Кавказе крымские владетели не смогли, поскольку хан Селим-Гирей должен был в сезон боевых действий 1694 г. идти на помощь турецкому султану. Собрать нужное число войск лишь в Крыму было сложно. В итоге с ханом пошел его сын Шахбаз-Гирей «с ордою, и с черкесы, и с тамошними нагайскими татары»[2087]. Это лишило Крым возможности активно действовать на Кавказе. Шахбаз-Гирей воевал с поляками и в следующем, 1695 г.[2088]

Российское правительство искало способы дополнительно обеспечить безопасность Терков. Для этого в Астрахань перебрасывались стрельцы из Казани, а также находившиеся в Симбирске после восстания 1682 г. московские стрельцы[2089]. Сидевшего на тюремном дворе в Казани Будаева посланца Камая московские власти решили использовать в качестве дополнительного заложника в Терках, куда Камай и его сопровождающие были доставлены 26 марта 1694 г.[2090] Мы не знаем, получил ли Будай хоть какую-то поддержку от Крыма. Скорее всего, нет. В любом случае он продолжал военные действия вяло.

С начала мая 1694 г. казаки-старообрядцы вновь активизировались на море[2091]. 2 мая «воровские» казаки и еманчеи тарковского шамхала пришли к Теркам в Подозерное устье и захватили струги с хлебными запасами. Они же 29 мая приезжали на терское Ботловское устье и пограбили стоявшие там суда, которые должны были идти в Астрахань и «за море». За ними ходили мурза Алдигирей Черкасский со своими узденями и казанские стрельцы в лодках (100 человек), а также терские конные стрельцы (33 человека) и «новокрещены» (12 человек). Нападавших догнали за островом Чечень. «Воры» отбились и ушли в открытое море. Догонять их струги на лодках было невозможно[2092]. В октябре 1694 г. российские власти получили сведения о том, что у шамхала живет больше 20 аграханских казаков[2093]. Очевидно, что часть бежавших на Кубань старообрядцев вернулась во владения шамхала. Однако летом в боевых действиях на море явно участвовало гораздо больше людей. Судя по всему, они приходили к шамхалу из других мест для участия в конкретных операциях.

Вопрос о том, что делать с «воровскими» казаками на Каспийском море, обсуждался на самом высоком уровне. Об этом мы узнаем благодаря письму Франца Лефорта своему брату Ами от 7 декабря 1694 г. В нем царский любимец хвастался, что вскоре сможет сделать своего племянника капитаном корабля, поскольку Петр назначил его самого первым адмиралом. Сообщалось, что «скоро» начнут снаряжать суда, которые через два года пойдут к Астрахани[2094]. Таким образом, еще накануне первого Азовского похода строительство флота планировалось на Каспийском, а не на Азовском море. Очевидно, что флот полагалось соорудить для поддержки торговли на Каспии. Здесь Петр действовал по примеру своего отца, построившего в свое время для этой цели корабль «Орел».

Осенью 1694 г. астраханские власти предприняли новую попытку договориться с Будаем. 3 ноября 1694 г. к нему был отправлен юртовский татарин Я. Сакаев. Он передал требование освободить находящихся у Будая купцов и русских пленников, а также вернуть захваченное оружие. Тот, в свою очередь, жаловался на невыплаты жалованья, на нападение на шамхаловы владения ушедших от него к гребенским казакам старообрядцев, осуществленное с попустительства терского воеводы, на нахождение в тюрьме Терков его посланца Камая и т. д.[2095] В итоге переговоры завершились безрезультатно.

1695–1696 гг.

В 1695 г. война на море продолжилась. Об этом известно из допроса стрельца М. Казанца, который в 1696 г. бежал из ногайского плена с Кубани. Захватили же его на Каспийском море во время похода 1695 г. против казаков-старообрядцев. Произошло это из-за того, что струги служилых людей потеряли друг друга из видимости во время плавания. Судно Казанца было захвачено отрядом казаков численностью более 150 человек. Позднее пленного переправили по другую сторону Кавказских гор на Кубань и продали ногайцам, живущим рядом с городком казаков-старообрядцев[2096]. Последнее сообщение особенно важно, поскольку позволяет понять, откуда шамхал Тарков брал казаков для морских походов. Очевидно, что на помощь Будаю приходили те же старообрядцы, которые служили ему в 1689–1692 гг. Разница состояла в том, что теперь казаки подчинялись азовскому Кубеку-аге[2097] и значительную часть времени проводили в сухопутных походах с его отрядом. У них оставалось меньше времени и сил для операций на Каспийском море.

Проблемы в отношениях с шамхалом Тарков остались и в следующем, 1696 г. В конце мая татары улуса Баязыта, брата Чин-мурзы Тиноклатова, которые кочевали в степи за Тереком на урочище Аграхани «у шафкала тайши», отправились «с шавкаловым сыном Салпукою да с начальным человеком Тункатаром-агою сто восмь человек» под Саратов. Набег был удачным, но на обратном пути нападавших разбили донские казаки. Плененные ногайцы утверждали, что шамхал об их походе не знал[2098], однако правдивость их слов вызывает большие сомнения.

Возможно, что какие-то действия Будай предпринял также против Терского города. Весной 1696 г. возглавлявший Казанский приказ Б. А. Голицын[2099] писал Петру I о неких «замыслах» Будая, для пресечения которых предполагалось послать (судя по контексту — в Терки) из Астрахани 200 московских и 200 астраханских стрельцов[2100].

Взятие Азова в июле 1696 г. эхом отозвалось на каспийском побережье. В августе 1696 г. от Будая вновь бежали жившие у него старообрядцы. Астраханский воевода окольничий Иван Алексеевич Мусин-Пушкин «с товарищи» сообщали, что «воровские казаки-расколшики, которые жили во владенье тарковского Будая шевкала на Аграхане-реке, великому государю в винах своих добили челом и от воровства своего престали, и убрався ночью, от шевкала ушли на Терек. А с Терека воевода Иван Кроткой да дьяк Андрей Молчанов писали в Астрахань и прислали тех аграханских казаков дватцать семь человек, и в том числе шесть человек з женами и з детми, да двух старцов, да две старицы. И великий государь указал тем аграханским казаком, которые были в ызмене и жили в шевкалове владенье на Аграхане, и отстав от воровства, приходили на Терек, а с Терека в Астрахань, сказать ево великого государя указ». Их простили и отправили на Дон[2101]. Побег не был случайностью. Ранее на Аграхань с Дона пришел некий казак Сенька, который ранее жил здесь. Он вступил в переговоры с наиболее авторитетными казаками. Пришельца выбрали атаманом, и Сенька организовал успешный переход на Терек[2102].

В западной и центральной частях Северного Кавказа 1696 г. ознаменовался важными переменами. Возможно, что толчком к интенсивному развитию политической ситуации стала смерть в 1695 г. владетеля Большой Кабарды Мисоста. Отношения между крымскими властями и частью черкесов еще больше обострились. Дело дошло до того, что черкесы не явились защищать Азов во время второй осады. О существовании этого конфликта в российском лагере под Азовом узнали в начале июня. Один из пленных ногайцев рассказал, что черкесы не идут с нураддином Шахин-Гиреем из-за того, что «тому года з два назад некоторой черкеской мурза по ссоре застрелил ево нурадынова брата родного меньшова, и за то де он, нурадын, хотел того мурзу и улус ево весь разорить, и черкесы де за то ныне с ним, нурадыном, к Азову не пошли»[2103]. Другой пленный татарин отнес событие, которое стало причиной ссоры, к более раннему периоду: «наперед де сего года с четыре присылал к ним в черкесы нурадын-салтан брата своего родного Шаган-Гирея салтана для збору с них дани, и они ево не послушали, и ево застрелили до смерти»[2104]. Третий ногаец объяснял факт отсутствия черкесов в войске тем, что они хотят принять христианство и служить московскому государю[2105].

Бежавший с Кубани пленный поляк объяснял происходящее несколько иначе. Он рассказал, что «у горских черкес с кубанскими нагайцы недружба за то, что многие кубанцы кочевали блиско их горских черкес и чинили им черкесом многую налогу, крали у них черкес людей и лошадей и скотину, и за то черкесы их кубанцов от себя выгнали на сю сторону реки Кубани нынешней весною, и по той недружбе и призывать их, черкес, кубанцы к себе не смеют, и никово о том к ним не посылают, а слыхал он от кубанцов, что зберетца тех горских черкес тысяч с шесть или семь»[2106].

Бежавший от кубанцев в августе донской казак отразил уже бытовавшую между ногайцев версию о том, что переориентация черкесов на Россию связана со взятием Азова: «Да от них же, кубанцов, слышал он, Емеля, что горские черкесы жить под салтаном не хотят. А хотят поддатца царскому величеству для того, что Азов московские войска Азов[2107] взяли, и им, черкесом, лутче жить к Азову, а от турков им великое утеснение, емлют у них турки неволею вместо дани детей их, а русские де люди едят мяса свиные, и они де черкесы те мяса едят ж»[2108]. Он же отметил, что крымские власти всеми силами стараются удержать черкесов под своей властью. Беглец также сообщал, что калга и нураддин «нагайцов отпустили всех по домам, а при себе оставили только крымских татар для того, чтобы им черкесов от подданства к московским войскам удержать». Крымские «салтаны» планировали и впредь оставаться в черкесских владениях: «И хочет калга зимовать в Черкесах у Антука, бея черкеского, а нурадын хочет зимовать в Большой Кабарде в Черкесах же для того ж удержания тех черкесов»[2109]. В реальности в Кабарде зимовал только калга[2110].

Судя по всему, версия о решающем влиянии взятия Азова на поведение черкесов несостоятельна. Переговоры русских властей с черкесами шли еще до взятия Азова. Весной 1696 г. Б. А. Голицын сообщал Петру I о приеме в Терках некоего черкесского мурзы. Князь хотел получить указ: если он «похочет прикочевать, принимать ли тут и сажать ли?» Или же нужно отписать гребенским казакам, не будет ли от этого мурзы «какого страху?»[2111]. К сожалению, мы не знаем, о ком именно из черкесских владетелей писал царю глава Казанского приказа, а также из-за чего тот мурза мог решить перейти в российское подданство. Обращает на себя внимание, что черкесский владетель действовал по собственной инициативе, а не по приглашению со стороны Москвы. Кроме того, все письмо Голицына сквозит сомнениями царедворца по поводу полезности для России предстоящего выезда.

Тема переговоров о переходе в русское подданство черкесов вновь всплыла 22 августа 1696 г., когда в Азов к А. С. Шеину пришли донские казаки, сообщившие о том, что приехавшие к ним для «окупного дела» ногайцы привезли письмо неких мурз. Получив это известие, Шеин велел остающемуся в Азове воеводе П. Г. Львову послать на Дон «кого пригоже» для призыва под государеву руку ногайских и черкесских мурз. Львов отправил через донских казаков послание к мурзам. Письмо было адресовано ногайским мурзам, однако в нем упоминаются и черкесы. С ним был послан казак М. Можар. По факту переговоры велись с ногайцами, и вопрос о черкесах больше не поднимался[2112].

Летом — осенью 1696 г. еще более активно, чем в предшествующие годы, вмешивался в происходящее в Кабарде Аюка. Это привело к прямому столкновению с крымцами. Не исключено, что о каких-то действиях людей Аюки на Кавказе идет речь в письме Б. А. Голицына к Петру от 31 июля 1696 г. Князь сообщал государю: «А о калмыках для того не писал, что у вас здравствуй с ними, дай Боже, что послужили, а с Казбулатом толко их на силу выслали 1172 человека, а то, государь, твоею частию»[2113]. На мысль о том, что речь идет о кавказских событиях, наталкивает имя «Казбулат». К сожалению, черкесских князей с таким именем для данного периода не известно.

Более подробно источники освещают другой эпизод, рассмотренный В. Т. Тепкеевым. Исследователь сообщал, что к Аюке писал князь Казы Мисостов, который просил разрешения кочевать на Тереке. Летом или в начале осени Аюка направил к нему на помощь войско под командованием сына Чакдорджаба. Тот стоял в «Мисостовой» (то есть Большой) Кабарде около двух месяцев. После падения Азова в Кабарду пришел калга с войском. Какое-то время между ними шли переговоры. Калмыки требовали вернуть под власть Аюки ногайцев, бежавших на Кубань весной. Татары отказывались, мотивируя свой отказ тем, что Аюка выступил на стороне Москвы. Противостояние закончилось сражением, в котором татары понесли большие потери, чем калмыки[2114].

О столкновении Аюки с крымскими татарами в Кабарде осенью 1696 г. сообщал бежавший из плена запорожец. Он слышал рассказ об этих событиях в Крыму: «Осенью три салтана с Крымскою ордою ходили в Черкескую землю будто для чиненья частых подъездов под Азов и для своей поганской добычи. Но их за Кубанью калмыки с Аюкою и Албою, будучие в некоторых местах, так крепко били, что, возвратясь перед Рождеством Христовым в Крым, сами поганцы сказывали, что их половина назад не пришла оттоль»[2115].

1697 г.

О новом эпизоде столкновений между Аюкой и крымцами в рассматриваемом регионе российские власти узнали от крымского татарина Чебанки, плененного калмыками и присланного в Астрахань в июне 1697 г. События относятся к тому периоду, когда калга находился в Кабарде зимой 1696/97 г. Пленный рассказывал, что едисанский Тоган-мурза Сиюнчев сын «с улусы» ушел от Аюки на Кубань и прибыл в Кабарду. Здесь он сообщил калге Девлет-Гирею, что в кочевье Аюки остался Салтамурат-мурза, который хочет прийти к ним на Кубань и просит, чтобы калга с крымскими и кубанскими людьми вышел ему навстречу. Выполняя просьбу, Девлет-Гирей отправился к Астрахани с войском в 8 тыс. человек. Достигнув окрестностей крепости, калга направил вперед к Волге Тогана-мурзу, а с ним крымских и кубанских мурз, а также Кубека-агу. На третий день посланные отряды возвратились вместе с Салтамуратом «с улусы», и они пошли на Кубань «наспех днем и ночью, опасаясь калмыцких ратей». Однако на р. Куме Девлет-Гирей узнал, что за ними идет погоня, и, оставив войско для прикрытия, с 500 людьми ушел в Кабарду. Для охраны едисанских улусов были определены крымские и кубанские рати во главе с Тоганом, Кубек-агой и мурзами. В тот же день калмыки пришли к Куме. Разыгравшееся сражение продолжалось три часа «до вечера и побито де на том бою калмык и татар на обе стороны немало, толко де татар побито болши, а знатных де людей ис крымской рати побиты ближние калги салтана Алишь-ага, да Сафар-ага, да… бия, да Кубека-агу»[2116]. Известие о смерти Кубека-аги было ложным. Однако очевидно, что военно-политическая ситуация на Северном Кавказе становилась все более и более острой. Тем не менее Кабарда продолжала оставаться базой для нанесения ударов по российским владениям. В конце зимы хан отправил к калге в Кабарду «три знамени» сейменов, приказав, чтобы в марте он с черкесами и ногайцами ударили на Азов[2117].

Еще одно событие, которое отразило происходящие на Кавказе сложные процессы — изменение статуса будущего сподвижника Петра I князя Александра Бековича-Черкасского, носившего до крещения имя Девлет-Гирей. В документах 1680-х — первой половины 1690-х он упоминается как Девлеткирей Бекмурзинов (Кобяков, Мурзабеков) сын Черкасский. В Терках он находился в качестве аманата, обеспечивавшего лояльное по отношению к России поведение кабардинских правителей. Последний раз в качестве аманата его имя отмечено в документе от 22 января 1696 г.[2118] Однако по состоянию на 7 августа 1697 г. он уже фигурирует как бывший аманат, который отправлен в Москву. Упоминание связано с тем, что через Астрахань из Кабарды в Москву проезжал уздень Чертухай Абашев, направлявшийся к своему сюзерену Девлет-Гирею. Судя по всему, к моменту переезда в Москву Девлет-Гирей уже некоторое время был сиротой. Еще «зимним путем», т. е. зимой 1696/97 г., он посылал с письмом Абашева из Астрахани к своему дяде Куртухе (Кайтуко Джамбулатову, младшему брату отца Девлет-Гирея) в Большую Кабарду. В это время в Кабарде находились «калга-салтан, и крымские владельцы Паскедлей Зарбеков да Станбулат Шалаков, и едисенские татаровя, и малибаши»[2119].

Отец Девлет-Гирея — Бекмурза Джамбулатов — был известен как последовательный противник Москвы и сторонник Крыма. Однако погиб он, по данным И. А. Гильденштедта, «в сражении с крымскими татарами»[2120]. Исследователи предполагали, что гибель известного горского владетеля относится к 1688 г.[2121] Выявленный нами документ заставляет пересмотреть взгляды на время смерти Бекмурзы. В нем приведена датированная 19 августа 1696 г. расспросная речь ногайца, который пришел из прежнего своего улуса «ныне года с полтора» и жил на Кубани у «Бекмурзы Черкеского»[2122]. Таким образом, в 1696 г. Бекмурза еще был жив. Смещение даты кончины кабардинского князя позволяет понять причины, по которым его сын Девлет-Гирей из ценного заложника превратился в российского подданного. Вероятно, что между августом 1696 г. и зимой 1696/97 г. Бекмурза Джамбулатов по какой-то причине стал противником крымцев и погиб в бою. Соответственно, его сын Девлет-Гирей, с одной стороны, оказался бесполезен в качестве аманата, а с другой стороны, его политические перспективы на родине после смерти отца оказались весьма неопределенными. Для Кайтуко Джамбулатова изменение статуса племянника, связанное с его отправкой в Москву, как ослабляло конкуренцию во власти, так и укрепляло связи с Россией.

Несмотря на то что политическая ситуация в черкесских землях явно изменилась в пользу России, московские власти не стремились использовать ее для дальнейшего расширения сферы своего влияния, в том числе с помощью военной силы, продолжая уделять основное внимание обороне Терков. В феврале 1697 г. в калмыцкие улусы из Астрахани был направлен сотник Иван Исаков, который должен был потребовать от Аюки 2 тыс. человек для защиты Терков от нападения шамхала и калги. Однако тот отказался, ссылаясь на падеж лошадей, а также выразил сомнения в том, что поход состоится, поскольку шамхал сам боится прихода русских и калмыцких войск[2123].

Прогноз Аюки оказался ошибочным. В 1697 г. Терский городок вновь подвергся нападению. Будай пришел под его стены вместе с крымскими татарами, возглавляемыми калгой[2124]. Единственный документ, который хоть сколько-нибудь полно освещает историю этой осады, — челобитная проводника, который привел российские войска на выручку Теркам: «Великому государю… бьет челом твой Бийбулата-мурзы княж Каспулатова сына Черкаского татарин Ч[ерпайк]а Маралов. В нынешнем, государь, в 205-м [1697-м] году в феврале месяце [приходили]…под Терской город войною неприятельские люди. И по твоему, великого государя, указу посланы со мною, холопом твоим, астраханские жители ратные люди. И я, холоп твой, тех ратных людей до Терка провел чистым путем в добром здоровие. Милосердый великий государь, царь и великий князь, Петр Алексеевич всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, пожалуй меня, холопа твоего, своего великого государя жалованьем за службишку мою, чем тебе, великому государю, обо мне господь известит. Великий государь, смилуйся»[2125]. Судя по всему, осада закончилась безрезультатно.

В мае 1697 г. на Терек был назначен новый воевода князь Михаил Андреевич Волконский. Это назначение не предполагало отказа от оборонительной стратегии. В наказе Волконскому предписывалось «почасту» посылать людей в Кабарду и в Кумыки для проведывания вестей. Против врагов и воровских казаков «по вестям» полагалось посылать небольшие отряды, причем только в «ближние места». Ходить в далекие походы запрещалось. В случае появления известий о движении крупных вражеских отрядов Волконскому предписывалось оставаться в крепости, укреплять оборону и посылать за помощью в Астрахань. Большое внимание уделялось пресечению работорговли, которая могла стать причиной конфликтов. Воеводе и другим русским людям запрещалось захватывать и принимать в качестве подарков как женщин и детей (черкесов, кумыков, татар), так и пленников. Аналогичное внимание уделялось и возможному захвату лошадей. В документе прямо предписывалось избегать действий, которые могут «ожесточить» соседей. Огромное внимание в нем уделено организации торговли[2126].

Между тем падение Азова заставило противника активизировать свою деятельность в регионе. В начале 1697 г. большое внимание к Северному Кавказу проявлял не только хан, приславший на помощь калге отряд во главе с Мамбет-агой, но и османские власти. К горским владетелям, в том числе к Будаю и эндиреевскому Муртазалею, послали чауша, который должен был добиться их участия в походе на Азов. Его миссия была успешна[2127]. Тарковский шамхал, который в начале войны отказывался посылать своих людей на помощь крымцам, теперь отправил своего сына с 300 воинскими людьми на Азов[2128]. Осенью 1697 г. калга с 1 тыс. крымских татар и ногайцев жил «в черкесах от Кубани в разстоянии день езды»[2129].

Регион вновь подвергся нападению калмыков. В конце 1697 г. Аюка предпринял большой поход на Кавказ. По сообщению донских казаков, в «рождественской мясоед», то есть в ноябре — декабре, Аюка и его племянник Мункотемир с 20 тыс. «и больши» человек пошли на Кубань, разбили выставленную против них заставу в 500 человек, которая «стояла для сторожи выше черных лесов». После этого калмыки отправились «на вершины кубанские об урочище Бештовых гор, от Черкасского в дальном разстоянии, а блиско к Терьку, и будучи там нагайцов, и черкес, и едисанцов громили, и юрты их разоряли, и ходили до Большой Кабарды, и взяли себе добычи конского табуну с 17 000»[2130]. Этот поход стал одним из крупнейших успехов Аюки.

1698–1699 гг.

Постоянные военные действия заставляли горцев искать покровительства у российских властей, которые на завершающем этапе войны выглядели более сильной стороной. 28 апреля 1698 г. в Азов пришел бежавший шестью днями ранее «из Ногаев» стрелец Антипка Вяткин, который сообщил, что «в великой пост», то есть в марте — апреле, «горские черкесы, все, которые были в соединении с кубанцы, хотели приклонитца под высокодержавную великого государя руку, и салтан де за теми черкесы ездил в погоню, чтоб их удержать»[2131]. Это подтверждалось и словами других выходцев с Кубани, утверждавших, что черкесы желают перейти под государеву руку, поскольку «им от хана крымского и от иных начальных людей великая потуга и разорение — детей их к себе емлют мужеска и женска полу и всякой скот»[2132]. Весной — в начале лета одному из сыновей крымского хана Сафа-Гирею (в русских источниках Сават-Кирей) приходилось стоять «в Черкесах» для того, чтобы горские черкесы не отъехали к Терку[2133].

В «Изъяснении о кабардинских народах», составленном в 1732 г., находим следующие сведения о деятельности Сафа-Гирея и конфликте между черкесами в период его пребывания на Кавказе: «и в то ж время боясь кубанцов, чтоб их не разорили, давали в Крым кабардинцы ясырей вместо дани в год по десяти человек, а потом, поссорясь между собою, кабардинцы и один из них, Бек-Мурза, убив дву владельцов, Танбеевых детей, ушел в Крым и выпрося там от крымского хана войска, при котором был командир Сават-Гирей-салтан, пришед, черкеских всех князей и с их подвластными побрали в полон и перевели на Орб-реку (Уруп, приток Кубани. — Авт.) и там их поселили; а во время того их взятья в полон в Терке были от черкес в аманатах Бек-Мурзы сын Давлет-Кирей (которому по крещении дано было имя Александр)»[2134].

Бекмурза, как мы писали выше, погиб в конце 1696 или начале 1697 г., а его сын Девлет-Гирей перестал быть аманатом. Очевидно, что в рассказе объединены события нескольких лет. Тем не менее «Изъяснение о кабардинских народах» позволяет составить общее представление о том, что происходило в регионе во второй половине 1690-х гг. Очевидно, что причиной обострения конфликта стала ссора Бекмурзы с родственниками и вовлечение в нее крымцев. Прибывший в Кабарду в 1698 г. Сафа-Гирей, не имея возможности полностью контролировать регион, начал сгон населения в более удобные для сохранения крымской власти места.

Сведения о желании черкесов и живущих в Предкавказье ногайцев перейти под руку великого государя вновь поступили в Азов в 20-х числах июня 1698 г.: «Черкесы Малой Кабарды приклонились под высокодержавную великого государя руку. И для того салтан крымской был в Черкесах с крымскими татары, и половина нагайцов и черкес пошли войною под колмыки и под Малую Кабарду, а другая половина нагайцов и черкес пошли в Крым, а с Крыму хотели итить под Можары, а иные черкесы от налогу крымского салтана пошли в горы в абозы. А нагайцы от приходу великого государя ратных людей зело боятся. И их де нагайцов выбивают на житье в Крым, и они де на житье в Крым ехать не хотят, а говорят: будет де к ним будут ратные люди великого государя войною, и мочи их битца не будет, и они хотят бить челом под державную руку великого государя»[2135]. Характерно, что решение черкесов и ногайцев о сближении с Москвой было с их стороны вполне самостоятельным, обусловленным не прямым военным давлением России, а следствием ее побед под Азовом и на Днепре, которые в свою очередь укрепляли позиции царской державы в Северо-Кавказском регионе. Призванные остановить этот процесс репрессии крымцев и попытки принудительного переселения зависимых от них народов имели обратный эффект, лишь укрепляя черкесов и ногайцев в их намерениях.

В 1698–1699 гг. была решена старая проблема пиратства старообрядцев на Каспийском море. В августе из приказа Казанского дворца была отправлена грамота воеводе Мусину-Пушкину о необходимости борьбы с морскими разбойниками[2136]. В конце 1699 г. думный дьяк Е. И. Украинцев заявил турецкой стороне во время переговоров в Константинополе (Царьграде): «И посол говорил: слышали де мы и то, что у царского величества и на Каспийское море вновь суды сделаны ж для унятия тамошних морских разбойников. И посланники говорили, что суды у царского величества на то море поделаны наипаче для торговли персидской. А разбойников там морских бывает мало, только выходят иногда для кражи и грабежу по небольшому в малых каюках горские черкесы, и тех из Астрахани и с Терка царского величества ратные люди разбивают и усмиряют в то время»[2137].

Скорее всего, это утверждение русских дипломатов было правдивым. Дело в том, что к 1699 г. был реализован намеченный еще в конце 1694 г. план по созданию флота на Каспийском море. В 1696–1697 гг. по царскому указу в Казани началось строительство тринадцати яхт «на морской ход». Для этого на Волгу были направлены корабельные мастера Баренц Броур и Крен Корнелиус. В Астрахань готовые яхты отправили в 1698/99 (207) г. В документах говорится о пяти яхтах под командованием полковника Ивана Меера, имевшего в своем распоряжении 500 солдат, и пяти яхтах капитана Яна Вилца Дегемерта. Последний также командовал отрядом в 500 человек. Моряки должны были охранять торговые суда, идущие в Астрахань. Зимой яхты полагалось ставить на острове Четыре Бугра под защитой острога, который здесь предполагалось возвести[2138]. Н. Б. Голикова отмечает, что в 1699 г. для обслуживания яхт был создан особый Яхтинский полк[2139]. Впрочем, по мнению Б. В. Мегорского, реальная служба Яхтинского полка на Каспийском море началась лишь в 1701 г.[2140]

Очевидное ослабление влияния крымских властей в восточной части Северного Кавказа повлияло и на позицию шамхала Будая. Из-за того что в Кабарде шла большая война, ресурсов для помощи Будаю и походов на Терки у Крыма просто не было. Видимо, поэтому в конце лета 1698 г. Будай без предварительных условий (насколько это удалось установить на текущий момент) посылал в Москву посольство из 9 человек во главе с Алей-агой[2141].

В районах, которые оставались вне контроля российских властей, продолжалась борьба между татарами и отдельными группами черкесов. Крымским властям по-прежнему приходилось сохранять постоянное присутствие в Черкесии, чтобы не допустить перехода местных правителей на сторону Москвы. В результате находившийся здесь калга Шахбаз-Гирей в 1699 г. был убит черкесами по наущению своего брата нураддина Саадет-Гирея[2142]. Любопытно, что в 1732 г. один из черкесских информаторов Коллегии иностранных дел связывал историю поездки Бекмурзы в Крым и переселение черкесов на Кубань с Шахбаз-Гиреем: «Когда кабардинские владельцы жили в Пяти Горах, и тогда ушел от них Эльмурзы Бековича (которой ныне обретается при крепости Святаго Креста) отец Бек-Мурза в Крым, откуда приходил он, Бек-Мурза, с крымским Шахбаз-Гирей ханом для взятья их, пятигорских владельцов, со всем владением в Крым. И тогда оныя владельцы все ушли; одни в калмыцкие улусы к Аюке хану, а протчия в Кумыки; а подлой народ весь крымской Шахбаз-Гирей хан взяв отвез на Кубань, а потом и их, пятигорских владельцов, к себе на Кубань призывал. И оныя владельцы с совету калмыцкого Аюки-хана, как от него, так и ис Кумыков все на Кубань перешли»[2143].

Очевидно, что в данном сообщении вновь представлены события нескольких лет и объединены действия разных представителей Крымского ханства. Тем не менее процитированный рассказ помогает понять, когда и чем кончился конфликт черкесских владетелей с властями Крыма. Судя по всему, видя стремление некоторых черкесских правителей перейти под руку московского государя, крымцы попросту перевели значительную часть населения Кабарды на Кубань. Связывать перевод черкесов на Кубань с именем какого-то одного представителя крымских властей, скорее всего, неправильно. Вероятнее всего, это была политика Крыма, а не отдельных его представителей. Шахбаз-Гирей стал тем, при ком процесс переселения закончился. Интересно также известие о бегстве ряда черкесских правителей к Аюке, а также в «Кумыки» (очевидно, к Будаю). Россия же в этих процессах, по всей видимости, практически не участвовала, если исключить переезд в Москву Девлет-Гирея. После заключения мира в 1700 г. московские власти перестали вести какие-либо переговоры о переходе на русскую службу турецких и крымских подданных, чтобы сохранить крайне необходимый после начала Северной войны мир с Османской империей.

Окончание Русско-турецкой войны 1686–1700 гг. не означало полное прекращение вооруженных столкновений и конфликтов на Северном Кавказе, включая набеги на российские владения[2144]. Масштаб их в целом снизился, а набеги, как правило, предпринимались местными владетелями по собственному почину. Сохранялась и борьба за политическое влияние на местные народы со стороны Москвы и Бахчисарая, происходившая теперь в новых — «мирных» условиях.

В целом же, характеризуя ход войны в данном регионе, отметим, что Россия придерживалась здесь сугубо оборонительной стратегии, стремясь сохранить имеющиеся позиции и лишь отвечая на нападения противника. В результате желание части черкесских владетелей перейти под руку Москвы на последнем этапе войны оказалось нереализованным, поскольку российские власти не предоставили им военной поддержки. На протяжении всей войны можно отметить лишь один случай, когда в регион были направлены значительные воинские контингенты. Это ликвидация в 1692 г. аграханской общины казаков-старообрядцев, которые смогли организовать морскую блокаду Терков и поставить под угрозу торговые контакты с Персией. Таким образом, объектом интереса русского правительства выступали в большей степени не земли Кавказа, а торговля с Персией.

Главной действующей силой противника на Северном Кавказе было Крымское ханство. Собственно османские войска, в отличие от Приазовья, Подонья или Поднепровья, в рассматриваемом регионе не появлялись. Крымские же власти не только выступали организаторами нападений горских правителей на подконтрольные (реально или формально) России территории, но и, при возможности, отправляли сюда свои отряды. Очевидно, что целью Крыма было покончить с присутствием России в регионе. Это позволило бы более жестко контролировать кавказских горцев. Реализовать данную задачу не удалось потому, что крымские власти не могли или не хотели отправить на Северный Кавказ достаточное для этого число войск. В итоге крымские военачальники просто перевели черкесское население Кабарды на подконтрольную Крымскому ханству Кубань. Последнее, впрочем, не остановило конфликт между черкесскими владетелями и Крымским ханством. Однако эти события лежат за пределами рассматриваемой в данной работе темы.

Война позволила укрепить свое влияние на Кавказе калмыцкому хану Аюке. Следует отметить, что он весьма эффективно использовал стремление Крыма и России привлечь калмыков на свою сторону для усиления собственных политических позиций. Если на первом этапе войны Аюка лишь нападал на наиболее слабых кумыкских владетелей, то в конце войны он смог пройти с войском большую часть Северного Кавказа.

В силу отмеченных выше особенностей северо-кавказского и северо-каспийского театра военных действий численность используемых в регионе русских и татарских войск была значительно меньшей, чем на других театрах войны. Обращает на себя внимание тот факт, что появление на Кавказе казаков-старообрядцев, которые могли выставить несколько сотен воинских людей, не только вызвало острый интерес наиболее могущественных местных правителей, но и реально изменило баланс сил в регионе. Впрочем, немалую роль здесь сыграл и опыт боев на море, который имели эти казаки.

Религиозные идеи войны мусульман против «неверных» озвучивались Крымом в дипломатических посланиях к горским правителям, однако реального влияния на происходящее не оказывали. Военные действия на Северном Кавказе в значительной мере велись силами местных правителей, преследовавших собственные цели, связанные с обогащением и укреплением личной власти. Именно поэтому окончание Русско-турецкой войны не означало установления здесь прочного мира. Общим итогом боевых действий в регионе можно считать сохранение между Османской империей и Россией существовавшего до войны «статуса кво», что и было отражено в 7-й статье Константинопольского мирного договора[2145]. Любопытно, что, несмотря на то, что часть черкесских властителей находились на российской службе, в ходе переговоров российская сторона не оспаривала вопрос о подданстве черкесов. Они во всех случаях фигурируют в качестве подданных султана[2146].