Русско-турецкая война 1686–1700 годов

Глава 8 ВОЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ В 1697–1700 гг

На заключительном этапе войны с Османской империей и ее союзниками Россия фактически перешла к оборонительной стратегии, призванной сохранить завоеванное. Это не было сознательным решением московских властей. Официально, в соответствии с условиями Венского соглашения февраля 1697 г., предполагалось продолжать наступление на врага. Уже в 1697 г. планировался поход на Очаков. Захват этой крепости полностью поставил бы под контроль российской армии все нижнее течение Днепра. Однако отъезд царя в составе Великого посольства существенно снизил темпы подготовки новой военной кампании. Военачальники же больше думали о том, как не допустить значимых потерь, которые плохо сказались бы на их карьере, чем об усилении натиска на противника. Кроме того, османские власти осознали степень угрозы со стороны Москвы и задействовали для борьбы с Россией существенно больше войск, чем в предыдущие периоды.

Одну из главных опасностей российские власти видели в том, что османы, не смирившись с потерей Азова, попытаются вернуть себе город. Помешать этому должен был Большой полк А. С. Шеина, который, как и годом ранее, был направлен под Азов. Такая концентрация сил оказалась стратегической ошибкой. Турки и татары получили возможность более свободно действовать на других направлениях.

Большой полк Шеина подошел к Азову 5 июня, пятью днями позже в лагерь прибыли 5 тыс. донских казаков, которыми командовал Лукьян Максимов, а к 11 июня войска пополнились отрядом из 3 тыс. калмыков Аюки под командованием тайши Мункотемира Солом-Сереня[1689].

Сколько-нибудь значительных контингентов противника под Азовом не обнаруживалось. Появлялись лишь относительно небольшие группы от 50 до 300 человек[1690]. Вероятнее всего, в их обязанность входила разведка. Чтобы получить точные сведения о местоположении врага, Шеин отправил разведывательный отряд в составе 100 калмыков и 40 донских казаков, а позднее еще 15 калмыков[1691]. Из разных источников приходили известия о том, что с Кубани под Азов пойдет то ли 27 тыс.[1692], то ли 10 тыс., то ли 15 тыс. человек[1693]. Правда, появлялись также известия о том, что в распоряжении стоявшего на Кубани калги Девлет-Гирея находится всего 3 тыс. человек и он попросил подмоги у находившихся в Темрюке турок[1694].

20-м июля в документах Шеина датирована запись о приходе под Азов войска противника, состоявшего из кубанских татар, горских черкесов, кумыков, конных янычар и др., которые при подходе к русскому лагерю убили и взяли в плен около 50 человек, захватив 400 лошадей[1695]. В этот же день состоялось сражение: «И был бой, зело страшен и велик, а было бою того числа десять часов, а бусурман было на том бою татарове и иных бусурман, которые с ними были, тысяч с шестнадцать, а иные стояли в скрыте, для опасения»[1696]. Столкновение окончилось решительной победой русских войск.

В данном описании смущают сведения о числе погибших в этом «страшном» и «великом» бою: больше 70 человек со стороны противника и ни одного — в русском стане[1697]. Удивляют и приведенные полководцем данные о числе нападавших. Противнику ни разу не удавалось собрать в степях под Азовом столь огромного войска. Ситуация становится понятной при обращении к дневнику Гордона, который определил общую численность нападавших в 5 тыс. человек[1698]. Эти данные гораздо лучше соотносятся с тем количеством конницы, которое противнику удавалось собирать под Азовом в предшествующие годы. Для успешных действий против Азова этого было явно недостаточно. Да и особенно кровавым данное столкновение в дневнике Гордона не выглядит. Больше всего это нападение похоже на демонстрацию сил, получившую в статейном списке Шеина весьма гиперболизированное отражение.

После сражения 20 июля противник отступил. Вскоре Шеин начал распускать войска, назначив общее возвращение из-под Азова на 8 августа[1699]. По официальному сообщению Посольского приказа, предназначенному для передачи союзникам по антитурецкой коалиции, сражение 20 июля завершало боевые действия в Приазовье, поскольку «бусурманы с крымскими, и с черкескими, и с нагайскими ордами» отошли «в далние места за Кубань и за Лабу реки в горы и к морю»[1700]. В качестве основного итога кампании отмечалось, что Азов был укреплен новыми валами, сооружено три «земляных города», последний из которых находился «близь протоки морской, которая впадает в море в Понтус Ексинус»[1701].

Главным достижением османов в регионе Азовского моря в 1697 г. стала постройка крепости Ачуев в устье Черной протоки (одного из рукавов Кубани). Строите льство началось весной (в Великий пост). Для этого турки отправили 30 каторг, 6 галиасов, 6 фуркатов и 16 меньших судов с 1 тыс. конных дворян (сипахов) и 7 тыс. пеших солдат. Ими командовал Али-паша, а также Магмет-ага, «которой в Цареграде судебную управу над всеми ведает»[1702]. По другим данным, каторг было 12, а галиасов — 10. В качестве командующих здесь также указан Али-паша и «небольшой» паша Мемет Дербиш[1703]. Судя по источникам, упомянутый здесь Али-паша — тот самый военачальник, который ранее оборонял Азов: «в то время, как Азов взяли, в тамошних странах был сераскером»[1704]. В состав этой экспедиции входил отряд янычар под командованием Мусла-аги, ранее, после взятия русскими войсками Азова, направленного в Кафу для защиты от возможного нападения[1705].

Ачуев строился из дерева. Он представлял собой четырехугольник, у которого по углам было построено по четыре раската. Внутри деревянных срубов насыпалась земля. Длина стен составляла около 173 м (80 саженей), высота — 6,5 м (3 сажени). Ров имел ширину в 6,5 м (3 сажени), а в глубину — более 1 м (1,5 аршина). На раскатах и стенах стояло около 20 больших и малых пушек. В нем был оставлен гарнизон в 300 янычар[1706]. По другим данным, общая численность оставленного в Ачуеве гарнизона составила 500 турок и 300 татар, а артиллерия ограничивалась 6 пушками, присланными из Керчи. Турецкие власти пошли на крупные расходы. Янычарам было обещано «по 20 ефимков и по сукну на год», а татарам выдали по 6 руб.[1707] Имеются также сведения, что кроме турок в крепости были оставлены кубанские черкесы[1708].

В следующем году российские власти получили известие, что в новую крепость перевели турок, выведенных из Азова: «а которые де турецкие люди жили в Азове, и после взятья Азова выехали, они все живут на Черной протоке в новопостроенном городке Ачове»[1709].

С началом года в Москве обоснованно ожидали очередных татарских набегов на южное пограничье. С целью сбора информации о намерениях противника в марте 1697 г. миргородский полковник Данила Апостол и полтавский полковник Иван Искра послали для взятия языков отряд общей численностью в 400 человек. Они захватили у Перекопа верблюдов и волов. Правда, при отступлении часть отряда отстала и семь человек попали в плен[1710].

Вскоре войска противника совершили крупный набег на российские «украинные» города. Для похода были использованы силы, которые прошедшей зимой собрал на Кавказе отошедший в Кабарду после взятия русскими войсками Азова калга Девлет-Гирей. Он пришел в Крым с Кубани «со многою кубанскою ордою, а с ним Кубек-ага, и калмык Сазанка». Эти войска вместе с нураддином Шахин-Гиреем вышли из Крыма «со многою крымскою ордою, и с янычены, и с четырмя пушки». Придя на речку Тор, «они, салтаны, с ордами стали кошем». Из этого войска 6 тыс. человек «с янычены и з двемя пушки» были использованы для нападения на Тор. Первым объектом нападения стал торский «дровяной табор» в 400 человек, который направлялся через урочище Монатиху за дровами. 16 мая татары отправили вперед разведывательный отряд. Увидев его, охранявшие табор казаки вышли из созданных в урочище укреплений и ударили на врага. Они захватили двух пленных, которых увели с собой. В этот момент основная часть татар атаковала казаков из засады. В итоге дровяной табор был захвачен. После этого неприятельское войско направилось под Соляной. Оно сожгло посад Тора и солеварни. Отбились только те жители, которые смогли укрыться в крепости. Кроме того, 15 мая татары приходили под города Изюмской черты — Валки и Новый Перекоп, где «на валковском водопое и против старых валов» взяли в полон местных жителей, убив двоих из них. Также было захвачено шестеро перекопских жителей[1711]. Взятый в плен под Тором сотник Микифор Мазан бежал на следующий год в Тавань и сообщил, что в походе участвовал также и Муртаза-паша[1712].

Если на донском театре военных действий российское командование изначально планировало оборонительные действия, то на днепровском направлении, несмотря на начавшиеся весной набеги крымцев, кубанцев и калмыков, предполагалось атаковать противника на Черном море. В поход должны были отправиться запорожцы. Кошевой атаман Григорий Яковенко писал, что государь пожаловал запорожцам из брянских лесов материалов на 40 морских стругов, а также припасы к ним[1713]. О готовности к «раннему вешнему морскому походу» Яковенко сообщал 1 марта[1714].

Военные действия не должны были ограничиваться силами одних запорожцев. Накануне отъезда в Великое посольство 20 февраля Петр указал И. С. Мазепе и сменившему Шереметева на посту воеводы Белгородского полка князю Я. Ф. Долгорукову совместно совершить поход к Очакову. Этот поход изначально планировался как «водяной морской». В сходные товарищи Долгорукову назначался думный дворянин С. П. Неплюев, а также брат Якова Федоровича — князь Л. Ф. Долгоруков, получивший должность севского воеводы. На помощь ему отправлялись московские стрелецкие полки Василия Елчанинова и Михаила Кривцова. Неплюев со стрелецкими полковниками должен был принять в Брянске струги у стольника Сильвестра Огибалова и идти на них Десной и Днепром до Переволочной. Здесь Неплюеву полагалось дождаться Долгорукова и Мазепу и «объявить» им суда и запасы. Последние должны были погрузиться в суда и идти «под Ачаков и под иные турецкие городы». Операция планировалась в том числе и для отвлечения внимания противника от Азова и других мест[1715].

Отметим, забегая вперед, что этот план реализован не был. Фактически основная часть армии гетмана и воеводы большую часть времени двигалась по суше и дошла только до Тавани. К этому времени турки успели построить новые укрепления на наиболее опасных направлениях и собрать войска для удара по днепровским городкам.

Н. И. Костомаров писал, что к 11 мая для похода вниз по Днепру сделали 600 лодок и 70 морских стругов. К 23 мая были сплавлены еще 90. К концу весны Неплюев доставил из Брянска еще 121 струг[1716]. Отметим сразу, что именование судов в документах неустойчиво. Судя по всему, слово «струг» было общим для крупных судов разных типов. К примеру, в одном из документов указано, что «ныне налицо стругов под Переволочною сорок, под Арелью дватцать шесть, в том числе и байдаки»[1717]. Позднее среди морских судов, участвовавших в походе, упоминаются байдаки[1718] и фуркаты. Очевидно, что они должны фигурировать среди отмеченных Костомаровым «морских стругов».

Фуркаты в 1697 г. впервые фигурируют среди судов, построенных для плавания по Днепру. Откуда такие суда появились, позволяет понять грамота, отправленная из Москвы Мазепе 10 марта 1697 г. В ней объясняется задержка в столице запорожских мастеров стругового дела: «А припасы к тем стругам належащие с Москвы к тебе, подданному нашему, посланы, да запорожцы стругового дела мастеры Василей Бугуш с товарыщи пять человек во Брянеск отпущены ж февраля в 22-м числе, да с ними ж послан дворянин наш Микифор Леонтьев сын Тинков. А задержаны они были на Москве для нашего ж дела и оказывания нового морского судна»[1719]. Очевидно, что запорожские судостроители знакомились с конструкцией галер, которые с января 1696 г. строились в Преображенском по образцу привезенной из Архангельска голландской галеры[1720].

29 апреля в Москву пришло по почте письмо от Мазепы, в котором он сообщал, что 18–19 апреля они с Долгоруковым обсудили планы кампании и решили сходиться на Коломаке или Орчике, оттуда идти к Новобогородицку, а уже там погрузиться на суда и двинуться к Черному морю. Гетман писал также, что в поход они отправятся только тогда, когда будут сделаны морские суда. Их же строительство задерживается из-за медлительности брянского и трубчевского воевод, а также из-за того, что не были вовремя доставлены из Москвы необходимые для оснастки судов материалы[1721].

Перенос места погрузки на суда от Переволочной вниз по Днепру к устью Самары выглядит странно, поскольку увеличивает расстояние, которое полкам предстояло пройти пешком. Но еще более странной выглядит новая точка соединения войск. Чтобы попасть к Коломаку и Орчику, Мазепе предстояло сделать большой крюк к востоку от Днепра. Складывается впечатление, что гетман и воевода изначально старались оттянуть начало своего похода на Черное море. В одном из более поздних писем, когда войска уже погрузились на суда, Мазепа писал о плавании по Днепру: «сей плавный поход всему войску есть новой и необыкновенной»[1722]. Можно предположить, что не имевший опыта организации морских походов гетман просто боялся предстоящего предприятия и не желал брать на себя ответственность за его возможную неудачу.

Для того чтобы правильно оценить последующие события, необходимо остановиться на вопросе о численности войск, которые двинулись в «плавный» поход. С российской стороны указом от 19 мая на службу назначено «в Белогородцком розряде нашим великого государя ратным людем указному числу конным в полковой сотенной службе десяти, пешим в салдацких и в стрелецких в дватцати полках и с теми, которые ныне в Белегороде и в Курску в московских стрелецких в жилых полкех дватцати тысяч, всего тритцати тысяч человек»[1723]. Надо полагать, что и Мазепа выставил близкое по численности войско. Таким образом, в распоряжении военачальников имелось около 60 тыс. человек.

25 мая гетман приказал выступить из Батурина[1724]. 7 июня Мазепа пришел с полками к р. Коломак, встретившись там на следующий день с Я. Ф. Долгоруковым. Вместе они дождались Л. Ф. Долгорукова, организовав 11 июня общий съезд[1725]. 14 июня объединенное войско выдвинулось в сторону Днепра. При этом Долгоруков оставил под командованием брата, Луки Федоровича, «для охранения» 4565 человек[1726]. К Днепру полки дошли лишь 24 июня[1727].

Между тем турки не собирались ждать прихода российского войска под Очаков, а сами решили вернуть Казы-Кермен. В конце мая к днепровским городкам подошел разведывательный отряд противника. 30 и 31 мая на левой стороне Днепра «подъезжали» многие татары и янычары. Они стреляли по Шингирею из «яныченок». Посланные для защиты Шингирея солдаты Курского полка «учинили» отпор противнику[1728]. Обращает на себя внимание, что российские войска даже не пытались контролировать укрепления Ислам-Кермена (Аслана) на крымском (левом) берегу Днепра. На это не хватало имеющихся сил. К середине июня уже имелась информация о том, что в устье Днепра стоят несколько турецких галер, закрывая путь в Черное море. Знали также и о том, что турки стягивают войска к Очакову. Правда, известия о численности противника были очень противоречивыми. По одним данным, речь шла об огромной стотысячной армии, а по другим — только о 3 тыс. янычар и 10 тыс. кавалерии[1729].

Турки действительно активно готовились к новому этапу боевых действий в регионе. Кампании 1695–1696 гг., завершившиеся потерей османских укреплений в устье Дона и Днепра, вызывали серьезное беспокойство султанского правительства за судьбу Очакова. Составленное в 1695 г. описание крепости свидетельствовало о плачевном состоянии ее укреплений, неспособных выдержать натиск серьезного противника. Помимо их ремонта предполагалось сооружение трех новых бастионов. Осенью 1696 г., после потери Азова, турки начали завозить под Очаков известь, камень, деревянные балки и другие материалы для срочного ремонта укреплений крепости[1730]. Ремонтные работы были поручены сераскеру (главнокомандующему) эялета Силистра Юсуфу-паше, прибывшему под Очаков с войсками в 1697 г. Результат этих работ отражен в одном из русских источников, сообщающих, что турками был сооружен новый «город» (речь, конечно же, о починке / возобновлении укреплений существующего замка) — «деревянной рубленой в две стены, промеж стен насыпано хрящем, а промеж тех стен в толщину будет полтретьи сажени. Да около того города выкопан ров в глубину десяти, в ширину трех сажень. А жилецких де боевых людей в том городе будет с пять тысяч человек. А для осадного времени той же весны в тот город пришло войсковых людей пехоты четыре тысячи человек»[1731]. После этого Юсуф-паша отправился под днепровские городки. Свое войско он повел вдоль морского побережья до Днепра, а потом переправился через Днепр и двинулся вверх по реке с крымской стороны с 8 тыс. человек[1732].

Сосредоточение русско-украинского войска перед первым днепровским порогом у Кодака, чуть ниже по течению от стоящего в устье Самары Новобогородицка, шло крайне медленно. 2 июня первым сюда подошел с ратными людьми, известью для строительства крепости, различными запасами и «мореходными суды» думный дворянин С. П. Неплюев. Остановившись перед порогами, он направил князю Я. Ф. Долгорукову депешу с просьбой о присылке «прибавочных людей» для охраны переправы через пороги. Также Неплюев связался с кодацкими казаками и полковником, которым писал «с великим прилежанием и приветом, твоим, великого государя, указом и денежным жалованием». Кодацкие казаки предложили переправлять суда через пороги, предварительно разгрузив их. Про байдаки они сказали, что таких больших «бойдаков» через пороги еще не проходило и через порог «Ненасытец» их придется переволакивать, поскольку провести будет невозможно даже порожними. В связи с этим Неплюев писал Долгорукову, что необходимо выгружать известь и хлеб, а делать эту работу некому. В итоге, только 9 июня кодацкие казаки разгрузили суда и начали их проводку, оставив лежащие на берегу грузы в ожидании «прибавочных» людей. Для перевозки грузов Неплюев взял с Самары 40 лошадей, телеги и 2 пушки.

Долгоруков, сославшись с Мазепой, 7 июня писал под Кодак, что сходному воеводе надо вперед переправлять грузовые суда, а «мореходные суды, и что взяты будут в Орле городке и на Самаре в Новобогородицком, каторые починены вновь, и к пловному походу в готовости, оставить выше порогов, где пристойно», пока гетман и воевода договорятся о «прибавочных» людях. 15 июня Долгоруков вновь писал к Неплюеву и прислал к нему два полка — Ефремовский (Андрея Митчеля) и Мценский (Ефима Фанвердина). 16 июня Неплюев с грузовыми судами преодолел Кодацкий порог и пошел к Ненасытцу. Морские суда были оставлены с московскими стрельцами.

19 июня думный дворянин, достигнув Ненасытца, начал новую разгрузку с судов. 23 июня он получил от воеводы с гетманом указание переправлять также и морские суда. На следующий день Неплюев вернулся к Кодаку, где 25 июня, уже после прихода Долгорукова, силами местных жителей началась переправка мореходных судов. 26 июня воевода прислал к Неплюеву 752 московских стрельца и солдата, а также 12 байдаков, взятых с Самары. Все суда преодолели Кодацкий порог 28 июня. Уже 1 июля Неплюев вернулся к Ненасытцу, переход которого был завершен к 11 июля. Мореходных судов через этот порог было проведено 58, а грузовых и «прибавочных» — 86. Известь и хлебные запасы перевезли сухим путем по правой стороне Днепра и вновь загрузили в струги. Под последний порог, Вольный, Неплюев пришел 15 июля, где и «объявил» суда пришедшему правым берегом Долгорукову[1733].

Длительная задержка спустившихся вниз по Днепру судов у Кодака самым плачевным образом сказалась на прохождении днепровских порогов. Долгоруков, сообщая в Москву о потерях при сплаве через пороги, писал: «А потопло на тех порогах два фурката да осмнатцать стругов». Крупные суда пришлось проволакивать через пороги вóротами. Из-за этого многие из них пострадали и их пришлось чинить[1734]. Кроме того, разбились 53 обычные лодки[1735].

Тревожные вести заставляли спешить к днепровским городкам, однако Долгоруков и Мазепа медлили. С 3 по 11 июля их войска переправлялись через Днепр около урочища «Чернецкого перевозу», а затем двинулись вниз к окончанию порогов. 13 июля они пришли к пристани в урочище ниже Вольного порога, где встретились с судами Неплюева[1736]. Между тем, учитывая, что сходный воевода привел свои струги к месту переправы еще 2 июня, переправа могла состояться как минимум на месяц раньше. Кроме того, в соответствии с рассмотренным выше первоначальным планом кампании, Неплюев должен был «объявить» суда Долгорукову и Мазепе выше порогов. В реальности же военачальники сначала задержали сплав судов, а потом поручили эту операцию Неплюеву, фактически переложив на него ответственность за потери на обмелевших порогах.

18 июля гетман и воевода, оставаясь еще на пристани ниже порогов, получили известие от находящегося в Тавани воеводы Василия Борисовича Бухвостова о приходе к днепровским городкам татар[1737]. На следующий день Долгоруков написал в Москву, что хан стоит на Каланчаке, а своего сына «Бенек-Гирея-салтана» он послал в Белгородчину за Белгородской Ордой и турками, которых прислано в Очаков 12 тыс. человек. Долгоруков утверждал, что эти войска идут с пушками под украинные города, «пропустя меня, холопа твоево»[1738].

По вестям из Тавани, воевода «отпустил» на Коломак на помощь брату Луке Долгорукову еще 1,2 тыс. человек. Они прошли до Кодака, но здесь их остановил гадячский полковник, поскольку за неделю до того татары перешли р. Самару на Пищальном броде и отряд мог с ними неожиданно столкнуться[1739]. Кроме того, Долгоруков попросил подкрепления из Большого полка Шеина, написав последнему о присылке «прибавочных» войск[1740].

Таванскому гарнизону также была направлена подмога. Гетман послал вперед черниговского полковника Якова Лизогуба с 3,2 тыс. казаков, а Долгоруков выделил отряд под командой Неплюева. Кошевому атаману Григорию Яковенко были выданы деньги на жалованье для 4 тыс. запорожцев. Двигаясь к днепровским городкам, Мазепа и Долгоруков оставили на острове Томаковка тяжелый обоз и орудия, а сами пошли вниз по Днепру[1741]. Часть войска села в суда, а остальные двигались сухим путем[1742].

В это время днепровские городки действительно подверглись нападению, однако успешно справились с противником. 14 июля по крымской стороне Днепра подошли татары и неожиданно захватили Ислам-Кермен, откуда начали стрелять по Шингирею из пушек. Враг также предпринял попытку блокировать таванские укрепления, заняв позиции выше по Днепру. Используя ушколы (ушкалы)[1743], татары переправились через Днепр на острова, где стали захватывать людей. Бухвостов предположил, что неприятель пытается помешать передаче известий о происходящих событиях. Казаки также сообщали таванскому воеводе, что от Очакова по Днепру поднимаются суда с большим числом войск[1744]. У Гордона со ссылкой на «губернатора Тавани» приводились сведения о численности движущихся к днепровским городкам из Очакова турках — 6 тыс. пехоты на 30 галерах и других судах[1745]. Казалось, что это начало большой осады. Но данное нападение стало лишь пробой сил. Получив отпор, татары ушли[1746].

Однако Бухвостову было очевидно, что впереди предстоял серьезный штурм. 18 июля в Таванск пришло известие, что один из казаков видел в 20 верстах ниже по Днепру, как идут турецкие войска на судах «и в бубны бьют, и на сурнах играют». Ночью по обе стороны Днепра в степи были видны «зарева многие». Для отправки этой вести Бухвостов нанял гонцов «в почту запорожских казаков дорогою ценою своими деньгами». К счастью для таванского гарнизона, постепенно начала приходить помощь. Так, отправленный из-под порогов авангардный отряд добрался до города 23 июля[1747]. А уже 25 июля достигли Казы-Кермена и Долгоруков с Мазепой[1748].

Ознакомившись с ситуацией, командующие сначала приняли решение оставить Шингирей: «А городок Шингирей усоветовали покинуть для того, что от Таванска стоит в дальнем разстоянии и защищения от него Тованску никакова нет, потому что он стоит по реке Днепру выше Тованска»[1749]. Оценивая значение Шингирея для обороны Тавани, полководцы не учли, что шингирейские укрепления мешали туркам подниматься по реке выше Таванского острова, перекрывая огнем Конские Воды, а также прикрывали Таванский остров от находящегося на крымской стороне Ислам-Кермена. Указанные обстоятельства довольно скоро заставили обоих военачальников пересмотреть свое решение.

В период до подхода основных сил противника усилия Мазепы и Долгорукова были сосредоточены на перестройке Тавани. Уже 25 июля началась работа по возведению дополнительных укреплений[1750]. Они строились вокруг турецкого каменного форта: «осмотря места велели около прежнего города Тавани, где ныне сидят запорожские казаки, зделать город по обыкновению городового строенья с лица каменной, а изнутри землею, так же и ров с обе стороны выкласть камнем. А мерою вновь того заложеного города в округе четыреста семнатцать сажень»[1751].

О том, в каком состоянии находились таванские укрепления, мы узнаем из отписки Долгорукова, датированной 8 сентября. В ней имеется подробное описание возведенных укреплений: «Городового строенья с лица и ров с обе стороны каменной, а изнутри города земляной. По мере того города кругом четыреста семнатцать сажень, шириною в подошве шесть сажень. Да сверх тех каменных стен выклажено земляным дерном. Груднова сщиту в ширину сажень с четвертию с выводы. В тех де выводах и по всей городовой стене пушечные и оружейные бойницы. Да к реке Днепру одни ворота, да з другую сторону калитка, да подле выводу на поле подлаз»[1752]. Это известие следует дополнить. В составленных на следующий год описаниях упомянуто четыре раската (бастиона), усиливавших оборонительные возможности крепости. По мере разрушения укреплений в ходе последовавшей осады поврежденные участки перекрывали турами, наполненными землей и камнями. Старая турецкая крепость с пятью башнями была также встроена в новую оборонительную систему, хотя ее укрепления в ходе штурма были по большей части разрушены[1753].

28 июля на крымской стороне вновь стали появляться татары[1754]. Долгоруков послал на крымскую сторону ниже Шингирея «конных копейщиков рейтар», «курских новокрещенных калмыков», донских кормовых казаков, Белгородский стрелецкий полк и гетманских казаков. Утром 29 июля они вступили в бой с неприятелем[1755]. Сведений о его итогах в послании Долгорукова отсутствуют.

30 июля к днепровским городкам подошли основные силы крымского хана, а также турецкий паша с конными турками, «с пушки и с можжеры (мортиры. — Авт.)». Они стали за Конскими Водами ниже Ислам-Кермена против Шингирея и «ошенцовались». По берегу были сооружены укрепления, из которых турки стали обстреливать Шингирей из пушек и мортир, а также вести непрестанно днем и ночью стрельбу «из мелкого ружья». В резуль тате противнику удалось «сбить» башню. Это произошло из-за того, что в каменных стенах городка связи были деревянные, а не железные и на момент осады уже «выгорели». Долгоруков и Мазепа послали в Шингирей, на помощь находящемуся там Курскому полку, стрелецкий и солдатский полки, а также воинов «гетманского регименту», которые отвечали огнем по находящемуся за Конскими Водами неприятелю[1756]. Как видим, появление противника подвигло Долгорукова и Мазепу изменить свое мнение по поводу ценности шингирейских укреплений и принять меры по его обороне. В последующие дни вокруг городка были вырыты шанцы[1757].

Белгородская (Буджацкая) орда, во главе которой стоял сераскир Кази-Гирей (Газы-Гирей), появилась у Казы-Кермена 2 августа. Ногайцы напали на нежинского полковника Ивана Обидовского, который занимал шанцы, сооруженные под стенами Казы-Кермена в 1695 г. Во время притворного отступления противник выманил из шанцев отряд казаков служившего под гетманским началом князя Юрия Святополк-Четвертинского. Многие из них погибли или попали в плен, в том числе и сам князь. После этого табор Обидовского пришлось вывести на стругах в более безопасное место[1758]. Гордон определял общее число понесенных казаками потерь в 200 человек[1759].

Одновременно на другом берегу Днепра, ниже Шингирея, несколько сот татар и турецкая пехота перебрались за Конские Воды на Таванский остров. Против них была послана пехота и конница. Не выдержав атаки, нападавшие отступили назад на крымскую сторону реки[1760]. Нападение предприняли войска силистрийского сераскира Юсуфа-паши, пришедшие под Тавань раньше других турецких частей. Понесенные турками при наступлении потери были относительно небольшими: «в бытность их, как они к Шингирею приступали, убито их бусурманских войск человек с тритцать и больши. Да ранено человек с сорок»[1761]. Надо полагать, что турки лишь пробовали на прочность позиции противника, не пытаясь идти на генеральный штурм. Российские потери при обороне Шингирея известны лишь частично. Курский полк между 30 июля и 20 августа потерял ранеными и больными 124 человека[1762].

9 августа появились известия о том, что в Днепр с моря вошли турецкие суда, а 10 августа вражеский флот присоединился к осаждающим[1763]. Это были корабли Мемет Дербиша-паши[1764].

Как представлял себе сложившуюся вокруг Тавани ситуацию Долгоруков, мы видим по его письму, отправленному с Таванского острова 10 августа[1765]. Суть этого послания пересказал в своем дневнике Гордон: «…как грозная сила крымских татар с частью турецкой пехоты явилась к Аслан-городу, а великая мощь белгородских татар пришла с другой стороны к Казы-Кермену, турки из Очакова с артиллерией и боевыми припасами на более чем 100 галерах или фуркатах, как их называют, помимо прочих лодок и судов, идут вверх по Днепру; он имеет верные сведения от пленных и иных, бежавших от тех, что те намерены осаждать и атаковать форты Тавань и Шангирей, а также удерживать там его и гетмана с их войсками; хан тем временем может со всей своей мощью напасть на Украину и разорить страну»[1766]. Таким образом, Долгоруков видел вражеский замысел в нападении на украинные города с блокированием основной российской армии под Таванью. Военачальник подчеркивал, что противник уже реализует план блокады: «…и выше Ослана учинили вновь многие шанцы и поставили пушки на воду, знатно имея намерение, чтоб нас не пропустить судами в верх»[1767]. Долгоруков также указывал, что запасы для его полков удалось доставить лишь до Вольного порога, что многие люди болеют, а у войск возникла великая нужда в порохе, а также скудость в судах[1768]. Позднее основной акцент в объяснении причин отступления от Тавани сместился именно в сторону недостаточного числа имевшихся в его распоряжении запасов.

По распространяемому за рубежом официальному сообщению Посольского приказа, причиной отхода основных сил от Тавани была скудость «в запасех и конских кормех»[1769]. В своих донесениях Долгоруков представлял совсем безрадостную картину: войска якобы «питались терном и лесным плодом»[1770]. Достоверность этих сведений вызывает сомнения. Кажется очень странным, что рассчитанные на осаду Очакова припасы оказались столь незначительными. Отступление воеводы от Тавани вызывало вопросы уже у современников. Главе Разрядного приказа Т. Н. Стрешневу даже пришлось оправдываться перед находившимся в Великом посольстве Петром I, отвечая на вопрос: «…каким злым порятком отступили от Таванска белогароцкой воевода и гетман, оставя неприятеля блиско?»[1771]

Тем не менее, по отпискам военачальника, в Москве приняли решение, позволяющее Долгорукову сдать днепровские городки противнику, если число приведенной турками пехоты превысит 10 тыс. человек: «а буде болши десяти тысяч пехоты будет, а выручить будет нельзя, людей вывесть, а город во многих местех подорвать»[1772]. Казы-Кермен Долгоруков решил оставить, поскольку «то место ко одержанию твоим великого государя ратным людем трудно, а неприятелю ко взятию способно для того, что с степи приход свободной и подкоп весть удобно»[1773].

20 августа Долгоруков и Мазепа отступили от Тавани, сели на суда и двинулись вверх по Днепру. К 26 августа они поднялись до острова Томаковка напротив Сечи, а оттуда по белгородской стороне двинулись к переправе через Днепр у Чернецкого перевоза[1774]. Морские суда оставили в Сечи: «а водные суды морские фуркаты и бойдаки, и лотки, на которых с полками пришли к тому вышепомянутому острову, послали в Сечю московских стрельцов Курского жилого полку с подполковником с Андреем Колпаковым, дав ему для згонки и береженья тех судов ратных людей»[1775]. Часть морского каравана осталась в Тавани. О судьбе этих судов позднее, осенью 1697 г., писал Долгорукову Бухвостов: «а которые де после твоево походу в Тавани остались фуркаты и байдаки заправлены, и те де от неприятелских людей ис пушек и бомбами розбиты же»[1776].

Во главе обороны Тавани был оставлен воевода Василий Борисович Бухвостов, в подчинении которого оказались «Курской салдацкой полк, которой в Тавани был преж сего, да новоприборной салдацкой ж полк с полковники и с начальными людьми, да по половине дву полков московских стрелцов столников и полковников Василья Елчанинова да Михаила Кривцова»[1777]. Всего в городе находилось 2231 человек московских служилых людей с пушками, 500 запорожцев, обеспеченных денежным жалованием, «чтоб им сидеть в городе неотступно до весны», а также войска Мазепы, примерно равные по численности российскому гарнизону[1778]. Таким образом, в городе осталось менее 5 тыс. человек. Складывается впечатление, что гетман и воевода изначально не надеялись на то, что крепость устоит.

Исходя из первоначального плана, при отходе Долгоруков должен был уничтожить Шингирей. Он неоднократно писал о том, что эта крепость при отходе разрушена, а противник обосновался то ли «в разоренном великого государя от ратных людей городе»[1779], то ли в земляных укреплениях рядом с ним: «перебрались бусурмане через Конскую воду и стоят с наметы в шанцах, которые остались у Шангирея»[1780]. Однако из донесений воеводы Бухвостова очевидно, что Шингирей был просто брошен. Оставление форта оказалось серьезной стратегической ошибкой, благодаря которой турки смогли провести свои морские суда Конскими Водами вверх по течению и блокировать Тавань с севера, лишив ее связи с Сечью. Враг также получил возможность использовать судовую артиллерию для бомбардировки города с северной стороны.

О том, что происходило в днепровских городках после спешного отхода Мазепы и Долгорукова, наиболее подробные сведения содержатся в отписке Бухвостова, составленной после окончания осады. События, которые определили дальнейший ход осады, относятся к 21 августа. В этот день Бухвостов послал в брошенный Казы-Кермен капитана московских стрельцов Гаврилу Глухова со стрельцами и солдатами, а также гетманских сердюков (всего 500 человек). В то же время люди Юсуфа-паши на судах переправились через Конские Воды и заняли пустой Шингирей. Он стал первым опорным пунктом турок на Таванском острове. Оттуда они подъезжали под Тавань «по вся дни». Бухвостов велел стрелять по ним из пушек, а также высылал людей на вылазки[1781]. Очевидно, что русский воевода стремился вести активную оборону. 23 августа запорожские казаки напали на идущие по Днепру четыре турецких судна и уничтожили одно из них[1782].

В период между 21 и 26 августа со стороны турок серьезных боевых действий не велось. Шли приготовления к нападению: «Неприятелские люди, которые стояли против Шингирея и Асланкермена, через Конскую воду учинили мост, и по тому мосту на Тованской остров перебираютца, да к ним же де неприятелем в прибавку пришло крымскою стороною воинских людей многое число и стали против того ж мосту около Шингирея. Днепром и по Конской ездят на фуркатах и на ушколах. А в Шингирее по городу и по башням поставили свои бусурманские знамена. А знатно де, что они бусурманы город Шингирей учали строить. И чаят их неприятелского приходу к Таванску»[1783]. Причина задержки начала осады Тавани состояла в том, что турки все еще ожидали прихода Али-паши, который должен был привести войска из Ачуева. Они частично двигались на судах мимо Очакова через устье Днепра, а частично по суше — через Керчь и крымские степи. Узнав об этом от взятого в плен 24 августа турка, Бухвостов направил Долгорукову письмо с просьбой о подмоге[1784].

Подробные сведения о том, что происходило у днепровских городков в последние дни августа и первые дни сентября, российское командование узнавало из отписок Бухвостова и от пойманных языков. В сентябре запорожцам удалось захватить в плен у Сиваша двух крымских татар, которые бежали со службы домой. В целом информация полоняников совпадала с известиями от таванского воеводы, хотя и отображала видение ситуации с противоположной стороны: «По отходе войск государских, хотя турки зделали чрез Конскую мост на суднах до Тованского острова, однако ни одной пушки не перевозили и шанцов не заводили около города Таванского, так ж и янычан не пересылали, для того, что боятца, чтобы одни их выласками из города Таванского, другие — сверху Днепра судами водяными, прибывши ночной поры, не выкололи ис шанцов государские войска. И так все межи посполством бусурманским розглошено, что бутто задерживаютца от делания шанцов и со всяким своим промыслом первые паши до приходу Али сераскер-паши. Сераскир-паша преждепомянутый пришол туды к Товани с крымской стороны днем перед их отходом, то есть сентября 4-го числа, с которым пришло на возах и турецкого войска тысеч з десять. А суден никаких вновь снизу не пришло и не придут»[1785]. Таким образом, данный расспрос зафиксировал момент, когда подошла та часть войска Али-паши, которая двигалась через Крым. Надо полагать, что вместе с ним пришел и кафинский Муртаза-паша, о присутствии которого под Таванью упоминают источники[1786].

Пленники сообщили важные данные, касающиеся использования турецкого флота при осаде Тавани. Оказалось, что протока, соединявшая Конские Воды с Днепром против Таванского острова, в период осады обмелела так сильно, что крупные суда не могли проходить по ней свободно: «А суды де, то есть каторги, фрегаты, галиясы, стоят по Днепру возле берега от крымской стороны в трех часех езды от Тавани. А ближе подойтить к Тавани опасаютца, чтоб казаки тайно ночью, подбежав, тех судов не пожгли. Да и итить де тем судам ближе к Тавани нельзя, потому что около Тавани в Днепре вода мала, а те суды великие. И по той малой воде теми судами ближе подойтить отнюдь невозможно. А слышал де он от своих же, что те суды пришли для того, чтоб войск государских на Черное море не пропустить и поход их под Ачаков удержать»[1787].

Крайне любопытны сведения, которые пленные татары сообщили о татарском войске. Оказалось, что пока турецкие отряды собирались у днепровских городков, татары постепенно покидали зону боевых действий. Оставшиеся же надеялись на скорое окончание осады: «Якож и поголоски носилися при их отъезде, что толко до некоторого праздника, называемаго Касима, постоят, которой праздник бывает сего месяца сентября во второмнадесят числе. А о празднике оном тотчас поидут восвояси. Понеже из запасов выхарчилися и зимнее время наступает, которого зимнего времяни турки не могут нимало здержати. И для тех мер, что бес кожухов на летную пору толко из домов в тот поход вышли. А и у татар тож велми скудно на харчь. Так ж и лошедям корму нет. И отнюдь негде взять, которые ради все до дому ити, но их застава турецкая конская округ поставленая удерживает. И тем потешает их, что болше до Касима стоять не будут. Так ж и белогородцкой орды часть еще стоит с салтаном на казыкерменской стороне, дожидаючися Касима и отходу турских войск. Однако уже болшая часть поутекала до дому. Тож для скудости харча самим и для коней корму»[1788]; «И давно они татаровя к своим жилищам итить готовы. И ради только турская конная застава, кругом постановленная, их удерживает и утешает, что болши не будут стоять по преждереченный праздник Касим. А Белогороцкой де Орды болшая часть для скудости конских кормов ушла домой»[1789].

Передышка, связанная с задержкой основных османских сил, позволила Бухвостову получить подкрепление, о котором он писал Долгорукову. Данные о посланной в Тавань помощи противоречивы. В одной из отписок Долгорукова говорится, что к днепровским городкам пошли полковник Василий Елчанинов со стрельцами, «гетманский регимент» Мазепы и 1,5 тыс. запорожцев[1790]. Согласно другой отписке, Елчанинов вел 330 человек, а гетман послал 200 московских стрельцов полков Степана Стрекалова и Григория Анненкова, 200 сердюков и «несколько» городовых казаков[1791]. Сам же гетман писал 23 сентября, что от Томаковки послал 760 казаков Лубенского полка, а «придя под города», направил из Полтавского и Лубенского полков еще 1,8 тыс. человек, потом еще 1 тыс. из Нежинского полка[1792]. Запорожский атаман Григорий Яковенко через казака Лукьяна[1793] сообщал, что с ним всего шло 1,3 тыс. человек[1794]. По нашему мнению, реальные (и гораздо более скромные) цифры приведены в отписке Бухвостова, который отметил, что к нему на помощь прислали 491 человека с полковником Василием Елчаниновым, 340 человек от гетмана с наказным полковником Андреем Яковлевым, а из Сечи с атаманом пришли 957 человек[1795].

Наиболее полная информация о том, как подмога прошла в город, содержится в рассказе казака Лукьяна. По его сообщению, запорожцы выступили в среду 1 сентября, на следующий день соединившись с подкреплениями от Долгорукова и Мазепы. Двигаясь на судах в темное время суток, в ночь с пятницы на субботу они подошли к Костырскому острову и оттуда направились к старому городку (Ислам-Кермену) для внезапного нападения на турок. Однако противника обнаружить не удалось, так как турецких шатров, которые здесь стояли в начале осады, уже не было. После этого казаки вернулись к Костырскому острову и в субботу открыто поплыли к Казы-Кермену. В ответ на обстрелы из луков (со стороны татар) и огнестрельного (со стороны турок) оружия, запорожцы высадились на правый берег Днепра и отбили противника. Одновременно вспомогательный удар нанес гарнизон Казы-Кермена, к которому войско в итоге и подошло. После этого боя в субботу 4 сентября казаки переправились через Днепр и прошли в Тавань. Они стали у берега ниже города со своими судами, которые им удалось провести, отогнав татар[1796].

В тот же день запорожцы хотели идти в Сечь, однако Бухвостов пообещал им жалование и уговорил остаться. Воевода боялся, что если запорожцы уйдут, то с ними сбегут и гетманские городовые казаки, а также «и из салдат были б утеклецы»[1797]. Любопытно, что необходимых для жалования запорожцам денег в казне Бухвостова не имелось. Воевода занял требующиеся ему 600 руб. у полковника А. Нелидова (400 руб.) и таванского казака-запорожца (200 руб.)[1798]. История с выплатой жалования запорожцам выглядит странно. Дело в том, что отправленным на выручку запорожцам якобы было дано 3 тыс. руб. (2 тыс. руб. от Долгорукова и 1 тыс. руб. от Мазепы). Однако в Запорожье привезли только 2 тыс. руб. (вероятно, выделенные воеводой), но и те не раздали. Судя по документам, случилось это по двум причинам. Первая — «малолюдство» в Сечи. Вторая — запорожцы сами «похотели идти без жалованья»[1799]. Обе причины кажутся надуманными. Вопрос о том, почему запорожцы якобы пожелали служить бесплатно, а потом передумали и стали требовать денег у Бухвостова, остается открытым. Складывается впечатление, что гетман и воевода то ли не смогли организовать выплату жалованья идущим против турок казакам, то ли оказались втянуты в какие-то интриги и борьбу за власть в Сечи, то ли просто скрывали от Разряда собственные финансовые махинации.

Войско с Сечи не только укрепило гарнизон, но и снабдило город недостающими боеприпасами. Позднее таванский воевода написал в Москву просьбу о компенсации затрат: «Да и в осадное де время за недостатком занято у запорожских казаков три тысячи ручных ядер пустых, да свинцу корыто большое»[1800].

5 сентября запорожцы запланировали напасть на турецкие суда, которые стояли у нижней части острова. Однако к вечеру атаку решили отложить, поскольку большое число турок начало переправляться с крымской стороны на Таванский остров, где они «хоронились по протоком и боераком». В темноте османы выкопали под стенами крепости «знатной шанец»[1801].

Ночь с 5 на 6 сентября стала началом осады. Турки сосредоточили свои войска и начали решительное наступление. Утром осаждающие вырыли еще два шанца в сторону Тавани. Турецкие суда поднялись к городу и стали обстреливать его и стоящие вблизи казачьи суда. Казаки перенесли струги к городским стенам, а сами вошли в крепость. Согласно донесению запорожского атамана, отраженному позже в официальном отчете Посольского приказа, 36 вражеских судов поднялись выше Таванского острова, блокировав сообщение по воде с основными силами[1802]. В отписке Бухвостова вражеский флот выглядит еще более внушительно: «…завели Конским протоком на Днепр-реку и поставили выше Тавани чрез реку против тех своих бусурманских шанцов сорок фуркатов, дватцать две каторги да шеснатцать галетов»[1803]. Учитывая склонность Бухвостова завышать численность противников, больше доверия вызывает первая цифра. Казаки же вскоре лишились своих судов. Их разбила турецкая артиллерия[1804].

Уже 6 сентября осажденные ответили на действия врага вылазкой, в ходе которой захватили ближайшие к Тавани шанцы, однако к неприятелю подошли подкрепления, после чего защитники крепости отступили[1805]. Затем противник начал рытье апрошей, защищенных дополнительными укреплениями, на которых устанавливались ломовые пушки (осадные орудия) и «мозжеры» (мортиры). С них и с неприятельских судов велся непрерывный обстрел[1806]. Гордон сообщал о 6 мортирах[1807]. К городу также подводился земляной вал[1808]. В документах, составленных по завершении осады, говорится о вражеских раскатах, которые пришлось «ломать» после отступления турок[1809].

Практически одновременно с началом осады Тавани активизировались боевые действия на правом берегу Днепра. 8 сентября турки начали обстрел Казы-Кермена[1810]. Воевода Тавани Бухвостов успел заранее послать на помощь его защитникам 700 человек[1811]. Обороняющиеся укрепились в малом замке, который в 1695 г. турки оставили без боя. Благодаря этому его основные укрепления находились в относительно хорошем состоянии.

В случае, если бы противнику удалось установить контроль над Казы-Керменом, стратегическая ситуация изменилась бы очень существенно. Как выяснилось из допросов пленных, турки решили захватить укрепление и разместить там войска, которые при поддержке белгородских татар позволили бы блокировать Тавань и «выморить голодом» засевший там гарнизон[1812]. 9 сентября состоялся штурм Казы-Кермена, окончившийся неудачей[1813]. В штурме участвовали турки, прибывшие на судах. По сообщению бежавшего с каторги гребца, они отправились к городу с лестницами, а потом принесли много раненых[1814].

Провал первой атаки вынудил противника начать осадные работы. 14 сентября турки взорвали подкоп под укреплениями Казы-Кермена, обрушили часть стены и пошли на новый приступ, который также был отбит[1815]. Штурм 14 сентября продолжался с утра до полудня[1816]. После этого турки продолжили осаду: «И после де того вели третей подкоп и о том подкопе уведав инженер, которой оставлен в Тованском, велел перекопать ров и сделать вал на опасения от того подкопа»[1817]. В документах, описывающих осаду, имя инженера не упомянуто, однако известно, что в 1697 г. подводы «для тованские посылки» получал инженер Иван Адлер[1818]. Он благополучно пережил осаду, хотя в декабре 1697 г. числился больным, а потом вообще оказался при смерти[1819].

Противники продолжали осаду Казы-Кермена до 28 сентября, обстреливая город из пушек и мортир, после чего турки, не предпринимая попыток штурма, отошли[1820]. К этому времени в занимаемом защитниками верхнем городе было разрушено до подошвы уже около половины крепостной стены[1821]. 29 сентября защитники Казы-Кермена вошли в турецкие шанцы и нашли там оставшегося во время отступления турецкого гранатчика, который сообщил, что осаждающие несут тяжелые потери[1822]. Надо полагать, что причиной отказа от штурма стали неудачные осадные работы.

Тавань была блокирована в середине сентября. Осаду пытались прорвать запорожцы. По одним сообщениям, кошевой Яковенко 22 сентября послал к Сечи на трех судах 90 человек с просьбой о помощи. Наказной кошевой Федоренко с 800 казаками и московскими людьми отправился на выручку. Однако из-за того, что наказной шел «явным способом», его заметили татары и дали знать туркам, которые выслали навстречу казакам суда. Запорожцы вступили с турками в бой, но увидев, что противник «не по их силе», вернулись в Сечь[1823]. В других документах, опирающихся на письмо наказного атамана Федоренко, история выглядит несколько иначе. Отличается как общее описание происходящего, так и хронология событий. По этой версии, связь с Казы-Керменом наладили из Сечи, послав на разведку одного из казаков. По возвращении он и привез письмо Яковенко с просьбой о помощи. 18 сентября наказной атаман с 1 тыс. запорожцев выступил в поход. Они шли на судах «морского каравана» Долгорукова и Мазепы, которые были оставлены в Сечи под охраной подполковника Курского стрелецкого полка Андрея Колпакова. Колпаков присоединился к запорожцам с пятьюдесятью подчиненными стрельцами. Казаки решили попытаться «збить» те турецкие суда, которые турки завели выше Таванского острова. Для этого запорожцы поставили 2 пушки на фуркате. Турки остановили их за 7 верст до Тавани. Не выдержав обстрела, запорожцы повернули обратно[1824]. Исход этого речного сражения был вполне закономерен, поскольку на стороне противника было подавляющее превосходство как по числу кораблей и орудий, так и по численности экипажей.

После этого командование долгое время не получало из Тавани никаких известий, кроме тех, что посланные на разведку в окрестности днепровских городков несколько дней не слышали стрельбы[1825]. Это заставляло предполагать самое печальное для российской стороны развитие событий.

Между тем турки усиливали натиск на Тавань. Они подвели апроши вплотную к стенам крепости, заняли ров и прорыли подкопы под три бастиона[1826]. Подкопы оказались неудачными: «на котором раскате стоял с Курским солдатским полком полковник Яков Мейн и он под тем раскатом подкоп, усмотря, перенял, и подкопщика в том подкопе закололи. А на дву раскатех от шингирейской стороны, на которых стояли с полками своими стольник и полковник Василей Елчанинов, да стольник же и подполковник Алексей Балобанов с стрельцами, да стольник ж и полковник Афонасей Нелидов с салдаты, перекопали до воды, чтоб от тех подкопов его нашим, великого государя, ратным людем утраты не было»[1827]. Осажденные также соорудили новые валы и рвы с внутренней стороны бастионов[1828].

23 и 24 сентября неприятель предпринял две неудачные попытки склонить защитников к сдаче[1829]. 25 сентября турки взорвали два уже известных оборонявшимися подкопа под бастионами Тавани, понеся при этом большие потери от собственных неудачно заложенных мин. При поддержке артиллерии с судов и береговых батарей враг трижды штурмовал Тавань, но успеха не достиг[1830]. О том, что нападающие были близки к взятию города, говорит тот факт, что вражеские солдаты на раскат «з знаменами взбегали трижды»[1831]. Два из поднятых на вал турецких знамен осажденные захватили в качестве трофея[1832].

Продолжавшиеся турецкими инженерами осадные работы оказались безуспешными. Один из подкопов обвалился 1 октября, а остальные «переняли» обороняющиеся[1833]. Параллельно турки продолжали отсыпать штурмовой вал. Вскоре он подошел вплотную к оборонительным сооружениям крепости, и стал возвышаться над ними. Это заставило осажденных перебраться вплотную к укреплениям. Оттуда в неприятеля метали гранаты, в чем особо отличились запорожцы[1834]. Внутренние каменные укрепления также были разбиты, а башни разрушились «по нижний бой»[1835].

Некоторые из эпизодов осады сложно привязать к конкретным датам. Так, в документах следующего года сообщалось, что туркам удалось подорвать один из пороховых погребов осажденных. Произошло это из-за того, что во время выдачи пороха пущенная из турецких шанцев бомба закатилась в открытые двери[1836]. Известно также, что за пределами укреплений со стороны Днепра были вырыты шанцы, в которых поставили пушки. Когда и зачем это было сделано — неизвестно[1837].

В ночь с 9 на 10 октября противник, узнав, что на выручку Тавани идут новые войска, начал отступление. Стоявшие выше Тавани суда спустились вниз по Днепру, а татары ушли с правого берега Днепра на крымскую сторону[1838]. 11 октября враг покинул окрестности днепровских городков[1839]. За все время осады, по известию перебежавшего от противника артиллериста, на город было сброшено 5 тыс. бомб[1840].

Подкрепление к городу действительно шло. Еще 3 августа, по вестям с днепровского театра военных действий, генерал П. Гордон под Азовом получил указ спешно идти с войсками к Валуйке[1841]. Далее он двигался в западном направлении на соединение с Долгоруковым и Мазепой. А. С. Шеин отправил с Гордоном 8363 человека с 23 пушками[1842]. Дополнительные силы были направлены в города, которые могли стать объектом нападения татар. Генерал-майору Карлусу (Карлу) Ригимону (с полком в 2098 человек[1843]) велели идти в Новый Оскол, полковник Иван Мевс должен был стоять на Коломаке, Афанасий Чубаров — в Змееве, Федор Козлов — в Изюме, Иван Черный — в Цареве-Борисове, Тихон Гундертмарк — в Маяцком[1844].

23 сентября в Опошне состоялся военный совет, на котором было решено отправить на выручку Тавани 20 или 30 тыс. человек. Российской частью войск командовали Гордон и Л. Ф. Долгоруков[1845]. Однако осада была снята раньше, чем войска добрались до района боевых действий.

Один из важнейших вопросов, который необходимо решить, чтобы понять причины поражения турок, — это определение соотношения сил сторон. Численность находившихся в осаде в Тавани и Казы-Кермене определяется достаточно точно. В официальном отчете Посольского приказа фигурирует цифра 6,5 тыс. человек[1846]. Гордон оценивает общее число защитников в 6 тыс. человек с 60 артиллерийскими орудиями[1847]. В отписке Бухвостова общее число сидевших в осаде определено в 6260 человек. При этом в подсчете данных по всем упомянутым в росписи Бухвостова отрядам общий итог составляет 5980 человек. Из них убито 602 и ранено 1185 человек[1848]. Если это не довольно часто встречающиеся в документах Разряда расхождения между реальной суммой конкретных чисел (численность отдельных формирований и групп служилых чинов — полков, московских и городовых дворян, казацких отрядов и т. д.) и сводными цифрами, то можно предположить, что разница возникла за счет того, что в отписке Бухвостова не учтены некомбатанты. Так, мы не видим в списке упоминавшегося выше инженера. Не названы медики и священники. Между тем мы знаем об их присутствии по описи воеводского архива, в котором, к примеру, упомянуто «словесное челобитие Оптекарские полаты лекарского дела ученика Ивашка Иванова на полкового попа на Федосья Федорова в бою и в руганье», а также «словесное челобитье Оптекарские полаты лекаря Козьмы Семенова о побеге ис Товани тое ж полаты ученика Ивашка Иванова»[1849]. Вероятнее всего, в росписи Бухвостова не учтены и 90 запорожцев, которые ушли в середине осады за помощью в Сечь и не смогли вернуться. В любом случае, точного (до человека) числа участников обороны у нас нет. Впрочем, разница между минимальной и максимальной цифрами Бухвостова не принципиальна, как и их отличие от данных других источников.

Сложнее определить численность нападавших. Бухвостов со ссылкой на «выходцов» указывает, что город осаждали 41,8 тыс. турок и 100 тыс. татар: «А по сказке… приходило их неприятельских людей к Товани и х Казыкерменю для промыслу над теми городами с пашею с Ысупом — янычан и спаев и чжебеджей конных и на судах семнатцать тысяч, с пашею с Алеем — янычан волохов, сербен и мылтян восмь тысяч, да на каторгах, на голетах, на фуркатах с пашею Мемет Дербишем — три тысячи восмьсот, с пашею з Гасаном, которой зимовал в Ачакове, — тринатцать тысяч, с ханом крымским и Белогородские орды — татар сто тысяч человек. А пушак было с ними в шанцах за турами — больших ломавых дватцать три пушки да пять мозжер, а на каторгах и на голетах — больших ломавых по пять, малых по десяти пушек, на фуркатах — по пяти пушек на судне». Потери оценивались в 4,5 тыс. убитыми (500 — под Казы-Керменом и 4 тыс. — под Таванью) и большое число ранеными. «А в шанцах де, оприч приступов, их неприятельских людей побито многое число»[1850].

В официальном отчете Посольского приказа, со ссылкой на перебежчиков, численность вражеского флота определяется в 22 каторги (экипаж — по 200 человек без учета гребцов), 16 галиасов (экипаж — по 250 человек), а также 22 корабля с запасами. Общее число турок на судах и «на сухом пути» составляло 30 тыс. человек. Кроме того, среди нападавших отмечено 10 тыс. татар Белгородской Орды и вся крымская орда. Общие потери нападавших, по данным Посольского приказа, составили 4,5 тыс. человек[1851].

О том, какое войско мог в данный период войны собрать крымский хан, рассказал захваченный в плен летом 1697 г. татарин, ходивший в походы с калгой. Пленный сообщил, что в хлебные, спокойные годы можно собрать 30–35 тыс. человек, а в неурожайные годы (таким и был прошедший год) их число не превышало 20–25 тыс.[1852]

Служившие у Юсуфа-паши и бежавшие от него в Тавань волохи говорили о 23 тыс. турецкого и 4 тыс. пешего татарского войска, не считая татарской конницы: «А с тем де пашею (силистрийским сераскиром Юсуфом. — Авт.) было войсковых людей восмь тысяч человек, да четыре пушки больших ломовых, девять полковых, четыре верховых гранатных… Да к тому Юсе-паше на помочь хотели быть крымской хан з Белогородцкою и Крымскою ордами, да паши турецкие, Але, которой был под Азовым, да Келчауш-паша водою на дватцати каторгах да на дватцати пяти фуркатах. А турецких де войск с ними с Келчаушем-пашою на судах з десять тысяч человек, а с Алеем с пять тысяч человек, а с ханом Крымская и Белогородцкая орда вся. Да с ним же де ханом лутчих людей сейменов с четыре тысячи человек с огненным боем с пищалми»[1853]. Таким образом, общее число войск, которые могли участвовать в штурме, должно было составить 27 тыс. человек. Однако другой, не менее надежный информатор, пленный саксонец, служивший в янычарах и перебежавший на российскую сторону, сообщил о том, что с Юсуфом-пашой было 13 тыс. янычар, джебеджи и сипахов[1854], что на 5 тыс. превышает число «войсковых людей», указанных волохами.

Захваченные на Сиваше татары, которым были доступны данные о турках, пришедших под Тавань к 4 сентября (то есть до прихода основной части турецкого флота), говорили, что под днепровскими городками собралось около 15 тыс. турок: «А войска де турского конного и пешего всего с пятнатцать тысяч человек. И те все при хане крымском с крымской стороны. А с казыкерменскую сторону только орда Белгороцкая. А янычан при ней нет. А с ханом не только орда крымская вся, но и малые рабята от десяти лет все выгнаны»[1855]. Любопытно, что слухи могли эту цифру удвоить. К примеру, бежавший на следующий год в Тавань из Перекопа раб-табунщик сообщил, что через Перекоп под Тавань пошли два паши и 30 тыс. янычар[1856]. Следует также помнить, что в начале кампании Али-паша при строительстве крепости Ачуева имел в своем распоряжении 8 тыс. человек[1857].

Вряд ли стоит сомневаться в том, что именно турецкие войска были основной ударной силой при штурме днепровских городков. Выбирая между максимальной цифрой в 41,8 тыс. человек (в сообщении Бухвостова) и минимальной в 23 тыс. человек (в расспросе волохов-перебежчиков), предпочтение следует отдать минимальной оценке. Причины этому две. Во-первых, у Бухвостова указано явно завышенное (причем в разы) число татар. Это говорит о том, что полководец был склонен в принципе преувеличивать численность вражеского войска. Во-вторых, данные волохов лучше коррелируются со сведениями об отдельных турецких отрядах. Даже если предположить, что цифра воеводы правдива, это существенно меньше, чем понадобилось для взятия Казы-Кермена и Азова российскому командованию.

Отметим, что в литературе оценки численности вражеского войска также значительно разнятся. Д. Н. Бантыш-Каменский указывал на 36 тыс. турецкого войска и 10 тыс. белгородских татар, оставив без количественной характеристики «крымцев». Общее число убитых врагов он оценил в более 3,5 тыс. человек[1858]. Н. И. Костомаров привел сообщение пленного о том, что на неприятельских судах было 33 тыс. турок и 6 тыс. невольников[1859]. Чисто погибших турок он определял в 7 тыс., а также отмечал, что осажденные потеряли 205 человек[1860]. Заруба считал, что в распоряжении Али-паши имелось 10 тыс. янычар, а общее число турок, по его мнению, составляло 50 тыс. человек[1861].

По нашему мнению, с большой долей вероятности можно говорить, что у днепровских городков собралось 27–32 тыс. пехоты и 30–35 тыс. конницы противника. Кроме того, следует отметить, что не все пришедшие на Днепр турецкие войска имели высокую боеспособность. В начале 1697 г. ходили слухи о том, что в Кафе и других крымских городах в янычары насильно записывают «жилых» турок[1862]. В декабре 1697 г. один из информаторов сообщал, что на протяжении двух предшествующих лет в Белгородчине и на Дунае большое число людей были записаны в янычары насильно[1863].

О причинах неудачи турок и татар под днепровскими городками думали еще современники. Позднее пришедшие в Тавань выходцы из Крыма рассказывали, что турки в разговорах между собой обвиняли в неудаче у днепровских городков свое командование. Они говорили, что изначально надо было сосредоточить силы на захвате Казы-Кермена. Если бы Казы-Кермен взяли, то пала бы и Тавань[1864]. Однако это обвинение следует признать надуманными. При таком сценарии осады Бухвостов получал возможность перевести часть войск в Казы-Кермен, увеличив боевой потенциал его гарнизона. Кроме того, на левом («крымском») берегу Днепра турецкие войска были лучше защищены от внезапного удара российской армии.

На наш взгляд, исход противостояния объясняется не стратегическими просчетами турецкого командования, а соотношением сил. Большую часть войск противника составляла татарская конница. Она успешно прикрывала осаждавших от внезапного нападения противника, однако ее эффективность при штурмах укреплений сомнительна. Кроме того, многочисленная конница не могла стоять на одном месте длительное время. Кони быстро уничтожали пастбища. В результате татары не могли ни помочь пехоте при осаде, ни длительное время прикрывать осаждавшую днепровские городки армию от удара российских войск с тыла.

Очевидно, что для возвращения днепровских городков османские власти задействовали больше войск, чем когда-либо в предыдущие периоды боевых действий Русско-турецкой войны 1686–1700 гг. Для этого их пришлось перебрасывать из других регионов. Тем не менее выделенных резервов оказалось недостаточно для выполнения поставленных задач. Следует вспомнить, что при близком соотношении сил, задействованных в осадных работах под Азовом в 1695 г., российские войска взять город также не смогли.

Одним из дальних следствий неудачной осады днепровских крепостей стала смена власти в Крыму. Из-под Тавани хан Селим-Гирей отправился к султану в Царьград «для некакого совету». Ожидали его скорого возвращения из поездки[1865], однако пребывание в османских владениях затянулось. В итоге в Крым назначили нового хана — Девлет-Гирея (правил с 1699 г.).

После отхода вражеских войск Долгоруков отправил в Тавань боеприпасы. 21 ноября их доставил туда подполковник Кузьма Неклюдов[1866]. Численность гарнизона существенно сократилась, поскольку вскоре Долгоруков отозвал полки Нелидова, Елчанинова и Балабанова. Они ушли, выполнив минимальные работы по ремонту разрушенных укреплений. Для эвакуации отозванных Долгоруковым полков использовались суда «морского каравана». Нелидов писал, что Бухвостов «выпроводил ево да фуркатов до реки Днепра»[1867].

Каких-либо серьезных усилий по укреплению днепровских крепостей и пополнению их гарнизона Долгоруков не предпринимал. Отправленные Мазепой в Тавань казаки Нежинского полка не могли заменить собой все покинувшие город подразделения. Очевидно, что ситуация в Поднепровье оказалась на периферии внимания российского правительства.

В противоречии с этой ситуацией находится указ, отправленный из Москвы Долгорукову 15 декабря 1697 г., в котором предписывалось без промедления провести измерения глубин Днепра вплоть до моря: «указал мы, великий государь, устье днепровое до моря вымерять подлинно, что того устья до моря по мере будет в длину, и в ширину, и в глубину»[1868]. Правда, учитывая время года и положение в районе боевых действий, выполнить царское повеление было сложно. Долгоруков переслал распоряжение в Тавань Бухвостову. Впрочем, представить царю информацию о глубинах в нижнем течении Днепра Долгоруков все же смог. Сведения удалось получить от гребца, бежавшего под Таванью с галеры Мехмеда-паши. Тот сообщил, что на днепровском устье между морем и Очаковом галеры приходилось разгружать, поскольку из-за малой глубины пройти с грузом невозможно. При этом даже порожние каторги проходят с трудом, так как глубина меньше двух аршин. Мели же от Очакова до Тавани на Днепре отсутствуют[1869]. Как видим, Петр все-таки не оставлял идеи морского похода на Очаков.

Военные действия в 1697 г. не ограничивались районами Азова и днепровских городков. Параллельно с нападениями на Тавань и Казы-Кермен татары наносили локальные удары в других точках пограничья. 2 августа большой татарский отряд был замечен у Новобогородицка на р. Самаре[1870]. 19 августа за Самарой видели неприятельских людей, которые прошли к Песчаному броду и перешли через реку[1871]. Вскоре около Новобогородицка татары взяли в плен 10 человек, угнав лошадей и скот[1872]. Это был отправленный за языками отряд под командованием Салман-мурзы[1873].

2 сентября донские казаки для поимки языков послали под Крым атамана Василия Зацкого с 70 конными. Перейдя Молочные Воды, они у р. Елахи увидели татарскую сакму. На Торце им удалось разгромить татарский отряд в 30 человек, взяв 5 языков, 70 лошадей и освободив двух русских пленных. У языков узнали, что другая группа степняков в 40 человек пошла за языками под Изюм, Тор и Маяк. Их удалось настичь под Тором, разгромив в короткой схватке. Из захваченных здесь семи пленных одного отправили в Москву[1874].

4 октября недалеко от города Коломака видели вражеский отряд в 100 человек[1875]. В октябре 120 донских казаков, шедших за языками, нашли шлях, по которому 62 татарина направлялись за добычей под Тор. Казаки внезапно ударили на противника и взяли в плен 23 человека[1876]. 24 декабря пришло сообщение о том, что 300 татар побывали под Царичанкой[1877]. Для противодействия таким нападениям 29 ноября 1697 г. Долгоруков вновь командировал полковников московских стрельцов с их полками и артиллерией в ряд городов: Василия Елчанинова — в Харьков, Михаила Кривцова — в Змиев. Подполковник Григорий Балакирев из полка Ильи Дурова был направлен в Валки[1878].

Переброска османских сил на Днепр негативно сказалась на положении дел в османских владениях на Кубани. По рассказу одного из пленных, осенью 1697 г. калга, в распоряжении которого имелась всего 1 тыс. пришедших из Крыма татар (в том числе ногайских), жил «в черкесах от Кубани в разстоянии день езды для опасения от московских войск»[1879].

Крымским властям для обустройства некоторых групп татар, откочевавших на Кубань от Аюки, приходилось строить укрепления. Так, осенью «близь вершины Кубанской на устье речки Орплу построили едисанской мурза Туган с едисанцы, которой перешел к ним на Кубань от Аюки, для опасения от московских войск, город деревянной во свое имя»[1880].

Часть ушедших от Аюки татар вновь задумалась о том, что их переход на Кубань был ошибкой. Они размышляли над тем, чтобы в очередной раз сменить властителя, перейдя теперь непосредственно под власть московских государей: «А Якшиат де мурза той же орды омыслил было по-прежнему быть с небольшею ордою в подданство по твою великого государя высокодержавную руку, и от неких той же орды людей изъявлено. И для того де иво, Якшиата, с людьми ево, в самыя де тесныя места заведено. И над ним де усматривают»[1881]. Все это создавало крайне неустойчивую ситуацию, делавшую Кубань удобным объектом для нападения.

В конце осени боевые действия в Приазовье продолжились. В ноябре 1697 г. донские казаки ходили на Кубань с калмыками Аюки. Последний прислал 500 человек во главе с батыром Черкесом, а от донцов приехал атаман Максим Фролов со 130 казаками и калмыками. Объектом нападения стал улус Кубека-аги. Казаки отогнали 1,2 тыс. лошадей и взяли в плен 7 человек, которые их стерегли. Всадники Черкеса отличились крайней жестокостью: «Аюкины калмыки тех же кубеков улусов калмыков в полон взяли ж, а сколко человек взяли, того они не ведают, а иных кубанцов, и жен их, и детей били до смерти, потому что за дальностию, и за болшими водами, и за трудным путем их вести было невозможно, да и опасны были от калги салтана, которой стоит в близости от кубековых улусов»[1882]. Поход носил разведывательный характер. После него Черкес остался на Маныче в ожидании Аюки, с которым собирался вновь идти на Кубань.

Аюка действительно где-то в конце 1697 — начале 1698 г. послал на Кубань шеститысячное войско во главе со своими сыновьями Гунджабом и Санджабом, отогнавшее у кубанских ногайцев десятки тысяч лошадей и взявшее около 200 пленных. Сообщая царским властям о своих победах на Кубани, Аюка подчеркивал, что не собирается мириться с крымцами[1883].

В следующем 1698 г. российские власти планировали проводить активные наступательные действия, реализуя неосуществленные замыслы предыдущего года. Уже 1 декабря 1697 г. Мазепа и Долгоруков получили указы о новом походе на Днепр: «для воинского промыслу и для береженья завоеванных на Днепре Таванска и Казыкерменя и иных городов и мест, которые места к тем городам приналежат, нынешним вешним ранним временем плавным путем под Ачаков, и под иные турецкие городы, и под крымские юрты в которые места пристойно»[1884]. Вместе с Долгоруковым было велено идти «Белгородцкого розряду конным полковые сотенные службы, и курским колмыком, и донским, и яицким, и орешковским казаком, и копейщиком, и рейтаром, и черкасских Сумского, Ахтырского, Харьковского, Острогожского, Изюмского полков казаком, пешего строю салдатом, да московских стрелецких полков полковником Илье Дурову, Василью Елчанинову, Михаилу Кривцову с стрелецкими их полками, да двум стрелецким белогородцким и курским жилым полкам»[1885]. Сопровождать главу Белгородского разряда в качестве «сходных воевод» должны были стольник Лука Долгоруков из Севска (с Севским полком), думный дворянин и воевода С. П. Неплюев из Курска, стольник и воевода Степан Коробьин из Чугуева[1886].

2 января Яков Долгоруков писал в Москву, пересказывая известия отписок из Новобогородицка от окольничего и воеводы Петра Ивановича Потемкина и из Тавани от воеводы Бухвостова. Они сообщали что, судя по сообщениям языков и выходцев из плена, крымские татары пойдут в поход, когда замерзнут реки. Их должен был сопровождать турецкий паша с янычарами, а по правому берегу Днепра — Белгородская Орда[1887].

Татары напали месяц спустя. Объектом нападения, как и в предыдущие годы, стали города в районе Изюмской черты. Долгоруков в Белгороде получил известия об их движении 3 и 4 февраля. По этим вестям он разослал в города по черте слободские (казаков Сумского полка — в Олешню, Ахтырского — в Красный Кут, Харьковского — в Мерефу) и солдатские полки с пушками (Бориса Беника — в Мурафу, Ивана Гаста — в Богодухов, Петра Девсена — в Ольшанск), а затем сам двинулся навстречу противнику[1888].

Вражеское войско включало 12 тыс. конницы и пехоты под командованием калги Шахбаз-Гирея (в русских источниках Шабас-Гирей) и «капединского» (кафинского) паши Муртазы. Они пришли в Салтовский уезд и ударили в разных направлениях. В «загон» отправилось 2 тыс. человек. Нападениям подверглись Савинский (Савинцы), посад Чугуева, Печенежская слобода (Печенеги). Пришедший на выручку изюмский полковник Федор Шилов (Шидловский) вступил в сражение с врагом под Савинским. Ему удалось разбить находившихся здесь татар и захватить двух языков, которые рассказали о численности нападавших. 2 февраля Шилов скрытно прошел в Печенеги, осажденные со всех сторон главными силами противника. Шахбаз-Гирей выжег посад с одной стороны Печенегов и стал «добывать» город, но изюмский воевода «отсиделся» в крепости, отбив все атаки. Поняв, что город взять не удастся, татары 3 февраля сняли осаду. Долгоруков получил информацию об этом в тот же день и двинулся в Харьков, куда теперь ожидали прихода врага. Добравшись 5 февраля до Харькова, воевода узнал, что татары повернули обратно в степь[1889].

Результаты этого похода оказались весьма разорительными для городов Изюмской черты и по своему ущербу вполне могут быть сравнимы с набегами 1688 г. Вышедшие год спустя из Крыма пленники сообщали, что численность противника в данном походе составила 10 тыс. человек и им удалось угнать в Крым не менее 10 тыс. мужчин, женщин и детей[1890]. Другой выходец сообщил, что татар было вдвое больше. Сколько они увели пленных, он сказать не смог, однако отметил, что «побрали де руских людей мужеска, и женска полу, и детей множество, и никогда де им, татаром, преж того удачи такой не бывало, и в полон руских людей столько не бирывали»[1891].

После ухода татар стали приходить известия о подготовке большого похода противника на днепровские городки, в котором якобы должен был принять участие сам турецкий султан. 27 февраля Бухвостов и дьяк Иван Иванов писали о том, что в Тавань к ним пришли выходцы из плена и сообщили, будто бы татары собираются «добывать» Тавань и Казы-Кермен «великою потугою самого турского салтана». Нападение планировалось весной, вскоре после того, как по Днепру пройдет лед. В случае, если султан не выступит сам, вместо него войско возглавит везир[1892].

7 апреля пришедшие из Крыма в Тавань беглые пленники принесли известие о том, что новый хан Девлет-Гирей послал разведывательный отряд в 40 человек с ушколами для того, чтобы выше Ислам-Кермена взять пленных и узнать о движении российских войск. Сообщалось, что вскоре он вместе с мурзой Ширин-беем, а также пашой Кепой, под командованием которого находится отряд янычар, пойдет к Самаре, чтобы перекрыть путь к Тавани; при нем будут пушки[1893].

В конце апреля появились слухи о том, что 20 тыс. турок должны прибыть в Очаков, а оттуда напасть на Тавань[1894]. 19 марта изюмский полковник Ф. Шилов прислал в Разряд выходца из плена, который сообщил, что от султана в Крым пришли письма с указанием готовиться к походу на Тавань. Из Царьграда для этого похода будут присланы войска. Кроме того, будет поход на Изюм, Маяцкий и к Торским озерам[1895].

Между тем численность таванского гарнизона оставалась явно недостаточной, а состояние укреплений — плачевным. В ноябре и декабре 1697 г. из Москвы направлялись указы о восстановлении разрушенных укреплений, а также о постройке новых. В январе 1698 г. Бухвостов в ответных письмах сообщал, что вести ремонт невозможно, поскольку земля промерзла и засыпана снегом, кроме того, ратных людей мало, а казаки Нежинского полка участвовать в этих работах отказываются. Многие из них ушли из города «тайно». 26 декабря нежинские казаки с сотниками и атаманами вообще отказались подчиняться командованию: «взяв свои значки, с Товани все пошли», не слушая нежинского есаула, который был у них наказным полковником. Последнего даже угрожали убить. В итоге с есаулом осталось 200 человек, но и те не собирались долго задерживаться. Воевода также жаловался, что сердюцкий полковник Лукьян Шульга не выполняет его приказаний. Общее число людей, требуемых для ремонтных работ, Бухвостов оценивал в 3 тыс. человек. Кроме того, недостаток материалов не позволял делать амбары и погреба для пороха и других полковых припасов. Пороховые погреба, которые были построены в условиях нехватки леса еще до осады, оставляли желать лучшего («не твердые»). В свою очередь, Бухвостову в грамотах от начальства предлагалось взять для хозяйственных нужд, в том числе на дрова, оставленные в Сечи под охраной подполковника Андрея Колпакова суда. Однако это оказалось невозможно из-за того, что на Днепре стоял лед. Те же суда, которые ранее пришли с подполковником Кузьмой Неклюдовым из Сечи, замерзли на Днепре выше Ислам-Кермена[1896].

О бедственном положении дел в днепровских городках говорит тот факт, что крымские татары могли безнаказанно ездить по округе, проникая по льду даже на Таванский остров. 21 февраля и 7 марта вражеская конница заходила в Ислам-Кермен и Шингирей. Бухвостов высказывал опасения, как бы турки весной «Конскою Водою промеж тех городов Шингирея и Аслана фуркатами и галетами не прошли, и по Днепру реке к Сече путь не заступили»[1897]. Противник также караулил путь от Тавани к Сечи, нарушая коммуникации. Так, 20 февраля «янычаня, жители асланские и шингирейские» напали на 20 запорожцев и мазепинских казаков, ушедших со службы из Тавани[1898].

Весной, несмотря на активную переписку Бухвостова с Москвой, положение дел оставалось тяжелым. 1 апреля из Тавани в Разряд сообщали, что там «налицо Белогородцкого жилого полку стрельцов» 655 человек, «Староосколького полку салдат нетчиков» 119 человек, «Курского полку салдат после осадного сиденья в остатке» 328 человек, в том числе 38 больных. Из войск Мазепы оставалось 330 сердюков. Правда, в помощь к ним 15 февраля с наказным полковником Лубенского полка было прислано от гетмана еще 700 казаков, но их командировали только на три месяца. Общее число ратных людей в крепости составило 2021 человек[1899].

Укрепления Тавани и Казы-Кермена по-прежнему оставались в полуразрушенном состоянии: «от неприятельских людей ис пушек и бомбами розбиты, и подкопами подкопаны»[1900]. Опасность состояла еще и в том, что вокруг городков сохранялись осадные сооружения, возведенные во время предшествующих штурмов: «Да и вал у Казыкермени и шанцы прежние, которые во время взятья того Казыкерменя ис полков построены, и садовые казыкерменских жителей окопы, и прошлого лета которые построены шанцы вновь гетманского регименту ис полковых ж для отпору неприятельским людем, и неприятельской вал, которой привален к Товани, весь не разбросан, и шанцы неприятельские у Тавани и у Казыкермени в целости. А починить де тех городов и валов розбросать и шанцов и осадных окопов заровнять с тем малолюдством ныне зимним временем невозможно. А после де осадного времяни, как ис Товани полки пошли, у тех городов розбитых и подорванных мест починить и вновь зделать неким»[1901]. Гарнизоны испытывали и катастрофическую нужду в провианте и материалах: «Да и хлебных де припасов в Тавани муки ржаные малое число, а круп и толокна и для строения и починки городов и зелейных погребов лесных припасов и извести ничего нет»[1902].

9 марта, когда земля оттаяла, начались работы по восстановлению укреплений[1903]. Таванцы срывали вражеский вал и взятой с него землей насыпали новые укрепления на месте разрушенных. 16 марта в крепость прибыло подкрепление — 545 солдат с полковником Андреем Митчелем. Правда, им не хватало вооружения: «к стрелбе ружья токмо триста сорок восьмь мушкетов с жагры и пищалей». С учетом выбывших по разным причинам служилых людей, общая численность гарнизона составила 2852 человека[1904].

В Казы-Кермене работы начались 14 марта под присмотром инженера Ягана Адлера, остававшегося в крепости после осады[1905]. «По инженерову розмеру» стали возводить вместо каменной земляную стену и строить «круг науголных дву башен от розломаных городков два роската»[1906]. Правда, вскоре работы были остановлены. Назначенный в Тавань еще в феврале инженер Давыд Голсман (Давид Гольцман) до крепости добрался к 3 апреля и «тех раскатов делать не велел»[1907].

29–31 марта Долгоруков и Мазепа встречались в Путивле для обсуждения вопроса о военной кампании 1698 г. Решалось, как защитить от турок днепровские городки, а также помешать татарам разорять Украину. Рассматривался вопрос о противодействии возможности подхода турок к Казы-Кермену и сооружении ими шанцов, из которых обстреливались бы российские крепости. В итоге было принято решение идти берегом к Казы-Кермену и постараться «всеми силами оную гору очищать», а одновременно «для лутчего поспешения» сплавляться на судах. Кроме того, постановили, не дожидаясь общего похода, довести число ратных людей в Тавани до 10 тыс. человек[1908]. Гордон писал, что в итоге на помощь гарнизону крепости было решено отправить 8 тыс. пехоты и 4 тыс. конницы[1909].

Кроме войск, посланных Долгоруковым и Мазепой, в Тавани находился отряд запорожских казаков. 16 апреля 1698 г. запорожцам (500 человек), которые находились в крепости, из Москвы было отправлено 1250 руб. жалованья (из расчета 2 руб. 50 коп. на человека), по 50 пудов ружейного и пушечного пороха, 30 пудов свинца, а также хлебные запасы. 28 мая Мазепа переслал эту сумму в Тавань[1910].

В крепости к этому времени уже сменился воевода. Назначенный на службу 20 февраля, новый воевода Назарий Мельницкий прибыл в Тавань 23 апреля[1911]. Он разрешил спор о восстановлении Казы-Кермена. Мельницкий не одобрил идею Голсмана об остановке работы по ремонту меньшего городка и решение строить новые укрепления по линии старых турецких. Воевода объяснил это тем, что из-за малолюдства можно не успеть до прихода противника[1912].

Наблюдение за активностью врага вели запорожцы. 11 мая в Тавань со стороны днепровского устья пришли запорожские казаки (100 человек на четырех лодках), которые стояли на стороже для добычи и захвата языков. Они сообщили, что видели в Днепровском лимане («ниже Олех, а выше реки Богу против Станислава») «на очаковской стороне шесть судин, а по крымскую сторону восмь судин». Кроме того, большое число морских судов стояло под Очаковом[1913]. В тот же день в Тавань пришли запорожские казаки, которые были на Малом Ингульце для ловли рыбы. Они донесли о появлении татар[1914].

Мазепа вел серьезные приготовления к войне. Для похода вниз по Днепру к началу военного сезона 1698 г. городовые казаки построили 430 челнов[1915]. 15 мая Я. Ф. Долгоруков покинул Белгород, подойдя к Коломаку спустя две недели (29 мая). Туда же вышли сходные воеводы: Л. Ф. Долгоруков из Севска и С. П. Неплюев из Курска[1916]. После ухода основных сил 7 июня Неплюеву было велено остаться на Коломаке «для береженья». 24 июня он получил отписку Якова Долгорукова с указанием дожидаться на Коломаке воеводы Бориса Федоровича Долгорукого, а потом идти на соединение с основными частями. Однако Неплюев задержался, проверяя известие из Полтавы о том, что в поле видели оставленный татарами «шлях великой». В итоге полки курского воеводы лишь 7 июля воссоединились с основным войском[1917].

Между тем 1 июня к днепровским городкам с разведывательными целями пришли 500 крымских татар, которые расположились на Конских Водах. Увидевшие их караульные, стоявшие на реке в ушколах, начали стрелять по нападавшим из пушек. Татары вошли в оставшиеся с прошлого года шанцы на левом берегу Конских Вод и открыли ответный огонь по государевым людям, находившимся в Шингирее, «из великово ружья». Таванский воевода Мельницкий приказал направить на острова к Конским Водам ратных людей, которые пушечным огнем сумели выбить врага из шанцев. Отошедшие татары расположились над Конскими Водами в двух верстах от Ислам-Кермена, куда вскоре прибыла подмога на трех ушколах. Против них высылали 200 сердюков и казаков на шести лодках, после чего противники отступили[1918].

8 июня Мазепа получил известия от бывшего кошевого атамана Ивана Гусака, которого посылал с летучим отрядом к Бугу для наблюдения за движением неприятеля. Последний должен был отследить, не начнет ли противник движение к Казы-Кермену и не станут ли строить мост через Буг. Гусаку удалось разбить отряд белгородских татар в 76 человек, шедший на разведку, и захватить языков. Пленные известили, что крымская орда во главе с калгой и нураддином ждет, куда двинется российская армия, а турецкие войска идут сухим путем через Измаил в Очаков. Их численность вряд ли превышала 20 тыс. человек[1919].

К этому времени Тавань подготовилась к обороне. По состоянию на 17 июня успели восстановить все три взорванных раската, отремонтировать по стенам разбитые бойницы, срыть большую часть турецкого вала. Оставалось возобновить четвертый раскат, часть стен и снести остатки вала. Незаконченные работы лежали «на гетманской стороне». В Казы-Кермене в «меньшем верхнем» городе, который выходил к Днепру, были сделаны два раската и две башни. Во втором городе выложили стены камнем и дерном, а изнутри к ним присыпали землю и соорудили двое ворот. Кроме того, «по замышлению инженерному» планировалось соорудить «два раската немалые»[1920].

22 июня российские войска соединились с Мазепой, продолжив путь по крымской (левой) стороне Днепра[1921]. От похода «плавным путем» решили отказаться, так как «в реке Днепре полая вешняя вода збыла и пороги осохли»[1922].

Продвижение армии задержало известие о том, что 20 июня татары якобы перешли р. Самару в урочище на Быках у Кривого Рога. Численность отряда составляла от 5 до 10 тыс. человек[1923]. Изначально Долгоруков оставил для обороны границ на черте сходного воеводу Степана Коробьина, под командованием которого по росписи находилось 3466 человек[1924]. Теперь же к нему на подмогу Я. Ф. Долгоруков послал своего брата Луку с Мценскими солдатским и рейтарским полками, а также слободской Острогожский полк полковника Федора Куколя. Им было велено стоять на Донце у Савинского брода[1925].

Новости о действиях турок появились 3 июля, когда в Тавань пришла новая застава запорожцев, стоявшая на карауле в устье Днепра. Казаки сообщили, что видели большое число турецких судов, которые 1 июля прошли лиман и вошли в устье Днепра[1926].

В середине лета российская армия достигла днепровских городков. 21 июля воевода и гетман стали там обозом у Ислам-Кермена[1927]. В этот день вернулись посланные на разведку вниз по Днепру запорожцы. Они захватили вражеское судно с 14 турками[1928]. Позднее их наградили за это от имени царя, пожаловав «пятьдесят половинок сукон амбурских»[1929].

Взятые запорожцами языки сообщили много сведений о передвижении противника. Выяснилось, что из Константинополя для ведения военных действий против московской армии пошел флот во главе с тремя пашами — Магметом, Ибраимом и Абдураманом. Под их командованием находилось «двенатцать катарг, шестнатцать галетов, семнатцать фуркатов, дватцать четыре шкампафеи да четыре шайки». Численность экипажей составляла: на каторгах — по 300 человек с 4 большими и 8 меньшими пушками, на «галетах» — по 250 человек с аналогичной артиллерией, на фуркатах — по 70 человек и 6 малых пушек, на скампавеях — 30 человек и три-четыре «шмоговницы», на шайках — по 24 человека. Всего — 9606 человек, 112 больших и 326 малых пушек[1930]. По другим данным, «из Цареграда для обережи Очакова послано было беломорских осьмнатцать каторг с воинскими людьми»[1931]. Вне зависимости того, сколько кораблей послали в реальности, очевидно, что туркам пришлось ослабить флот, который действовал против венецианцев на Средиземном море.

В Очаков также пришел сухим путем силистрийский сераскер Юсуф-паша. С ним прибыло 12 тыс. сипахов и янычар. Выяснилось, что две с половиной недели назад Юсуф-паша начал переправляться через Буг на казыкерменскую сторону, а флот пошел в днепровское устье. Калга планировал отправить с ними из Крыма несколько тысяч пехоты, а также дать для строительства шанцев несколько тысяч работных людей. Кроме того, из Крыма ожидалось прибытие 20 тыс. конницы[1932] (численность ушедших из Крыма на помощь турецкому султану войск составляла всего несколько тысяч человек[1933]).

Таким образом для нападения на днепровские городки планировалось собрать войско, включавшее флот с экипажем в 9606 человек, 12 тыс. человек сухопутной турецкой армии, 20 тыс. татарской конницы, не считая несколько тысяч пехоты из Крыма. Общая численность собранных противником войск могла превысить 45 тыс. человек. Это было существенно меньше, чем противнику удалось сосредоточить под днепровскими городками в 1697 г. В итоге нападение на Тавань и Казы-Кермен не состоялось. Калга, получив сведения о том, что российские войска идут к Перекопу, потребовал, чтобы турецкий флот переправил армию Юсуфа-паши в Крым для защиты полуострова. Магмет-паша, Ибраим-паша и Абдураман-паша должны были стоять у Очакова и «ожидать указа»[1934].

Обеспечив защиту Перекопа, татары и турецкая конница 29 июля предприняли нападение на обоз Мазепы и Долгорукова. Бой продолжался семь часов, после чего противник отошел к Зеленой долине, в 25 верстах от обоза. В результате сложилась ситуация равновесия сил — в последующие дни татары «чинили подбеги» к обозу, а гетман и воевода «перебирали людей», готовясь к походу в сторону Крыма[1935].

3 августа гетман и воевода решили отказаться от атаки на Перекоп и «с общего совета» направили вниз по Днепру на судах сходных воевод Луку и Бориса Долгоруковых, а с ними на 65 фуркатах «салдацких и стрелецких шти человек полковников с началными людьми, да салдат и стрельцов из розных изо всех пехотных полков» (всего — 5024 человека). В «плавный поход» также были посланы донские казаки, которые пришли к Долгорукову на службу, киевский полковник Константин Мокиевский и запорожцы. Войску предстояло идти под Очаков[1936]. Исследователи определяют численность войск, спускавшихся по Днепру, в 10 тыс. человек. Поход окончился безрезультатно, поскольку воеводы не рискнули пройти между Очаковым и Кинбурном[1937].

Причину отказа от активных наступательных действий в кампанию 1698 г. можно понять, проанализировав численность задействованных в операции войск. Исследователи уже неоднократно отмечали разницу между списочным и реальным числом войск в данном походе. Еще в 2013 г. В. С. Великанов, анализируя данные по Севскому полку, показал, что из 8 тыс. человек, которые должны были выступить в поход, реально в полку насчитывалось 5,25 тыс. человек[1938]. По данным Н. Н. Петрухинцева и А. А. Никитиной «в полевые армии явилось в среднем 47,08 %», а «явка в днепровскую армию не превышала 51,2 %»[1939].

По нашим данным, в 1698 г. изначально не планировалось призвать весь списочный состав Белгородского полка. Предписывалось выставить 35 168 конницы и 27 754 пехоты («всего конным и пешим» — 62 922 человека), «а досталным тех, вышеписанных чинов людем и свойственником быть в домех на пашне»[1940]. В другом документе Разрядного приказа указывалось быть в войске «по наряду» еще меньшему числу людей. В соответствии с ним, вместе «с черкасами» (слободскими полками) войско должно было составить 84 415 человек, а «без черкасов» — 24 070 пеших и 35 448 конных[1941]. Еще в одном документе численность российских солдат остается та же: без «черкасов» 59 518 человек, а «с черкасы» указано несколько меньше — 81 415 человек[1942]. Костомаров отмечает, что с князем Долгоруковым должно было отправиться 83 380 пешего и конного войска[1943]. Очевидно, что он имел дело с близкой по цифрам росписью.

Однако «налицо» по состоянию на 14 июля Долгоруков имел: «Всего по сей росписи вышеписанных великого государя ратных всяких чинов людей по наряду с Москвы и Белогородцкого розряду конных 21 579 человек, пеших 18 307 человек. Всего конных и пеших 39 886 человек»[1944]. По росписи на 28 июля цифры аналогичны — 21 579 конных, 18 303 пеших (всего 39 882 человека)[1945]. Таким образом, реальное число войск оказалось существенно меньше списочного.

В ряду причин существенного расхождения списочного и реального числа войск можно выделить как неявку на службу, так и потери в ходе передвижения армии. Так, по состоянию на 26 июня в полку С. П. Неплюева налицо имелось 3791 человек[1946], а 10 июля — всего 3044 человека[1947]. Таким образом, небоевые потери при движении войска составили 20 % за две недели (возможно, по причине значительного дезертирства). Другие причины связаны с организацией похода. К примеру, по росписи к Долгорукову должно было прийти 2 тыс. донских казаков и калмыков[1948]. Однако отправка казаков затянулась, поскольку на их жалованье долгое время не могли найти денег[1949]. Они присоединились к Долгорукову лишь 7 июля на речке Оскоровке (Сакаровке). В наличии имелось только 970 человек[1950].

Таким образом, общая численность войск, которым предстояло действовать в Поднепровье, не превышала 65 тыс. человек, а скорее была несколько меньше. Разумеется, Долгоруков и Мазепа сохраняли значительное преимущество перед противником. Однако оно было меньшим, чем при осаде Казы-Кермена и Азова. В итоге, собранные у днепровских городков войска Долгоруков использовал для того, чтобы привести «городов Тованска и Казыкерменя то достальное городовое строение в крепкую и в надежную защиту»[1951].

В Приазовье наблюдалось относительное затишье. К Азову был направлен Рязанский полк во главе с А. П. Салтыковым. В указе о его высылке на службу от 21 мая 1698 г. говорилось, что войска отправлены «для береженья завоеванных городов Азова и Лютина и к ним приналежащих городов же и мест». К 5 июня под командованием Салтыкова находилось 3984 человека. Позднее это число незначительно увеличилось. В итоге полк направился на Миусский полуостров, где занимался возведением шанца, позднее названного Семеновской крепостью. Противник против этого отряда сколько-нибудь серьезных действий не предпринимал[1952].

Тем не менее локальные боевые действия в Приазовье продолжались. Зимой 1698 г. Кубек-ага с 60 татарами ездил морем на Миус для захвата языков. В числе взятых пленников, кроме восьми казаков, оказался иноземец, «подкопного дела мастер», которого Кубек из «Нагаев» возил в Крым, а потом вернул на Кубань и «посадил на откуп»[1953]. Любопытно, что уже весной на Кубани стали распространяться слухи о том, будто этот «немчин» перешел на турецкую сторону и, получив 40 тыс. турецкого войска, собирается из Тамани идти на Азов, укрепления которого хорошо знает[1954].

В начале весны 1698 г. (в Великий пост) часть жителей Кубани («горские черкесы, все, которые были в соединении с кубанцы») предприняли попытку «приклонитца под высокодержавную великого государя руку». Эту попытку сорвал находящийся на Кубани крымский султан Сафа-Гирей, который отправился в погоню и возвратил перебежчиков. Характерно, что, несмотря на просьбу султана, в погоне участвовали не все местные правители. Так, Мамет-мурза «с ним не поехал для того, что лошадьми опал» (зимой в Прикубанье от бескормицы пало много скот). Жители Кубани боялись нового нападения крымцев и готовились в случае опасности уйти «за реку Лову за Черкеские горы»[1955].

Опасаясь нападения на Кубань с моря, турки отправляли подкрепления в Ачуев. Весной туда из Константинополя пришло три галеры с ратными людьми, а также приехал с 40 всадниками сын Муртазы-паши[1956]. Летом Али-паша «с немногими людьми» также приходил в Ачуев[1957]. В целом же гарнизон Ачуева, во главе которого стоял Ромодан-ага, находился не в лучшем состоянии. Летом и осенью город заливала вода, стоявшая по 2–6 суток в половину человеческого роста. На этот случай в Ачуеве были сделаны шалаши на столбах. Расквартированные в крепости бешлеи (300 человек татар) в большинстве своем ушли из города из-за того, что им не платили жалованье. 30 татар остались «для черной работы». Из 500 янычар бежала пятая часть. Некоторые из янычар без разрешения начальства занялись грабежом[1958].

В начале мая отряд, состоявший из крымских татар и турок во главе с одним из царевичей и Муртазой-пашой, напал на казаков, отправившихся для рыбного промысла на Миус. Нападавшие имели при себе три пушки. Часть рыбаков изрубили, а часть взяли в плен (из них 12 человек были посланы в Крым)[1959]. В целом рыбаки на Миусе постоянно становились объектом нападения татар. 2 июля один из донских казаков рассказывал, что 1 июля, когда он с товарищами был на Миусе для рыбного промысла, на них напали 10 татар[1960].

Несмотря на отдельные наступательные действия, основная стратегия турок в Азовском регионе состояла в том, чтобы не дать российским вооруженным силам свободно действовать на Черном море, нарушая подвоз хлеба к Константинополю. Для этого «х Керче прислано было семь каторг да шесть галер для обережи, чтоб донские казаки с Азовского моря в Черное море стругами не проходили. И стояли тамо в черноморском гирле три месяца. И по салтанскому указу пошли по-прежнему к Царюграду»[1961].

На Азовском море донские казаки выходили на промысел под турецкие города, не опасаясь вражеского флота. 10 июня атаман Фрол Минаев писал, что «на Фоминой неделе» (первая неделя после Пасхи) с Дона посылали 55 казаков в лодках под Темрюк и Ачуев «для добычи». За полдня пути до Ачуева их заметили с берега караульные и дали знать в город, где началась стрельба. Поняв, что обнаружены, казаки ушли и на обратном пути взяли в плен замеченного на берегу татарина[1962]. Еще один отряд ходил на море уже осенью. 8 сентября 30 казаков на трех лодках были посланы с атаманом Тимофеем Соколовым для поимки языков к Ачуеву. Недалеко от крепости им удалось захватить лодку, в которой везли двух пленных казаков[1963].

Земли донских казаков также подвергались нападениям. Пленный татарин в расспросе рассказал, что «кубанской де Кубек-мурза, выбрав ис кубанцов вожа имянем Джумайка, а с ним их татар восмьдесят пять человек» посылал их под Азов и казачьи городки для взятия языков. Под Черкасском они напали на рыболовов и взяли пленных[1964].

В октябре «кубанцы ис кубековых аулов» и раскольники (300 человек) приходили «к Паншину и где строятца великого государя корабли». Задача противника состояла в поджоге строящихся судов. Однако на речке Карповке между донским городком Пятиизбенным и Царицыном они встретили 23 донских и астраханских юртовых татар, которые из Астрахани с персидскими товарами шли в Черкасск. Нападавшие взяли в плен трех человек, а остальные двадцать ушли от погони и подняли казаков. Донцы догнали вражеский отряд и вступили с ним в бой. В результате удалось убить одного кубанца и отбить товара на 500 руб.[1965] В конце осени — начале зимы 1698 г. (на Филиппов пост) на Койсуге, в трех верстах от Азова, появлялся ногайский отряд в 60 человек, против которого высылали сотню казаков[1966].

Осенью 1698 г. от Аюки пришло послание в Черкасский городок, в котором он сообщал, что с 30 тыс. его войска до заморозков пойдет на Кубань, и звал казаков с собой. Донцы согласились[1967]. В ожидании похода они даже послали на Кубань 170 человек «для языков»[1968]. Однако совместный поход с калмыками Аюки не состоялся из-за серьезных перемен в политической ситуации на Кубани.

Продолжая политику лавирования, еще предшествующей зимой Аюка посылал на Кубань к калге и кубанцам с предложением «замириться». Тогда калга отправил посланников «без дела», сказав, что те приехали не для заключения мира, а для «высматривания». Однако затем ситуация изменилась — вместо калги на Кубань был прислан нураддин[1969].

Осенью, одновременно с отправкой людей к донцам с предложением совместного похода на Кубань, Аюка направил посланников к нураддину «чтоб он, салтан, и Кубек прислали к нему Аюке для договоров о миру посылщиков», что и было незамедлительно сделано[1970]. Аюка был согласен на мир при условии, если закубанские татары будут давать ему дань, и многие мурзы готовы были эту дань платить[1971]. Таким образом, Аюка перешел от политики разорения Кубани к выстраиванию мирных отношений с местными политическими элитами.

Причина согласия Аюки пойти на мир состояла в том, что осенью 1698 г. между ногайскими, едисанскими и енбулуцкими мурзами произошла распря. Многие из татар, которые после того, как Аюка открыто выступил на стороне России, откочевали от него на Кубань, теперь хотели быть «за великим государем». Нураддин, узнав об этом, начал стеречь, чтобы они не ушли в российские владения. Кроме того, один из наиболее авторитетных мурз, ранее кочевавших с Аюкой, Арасланбек-мурза (Расланбек-мурза Касполатов), был вызван в Крым. Хан предложил ему «жить на Кубане во всякой волности» и вместо хана брать дань «с нагайцов, которые от Аюки тому ныне года с три откочевали», при условии, что тот помирит хана с Аюкой[1972]. Как видим, благодаря военным успехам России возникла перспектива массового перехода ногайцев на российскую службу. Это заставило и Крым, и Аюку снизить военное и политическое давление на ногайских мурз[1973].

Осенью 1698 г. казаки совершили успешные набеги на Куба нь. Им помогло появление в Черкасске перебежчика — мурзы Юсуфа Наврузова. Данное семейство пользовалось уважением кубанских мусульман благодаря тому, что происходило из рода сеитов, потомков пророка Мухаммада. Из-за убийства одного из свойственников, опасаясь мести его близких, Юсуф-мурза был вынужден покинуть кубанские земли и бежать в российские владения.

Казаки решили использовать столь удобного проводника. В начале декабря с Юсуфом на Закубанскую орду ходили около 90 человек. На Лабе во владениях Арасланбека-мурзы и другого мурзы Едисанского улуса донские казаки отогнали стада (около 1000 лошадей), ранив несколько пастухов и убив одного из них. Кубанцы отправились за ними в погоню, догнали у р. Эи (Еи). Казаки разбили противника и взяли в плен двух человек. В конце декабря с тем же Юсуфом-мурзой казаки послали 200 человек, которые вновь убили несколько татар и отогнали стада[1974].

О перемирии между странами антитурецкой коалиции и Османской империей было официально объявлено 7 (17) октября 1698 г. Оно действовало во время проведения переговоров между дипломатами пяти стран, которые начались вблизи Карловиц на Дунае (современное название — Сремски-Карловци) и продолжались до января 1699 г. Для России их итогом стало заключенное 14 (24) января 1699 г. двухлетнее перемирие[1975].

Однако заключение перемирия не остановило боевые действия немедленно. Его краткосрочный характер не гарантировал стороны от возобновления войны. Вместе с тем интенсивность боевых действий и число вовлеченных в них войск очевидно снизилось, а инициатива столкновений исходила, как правило, от местных властей. Очередной набег крымских татар состоялся в феврале 1699 г. 14 февраля к Тору приходило около 1 тыс. татар. Они захватили несколько человек и ушли в степь[1976]. У Царичанки около 400 татар видели 10 февраля[1977]. Под Маяк и Нехворощу, судя по сообщению полтавского полковника Ивана Искры, подъезжало около 300 человек[1978]. Этот отряд был разбит. В плен попало 10 нападавших[1979]. Еще один небольшой отряд, состоявший из 52 татар, украинские казаки заметили «под городком Волным над Самарою лежащим». Они ударили по противнику, взяли четырех языков и отбили восьмерых пленных, захваченных татарами[1980]. Как выяснилось при допросе пленных, татар отправил в поход с целью захвата языков перекопский бей[1981].

Находившийся на Кубани Шахбаз-Гирей, получив вести про «несходство мирного соглашения», не велел отдавать российским властям отогнанных в нарушение перемирия лошадей[1982]. Османские власти, учитывая возможность возобновления войны, на зиму 1699–1700 гг. прислали в Кафу 60 «станиц» янычар[1983].

Обстановка в пограничных районах оставалась тревожной. Большую роль в этом играл тот факт, что многие представители кочевых народов стремились перейти под власть России, чьи позиции в Приазовье очевидно укрепились. Поскольку окончательных условий мира еще не было, российские власти благосклонно относились к таким переходам. В сентябре 1699 г. с Кубани в Астрахань писали едисанский мурза Игидемир Салтамуратов сын Тинбаев, а также ногайские и енбулуцкие мурзы. Они сообщали, что ранее откочевали из калмыцких улусов Аюки, а теперь желают служить государю и кочевать в прежних местах. 1 октября к ним послана грамота, обещавшая свободный путь к прежним кочевьям[1984].

От Аюки начали отъезжать даже мурзы из его ближайшего окружения. 1 марта 1699 г. на Дон перешли Мункотемир и Дулдюк (Дюлдюлей)[1985]. 20 января 1700 г. сыновья Аюки — Шабдар, Чапа и Санжи — напали на кочевье перебежчиков с отрядом в 4 тыс. человек. Они успели разбить и захватить людей Дулдюка, сжечь казацкое сено, отогнать скот и коней, а также убить и взять в плен многих казаков. Вскоре из Черкасска пришло казачье войско, которое атаковало нападавших. Казаки также взяли пленных калмыков[1986].

Еще одно относительно крупное столкновение произошло в мае 1700 г. Находившийся на Камышенке стольник и воевода князь Петр Дашков сообщил: «в нынешнем де 1700 году мая в 21 день прибежав безвестно к полку их кубанские татары и калмыки. И побрали в табунах у ратных и слюзных работных людей девятьсот тритцать пять лошадей. А в полон взяли мурз и посошных людей четырнадцать человек». За нападавшими была послана погоня, а затем произведен розыск среди казаков. «И по пыточным речам взятых воровских казаков» выяснилось, что в нападении кубанских татар также участвовали калмыки и старообрядцы с Аграхани во главе с атаманом Косткой Ивановым[1987]. Таким образом, хотя после заключения перемирия крупных военных операций не проводилось, процесс перехода к мирной жизни был сложным и длительным, а местные власти старались использовать к своей выгоде последние месяцы до окончания войны.

На завершающем этапе войны общая стратегическая ситуация в исследуемом регионе радикально изменилась. Впервые за все годы противостояния Османская империя была вынуждена перебрасывать крупные воинские контингенты на восток. Речь идет не только о сухопутных войсках, но и о флоте. Перемены связаны с потерей стратегически важных турецких укреплений — днепровских городков и Азова. Чтобы сохранить возможность поставок продовольствия в Константинополь по Черному морю, туркам пришлось держать флот в лимане Днепра против Очакова, а также в Керченском проливе. Параллельно османские власти пытались вернуть утраченное, начав с наиболее важных для них днепровских городков. Эти попытки оказались безуспешными. Максимум, чего удалось добиться турецким военачальникам — остановить дальнейшее продвижение российской армии, не позволив захватить Очаков.